Жанна д Арк из рода Валуа 67

 
ИВРИ – БУРЖЕ
(конец августа - сентябрь 1424 года)

«Вот оно! Вот оно! Вот оно!!!».
Да Тремуй и сам не знал, стучит ли так его сердце, или это отголосок от стука копыт его несущегося галопом коня, или он сам, не замечая, бесконечно и радостно повторяет: «вот оно, вот оно, вот оно!».
«Кто теперь осмелится сказать, что я не умею вести дела?.. Нет, даже не так! Кто посмеет возразить, что дела мои не угодны Богу, если всё складывается как надо, стоит мне начать действовать!».
Он открыто засмеялся, удивляя рыцарей, посланных с ним Ришемоном для охраны, и подставил лицо теплому ветру, уже несущему первые осенние запахи.
Ла Тремуй возвращался в Бурже к дофину, как и мечтал: неприкасаемым, неизгоняемым и крайне желанным доверителем по делу младшего герцога Бретонского, который готов был заменить погибшего д’Аркура на должности командующего. Возвращался, одетый подчеркнуто-траурно по случаю смерти драгоценной супруги Жанны, из-за болезни которой он так долго не мог служить своему дофину. Но теперь… О! Теперь он готов послужить не хуже иных-прочих, а то и лучше, потому что никому - даже всесильной герцогине Анжуйской - не удалось пока заполучить для дофина ни одного из герцогов Бретонских  даже для просто серьезных переговоров. А он, Ла Тремуй, везет с собой сразу конкретное согласие на службу!
Ла Тремуй пришпорил коня. Да, конечно, разгром при Вернейле – событие ужасное, многим напомнившее Азенкур. Семь тысяч убитых при том, что англичане потеряли всего тысячу. Полегло почти всё высшее военное командование дофина и Дуглас со своими шотландцами. Ужасно! Без сомнения, ужасно! Но…
Нельзя же скорбеть об этом вечно. Сейчас дофину, как никогда, нужны свежие силы, и не только на поле брани. И ему, Ла Тремую, не требуется даже плести интриги против несчастного д’Аркура, который покинул этот мир так же своевременно, как и драгоценная супруга Жанна.
«Что поделать, - лицемерно вздохнул про себя Ла Тремуй, - Господь наделил меня талантом царедворца. Не пропадать же этому таланту в глуши только потому, что я не нравлюсь её светлости Иоланде Анжуйской и вынужден пробиваться к трону, как умею. Теперь мадам придется потесниться и признать моё существование при дворе, потому что скоро я стану полезен не только своей ловкостью, но и теми богатствами, которые принесет мне вместе с собой мадам Катрин!».
В том, что возлюбленная не откажется пойти с ним под венец после смерти мужа, Ла Тремуй не сомневался. Он знал, что устранив де Жиака принесет на алтарь этой сделки то, что мадам Катрин ценит больше любви и даже больше, чем солидное состояние – он принесет власть. Ту единственную, которая позволяет передвигать людей с белых клеток на черные и обратно по той шахматной доске, за которой с противоположной стороны сидит сама Судьба. Никакие деньги и родственные связи такой власти не дадут. Только ум и тот особый талант, которого у Ла Тремуя в избытке.
«Потерпите совсем немного, моя драгоценная! С деньгами вашего мужа и собственным умом я потесню возле трона герцогиню Анжуйскую и расчищу место для нас! А когда Артюр де Ришемон заставит регента признать права дофина, вы, и только вы станете первой дамой при дворе, который я создам, чтобы ослепить его вашей красотой!».

Попасть к дофину теперь оказалось куда легче, чем в прошлый раз. Гербы на доспехах рыцарей, сопровождавших Ла Тремуя, и охранная грамота от герцога Артюра сделали своё дело и при въезде в город, и при въезде в замок, и в приемной дофина, где народу толпилось куда больше, чем в прежние времена.
Дожидаясь, когда о них объявят, Ла Тремуй заметил заплаканную герцогиню Алансонскую, которая изо всех сил старалась удерживать спокойное выражение лица, слушая де Ре. Тот что-то говорил ей, то прижимая сжатую в кулак руку к груди, то отводя её в сторону короткими, рубящими движениями.
С лицом, переполненным скорбью, Ла Тремуй заскользил к герцогине через весь зал и, согнувшись в поклоне, принес свои соболезнования в связи со смертью её шурина и пленением сына. Несчастная женщина, которая потратила все силы на то, чтобы не разрыдаться, еле-еле смогла ответить. Зато де Ре просто полыхал негодованием! Сам он при Вернейле не был: сначала сопровождал Жана Бастарда-Дюнуа в Орлеан, а потом участвовал в рейдах на юге, в районе Луары. Но страшная новость заставила его примчаться к дофину и требовать отправить туда, где он сможет встретиться с Бэдфордом лицом к лицу!
- Двести тысяч золотых салю выкупа! И это при том, что герцогство Алансонское он давно прибрал к рукам, - почти шипел де Ре, зло стреляя глазами по залу. – Да здесь и пяти людей не наберется, способных выплатить такую сумму!
- Я найду деньги, - еле слышн проговорила герцогиня. – Я обязана выкупить своего сына.
- Не только вы, мадам! – пылко воскликнул Ла Тремуй. – Приняв на себя корону, наш дофин принял и все обязанности, с ней возлагаемые. Мы все теперь его дети, и он поможет вам, вот увидите! А я, со своей стороны, обещаю этому поспособствовать.
- Вы? – с легким высокомерием спросил де Ре. – Вас давно не было видно при дворе, сударь. Думаете, такие отлучки легко прощаются?
Ла Тремуй вздохнул и положил руку на грудь, где красовалась траурная лента вдовца.
- Скорбные семейные дела не позволяли мне… Но сегодня - в этот горький для всех час - я прибыл, чтобы снова служить своему королю!
- Пылкие речи, - усмехнулся де Ре. – Сейчас это последнее, что ему нужно.
- Я привез не только пылкие речи, но и новости от мессира де Ришемон, - как бы между прочим сказал Ла Тремуй, оглядываясь на двери в комнаты дофина, из которых только что вышел и теперь озирался по сторонам герольд.
Глаза де Ре сверкнули любопытством.
- Если новости те, о которых я думаю, то вам тут будут рады, - произнёс он тоном, в котором одновременно слышались и надежда и недоверие.
- Мне тут будут рады, - самодовольно ответил Ла Тремуй.
И, поклонившись герцогине, величаво двинулся навстречу герольду.
 
Несмотря на теплые дни, в комнате, где дофин принимал посетителей, был растоплен камин. Простудившийся накануне Шарль зябко кутался возле него в меха. А поодаль, возле оконной ниши… О, Господи! Ла Тремуй чуть не споткнулся на ровном месте... Там стояли и о чем-то озабоченно переговаривались герцогиня Анжуйская и Жан Бретонский собственной персоной!
Как только Ла Тремуй вошел, герцогиня бросила на него взгляд, в котором явственно читалось: «Какой черт тебя сюда принес?!», но тут же снова повернулась к герцогу, внимательно слушая, что он ей говорил.
- Рад видеть вас, Ла Тремуй, - откашлявшись, сказал Шарль. – Слышал, у вас в семье горе.
Ла Тремуй упал на колено.
- Сегодня у нас у всех горе, ваше величество. И я приехал в вам не за утешением своей беды, а чтобы принести утешение в беде нашей общей… Его светлость Артюр де Ришемон почтил меня особым доверием сообщить вам о его расположении… Впрочем, - Ла Тремуй бросил короткий взгляд на Жана Бретонского, - кажется для вас, сир, это уже не новость.
- Да, - кивнул Шарль, запахиваясь плотнее. – Я уже назначил Ришемона своим коннетаблем. Но вам все равно рад. Можете остаться при моем дворе, должность я вам подыщу.
- Благодарю, ваше величество.
Слегка разочарованный тем, что всё прошло далеко не так эффектно, как хотелось, Ла Тремуй приблизился к протянутой руке Шарля и, целуя её, осторожно посмотрел на герцогиню.
Мадам Иоланда ответила коротким хмурым взглядом, ни на миг не прерывая своей беседы с герцогом.
- Её светлость тоже потеряла кого-то при Вернейле? – тихо спросил Ла Тремуй.
- Нет…
Шарль снова закашлялся, потом вытер рот платком и зло сообщил:
- Матушка получила официальное требование вернуть Анжу английской короне.


 
Продолжение: http://www.proza.ru/2011/09/26/1346