Родная кровь -4

Через три дня, придя с работы, я увидела, что дверь в комнату Муслима открыта, а Дина вместе с Даником соби¬рает вещи... Все их нехитрое хозяйство уместилось в две большие сумки. Даник словно и не понимал, что происходит. Молча собирал свои игрушки в большой пакет, как велела ему мать, складывал свои книжки и альбомы. Он подошел ко мне, поздоровался и сказал весело и беззаботно:
- А мы теперь опять будем у бабушки Вали жить. Приходи к нам в гости, хорошо? Я тебе там свою собаку в нашем дво¬ре покажу, свой велик. Придешь, бабушка Мадина?
Я промолчала и отошла от их двери. Мне было не по себе.
-Значит, она уходит из-за меня.  И почему именно  сейчас? Нельзя дождаться Муслима, что ли?  - думала я про себя, почему-то чувствуя тяжесть и смятение на душе. - А, это  специально, чтобы настроить сына против меня, - сделала я вывод. - Иначе зачем еще? Это ее очередная хитрость, строит из себя жертву. Приедет Муслим и побежит за ней. Она-то это знает. А я   дей¬ствительно, как Тамарка говорит, стану тогда ему врагом".
Я опять пошла в комнату сына и через силу загово¬рила с Диной:
- Я бы не хотела, Дина, чтобы ты этот вопрос до приезда Муслима решала. Вот приедет он, тогда   мо¬жешь ему наговорить с три короба". Скажешь ему: «Так мол и так. Мама твоя нас выжила, уходим". Ведь ты к этому клонишь...
- Да нет, Мадина Алиевна, - спокойно ответила Дина. - Зачем вы так плохо  обо мне плохо думаете? Я не буду ссылаться на вас. Найду другие причины.  Я вам это обещаю. И то, что сейчас уходим, вас пусть  тоже не смущает. Бабушка Валя наша приболела, за ней смотреть надо, а мне нелегко между двумя домами будет разрываться. Уж лучше мы там поживем.
Даник молча собрал свои игрушки в большие паке¬ты и помог матери вынести из комнаты в прихожую. Я посмотрела на них. Дина с Даником   сирот¬ливо стояли на пороге, положив рядом собранные сумки. Из большого пакета, который за ручку придерживал мальчик, выглядывал огромный клоун, на¬кануне купленный ему Муслимом.
Дина перед уходом поговорила по телефону со своей подру¬гой Верой, и та с мужем должна была за ними заехать.
Мать и сын продолжали стоять  у порога, хотя за ними должны были приехать только минут через десять. Предложить им присесть на дорожку не поворачивался  язык.
Я старалась не смотреть на них,   на душе было тяжело и мерзко. Но я пыталась оп¬равдать себя в собственных глазах, хотя это у меня полу¬чалось неважно. Думала: "А что, собственно, я такого сде¬лала? Я Дину не выгоняла. А лишь сказала правду о том, что никогда не смирюсь.  Так с самого начала и ду¬мала, но ведь они и пожени¬лись и до сих пор жили без моего согласия. И сейчас жили бы так дальше. Зачем вдруг понадобилось мое ро¬дительское благословение? Опомнились, что ли? Вот и получилось: она спросила, а я ответила".
Я задумалась и не заме¬тила, что ничего не понима¬ющий в происходящем Да¬ник отпустил ручку пакета с игрушками,   которую  дер¬жал все это время, и подо¬шел ко мне. Я не успела опомниться, как мальчик, потянув¬шись ко мне, неожиданно обнял меня за шею и, прижав к себе, чмокнул в щеку. Я опешила, а он сказал:
- Мы уходим, бабушка Мадина. Приходи к нам в гости. И папа, когда приедет, пусть к нам тоже  приходит. Пока.
Я молча подняла глаза на Дину, которая грустно смотрела на сына. Было видно, что она еле сдерживалась, чтобы не расплакаться.
- Мадина Алиевна, до свидания. Не сердитесь на меня, по¬жалуйста. Я заставила вас страдать, но не хотела этого.  Я виновата. Но исправлю свою ошибку
Дина с сыном ушли, и я осталась одна в пустой квартире. На сердце было тяжело и неприятно. Позвонила Тамаре, рассказала ей о новостях, стараясь казаться спо¬койной.
- Куда ушла? В каком смысле? - тревожно переспроси¬ла Тамара.
- Совсем ушла.  Сказала, что их брак с Мусли¬мом - ошибка, что она это поняла и решила расстать¬ся с ним.
Тамара неко¬торое время молчала, потом в трубке послышался  ее холод¬ный и отчужденный голос:
- Ушла, говоришь? А ты, бедная, совсем к этому никакого отношения не имеешь, да? Выжила  девчонку все-таки, выжила. Даже сына не дождалась. И не подумала о том, что не вправе ломать чужую жизнь, чужую семью.
- Да успокойся ты, - перебила ее я. - Все было не так. Я ее не выживала и не выгоняла. Она сама меня спросила, смирюсь ли я когда-нибудь с их браком, с тем, что они вместе.  Я сказала правду, что никогда не смирюсь. Но при этом сказала ей: "Не уходи сейчас, дождись мужа". Но она собралась и ушла...
- И что теперь? Ты ждешь от меня поздравлений или, может, решила это дело отпраздновать, в гости меня зо¬вешь? - спросила меня Тамара, и я поняла: она очень расстроена и недовольна мной.
- Перестань, Томка. Клянусь тебе, я ее не выгоняла, толь¬ко сказала о своем отношении. Она ведь и так об этом знала...
- У тебя ничего святого нет, Мадина, - огорченно сказа¬ла Тамара. - Как ты теперь  сыну в глаза смотреть будешь?
- Да нет же, нет, Тамара, послушай, я ей сказала, что не я ее в дом привела, не я и выпроваживать буду. Она, эта Дина, и Муслиму   скажет, что это она сама так реши¬ла и я здесь ни при чем. Я знаю, ты за меня переживаешь, не хочешь, чтобы Муслим обиделся, отвернулся от меня. Я понимаю.  Так   в этом плане проблем не будет...
- Ничего ты не понимаешь, Мадина. Ничего. И я не за тебя переживаю. А за Муслима, за эту несчастную моло¬дую женщину, за мальчишку, который всей душой потя¬нулся к Муслиму, увидел в нем отца. А за тебя?  Что за тебя переживать? Вон ты ка¬кая, оказывается, железная леди. Ничем тебя не прошибешь: ни слезами, ни мольба-ми. Не думала я о тебе так, подруга. Не думала. Ты такую трудную жизнь прожила. Но она тебя, оказывается, ничему не научи¬ла.
Я молчала, обидевшись на Тамару. Все¬гда ведь меня понимала. И чья она, в кон-це концов, подруга - моя или этой самой Дины? Тамара, минуту помолчав, спроси¬ла:
- Ты одно мне  скажи - зачем ты сыну не по¬зволила уйти на квартиру, если не можешь видеть их вместе? Ведь он перед отъез¬дом и квартиру нашел, и договорился. Там предоплата была нужна, так он ко мне при¬ходил денег занять. Я дала. А через два дня он мне вернул. Счастливый такой был, говорит: "Тетя Тамара, мы у себя остаем¬ся. Наконец-то мама с Диной поладили". А ты? За его спиной выжила его семью из дому. Эх ты, свекровь...
- Не говори так, Тамара, - раздраженно сказала подруге я. - Не рви мое сердце. И кого ты называешь его семьей - эту раз¬веденку с чужим ребенком? Не смогу я никогда с этим смириться! Не пара она ему,
не пара. Встречался он с ней два года, так бы и продолжали. Так нет, все-таки жени¬ла она его на себе, охомутала. Нашла дурачка неопытного. А ты, Томка, вместо того чтобы меня пожалеть, из нее жертву несчастную делаешь. И я еще должна была от¬дать этой девке своего единственного сына, отправить их на квартиру и остаться одной, да? И это было бы спра¬ведливо? Очнись, Томка, о чем ты говоришь? Для нее, для этой Дины, я сына родила, воспитала, одна его все годы поднимала, дала образование?
- Ой, глупая ты женщина  все-таки, Мадина. Если бы все матери так  рассуждали, ни одна молодая семья не состоялась бы.
Наш разговор с подругой не клеился, и я, обиженно и наспех попрощавшись с Тамарой, повесила трубку. От бессилия и невозможности доказать даже самой близ¬кой подруге свою правоту и передать непонятные ей переживания, все то, что творилось в моей душе, я села на диван и горько заплакала.
В какой-то степени Тамара была права, когда говорила обо мне как о железной. Жизнь меня, наверное, такой сделала. Некому было пожаловаться, не было плеча, что-бы на нем поплакать... Вот я постепенно такой и стала железной. Но о том, какая я на самом деле, знали я, да еще       моя подушка, которая за все годы моего одиночества и трудной жизни знала немало моих слез.  Вот и в последнее время я изо всех сил держала себя в руках, пытаясь не показывать свою слабость и переживания дру¬гим, особенно Дине, виновнице всех моих новых бед и страданий. Сейчас сдерживаемые до этого слезы пото¬ком полились из моих глаз. Я сейчас была одна и могла дать волю своим чувствам и эмоциям.
"Ну и ладно, пусть защищает эту безродную разве¬денку и ее сына. Пусть... - думала я в обиде на подругу.
- Ей этого  не понять. Ее сыновья на нормальных девочках же¬нились - невинных, юных, из хороших семей. А я... Да я всю свою жизнь ждала свадьбу Муслима, невесту - непо¬рочную молоденькую девушку хотела видеть рядом с ним. Хотела, чтобы все видели ее в белоснежном свадебном платье. И машину с цветами на радиаторе, торжественную регистрацию под марш Мендельсона  и гостей за большим праздничным столом, чтобы все было  как у лю¬дей. Деньги копила, во всем себе отказывала,  чтобы все  это устроить красиво и торжественно... Хотела женить сына, потом с нетерпением ждать внука или внучку, вя¬зать им пинеточки и чепчики, купать малыша, гулять с роднулечкой... Да что там говорить - столько было на¬дежд и желаний. И все в одночасье рухнуло из-за нее, из-за этой Дины. За что мне ее любить и как простить такое крушение всех планов и надежд?"
Уснула я в ту ночь с трудом, выпив две таблетки снот¬ворного. Видела какие-то странные сны, несколько раз просыпалась. Утром тоже никак не могла справиться со своим настроением, ругая себя и не понимая, почему так неуютно на душе? Разве не я страстно хотела, чтобы эта женщина исчезла из жизни моего сына? Почему же те¬перь ее уход не радовал, а душу раз¬рывала непонятная боль?
Муслим позвонил через несколь¬ко дней. Я сказала, что Дина с сы¬ном у бывшей хозяйки. Сын спро¬сил о том, как мое здоровье, как Дина, Даник. Шутил: "Мамуля, я надеюсь, вы уже подружились, приеду - буду ревновать вас друг к другу. Обо мне и забудете, да? Ты же всегда хотела дочку, сама говорила". У него было хорошее настроение. Сказал, что го¬товится к экзаменам и выполняет свои командировочные поручения. Весело передал привет своей Дине. Через три дня он позвонил опять. Голос у него был уже заметно встре¬воженный.
- Мама, а почему она все время там? Вы не поссорились с Диной?
Скажи честно, мама. Она мне поче¬му-то не звонит.
- Нет, сын, не поссорились. Не знаю, почему не звонит. Она у своей
хозяйки, присматривает там за ней. Та заболела.
Больше Муслим не позвонил. А че¬рез неделю, придя с работы, я уви¬дела его дома. Обняв сына, я   спросила:
- Муслим, сынок, почему ты так рано вернулся? Ты не заболел, родной? Почему прервал ко¬мандировку? А экзамены?
Муслим был явно чем-то озабочен, но старался скрыть свое настроение.
- Экзамены еще не начались, а командировку прервал, - ответил он. - Дина не звонит, и я никак не могу с ней связаться. Там, у ее бывшей хозяйки, трубку не берут, а на работе говорят - то ушла, то еще не пришла. И сей¬час позвонил ей на почту, слышал ее голос. А мне гово¬рят, что ее нет. Я понял: она меня избегает. Теперь хочу знать, почему? Вот поэтому и приехал... Чувствую, здесь что-то не то  происходит. Что случилось, мама? - тревожно спро¬сил меня сын.
- Не знаю, сынок. Поговори с Диной. Ты же все равно веришь только ей.
Муслим молча посмотрел на меня, взял полотенце и прошел в ванную. А я поспешила на кухню, чтобы подогреть ужин, и села ждать его к столу.
Но Муслим, так и не притронувшись к еде, быстро пе¬реоделся и ушел к Дине.
Часы пробили одиннадцать, потом полночь, а Муслима все не было. Я без конца выглядывала с балкона на улицу в ожидании. Потом, еще раз посмотрев на часы, решила лечь спать. Подумала: наверное, он там у них    остал¬ся. Иначе где же он  может быть  в час ночи?
-Даже не позвонил, чтобы предупредить, - с обидой подумала я. И в эту же минуту услышала шаги на улице. Балконная дверь была открыта, и в ночной тишине пус¬тынной улицы отчетливо были слышны чьи-то шаги...
Выглянув через балкон, я увидела сына. Он шел мед¬ленно,  как-то странно раскачиваясь. Даже по походке было видно, что с ним что-то не так. "Совсем сломал парня ее уход", - подумала я,   проклиная день и час, когда Дина появилась в его жизни. Я  не знала, что и думать: может, не дай - то бог, ему с сердцем плохо или устал так смер¬тельно. Почему он еле волочит ноги? Но ис¬тинную причину я так и не угадала. Оказа¬лось, Муслим был вдрызг пьян.
Я открыла дверь. Сын был бледным как стена  и каким-то странным. Я шагнула к нему и отпрянула. От него несло спирт¬ным...
- Ты пьян, сынок? Что с тобой? - спросила я, не веря своим глазам.
Никогда за 23 года его жизни я не видела сына в таком состоянии. Абсолютно равно¬душный к алкоголю, крепкие напитки он не пил никогда и не выносил даже их запаха.
Муслим посмотрел отсутствующим взгля¬дом  словно сквозь меня  и прошел в свою комнату.  Молча, не раздеваясь, в обуви и куртке  лег поверх покрывала на свою кро¬вать. Я подошла к нему, сняла обувь. Он словно и не заметил этого. Смотрел прямо перед собой, уткнувшись в одну точку,  и о чем-то напряженно думал.
Я села рядом. Посмотрела на его лицо. Это была сама боль.  Сердце мое от сострадания к сыну сжалось. Боже мой, как же   ему должно быть больно, если он, абсолют¬но не выносящий алкоголя, так напился...
- Сынок, что с тобой? Это ты из-за Дины? Зачем так переживать? - спросила я.
Муслим молчал. Через некоторое время, словно только что услышав мои слова, ответил:
- Мама, прости меня. Это я с ребятами, с друзьями. Мы посидели, они сказали, что мне будет легче. Мама, понимаешь,  Динка от меня ушла. Совсем ушла. Я-то думал, что они там решили пожить, пока я приеду. Ду¬мал, может, вы поссорились. Думал об этом как о самом худшем. А оказалось, она от меня ушла. От меня. Совсем... Сказала, что не хочет жить со мной, что поняла - она меня не любит.
Я молчала, не зная, как утешить убитого этой новостью сына, какие найти слова, чтобы успокоить его. Слова не находились, а язык не поворачивался говорить ему неправду, в то время  как я отдавала себе отчет в своей роли в уходе Дины.
- Мама, вот ты женщина, скажи, разве такое может быть,  - у Муслима заплетался язык, но  он,  всегда такой нераз¬говорчивый и сдержанный, сейчас говорил без останов¬ки,   сбивчиво, местами непонятно.
- Я уехал, все было нормально, она меня любила.  Плакала на вокзале, провожая меня. Что могло случить¬ся через две недели, мама? Почему она ушла?
Я молчала, не зная, какие найти слова для  утешения и что мне ему ответить. Говорить ему успокоительные слова, словно я тут ни при чем, я не могла. Молчать, видя, как мучительно страдает сын, тоже не могла.
А Муслим все продолжал,  с каждым словом выплески¬вая свою боль, которая, как видно, переполняла его душу:
- Да, мама, я так и подумал, что вы с ней поссорились. Но она говорит, что ты ни при чем. Да   я знаю: ты не смогла бы такое сделать. Ты ее не любишь, знаю, но не стала бы так, без меня, за моей спиной. Я даже у Даника спросил на всякий случай, думал,  ребенок всю правду скажет, без утайки. Но Даник сказал, что он бабушку Мадину поцеловал  и они ушли. И что ты  про¬сила их не уходить, дождаться   меня.    Вот так в подробностях мне Данька все и рассказал. Вот тог¬да я и понял: Дина сама приняла это решение. Она долго не хотела мне говорить причину, все отмалчива¬лась, говорила, что  ушла потому, что так лучше, так надо.  И мы с ней не пара. Словом, ничего конкретного.  А по¬том сказала правду. Сказала: я просто не люблю тебя, Муслим. Это и есть причина, так и сказала. Мама,   мне так больно. У меня внутри все горит.
Давно, с самого его детства,  я не слышала от сына   жалоб. Он делился со мной обыденными новостями, но о личных переживаниях, душевных своих проблемах всегда молчал.  С  самого детства, будучи самостоя¬тельным, всегда справлялся с   трудностями сам. Как бы он ни подрался - до синяков и травм, как бы ни ушибся, ни заболел, не слышала я от него ни стона, ни жалобы, ни просьбы о помощи. Сейчас мой почти двух¬метровый взрослый сын готов был плакать у меня на гру¬ди, как в далеком детстве. А что испытывала я при виде его страданий, нетрудно понять.
- Ничего, сынок, все пройдет, - гладила я его по голове, как в детстве. - Муслим, родной, время лечит все... Вот увидишь, и ты сумеешь ее забыть. Не хочет - и не надо. У тебя еще вся жизнь впереди...
Слова сына: "Мама, мне так больно" пронзили мое сердце. На минуту я даже пожалела, что не остановила Дину, не сказала ей, что со временем сми¬рюсь с их браком.  Разве я могла пред¬положить, что Мус¬лим будет так силь¬но горевать? Конеч¬но, нет.
Потом на смену этим угрызениям со¬вести и сожалениям пришло трезвое и уверенное: "Ничего,  переживет он эту потерю.  Поболит у него душа и перестанет. А потом сын устроит свою жизнь, возьмет в жены хо¬рошую достойную девушку и будет с ней счастлив. И еще рад будет,  что все так вышло".
Наутро Муслим проснулся с голов¬ной болью, мрачный и убитый. В отличие от вчерашнего вече¬ра, когда он без конца говорил о своей проблеме, жаловался, сейчас он все   время молчал.
- Сынок, поговорим? - робко спросила я, когда мы сели с ним   завтракать.
- Не надо, мама, ни о чем говорить мы не будем. Она сказала, что это  ее ошибка, что  поняла: она меня не любит. О чем тут говорить? И что можно исправить, если все окончательно решено? Пусть так и будет. Я поеду в Москву. Наверное, буду поступать в аспирантуру очно. Направление у меня есть. С жильем и работой ребята помогут. Здесь оставаться мне будет невыносимо. Не смогу я  остаться. Вот только как ты, мамочка? Как ты тут одна? Но остаться я не смогу, не проси....
Я расплакалась. Сын в эту трудную для него минуту думал обо мне, спрашивал, смогу ли здесь остаться одна. И это тронуло меня до глубины души.
Муслим больше не заговаривал о Дине. Было замет¬но, что в его сердце - большая обида на нее. Он не мог ей   простить  нежданного  расставания...
Через день Муслим уехал. Я смотрела не повзрослев¬шее и осунувшееся за несколько дней лицо сына и  страдала от жалости к нему. Спасала одна мысль: “Ничего, успокоится”. Сработает известная истина: с глаз долой - из сердца вон.
Муслим в Москве, она здесь. Он еще совсем  молодой, красивый, видный. Уйдет с головой в свою учебу, рабо¬тать начнет, не до любви ему вначале будет. А потом уже время сделает свое дело - он забудет свою Дину. А мо¬жет, там найдет достойную девушку...
Муслим позвонил через неделю и сообщил, что сдал все экзамены на "отлично" и стал аспирантом Московс¬кого университета. В его голосе не было радости, он звонил, чтобы успокоить и обрадовать меня.
- И тете Тамаре передай, пожалуйста, - попросил он, - она беспокоится. Я до нее не дозвонился.
О Дине даже и не спросил. И это обнадеживало: зна¬чит, он ее постепенно забывает или во всяком случае, настроен забыть.
Через некоторое время Муслим позвонил и сказал, что уже работает и живет с земляками в съемной двух¬комнатной квартире. Сказал, что все у него хорошо и чтобы я не волновалась.
Продолжение . http://www.proza.ru/2011/09/15/1181