Родная кровь-2

Последние слова сына окончательно до¬били меня, и тут  я не вы¬держала:
-О каком счастье ты говоришь, дурачок? Эта девка - почтальон без роду и племени, да еще с мальчишкой на руках -  это для тебя счастье? Девушек других, более
  достойных и без такого вот приданного что ли нет? И чего это  ты в двадцать три года   хо¬мут решил на шею на¬деть, куда тебе торо¬питься, ты ведь в аспи¬рантуру поступать собирался!
-Дина не почтальон. Она бандероли  от¬правляет. Я же соби¬рался поступать и по-ступлю, только теперь заочно. А жениться мне надо сейчас. Данику отец нужен, Динке одной с ним трудно.
- Отец? Вот пусть она и вернет ему отца... А причем здесь ты?- задыхалась я  от возмущения.  - Да откуда она взялась, эта аферистка? - уже готовая расплакаться выпалила я.
- Почему она аферистка? - тихо спросил меня сын.
- А кто же,  по-твоему? Ишь, губа не дура. Нашла себе красавца-ровесника,   не женатого, с красным дипломом, с работой. Неужели она  не понимает, что ты ей не пара? - не унималась я в своем возмущении.
- А кто вообще и где решает этот вопрос - кто кому пара? Разве это кто-нибудь может знать, кроме этой самой пары? - ответил Муслим   и с заметным  раздражением добавил: - Мама, вопрос с женитьбой на Дине решен окончательно. Мы с ней уже больше двух лет встречаем¬ся.  Я люблю ее. И она меня любит...
Я молчала, шокированная словами Муслима, доказав¬шими мне, что все усилия теперь бесполезны  и он же¬нится на Дине. А ведь я так надеялась. Но главное испы-тание и еще больший шок ждали меня впе¬реди.  Я виде¬ла, что Муслим хочет сказать мне что-то еще, но сдерживается, словно при¬сматриваясь ко мне и примериваясь, смогу ли я эту ин¬формацию проглотить.
- Ты что-то недоговариваешь, Муслим? Говори, чего уж теперь, - сказала я обиженно, всем видом показывая, как он сделал мне больно. Что меня еще может так расстроить? Землетрясение в 9 баллов? Наводнение? Конец све¬та? Концом света стало для меня решение сына жениться на разведенной с ребенком - обычной, серой, без рода без племени, без приданого, образования - без ничего. Что еще могло сделать мне так больно? Мне, которая видела его в своих снах и наяву  с самой   достойной девушкой.
Муслим, помолчав несколько секунд,   сказал:
- В пятницу у нас с Диной регистрация.  Не торже¬ственная, конечно. Мы просто распишемся. А потом мы и несколько наших близких друзей решили скромно отметить это событие  в ресторане. Не беспокойся, деньги у меня на это и на кольцо Динке есть. Мама, ты будешь с нами?
- Я? Нет. Нет, нет и нет!!! - возмущенно и категорично сказала я. - Никогда, Муслим, меня там не будет.
Муслим молчал, низко опустив голову, потом поднял на меня взгляд и спросил:
- И еще. Если ты позволишь, мы некоторое время по¬живем в моей комнате, пока я устроюсь еще на  одну ра¬боту и сниму   жилье.
- Чего уж, живите, - стараясь казаться спокойной, ответила я, хотя сердце резануло  как ножом от этих слов. Стало страшно. Значит, он так легко и спокойно может меня оставить одну ради нее, ради этой Дины.
- Да, видно, у вас любовь, - старалась говорить я спокойно,  при этом  не имея сил удержаться от злой иронии.
- Да, мама, любовь, - серьезно ответил сын. - Мы вмес¬те уже два года. И мальчишка ко мне привык, папой меня называет.
- Что? - задохну¬лась я от возму¬щенного удивле¬ния, но Муслим уже прошел в свою комнату и закрыл  за собой дверь.
Все последую¬щие дни, начиная  с поне¬дельника и до ро¬ковой для меня пятницы, я не раз¬говаривала с сы¬ном. Ходила по дому  как живой уп¬рек.
Вечером в пят¬ницу раздался те¬лефонный звонок.
- Мама, я хочу за тобой приехать. Пожалуйста, - умо¬ляющим голосом попросил сын.
- Нет, Муслим, я уже сказала, нет, - категорично и резко ответила я. - Радуйтесь и весели¬тесь там без меня. Для меня это черный день.
Я положила трубку и разрыдалась во весь  голос. Разве та¬кой я представляла  свадьбу своего сына?
Через несколько минут позвонил друг Муслима, Алик. Они дружили с детского сада,  и многие думали, что Муслим и Алик родные братья -  настолько близкими и неразлучными они были всегда. Да и мне Алик был как сын, часто у нас бывал, оставался   на ночь.
- Тетя Мадина, вы не правы... Вы должны быть здесь, это нехорошо. Вы ради Муслима должны быть здесь...
- Алик, послушай... Я не могу...
- Нет, тетя Мадина, можете. Можете и должны, вы его мать. И потому вы будете с нами в этот вечер.
Алик назвал мне адрес и название ресторана, в кото¬ром собиралась маленькая компания.  Не знаю, что меня заставило туда      пойти. То ли моя безумная любовь к сыну и его мольбы, то ли слова Алика пристыдили меня и пока¬зались убедитель¬ными, то ли просто желание  видеть, как там все проис¬ходит, хотя  я знала, что все увиденное еще больше  усугубит мою боль.
Как я мечтала о свадьбе един¬ственного сына, о его молодой неве¬сте, одетой в бе¬лоснежное подве¬нечное платье, фату... Даже при очень скромных доходах умудри-лась накопить для этого небольшие деньги, купить пару колец.
Вначале я надела свое единственное выходное велюровое платье. Потом, рассердившись  сама на себя, сняла его и  надела строгий черный костюм, который носила ежедневно в школу.
- Мам, ты в нем прямо как учительница, - шутил со мной Муслим по поводу этого костюма, когда мы недавно со¬бирались в гости. - Надень что-нибудь понаряднее.
- А кто же я, если не учительница? Да еще и со стажем, - ответила я сыну тогда в нашей с ним прошлой жизни, где было место и шуткам, и доверительным разговорам. Хотя, как оказалось, не очень-то он мне и доверял, если скры¬вал свою Дину от меня целых два года. Только  теперь я поня¬ла его частые ночные отсутствия дома, когда он говорил, что ос¬тается то у Алика, то у других друзей... А я, так не любив¬шая его никуда от себя отпускать, скрепя сердце  согла¬шалась: не может же парень всю жизнь у моей юбки си¬деть. А он, оказывается, в то время сидел у другой юбки.  В кафе я подошла к их столику, где уже собрались все, кроме меня. Компания была совсем маленькой: свидете¬ли жениха и невесты, несколько человек гостей, да    бабушка с ребенком (это, наверное,  и есть та бабушка, приютив¬шая ее с ребенком, а этот веснушчатый мальчик - тот самый смешной Даник, который моего сына уже называет папой.   
Мне стало плохо, но в этот самый момент Муслим под¬нялся мне навстречу. На глазах преобразилось его лицо. Войдя в зал, я сразу же посмотрела на него. Сын  был грустным, и было видно, что он изо всех сил старается  скрыть   свою подавленность. Теперь же он радостно поднялся мне навстречу.
Сын обнял меня. Повиснув у него  на шее, я расплакалась. Муслим растерялся:
- Мама, мамочка, ну что ты …  Все хорошо. Все будет хорошо, вот увидишь.
Я постаралась взять себя в руки и, оторвавшись от сына, вдруг заметила, что рядом с ним стоит Дина. Она сделала шаг мне навстречу, но я уже видела всю эту картину как бы со стороны.   Девушка в голубом платье делает шаг к немолодой строгой женщине в порыве обнять ее,  а та с нескрываемой  ненавистью смотрит на нее. 
… Как во сне  прошел этот вечер. Друзья сына весели¬лись от души: пили, говорили тосты в честь молодых, танцевали.  А меня словно на раскаленные угли посадили. Больно ныло и боле¬ло сердце, тем более  что оно у меня и раньше здоровым никогда не было...
- Тетя Мадина,   теперь тост за вами. Вы свекровь все-таки теперь Дине  ... Скажите молодоженам  что-нибудь.
Я подняла бокал с шампанским и встретилась глазами с сыном. Он   был на седьмом небе от счастья, а мне опять подумалось:
-Ну чему, чему он так радуется, понять бы и мне это.  Уж такой завидный вариант, разве¬денка с сыном, без род¬ных и близких.  Да и на вид ничего особенного.  Обыч¬ная, в лучшем случае можно сказать  миленькая. А сам-то красавец,  и не потому я так думаю, что сын. Вон как на него все здесь засматриваются, да и я уже привыкла со всех сторон о его внешности слушать.
Молодые и гости танцевали под приятную мелодию, ис¬полненную в их честь   по заказу одного из друзей Мус¬лима. Так и объявили: «Этот танец для наших молодоженов - Муслима и Дины». Все присутствующие в ресторане стали оглядываться по сторонам в поисках жениха и невесты...
Муслим подхватил свою жену и под аплодисменты присутствующих, понявших наконец, что они и есть ви¬новники торжества, вышел с ней на танец. За ними пос-ледовали и другие гости. Через неделю привел он свою красавицу в дом с ее приданым - Даником... Смешной действительно, веснушчатый такой, веселый мальчиш¬ка.
Соседи ехидничали: "Тебе, Мадина, хорошо, и на свадь¬бу тратиться не надо, и внуков ждать не придется, с го¬товеньким парнем пришла твоя сношенька..."
А одна, самая вредная, спросила: "Она, случайно, не старше твоего Муслима?" Дина  и в самом деле   на два года старше Муслима оказалась...
Ходила я по дому  как потерянная, но изо всех сил себя сдерживала, ни слова ей не говорила. Она же ста¬ралась изо всех сил мне понравиться - и мыла, и скреб¬ла, и целыми днями на кухне возилась.
Помню, заснула я как-то на кресле, проснулась - смот¬рю, ноги мои она пледом накрыла. В другой раз рас¬капризничался ее мальчишка, а я опять с трудом сдер¬живаю раздражение. Молчу, но весь мой вид и повязан¬ная платком голова показывают, как мне это надоело.
Она забрала мальчишку, вышла на кухню. Через не¬которое время выхожу я туда за чем-то. Стоит она на коленках перед сыном, микстуру ему какую-то дает.
- Пей Даник, пей, родной... И пожалуйста, родненький, не плачь... Я тебя прошу - не плачь, сынуля... Там ба¬бушка болеет, она сердится на нас из-за   шума...
Говорит, а сама плачет. Жалко мне ее  тогда  стало.
А вечером  я услышала,  как в своей комнате  она тихо  сказала Муслиму: 
- Может, мы с Данькой день-два у бабушки останем¬ся? У него ангина, он все время капризничает, плачет... Неудобно как-то перед мамой...
- Мама тебе что-нибудь сказала?
- Да  нет, ни слова не сказала... Просто у нее давле¬ние, ей покой нужен, а Данька орет  как резаный. Да,   еще я маме боярышник купила вчера, ты ей дай, скажи, что от давления хорошо помогает...
- А чего сама не отдашь?
- Может, она от меня не захочет, скажи, что ты купил, ей будет приятно.
-Скажи мне честно, Дина, мама тебя обижает?
- Нет,  не обижает. Я в любом случае  ее понимаю.  Вот подрастет мой  Данька и про¬тив моей воли кого-то в дом приведет. Мне тоже обид¬но будет. Я ее очень хорошо понимаю... Ты такой, ты лучше всех, и рядом, наверное, должна быть такая же, достойная тебя...
-А ты, Диночка, разве не достойна? Я ведь и сейчас не верю в счастье, в то, что мы с тобой рядом, - ласково глядя на нее,  говорил сын.
- У меня ребенок, Муслим... У Даника  нет никого, кроме меня... Я вот что думаю, мы с тобой поспешили.
- Почему, Дина, ты жалеешь?
- Нет, не жалею. Только пойми меня... Я боюсь, что когда-нибудь по¬жалеешь, что для тебя обузой ненужной станет мой сын.  А он ведь привязался к тебе так сильно.  Маленький он, ему будет трудно понять, почему ты нас бросаешь.
- Что  за глупости приходят  тебе в голову? Я тебя ни¬когда не оставлю, слышишь, никогда. Ты моя самая род¬ная, самая близкая, любимая половинка. И я никому не отдам ни тебя, ни Даника.
Так мы и жили. Я словно превратилась в камень. Не было желания разговаривать с Диной. Мальчишка раз¬дражал меня, и я всем своим видом показывала это раз¬дражение.
Однажды  накануне 8 Марта  Даник, придя из садика, сразу же подошел ко мне. В руках он держал какую-то завернутую в газету картонку. Мальчик стоял рядом и внимательно смотрел на меня, явно собираясь что-то сказать. Я, почти ни¬когда до этого не общавшаяся с ним, удивилась.  Пауза затя¬нулась, а  Даник, продолжая напряженно смотреть на меня, молчал. Я знала, что мальчик немного заикается, особенно в моменты волнения, и потому спроси¬ла его сама:
- Чего ты хо¬чешь, Даниял?
Я была, навер¬ное, единственной, кто называл его полным, слишком солид¬ным для пятилетнего мальчишки именем. Даником  я его не называла, чтобы не нарушать режим бойкота, объявленного его матери, а значит  и ему.
Несмотря на ледяную строгость в моем голосе, мальчик от¬ветил улыбаясь:
- Хочу подарить тебе открытку. Я целых три нарисовал для вас: для мамы и двух моих бабушек - для тебя и бабушки Вали  (видимо, речь шла об их бывшей хозяйке). Она  часто звонила Дине, иногда забирала Даника к себе в гости, гуляла с ним и очень скучала, с непривычки остав¬шись одна.
- А кто тебе сказал, что я твоя бабушка? - спросила я маль¬чика,   подозревая в хитрой афере свою невестку.
- Никто не сказал, - простодушно ответил мальчик. - Я сам   знаю.  Нам сказали в садике: "Поздравьте своих мам и еще мам ваших пап и мам". У моей  мамочки мамы нет, только ба¬бушка Валя есть. А ты мама моего папы»
- Нет, Даниял, я не твоя бабушка, - еле сдерживаясь,   сказала я ребенку, - пойми же это.
- Понял, ты просто  не хочешь быть старенькой. И поэтом у не хочешь, чтобы тебя так называли, но ты же все равно моя бабушка. Ладно,  при других я тебя так не назову. Ты еще не очень старенькая и даже красивая. Не бойся...
В эту минуту  я готова была уже наговорить грубостей пятилетнему ребенку, но вовремя подоспевшая Дина увела его в другую  комнату.
Сам по себе Даник не раздражал меня, более того, не будь он ребенком ненавистной мне невестки, он мне даже нравился бы... Мальчишка  был обаятельным и смешным  и за столь короткое время сумел подружиться в нашем дворе и со взрослыми, и с детьми. Открытый и милый ребенок нра¬вился всем, и мне в том числе, но стоило мне вспомнить, чей он сын, стоило только услышать, как он называет папой Муслима, в меня словно бес вселялся. И я, ругая себя за несправедли¬вость, понимая, что ребенок, конечно, ни при чем, все же начинала его люто ненавидеть.
Так и в тот день,   выведенная из себя "подарком для бабушки",  я страшно разозлилась на ребенка и готова была уже резко оборвать его, но мать вовремя успела его увести. А на столике   так и осталась лежать завернутой в газету картонка - открытка, которую Даник для меня, своей "бабушки", подгото¬вил. Я демонстративно не притрагивалась  к ней, и Дина убрала ее, видимо, чтобы не огорчать сына.
Я вредничала и придиралась ко всему, что касалось Дины и Даника.
Как-то вечером молодых пригласили к себе   друзья, и Муслим попросил меня присмотреть за мальчиком, пока он не ляжет спать. 
- Мама, он послуш¬ный. Ничего не надо, даже постель ему Динка уже постели¬ла. А пока не спит, пусть просто посидит с тобой. Можно? - просил меня Мус¬лим, конечно же, уве¬ренный в том, что я соглашусь.   Но я опять была в своем репертуаре.
- Конечно, нельзя. Я не няня для чужих де¬тей.  Своих внуков у меня пока еще нет, - резко ответила я. Да и вообще, я занята. У меня учебные планы, другие дела. На меня не рассчитывайте.
И они оставили мальчика в своей комнате одного,   предупредив, чтобы   не выходил оттуда.  Но когда они ушли, дверь этой комнаты медленно и совсем немного приоткрылась, и я боко¬вым зрением увидела, как оттуда  выглядывает мальчик. Мне   стало жалко ребенка, но именно в этот мо¬мент, когда я повернулась к нему, чтобы позвать к себе, дверь быстренько закрылась. "Испугался, глупыш, - почувствовав  укор совести, подумала я. - Ну ничего, пусть сидит один, раз матери не жалко было его  одного оставлять. Я-то здесь при чем?".
Часа два было слышно, как он игра¬ет со своими ма¬шинками, бегает, а потом стало тихо,   и я, не выдержав, через некоторое время все же решила посмотреть, что он там   делает.
Оказалось, мальчик уснул прямо на полу, свернувшись калачи¬ком, около   своих игрушек.
Мне стало не по себе. "Да я совсем с ума сошла на старо¬сти лет, - подумала про себя и подошла к ребенку. - В кого я себя превратила?! Баба Яга какая-то, а не женщина!".
Испытывая раскаяние и жалость к ребенку, я осторожно взя¬ла его на руки.  Даник проснулся, открыл глаза. Увидев меня, он улыбнулся:
- Ты сама за мной пришла, бабушка? А мне уже можно в твою комнату, да? И мама с папой меня не поругают? Правильно, возьми меня туда, к себе, я не буду баловаться. Мне здесь одному плохо.  Я на руках отнесла Да¬ника в свою комнату, а через полчаса мы с ним уже вместе пили молоко и ели пирожные, которые я ку¬пила, возвращаясь из шко¬лы. Даник ел с удоволь¬ствием и потом, вскочив со своего стула, неожи¬данно подошел ко мне и чмокнул меня в щеку:
- Спасибо, бабушка, ты такая молодец, что купи¬ла эти пирожные. Они такие вкусные!  А теперь что - помолчать и не мешать тебе? Я могу...
Конечно, в другое время я не могла бы остаться равнодушной к такому поведению ребенка, который вызывал, по меньшей мере,  симпатию и умиление. Но сейчас я боролась с противоречивыми чувствами внутри себя. Осуждала себя за холодность и придирки к этому ни в чем не повинному ребенку, и в то же время вспоминала  испорченную его матерью жизнь моего сына и   крушение всех своих надежд и планов.

Продолжение.    http://www.proza.ru/2011/09/15/1177