Все соединены

Все соединены
«Все соединены», - говорилось в известном японском аниме. Имелась в виду, конечно, не только всемирная Сеть, а люди вообще, но… только ли люди соединены?
1.
Август. Полуразвалившийся дачный кооператив. Полдень давно миновал, а вечер ещё не торопится наступать: даже его разморило. Кажется, весь мир отдыхает, но вдруг в полудрёме вспоминается роскошный куст чёрной малины на дальнем заброшенном участке. Пропадает ягода, никому не нужная (кроме, пожалуй, меня;). Так что прочь лень, банку в руки и – в путь!
Как сладка созревшая и слегка подвяленная малина! Одну ягоду – в рот, другую - в банку – «технологический цикл» не требует много внимания, остаётся время на размышления о чём угодно. В этом и есть прелесть дачной жизни. Вспоминается романс «Здесь хорошо»: «здесь только Бог (в данном случае - Природа), да я».
Тишина почти полная: ветра нет, время птичьих трелей прошло, только изредка доносится незатейливая песенка перепёлки. Оставив на кусте лишь несколько ягод, иду обратно, на ходу сочиняя незатейливый мотив и рассеянно поглядывая окрест. Как вдруг… ФР-Р! Из густой травы, прямо из под ног – перепёлка! «Так до инфаркта довести можно!», - вырывается на автомате ей вслед. Но тут из травы раздаётся …детский крик: «Ой, мама, мамочка, куда же ты? Меня же сейчас съедят! Ма-амочка!», - слева от меня, путаясь ещё слабыми лапками в высокой траве, падая и вновь вскакивая, бежал, отчаянно размахивая куцыми крылышками, птенец с расширенными от страха глазёнками. Были они полны слёз, или только показалось? Неправда, что телепатия была утрачена человеком сотни тысяч лет назад! Просто её может растормозить только сильное чувство, и не важны тогда языковые различия! Честное слово, он кричал именно так: «Мама, почему ты меня бросила? Ой, лапа какая огромная!» Действительно, стремясь успокоить малыша, я инстинктивно протянула руку, чтобы погладить его. Я даже на расстоянии уже почувствовала, как бьётся его, подстёгиваемое ужасом, сердце, но вовремя, к счастью, вспомнила, что к птенцу нельзя прикасаться: мать может после этого бросить его. Пробормотав что-то ласково-успокоительное, я резко свернула в сторону и поспешила прочь. Издали убедившись, что мать вернулась к детёнышу, я продолжила путь. Всё так же тихо вокруг, так же светит солнце, но идиллический настрой сменился философским. «Насколько же все мы здесь, на этой планете, едины, если крик испуганного птенца был мне понятен без перевода», - подумалось мне, - «Интересно, сколько маме понадобилось времени, чтобы убедить ребёнка, что всё, что она делает - для его же блага? Сильно ли ругала его за то, что не послушался её и закричал? Не улети мама, мы бы поняли друг друга: нам есть, о чём поговорить. У нас ведь так много общих забот».
Если бы все это поняли, какими бы стали мы и мир вокруг?

2. Та же дачная тропинка, несколько лет спустя. Гуляем со щенком, совсем ещё маленькой собачкой Деми. Я - небольшой любитель домашней живности, хотя были в доме моего детства и коты (а куда без них после войны да на первом этаже?), и ёжик, и птички, и рыбки: все эти живые игрушки не заменят «роскоши человеческого общения», а время и силы на них уходят. Впрочем, «чтобы это понять, надо через это пройти», - не помню, кто сказал, но кто-то умный. Я это поняла, к счастью, глядя на других. Выхаживание, обрезка хвоста и ушей, дрессировка, выбор пары… Ну, с выхаживанием понятно, а остальное-то зачем? Вы свою собаку спрашивали, хочет она «рядом» или «лежать»? А кошку, хочет ли она таблетки глотать? И кто сказал, что киска любит «Вискас», а не добавки в нём? Про птичку в клетке и разговора нет. «Любимец» Булычёва читали? Вот-вот…
Но, как бы то ни было, есть одна собачка и множество дачников, из которых только я в данную минуту свободна, а значит, мне и гулять с «дитём». Ну что ж, побежали: все на свете малыши больше всего любят бегать и обследовать всякие закоулки. Вот и мы, с умилением наблюдая, как щенок, подняв голову, обнюхивает цветок, вспоминаем, не отдавая себе отчёта, самый первый в жизни белый одуванчик, чтобы сорвать который, не надо было наклоняться. Наконец, «чадо» набегалось, утомилось, розовый язык свесился из маленькой пасти с совсем ещё новыми зубками, а в весёлых глазках появилось просящее и о-очень знакомое выражение. И точно: поднимается на задние лапки, а передними, как ручонками, обхватывает мои ноги под коленками, преданно-просяще заглядывая в глаза, поскуливая и не давая шагу ступить: «Возьми на ручки!». И будто не было четверти века! Осенний сквер, годовалый мальчик в голубом пальто нетерпеливо топчется прямо передо мной, не давая пройти и повторяя: «И-хе, и-хе!» - «Возьми меня на ручки!». А потом весна, и девочка в том же пальто, прижимаясь к коленям, повторяет: «Ма-ма, на у-учки!», - девочки быстрее учатся речи. И уж совсем из давних лет, как цветок лилии из речной глубины, всплывает в памяти летний вечер, конец киносеанса в клубе и «Папа, возьми на ручки!» Как же всё-таки похожи все на свете дети! Как любят чувствовать нашу силу и заботу! И именно они делают нас сильнее. Во всём.

3. Летом в городе душно, что и говорить! В будни деться некуда, а накануне выходных начинается буквально бегство «на природу». Бедняжка пытается защититься: дожди переносит на конец недели, погоду портит в самый неподходящий момент, но силы неравны. Едут на машинах, автобусах, велосипедах, электричках… Ведь в городе даже синицы с горя вьют гнёзда прямо на улицах: в сущности, ни одного парка не осталось. Строительный бум!
А что делать в выходные тем, у кого дачи нет? Остаются лесопарки в городской черте. Прогуливайся, бегай, созерцай, сколько влезет! Пока ещё туда можно пройти. Сажусь на лавочку, которой окружена танцплощадка санатория. Тихо, спокойно, с площадки – чудный вид. Отдыхающих в наше время – раз-два и обчёлся, только напротив меня какой-то старичок, окружённый стайкой дам постэлегантных возраста и размера, вдохновенно и подробно рассказывает им о чудесной методике лечения сосудов. Почему-то представилось, как он отдыхал лет тридцать назад: стайка, но не пожилых дам, а юных красавиц, сосуды, но не кровеносные, и разговоры отнюдь не о холестерине. Наконец, все собрались на обед. На площадке в окружении каштанов и ясеней осталась только я, голодная и свободная от распорядка дня, да несколько воробьёв доклевывали крошки, оброненные лектором и его аудиторией. Вначале все птицы были заняты едой, но, когда она была уже на исходе, один воробей начал мешать остальным. Растопырив перья, расправив крылышки и широко раскрыв клюв, он прыгал прямо перед носом другого, довольно крупного воробья, буквально не давая ему проходу. При этом громко кричал что-то с явно возмущённой интонацией. Понаблюдав за ними, я поняла, что обедающие принадлежат к разным поколениям. Это были, видимо, две семьи, в каждой – по двое уже вполне взрослых вылупившихся в конце весны птенцов, отличить которых от родителей можно было только по ещё желтоватым клювам. Трое молодых прилежно искали корм, а четвёртый решил, что родители, которых он уже перерос, ещё вполне могут его содержать за свой счёт. В его чириканье явственно слышалось: «Вы! Меня! Должны кормить! Я - ваш сын! Я ещё крошка, беспомощный! Вы! Должны!» Беспомощность не мешала ему, однако, отталкивать своих ровесников, когда что-то перепадало. Родители вначале смутились, засуетились, но потом, похоже, стали возражать, что они его уже выкормили, прыгает и даже летает он самостоятельно, и нечего изображать тут необсохшего птенца: у них скоро будет новый выводок. «Летать пора! А будешь прикидываться, прыгать, как младенец – кошка съест!». Аргументы не помогли: прыжки и крики только усилились. Подключилась родня: подросшие дети у воробьёв «общие». К ней вообще «его сиятельство» повернулись хвостом, полностью проигнорировав.
В конце концов у отца с матерью лопнуло терпение. Когда сынок, растопырив крылья и открыв клюв, двинулся на родителей, они вдвоём под одобрительный писк родни устроили ему выволочку и улетели подальше. Несостоявшийся тунеядец отправился самостоятельно добывать хлеб насущный.
А вот у нас второго выводка почти не бывает. Да и воспитывают детей (если воспитывают) одни только родители. А жаль!

4.
Когда-то, в додревние времена, когда вернувшийся из космоса Гагарин ещё не успел с триумфом объехать планету, летней порой сдали в эксплуатацию новый дом. Как радовались тогда новосёлы! Слово «хрущёвка» было им ещё неведомо, а сама она после восстановленных наспех коммуналок казалась им раем: не могли поверить, что чиркнул спичкой – и, пожалуйста, - горячая вода! Двери в подъездах застеклены, совсем как до войны. Недоделки и дефекты вроде криво положенных скрипящих половиц и отсутствия душа только усиливали энтузиазм. «Мы всё добудем, найдём и откроем!» Общество было ещё не атомарное, поэтому все перезнакомились (это было нетрудно, дом-то заводской) и дружно начали озеленять двор. Сажали тополя, «чтоб детям кислороду больше», цветы: космею (её в те годы называли не иначе, как «космос») и ромашки. Под деревьями поставили лавочки и столики. Теперь сложно представить, что не для распития пива, а для шашек, шахмат и, (святое дело!) – «козла».
Прошли годы. Тополя частью срубили, частью они сами засохли. Их постепенно и незаметно, как уставший этнос молодые народы, вытеснили вязы-самосевки. Но зелени было ещё немало, хоть цветы новые поколения извели совсем. Старикам было странно видеть, как дети при родной маме топчут и разоряют клумбы. Пробовали усовестить, но им быстро объяснили, что «мой ежик самый пушистый, и не лезьте к нему». Пыль и дурь восторжествовали. Только деревья ещё сопротивлялись. До тех пор, пока не началась «всеобщая автомобилизация всея Руси». У «коренных жителей» двора своих машин почти не было: не те зарплаты, но стихийная автостоянка во дворе состоялась и немаленькая. Владельцы машин особо не стеснялись. Где хотят, поставят, где надо – развернутся. Вязу, росшему у входа во двор, особенно доставалось: то кору обдерут, то ветку сломают. «Срубить его надо, мешает, да всё недосуг», - ворчали водители. «Нет»,- возражал Самый Старый Ветеран войны, Алексей Иваныч. Его слушались: он был почётным гражданином города и ветераном труда. Пока были силы, как мог, благоустраивал двор. За военные заслуги и добросовестный труд в мирное время он получил достойное вознаграждение – двухкомнатную квартиру с раздельными(!) комнатами. Раздельными, правда, не от хорошей жизни: квартира располагалась на первом этаже вдоль арки, ведущей во двор. Поэтому солнце редко заглядывало в окна. В той комнате, что с видом на помойку, оно бывало только в июне, а полы в доме даже в жару были ледяные. Но ветеран не роптал. На подоконник поставили цветы, а помойку частично загораживало то самое дерево. Так и шла жизнь потихоньку, но в один злосчастный день в конце зимы Алексей Иваныч сломал шейку бедра. Травма тяжёлая, в конце девятого десятка и подавно, но поколение двадцатых так просто не сдаётся. Через полгода он уже выходил с палочкой в соседний сквер. Следующей весной, счастливо улыбаясь и поглаживая ободранную кору, сообщил, что ходит через дорогу за хлебом: «Расширяю жизненное пространство. Мы с ним – как два бойца: жизнь бьёт, сопротивляемся.». Радость его была недолгой: в городе началось огораживание, как в средневековой Англии. Университет, демонстрируя заботу о своей собственности, (что не помешало ему, как говорили, продать за большие миллионы другие свои земли), загородил сквер высоким забором. Теперь окрестным жителям в школу и на работу приходилось идти прямо по проезжей части, увёртываясь в дождь и снег от машин. Писали в областную газету, но она над старыми да малыми только поиздевалась. Бедный Алексей Иваныч теперь гулял только во дворе, сторонясь машин и палкой сгребая мусор: двор мели только после жалоб в мэрию. Однажды, выглянув пасмурным весенним днём во двор, он охнул: дерево выворотил какой-то заезжий джип. Оно легло на землю, огородив собой часть бывшей детской площадки. Только один корень ещё оставался в земле. С расстройства Алексей Иваныч даже прихворнул немного, а вот окрестные малыши (их всего-то человек пять в квартале) радовались и быстро освоили «гимнастическое бревно». Чуть оживился ветеран, только когда на поваленном дереве начали распускаться листочки. Поверженное, оно продолжало цепляться за жизнь, словно хотело сказать: «Я ещё хочу жить! Для вас!». Когда дети начали обрывать листья и кору, я спросила их, что они будут делать, когда свалят и обдерут последнее дерево. Невозмутимо глядя на меня незамутнёнными мыслью глазками, старший из них, пятиклассник, спросил: «А чё?». То, что он дышит кислородом, было для него открытием. Компания тоже удивилась, но дерево добивать перестала. Зашумел тёплый дождик, и после него листочки на дереве казались особенно блестящими и красивыми. Выйдя во двор, Алексей Иваныч погладил их и улыбнулся: «Значит, поживём ещё».

5.
В жару речка – спасение дачника. Поработал на грядке – отдохни на пляже! Конечно, не Сочи, но зато добираться не сутки и бесплатно.
Вода тоже, мягко говоря, не как на Пицунде. Плавают в ней обрывки водорослей, куски пенопласта, с глинистого дна поднимается муть, да ещё успевай только следить за моторками: попадаются такие водители, что запросто на берег выскакивают. Но кто в жару обращает на эти мелочи внимание, погружаясь в прохладную мягкую воду, слегка пахнущую речной мятой? Течение сильное, против него грести – себе дороже. «Мам, давай сплавимся!» - «Давай!». По примятой траве прибрежной тропинки поднимаемся выше по течению. Из небольшого затона выплываем почти на середину и, как ёжик в тумане, решаем: «пусть река сама несёт меня». Вылезаем на пляж, и тут приходит идея всё-таки побороться с природой. Плывём против течения. Все силы уходят на то, чтобы хотя бы не относило назад, как вдруг внезапный громкий смех отвлекает внимание. «Мам, смотри! Вон там!»,- показывает рукой.
Гляжу на берег. Вопреки учебнику географии, у реки правый берег пологий, а левый – крутой. На речном обрыве стоит корова. Глядя задумчиво куда-то вдаль, на луга за рекой, она неторопливо жуёт, время от времени механически пощипывая траву. Прямо под тем местом, где она стоит, ближе к воде, у спускающейся к реке тропинки, на расстеленном полотенце сидит лысоватый мужчина в плавках. Глядя задумчиво куда-то вдаль, на луга за рекой, он неторопливо жуёт, время от времени механически опуская руку в пакет с чипсами… «Мы одной крови – ты и я!» Полное единение человека с природой!

6. Апрель. Один из тех дней, про которые в песне поётся, что «даже пень… берёзкой снова стать мечтает». Деревья в зелёной дымке, птичий щебет, романтическое настроение. На искрящейся под солнцем юной травке, сложив лапки «муфточкой», лежит уже не котёнок, ещё не кот – в общем, подросток. Обычный среднеевропейский мурзик, впрочем, с оригинальными жёлтыми пятнышками на лбу и хвосте. Жмурясь от удовольствия, нюхает нежные былинки, предаваясь приятной истоме: лень даже за воробьями побегать.
Окликнуть его, чтобы пообщаться (мы с ним давно дружим), не успеваю: откуда ни возьмись, прямо на него движется - нет, это изящное создание невозможно назвать кошкой – ко-оша. Как на подачках из огрызков сосисок и столовских котлет могло вырасти это дивное существо?! Грации её позавидовала бы сама Багира из «Маугли». Чёрная с коричневым отливом шёрстка блестит на солнце, длинные белые усы эффектно выделяются на её фоне, зелёные восточного разреза глаза горят – идеал кошачьей красоты. Она выступает по траве, как придворная дама по паркету, не иначе, в прошлой жизни была герцогиней. Весна, хочется внимания и ухаживаний, а в поле зрения – только старый облезлый вечно брюзжащий задира, да этот несмышлёныш. Что ж, из двух зол выберем меньшее. Приблизившись, красавица всячески старается привлечь внимание молодого. О, если бы у котов был свой «Плейбой», вот была бы фотосессия! Коша, лёжа на травке, принимает эффектные позы, демонстрируя и лоснящуюся спинку, и животик, чуть светлее по цвету, и гладкие подушечки на лапках, потягивается, урча, изящно поворачивается с боку на бок. Толку – ноль. Юноша, склонив голову набок, наблюдает действо не без интереса, какие-то смутные ощущения, видимо, бродят в его полудетской голове, но инстинкт ещё спит, и смысл происходящего ему неясен. Когда соблазнительница в очередной раз начинает его гипнотизировать, выжидая ответных действий, он поворачивает ко мне мордочку, словно спрашивая: «Тёть, чегой-то она, а?» В ответ собравшиеся вокруг мои коллеги дружно хохочут и начинают прогнозировать развитие ситуации. Наши люди – великие знатоки и великой литературы, и фольклора. Когда обсуждение темы было в разгаре, а красавица едва не касалась малыша лапой, я решила укротить их воображение: «Бессовестная! Прекрати приставать к ребёнку, пока не привлекли за растление малолетних!». Народ обалдело замолчал, потому что она … меня ПОНЯЛА!
О, каким возмущённым взглядом выстрелила она в меня, встопорщив усы! Досталось и несостоявшемуся ухажёру: только отвергнутая дама может так смотреть! Презрительно махнув хвостом по носу подростка, она удалилась, полная оскорблённого достоинства, так и хочется сказать: «возмущённо поводя плечами и покачивая бёдрами». Что ж, все мы, кроме прочего, - теплокровные, и весна – одна для всех.