Ориентиры для развития толерантности

Ориентиры для развития толерантности в современной России (социологический обзор)

Проблема толерантности в Российской Федерации в настоящее время и на перспективу приобретает все большее значение, что связано с целым рядом серьезных социально-экономических и  социокультурных изменений. Среди них внутренние причины, связанные с экономическими и социальными проблемами, высокой степенью социальной разобщенности, видоизменением традиционных этнорелигиозных отношений, и мировые тенденции,  изменяющие устоявшийся облик политической и социокультурной карты мира, и вынуждающие искать новые способы сосуществования различных обществ, групп и индивидов.   Среди важнейших сфер, которые могут служить ориентирами для процессов, связанных с формированием в России толерантного общества, можно выделить политику, идеологию, религию, межнациональные отношения, социальную структуру, сферу морали и нравственности.
Основным вектором развития массового сознания является постепенный рост толерантности, что обусловлено глубинными изменениями социальной структуры и образа жизни россиян.  “Анклавы” традиционного общества, сохранившиеся от времен исторической России и законсервированные в советский период, стремительно размываются, образ жизни унифицируется,  социальные, моральные и культурные нормы, характерные для современного городского образа жизни, все в большей степени начинают доминировать на всем социальном пространстве.  Сетевые информационные технологии, электронные СМИ выравнивают доступ к информации для большей части россиян.  Как показывает мировой опыт социальных трансформаций, все эти процессы ведут к росту толерантности массового сознания. Однако этот процесс часто идет нелинейно. Распад традиционных связей зачастую порождает  социальную неадекватность, несоответствие норм и установок изменившимся условиям жизни, иному социальному и этническому окружению. Отсутствие работающих политических и общественных институтов, их неэффективность, ведут к стихийной самоорганизации общества, в том числе и вокруг ценностей и символов, далеких от норм современной цивилизации.  Общество сталкивается с новыми вызовами (например, растущей миграцией с Юга и Юго-Востока), ответы на которые не всегда может найти. Формирование демократической политической системы, предполагающей прямое взаимодействие в ходе политического процесса граждан и групп с различными взглядами и убеждениями, также может порождать вспышки гражданского противостояния, политической нетерпимости. Все это наблюдалось в России в 90-е годы, особенно в их первой половине.
На сегодняшний момент ситуация в России существенно меняется. Наблюдается значительный рост толерантности в отношении оценок политического процесса, идейного противостояния,  происходит формирование общего подхода и общего понимания ко многим базовым идеологическим ценностям, с другой стороны, наблюдаются острые вспышки этнической и религиозной нетерпимости, хотя, как показывает изучение этих процессов в мониторинговом режиме, какой-то однозначной тенденции здесь также нет. Выход из состояния нищеты представителей массовых профессий, произошедший за последние годы, позитивно сказывается на социальном климате, купирует острое противостояние богатой и бедной России. Характерным в этой связи стал последний избирательный цикл в России (2007-08 гг.), который прошел в условиях повышенной толерантности со стороны общества, переходящей  даже в сторону равнодушия и “политической всеядности”, а отдельные попытки со стороны властей “создать атмосферу нетерпимости” в отношении “внутренних и внешних врагов” не встретили  значимого ответного резонанса со стороны общественного мнения. Политические страсти со вспышками нетерпимости и даже экстремизма ушли на обочину жизни, подавляющее большинство общества не намерено в них втягиваться.
Во многом рост социальной и политической толерантности в данный период  был связан со стабильностью социальной и политической обстановки в стране, что показали и социологические опросы, и опросы экспертов, проводившиеся и накануне, и непосредственно во время избирательного цикла. Так проведенный экспертный опрос показал, что накануне выборов Государственной Думы и Президента РФ ситуация в стране оставалась стабильной, а непосредственной угрозы ее дестабилизации по причинам как социально-экономического характера, так и политического не просматривалось. В оценках и граждан, и в меньшей степени экспертов, доминировал умеренный оптимизм в отношении будущего. Все возможные “катастрофические” сценарии развития ситуации не исключались (и продолжают не исключаться) полностью, особенно в среднесрочной перспективе, но на текущий момент оценивались как крайне маловероятные. Таковыми они остаются и ныне, почти год спустя. Как показало проведенное исследование, общественное мнение россиян и оценки экспертов в отношении стабильности нынешней социально-политической ситуации и рисков ее дестабилизации во многом совпали, хотя зачастую по-разному интерпретировались. Анализ результатов массовых опросов свидетельствовал о том, что ситуация в обществе воспринимается в целом как стабильная и благоприятная, одновременно был зафиксирован рост тревожности и раздраженности, пусть проявляющийся и не в столь значительных размерах, которые могли бы говорить о непосредственной угрозе дестабилизации.  Зона повышенной протестности в основном была и остается характерной для социально пассивных слоев общества, вряд ли способных к проявлениям активных форм протеста. В то же время формирование “среднего класса”, подключение к его нижней части представителей массовых профессий, выбравшихся за последние годы из зоны нищеты, во многом купировало  рост протестных настроений, что и предопределило противоречивость и скорее оптимизм массового сознания в оценке своего социального положения в настоящем и будущем.  Опрошенные эксперты в большей степени обращали внимание на противоречивость социально-политической ситуации. По их мнению, достигнутая стабильность носит весьма неустойчивый характер, она держится скорее на политическом фундаменте консолидированного режима власти, способного “на корню” пресечь все попытки “раскачать” ситуацию, чем на факторах объективного характера. Так, несмотря на экономический рост и финансовое благополучие страны, большинство социальных проблем оставались нерешенными, а попытки властей их решать носили непоследовательный, поверхностный характер, и не до конца оправдывали ожидания общества. А это означает, что “негласный договор” между обществом и властями, суть которого в разграничении зон взаимных интересов и ответственности, сложившийся при В. Путине,  может быть в принципе в любое время поколеблен. Вопрос лишь в формах, в которых это может произойти. Растущее социальное недовольство населения вряд ли выльется в масштабный социальный взрыв – это не хотят и “низы”, и не готовы допустить верхи. А появившиеся социальные перспективы у наиболее массовых слоев общества, их ориентация на ценности и потребительские стандарты нового среднего класса – в значительной степени снизили градус социального противостояния, разрывавшего страну в 90-е годы. Однако глубокое отчуждение большей части общества от политических процессов подрывает легитимность действий властей, что может в перспективе вылиться в непредсказуемые сценарии, которые властям будет достаточно сложно контролировать.
Кроме того, общество переживает сегодня консервативную фазу, и не приветствует никаких призывов к социальным потрясениям и революциям, лозунги которых готово поддержать не более 10% населения страны (независимо от идеологического вектора).  Общество не верит политикам, проповедующим ни радикальные социальные взгляды, ни тем более радикальные либеральные взгляды. Оппозиция, даже выступающая под левопопулистскими лозунгами, учитывающими настроения россиян,  в целом продолжающие оставаться скорее “левыми”, не воспринимается как реальная политическая сила, готовая взять на себя ответственность за страну. На зачаточном уровне продолжает оставаться самоорганизация граждан по профессиональному принципу, а это означает монополию власти – и государственной, и местной, и по месту работы на решение проблем социальной и правовой защищенности населения. Для социального взрыва, для выплескивания социального недовольства за пределы локального уровня, отсутствует необходимая институциональная среда.
Большую опасность видели эксперты в раскачивания “национальной лодки”, взрывоопасном развитии межнациональных отношений.   Опросы общественного мнения также говорили о росте, пусть и волнообразном, межнациональной напряженности, ксенофобии, однако они не давали оснований утверждать, что подобные “взрывы”, вроде уже имевших место в последние годы и практически неизбежных и в дальнейшем, могут вызывать масштабную дестабилизацию и стать фактором, определяющим “большую политику”. Уж слишком велики опасения подавляющего большинства россиян относительно выпускания на поверхность политической жизни “джинна” радикального национализма. Не случайно все политики и политические движения, пропагандирующие радикальный национализм, остаются по сей день уделом маргиналов. Данные социологических опросов скорее не подтверждают точку зрения некоторых экспертов, что именно с межнациональных конфликтов начнется масштабный социально-политический кризис в стране. Градус межнациональных отношений в последние годы колеблется по закону маятника, и трудно себе представить масштабную дестабилизацию страны на почве межэтнической конфронтации, тем более вооруженного противостояния, которое имело место в Чечне в 90-е годы.
Прочной казалась в ходе избирательного цикла и политическая система, сложившаяся в России при В. Путине. И эксперты, и общественное мнение единодушно отвергли в качестве реальных разного рода сценарии распада страны, попыток выхода из нее национальных республик и регионов, развитие новых вооруженных конфликтом типа того, что имело место в Чечне. Определенное беспокойство у экспертов вызывало ухудшение отношений с такими соседними государствами как Грузия, Молдавия, в меньшей степени Украина.  Однако для массового сознания подобные трения воспринимаются скорее позитивно, они демонстрируют жесткость властей, их готовность бескомпромиссно отстаивать национальные интересы страны, консолидируют общество вокруг внешней политики властей. Аналогичная картина наблюдается и в отношении потенциальной угрозы со стороны “дальнего Зарубежья” в лице США и НАТО, которая также способствует консолидации общества вокруг властей и проводимой ими политики, укреплению и сплочению национального духа. Это делает - и по мнению экспертов, и по мнению рядовых россиян - крайне маловероятным сценарий прихода к власти в России прозападных сил, по аналогии с “оранжевой” революцией на Украине. Не вызывают опасений и разного рода сценарии “экономического обвала”, все эксперты единодушны в констатации высокого запаса прочности современной российской экономики, пусть и созданного ценой снижения динамизма развития.
Что же касается собственно политического экстремизма, крайних форм проявления политической и национальной нетерпимости, то это явление, как показало проведенное исследование, скорее политический фантом, пугало, чем опасная реальность.  Массовое сознание в его нынешнем состоянии не любит и опасается радикалов, тем более экстремистского плана, но никаких конкретных политикой и движений экстремистской ориентации не видит. Согласны оказались с подобной оценкой и эксперты. По-прежнему “брэнд” экстремизма сохраняется за давно сошедшей с политического поля партией “РНЕ” А. Баркашова, так ничем себя и не проявившей на практике, и за НБП Э. Лимонова, чья деятельность ограничивается шумными, но практически безобидными акциями. Все это эрзац-экстремисты, скорее “назначенные” в экстремисты, чем настоящие.  Никак не тянет на экстремистов и “Другая Россия”, несмотря на усилия властей по демонизации этой малочисленной и разношерстной группировки. В дополнение к подобной оценке, эксперты обращают внимание на слабость правовой базы самого понятия “экстремизм”,  неправомочности его расширенного толкования. Обвинения в экстремизме стали своего рода политической дубинкой, дополнением к административному ресурсу, и в этом эксперты видели даже большую опасность, чем в экстремизме и радикализме нынешних политиков и партий как таковом.
Главным фактором риска дестабилизации не среднесрочную и отдаленную перспективу, по мнению экспертов, является не деятельность экстремистов или враждебных спецслужб иностранных государств, не рост межэтнических и межконфессиональных конфликтов, и даже не социальные противоречия, остающиеся в нашей стране наиболее острыми, несмотря на тенденцию их смягчения.. Опасность таится в особенностях нынешней политической системы, довольно эффективно способной решать проблемы сегодняшнего дня в условиях общей социальной стабильности, но недостаточно гибкой, лишенной механизмов обратной связи с обществом. Социальная стабильность не может продолжаться вечно, она лишь этап развития страны, а это означает, что неготовность политической системы к изменениям, прогрессу может стать причиной серьезных социальных и общегосударственных потрясений, как это и произошло в конце 80-х годов прошлого века. “Тихие” в политическом отношении последние годы могут смениться более динамичными. Тлеющие конфликты и противостояния могут выйти на поверхность.
Согласно данным ВЦИОМ (2007 г.), наиболее значимыми в современном российском обществе являются следующие противоречия: по доходам (83% опрошенных считают это противоречие весьма значимым), социально-классовые (53%), межэтнические, национальные (38%), региональные (35%), по типу поселения (34%), поколенческие (34%), идейные и партийные (26%), религиозно-конфессиональные (26%).  Это своего рода “швы”, которые в той или иной степени раскалывают российское общество, ставя перед гражданами страны и перед властями проблему формирования единой политической нации, когда все граждане пользуются равными правами и воспринимают друг друга толерантно, как граждан одной страны, независимо от социальных, национальных и личностных различий.    Рассмотрим более подробно некоторые, наиболее значимые из этих противоречий.

1. Проблема этнических и национальных различий
Рост националистических, ксенофобских и экстремистких, в том числе в религиозной сфере, настроений в российском обществе является сегодня серьезной проблемой, к которой привлечено внимание общества.  Особое беспокойство вызывает рост подобных настроений среди городской молодежи. Совсем недавно завершился процесс над группой скинхэдов, обвиненных в убийствах исключительно на почве национальной неприязни почти двадцати человек. Ряд правозащитных организаций России полностью посвятили свою деятельность отслеживанию тенденций ксенофобии в российском обществе. Аналитики приводят факты, касающиеся усиления замкнутости отдельных этнических групп, прежде всего в крупных городах Российской Федерации и, как следствие, формирования атмосферы отчужденности от социально-политических процессов в России, которая, при определенных условиях, может стать почвой для роста националистических настроений. Однако эти тенденции необходимо рассматривать в контексте более глобальных процессов, связанных с изменениями в идентичности россиян и формированием современной российской нации.
Посткоммунистическая Россия рубежа веков испытывала колоссальные проблемы с собственной идентичностью – по большому счету граждан страны мало чего объединяло, не было ни общей идеологии, ни общих целей и интересов. Государство, занятое собственными проблемами, мало чего могло предложить обществу в этой связи, более того, некоторыми неуклюжими действиями скорее подрывало ростки возникающего национального согласия Связанные с формированием новой идентичности проблемы заставляют пристально всмотреться в развитие альтернативных форм идентичностей – этнической,  конфессиональной,  разного рода локальных идентичностей, которые чаще всего носили характер компенсации за недостаточную и слабоактуализированную общегражданскую идентичность.  Для нынешней России характерно наложение друг на друга двух тенденций: достаточно устойчивый рост этничности как русского этноса, так и других этнических групп России, с одной стороны, и медленное формирование российской политической нации, с другой. Можно сказать, что страна зависла на промежуточной ступени между распадающейся советской суперэтнической идентичностью и так пока и до конца несостоявшейся национально-государственной идентичностью. По мнению известного политолога В. Соловья , наблюдается  «безвозвратная деградация имперской идентичности, перенос государственно-территориальной идентичности на нынешнюю "постимперскую" Россию, этнизация русского сознания, что означает как серьезное увеличение этнокультурного компонента в сравнении с государственно-гражданским, так и усиление влияния принципа «крови» («чистой» этничности)». Впрочем, как показывают социологические данные, в этом вопросе тоже далеко не все столь однозначно. В какой-то степени процесс этнизации как временного фактора неизбежен, это связано с универсальными процессами модернизации, распадом традиционного общества и традиционной культуры. В чем-то этому пути нет альтернативы – унификация образа жизни и общественных отношений, глобализация, стандартизация – все это оставляет совсем немного шансов «традиционным анклавам», которые могут сохранить в этих условиях свое своеобразие лишь в качестве искусственно поддерживаемых резерваций. Сегодня распад советской идентичности просто не оставляет иных вариантов, кроме как постепенно становиться национальным государством. Но политические и общегражданские институты, составляющие каркас национальной государственности, остаются неэффективными и даже имитационными. Это касается, например, высшей законодательной и судебной власти в стране, политических партий и многого другого.
 Однако и эта тенденция сегодня достигла определенной точки перелома. Если в 90-е годы многим казалось, что идея великой державы окончательно умерла не только политически, что проявилось в распаде СССР, но и в умах и душах людей, больше озабоченных «своими собственными делами», чем величием и амбициями государства, то в последнее десятилетие идея «державы» стала явно получать второе дыхание.  По данным ВЦИОМ (август, 2007) для 60% тех, кто называет себя русскими патриотами, патриотизм – это, в первую очередь, «возрождение России как великой державы», и только для 35% - в первую очередь, защита прав и интересов русских как в самой России, так и за ее пределами. Обе эти тенденции в целом являются позитивными, однако не могут не иметь своих издержек. “Державнические” настроения иной раз приводят к пренебрежительному отношению к соседним государствам и народам, а “русские” – к неприязни в отношении национальных меньшинств в самой России, преимущественно некоренных, приезжих.
Как показывают результаты исследований, в современной России происходит довольно-таки быстрый рост общегражданской идентичности.  «Гражданами России» предпочитают себя называть 55% россиян, представителями своей национальности – 38%, в том числе «русскими» - 34%; представителями других национальностей – 3%. «Русская» идентичность не только не растет, а, напротив, в некоторой степени уступает свое место общегражданской российской идентичности, которая  продолжает укрепляться по мере укрепления российской государственности и ее престижа при нынешних властях. Это, безусловно, позитивная тенденция, хотя и не столь быстрая.  В ней не следует, наверное, искать какого-то глубинного социально-философского смысла, это результат скорее привычки, к тому же подрастает молодое поколение, которое уже социализировалось в рамках границ нынешнего российского государства.
Несмотря на рост общегражданской идентичности и ее опережение идентичности национальной, этнической, начавшееся в последние 2-3 года, ее “качество” оставляет желать лучшего. Она остается “холодной” не вызывающей слишком сильных эмоций, скорее формальной констатацией, чем живым чувством, испытываемым россиянами. Так почти 55% опрошенных россиян “часто” испытывают чувство общности с людьми той же национальности (то есть фактически русскими), и еще 37% - такие чувства испытывают иногда.  Напротив, чувство общности с абстрактными “гражданами России”, россиянами чувство общности часто испытывают 36% опрошенных, а иногда – 49%. Гражданская идентичность остается скорее потенциальной, немобилизующей. Чувство же национальной общности зачастую оказывается более живым,  способствующим установлению и развитию социальных связей. Однако большая теплота и интенсивность национальной идентичности, на наш взгляд, все же не позволяют сделать вывод о том, что за ней стоит “голос крови”, социально-биологические факторы,  речь скорее идет о компенсации  на уровне “малых, неформальных” групп за недостаточную общегражданскую, общенациональную идентичность.
Что определяет само понятие “русские”? Стоит ли за ним “кровь” или “почва”? Данные, полученные в ходе исследования, проведенного ВЦИОМ в 2007 г., не дают на этот вопрос однозначного ответа. 38% опрошенных россиян все же полагают, что “русские – это те, кто воспитан на русской культуре и считает ее своей”. Однако ненамного меньше и тех, кто главным фактором, определяющем “русскость” называет “наличие русских родителей” (33%), что может быть в определенной степени, выражаясь языком В. Соловья, интерпретировано как “кровяная парадигма” 31% россиян считают, что русский – это тот, кто любит Россию, 27% - тот, кто сам называет себя русским, 20% - тот, кто имеет российское гражданство, 13% - тот, кто говорит по-русски,  и, наконец, 10% - тот, кто исповедует православную веру. Все эти варианты ответов носят скорее культурологический, почвенный, гражданский характер, чем биологический, связанный с пресловутым “зовом крови”. С другой стороны, сохраняется и достаточно радикальная группа общества, состоящая из националистически настроенных русских граждан, согласно которой «Россия должна быть государством исключительно русских людей». По сложившейся традиции к числу радикальных русских националистов социологи относят тех, кто разделяет идею «Россия должна быть государством русских людей». За последние семь лет доля сторонников этого лозунга не выросла, оставаясь на уровне 10-15%. Причем, учитывая некоторый «всплеск»  радикального русского национализма в период 2001-2004 гг., когда доля радикальных «русистов» доходила до 17% (2004 г.),  можно сделать вывод, что в настоящее время ситуация в определенной степени стабилизировалась. Иное дело – нерадикальные формы массового сознания, в наилучшей степени отражаемые лозунгом «Россия – многонациональная страна, но русские, составляя большинство, должны иметь больше прав, ибо на них лежит основная ответственность за судьбу страны». Доля сторонников этой идеи выросла с 20% в 1998 году до 31% в нынешнем. В равной степени сократилась и доля интернационалистов, которые считают, что «Россия – общий дом многих народов, оказывающих друг на друга влияние. Все народы России должны обладать равными правами, и никто не должен иметь никаких  преимуществ». В 1998 году интернационалисты составляли 64% россиян, а ныне – всего лишь 47%. С другой стороны, имеются данные о том, что среди этих 10-15%, согласных с лозунгом «Россия для русских» несколько растет доля наиболее радикально настроенных граждан, особенно молодого возраста.
Эти результаты отражают ведущее противоречие современного массового сознания: с одной стороны, можно утверждать, что старый имперский национализм, включающий в себя "советский империализм", сочетающий в себе ценности империи и интернациональное отношение к представителям разных народов ("Россия общий дом"), сохраняется, хотя и в сильно трансформированном виде. С другой стороны, приходит "новый" русский национализм, антиимперский, но отнюдь не интернационалистический, причем носителем этого нового феномена "русскости" выступают уже не дезадаптанты, носители традиционной советской ментальности, а современные молодые "волки", социализировавшиеся уже в послесоветские времена. И все же мы полагаем, что наблюдаемый в отдельных локальных группах рост этничности является скорее контртенденцией, связываемой с слишком медленным процессом формирования новой российской нации и пробуксовкой этого процесса ан уровне политических и гражданских институтов. О противоречивости этой контртенденции говорят те факты, что число экстремистских правонарушений и преступлений на почве межнациональной неприязни растет, а изменений на уровне массового сознания в сторону его радикализации не происходит. Что же касается “мягкого” национализма, присущего большинству россиян, он не должен вызывать слишком больших опасений. Дело политиков – организовать общенациональную дискуссию по этому кругу вопросов и найти нерадикальные, приемлемые для всех или почти всех ответы на вызовы времени.
За последние несколько лет в России заметно участились случаи насилия на почве межэтнической, межнациональной и межконфессиональной неприязни. Наиболее громкие  эксцессы – столкновения в карельском городе Кондопога, взрыв на рынке «Евразия» в Москве, серия убийств студентов из стран Африки, обучавшихся в России, убийство таджикской девочки в Петербурге, акт насилия в московской синагоге, уже упоминавшиеся немотивированные убийства скинхэдами лиц с нерусской внешностью. Обострение межнациональных отношений определяется целым рядом обстоятельств, в первую очередь, растущей миграцией населения из стран Юга и Юго-востока и российских регионов тех же направлений. Так опрос общественного мнения, проведенный ВЦИОМ в сентябре 2007 года, показал, что за эксцессами насилия на почве межнациональных отношений  большинство россиян не видят устойчивой тенденции резкого обострения межнациональных отношений, скорее речь идет о медленном, постепенном их обострении. Как показало исследование,  большинство опрошенных россиян (54%) полагают, что острота межнациональных отношений за последний год и не выросла, и не уменьшилась, а скорее осталась на прежнем уровне. 16% опрошенных отмечают определенное улучшение за последний год межнациональных отношений, в том числе 2% - существенное улучшение, а 13% - некоторое, не слишком существенное улучшение. Напротив, 19% россиян отмечают за последний год определенное ухудшение, обострение межнациональных отношений, в том числе 4% - существенное, а еще 14% - некоторое, не слишком существенное. В этом, по мнению опрошенных,  виноваты все стороны – и власти, и приезжие иммигранты нерусской национальности, и русские националисты,  но все же главную ответственность россияне возлагают на приезжих, которые ведут себя зачастую вызывающе, а также на власти, неспособные разрешить возникающие конфликты.
Многие СМИ склонны во всем «тяжком» обвинять скорее русские националистические группировки, обращают внимание на рост ксенофобских и даже фашистских настроений среди россиян. Журналистам вторят политики, как правило, либеральной, прозападнической ориентации.  Однако общественное мнение далеко не готово полностью разделить подобные оценки. 21% опрошенных, напротив, готовы возложить основную ответственность за разжигание межнациональной розни на иноязычных иммигрантов, которые зачастую ведут себя вызывающе, занимаются криминалом, не учитывают менталитета и психологии коренного русского населения. 20% опрошенных главным виновником ухудшения межнациональных отношений называют российские власти, центральные и местные,  которые ничего не готовы делать для того, чтобы придать массовой иммиграции в Россию цивилизованные формы. И лишь 13% опрошенных россиян связывают рост межнациональной напряженности с активизацией русских националистических группировок, ростом нетерпимости среди русских, особенно русской молодежи к иноязычным гражданам. Обращает на себя внимание и то обстоятельство, что в мегаполисах – Москве и Петербурге, в особенности, доля тех, кто возлагает главную вину за ухудшение межнациональных отношений на власти, достигает 40%.  По мнению опрошенных, именно власти своим бездействием, а также руководствуясь корыстными мотивами, затягивают межнациональный узел все туже. Население видит как приезжим планомерно «сдаются» рынки, и не только продовольственные, но и рынки недвижимости, как приезжие скупают для перепродажи самое дорогое жилье, и их деятельность не встречает никаких правовых оценок. Более высокая самоорганизация представителей диаспор предопределяет контроль со стороны этнических групп мигрантов за целыми секторами экономики, особенно в торговой и финансовой сферах. Мигранты несут с собой зачастую нормы  и стереотипы поведения, вызывающие активное неприятие коренного русского населения. Вопрос о целесообразности дальнейшего увеличения миграционных потоков давно вызывает в обществе дискуссии. Одна из сторон этой дискуссии, как правило, указывает на дефицит трудовых ресурсов в самой России, экономическую целесообразность привлечения как квалифицированной, так и неквалифицированной рабочей силы из-за рубежа. Другая сторона указывает на высокие риски криминогенности в этой связи, комплекс демографических перекосов, усиление межнациональных трений.
Среди наиболее существенных причин, приводящим к таким столкновениям, чаще других называются такие как столкновение экономических интересов местного населения и приезжих предпринимателей (26%), столкновение двух различных образов жизни – местного населения и приезжих (23%), непродуманная миграционная политика властей (22%), бедность, плохие условия жизни людей (21%), отсутствие культуры межнациональных отношений в современной России (15%), рост националистических настроений среди русского населения России (10%). Повторение таких столкновений в своем населенном пункте считают вполне возможным 21% опрошенных (в Москве – 32%), и скорее возможным – 36% (в Москве – 58%). Полную невозможность межнациональных стычек в своем населенном пункте  отмечают только 8% опрошенных, и считают это скорее невозможным – 26%. Большинство опрошенных в этой связи отмечают бездействие и недостаточную эффективность действий властей по предотвращению межнациональных столкновений. По мнению 31% россиян, местные власти что-то делают в этой связи, но явно недостаточно, а 29% вообще не видят каких-либо позитивных действий властей. Лишь 18% россиян положительно оценивают действия властей и считают, что они делают все возможное для предотвращения межнациональных столкновений (среди москвичей таких лишь 8%). В связи с тем, что россияне отмечают экономический фактор как ведущий, в наибольшей степени способствующий обострению межнациональных отношений,  в ходе исследования были заданы вопросы о тех сферах экономической жизни, которые полностью или частично контролируют приезжие с Кавказа и других регионов. В первую очередь, это продовольственные и вещевые рынки, Далее идут такие сферы как строительство и ремонт, общественное питание,  сфера бытовых услуг, общественный транспорт, коммунальное хозяйство 10%. Подобная практика воспринимается россиянами неоднозначно – в ней видят и плюсы, и минусы. С одной стороны, многие приезжие – неплохие работники, без которых обойтись трудно, к тому же не слишком требовательные в отношении оплаты и условий труда. С другой стороны, их переизбыток создает очевидные проблемы, с которыми столкнулись многие россияне.  Поэтому общественное мнение склоняется к выводу, что доминирование приезжих в определенных сферах, это все-таки скорее плохо, нежели хорошо. Однако и действия властей весной 2007 года, резко ограничившие число неграждан России на продуктовых и вещевых рынках, не принесли должного облегчения и вызвали аргументированную критику в СМИ.
Нет единой оценки среди опрошенных и относительно реального масштаба такого явления как русский национализм. 63% не знают среди своих знакомых молодых людей никого, кто бы разделял настроения межнациональной нетерпимости, воинствующего русского национализма. 15% лично знают одного-двух русских националистов, но считают, что такие настроения – все же – скорее исключение из правил. 11% опрошенных знают немало русских националистов среди своих знакомых, и считают явление русского национализма широко распространенным. Еще 6%, напротив, лично не знают ни одного русского националиста, но исходя из информации СМИ, считают явление русского национализма широко распространенным. Более широкое распространение национальной нетерпимости среди русской молодежи, чем среди других групп, подтверждает и тот факт, что 17% опрошенных в возрасте от 18 до 24 лет, знают среди своих сверстников немало людей с такими настроениями, и считают подобное явление широко распространенным. Отношение к конкретным народам и национальностям, проживающим в многонациональной России и за ее пределами остается при этом не слишком интернациональным. По данным исследования ВЦИОМ в августе 2007 года, некоторые народы вызывали большие симпатии россиян, это в первую очередь представители славянских народов – белорусы (12%) и украинцы (11%), а из «Дальнего Зарубежья» - европейцы в целом (6%). Что же касается народов и национальностей, вызывающих скорее неприязнь, раздражение, то здесь с огромным перевесом лидируют «кавказцы» в целом (23%), и конкретно чеченцы (8%). Гораздо ниже уровень неприязни к цыганам (3%), евреям (1,5%), другим народам. Согласно данным исследования ИС РАН 2006 года, почти половина опрошенных (46%) испытывала в той или иной форме негативное отношение к мигрантам с Кавказа, чуть меньше неприязни вызывают мигранты с Юго-востока (39%) и из Средней Азии (41%). Негативное отношение к мигрантам с Кавказа свойственно практически всем возрастным группам в той или иной степени. Устойчивое чувство неприязни данная группа мигрантов вызывает примерно у 32-35%  представителей всех возрастов.  Что же касается более радикального чувства – ненависти, отвращения, то оно в наибольшей степени характерно для молодежи до 30 лет, среди которой подобные чувства испытывают 13,5-15% опрошенных россиян данных возрастов. У лиц более старших возрастов уровень «ненависти, отвращения» опускается до отметки 9-10%.  Неприязнь, раздражение, возникающее при общении с этими народами, также не имеет однозначного обоснования. По данным ВЦИОМ (2007 г.), это и нежелание считаться с обычаями и нормами поведения (22%), и опасения в связи с угрозой террора (15%), и неприятие внешности, манеры поведения, черт характера (13%), и их способность контролировать определенные экономические сферы, вытесняя оттуда представителей коренного населения (12%), и конкуренция за рабочие места (8%).
Говоря о межнациональных отношениях в целом, следует остановиться отдельно на проблеме антисемитизма. Она особенно актуализировалась после имевшего место в 2006 году нападения русского молодого человека на евреев в московской синагоге. Как показал опрос, проведенный «по горячим следам» того события, только около 6% россиян положительно относятся к антисемитам, в том числе безусловно положительно – около 1,5%. Только 5% опрошенных считают, что антисемитизм широко распространен среди тех людей, с которыми они обычно общаются, а 22% известны лишь единичные случаи проявления антисемитизма. 64% опрошенных заявили, что им лично не известны люди с антисемитскими убеждениями. Это означает, что уровень антисемитизма в России находится на более низком уровне, чем в большинстве европейских стран.

2. Проблема религиозной и межконфессиональной толерантности

На фоне непросто складывающихся межнациональных отношений, гораздо меньшее напряжение вызывают межконфессиональные отношения.  Главная ось этих отношений – это православие и ислам, так как другие конфессиональные группы скорее носят характер «вкраплений» и отношение к ним массового сознания носит в основном нейтральный характер. По мнению некоторых специалистов, это представляется в перспективе очень тревожной тенденцией, поскольку элиминирует традиционный толерантный потенциал. Так, в России, согласно данным ESS,  вне зависимости от принадлежности к конфессии, только 0,6% респондентов испытывают дискриминацию по религиозному признаку, что свидетельствует о высоком уровне религиозной терпимости. В Европе о дискриминации в зависимости от веры говорят также малое число опрошенных – чаще всего во Франции 2,7%, в Швеции – 2,1%, Англии – 5%. Причем гораздо чаще об этом заявляют приверженцы ислама – в Швеции и Бельгии – каждый десятый мусульманин испытывает ущемление по религиозному признаку, во Франции каждый пятый  мусульманин, в Германии каждый шестой, в Испании каждый четвертый. В этой связи возрастание роли религиозного фактора как фактора внутренней консолидации  и новых этнических групп, и традиционно проживавших в составе российского государства, как критерия идентичности и повышения значимости локальных идентичностей  в условиях отсутствия необходимых объединительных оснований более широкого политического, гражданского, культурного порядка, может иметь негативные долгосрочные последствия.  Срощенность национального и религиозного в российских условиях проявляется в том, что, близость с людьми той же национальности     испытывают 74% мусульман и 50% православных.
При этом, несмотря на опыт столкновений с проявлениями радикального ислама на Северном Кавказе, в особенности в Чечне, большая часть россиян отнюдь не страдает «исламофобией». Антизападнический вектор настроений, сформировавшийся в России в последние годы, предопределяет в отдельных случаях солидарность массового сознания мусульман и русского большинства, как, например, это произошло весной 2006 гола в связи с так называемым «карикатурным скандалом». Хотя большинство известных терактов за минувшие годы было совершено исламскими радикалами или, по крайней мере, под их знаменами, россияне в своем большинстве не склонны акцентировать связь между исламскими религиозными убеждениями и угрозой терроризма. Так, лишь по мнению 14% опрошенных ВЦИОМ в августе 2007 г., «именно ислам является источником идеологии и практики международного терроризма», тогда как 24% россиян считали, что угроза терроризма исходит не от ислама как такового, а лишь от отдельных его радикальных течений, 25% считали, что дело не в исламе как таковом, а в религиозном фанатизме, который может исходить от представителей любых конфессиональных групп, и еще 30% опрошенных вообще не видят прямой связи между религиозными убеждениями и террористической угрозой.
Когда говорят о поликонфессиональности современной России, это и так, и не так одновременно. 63% опрошенных россиян идентифицируют себя в качестве православных. 6% называют себя мусульманами, остальные конфессии имеют менее 1% приверженцев. Убежденные атеисты составляют 16% россиян, еще 12%, по их собственным словам, «верят в Бога, но никакую конкретную религию не исповедывают».
О конфессиональном мире, характерном для сегодняшней России говорит и тот факт, что для последователей православия главными врагами их веры являются вовсе не представители иных нехристианских религий (всего 5%), ни представители других ветвей христианства (протестанты, католики) – всего 2%, а также не атеисты и все неверующие – всего 4%. В качестве врагов православия значительно чаще называются сектанты (24%), а также разного рода «оккультисты», последователи «белой» и «черной» магии, астрологи и сторонники иных аналогичных течений (9%). Лишь 3-4% православных безусловно готовы защищать свою веру с оружием в руках. Столь тесная связь между конфессиональным выбором и национальной идентичностью является стабилизирующим фактором, так как апеллирует к традиции, многовековой истории совместного проживания на территории России различных народов  с различными верованиями.
Отдельного разговора заслуживает судьба взаимоотношений между Церковью и обществом. Тем более, что Церковь входит в число общественных институтов, пользующихся наибольшим влиянием и авторитетом среди россиян. Отношение к религии и к Церкви как институту в сознании россиян остается достаточно противоречивым. С одной стороны, подавляющее большинство россиян связывает себя с той или иной религиозной конфессией, в первую очередь, с православием. Стремительный рост числа тех, кто называет себя православными за последние 15-20 лет позволяет многим наблюдателям говорить о своего рода «православном ренессансе». Действительно, в последние десятилетия советской власти число тех, кто называл себя верующими, не превышало 10-11%. То есть налицо рост религиозности общества в 6-7 раз. Причем, если в советский период основная часть верующих состояла из лиц преклонного возраста, преимущественно женщин, а также преимущественно жителей малых городов и сел, то сегодня, напротив, доля православных по убеждениям и вере граждан в больших городах даже выше, чем в малых городах и селах, а доля верующих в средних возрастных группах (30-50 лет) даже несколько выше, чем в старших. Это означает, что произошло не просто расширение традиционной группы верующих, а к православию в той или иной его форме пришли совершенно новые социальные группы. Ядром современного православия становится формирующийся городской средний класс.
Коренное изменение социальной базы верующих, однако, не мог не сказаться на том содержании, которые вкладывают в веру и религию новые общественные слои. Как показывает следующая таблица, потребность в общении с Богом, удовлетворения своих экзистенциальных потребностей, не находится не только на первом месте, но и не на втором. Главная функция современной Церкви, которая наиболее востребована гражданами России – это не столько религиозная, а потребность в национально-культурной идентичности. Для 52% религия – это, в первую очередь, национальная традиция, вера предков. Почти вдвое меньше тех (24%), кто видит в религии, в первую очередь, следование моральным и нравственным нормам, то есть нравственную составляющую, и только 17% тех, кто ищет в Церкви собственно Бога, стремится к личному спасению и непосредственному общению с Творцом. Поэтому для большинства россиян, собственно церковная жизнь, соблюдение всех церковных обрядов, участие в жизни церковной общины не самое главное, это скорее удел меньшинства (около 11%). Как показывают некоторые специальные исследования, посвященные проблемам современной религиозности в России, большая часть людей, называющих себя верующими,  в обычной жизни, за пределами Церкви, руководствуются в точности теми же мотивациями, что и неверующие, декларируемая религиозность практически никак не сказывается ни на моральных установках, ни на трудовых и гражданских мотивациях. Сказанное определяет и к весьма двойственному пониманию роли Церкви, в первую очередь, РПЦ, в жизни современной России. С одной стороны, общество хотело бы более активного участия Церкви в таких сферах жизни как забота о прихожанах, их нравственно-духовном состоянии, уход за больными, поддержание родственников больных в медицинских учреждениях, поддержание морального климата  и воспитания в местах заключения. С другой стороны, общество с опаской относится к перспективам клерикализации политики и повседневной жизни,  в частности к практике проповедования религиозных ценностей в средствах массовой информации. Нет однозначного отношения и к широко обсуждаемой идее преподавания в школах религиозной (в основном православной) культуры и истории религии.
Религиозное сознание большей части россиян, даже относящих себя к верующим православным, достаточно эклектично. Вера в Бога, зачастую скорее декларируемая, уживается с верой в приметы (17% в октябре 2007 года), в сверхъестественные силы (14%), в судьбу (35%). Около 8% россиян верят в гороскопы, около 6% - в колдовство, 4% в НЛО, инопланетян. Зато в загробную жизнь («тот свет»), необходимый элемент христианской веры, верят всего только 6%. «Воздаяние за грехи» при жизни, в которое верят 38% - это, соответственно, воздаяние еще в этой жизни, а не посмертный Страшный суд, в который практически никто из нынешних «православных» не верит, и даже навряд ли и слышал о таковом. Нынешнее религиозное сознание обращено явно к «этой» стороне жизни, где вера в Бога и приметы – это скорее способ уберечь себя от прижизненных неприятностей, чем опасения посмертного возмездия. Иконка и православный крестик стали своего рода амулетами. Если идея всесильного карающего божества еще понятна современному массовому религиозному сознанию, то идея Христа с его заповедью любви к ближнему, кажется слишком сложной и противоречащей повседневному жизненному опыту рядового православного россиянина. Переживаемый россиянами «православный ренессанс» - явно неоднозначное явление, имеющее корни не только и не столько в собственно православной традиции, сколько в реанимации гораздо более древнего пласта народных верований и суеверий, успешно переваренных современной массовой культурой. Как и постреволюционная ломка первой половины ХХ века, перемены конца того же века привели к очередному витку архаизации и примитивизации массового религиозного сознания, своего рода «религиозному китчу».
Интересное исследование было проведено ФОМ по поводу не слишком модного в современной России явления атеизма . Большая часть россиян (70%) причисляют себя к людям верующим. "Сознательных" атеистов – людей, признающих себя таковыми, – по данным нашего опроса, среди россиян совсем немного: всего 17%. Отметим, что склонность к атеизму не зависит ни от возраста, ни от уровня образования, ни от места жительства респондентов. Значимым здесь является гендерный фактор – среди мужчин атеистом себя называет каждый четвертый, среди женщин – лишь каждая десятая. Атеизм как система взглядов, отрицающая существование Бога, не вызывает сильных эмоций у большинства населения: 52% относятся к этому учению безразлично, 12% – положительно, 27% – отрицательно. Отметим, что нейтрально-отстраненное отношение к атеизму преобладает и среди атеистов, и среди верующих россиян. Лишь каждый третий из респондентов обеих групп занимает по отношению к этой системе взглядов эмоционально окрашенную позицию: 35% атеистов сказали, что относятся к ней положительно, 36% верующих – что отрицательно.  Атеисты вызывают у верующих еще меньше негативных эмоций, чем атеизм как учение. Лишь каждый десятый из верующих (10%) относится к ним с осуждением, тогда как подавляющее большинство респондентов данной группы (83%) осуждать атеистов не склонны. Среди верующих 79% никогда не спорили с атеистами, пытаясь их переубедить; спорили – только 19% (причем лишь 4% верующих говорят, что это случалось часто). Атеисты вступали в споры с верующими несколько чаще – 26% имеют такой опыт, 71% – не имеют. Две трети верующих – 68% – отмечают, что среди их знакомых, друзей, родственников большинство – люди также религиозные (отметим, что среди мусульман эта доля выше, чем среди православных – 79% против 66%). Причем 18% верующих респондентов считают, что в их круге общения неверующих людей нет вовсе (среди исповедующих ислам этот показатель заметно выше, чем среди православных, – 43% против 14%). Вступать в споры с атеистами в наибольшей мере склонны именно те (немногие) верующие, которые живут по преимуществу в "инакомыслящем" окружении. Атеисты чаще, чем верующие, живут в преимущественно "инакомыслящем" окружении (среди первых 12% говорят о преобладании верующих в числе их знакомых, друзей, родственников, среди вторых о преобладании атеистов заявляют лишь 4%) и заметно чаще считают, что религиозных и нерелигиозных людей в их круге общения примерно поровну (32% против 19%). Но их опыт участия в спорах на религиозные темы от окружения не зависит. Представления респондентов о популярности религиозных и атеистических взглядов в сегодняшнем российском обществе в определенной мере зависят от их окружения. Все это говорит о том, что “острые споры” на религиозные темы (вроде недавней дискуссии с участием ак. В. Гинзбурга)  не воспринимаются подавляющим большинством общества как что-то актуальное, имеющее непосредственное отношение к их жизни, в том числе и религиозной. Лишь относительно немногочисленные православные “неофиты” склонны подчас проявлять непримиримость в отношении недостаточно “истинных” верующих, стремятся быть “святее Папы Римского”.
Еще ярче проявляется толерантность россиян в отношении некоторых моральных установок, декларируемых Церковью. Отношение россиян к попыткам религиозной общественности ввести новые моральные запреты,  носит далеко неоднозначный характер. Так в своей «Социальной доктрине», принятой несколько лет назад,  РПЦ осуждает определенные учения и явления, распространенные в нашем обществе и призывает к их ограничению и даже искоренению. В частности, в последние годы по инициативе религиозной общественности широко развертывается дискуссия о различных взглядах на происхождение человека и о том, как надо освещать эту проблему в процессе преподавания школьного курса биологии. В противовес теории Чарльза Дарвина, согласно которой человек произошел от обезьяны в ходе естественной эволюции, Церковь настаивает на «креативной» теории, согласно которой человек был сотворен Богом на «седьмой день творения». Как показало исследование, мнения россиян о том, какая из этих конкурирующих теорий более верная, распределились примерно поровну. За теорию Дарвина выступают 24% опрошенных, а за «креативную» теорию – 23%. Впрочем, более трети опрошенных россиян выразили скепсис в отношении всех перечисленных теорий происхождения человека. Согласно их мнению, современная наука пока не в состоянии ответить на вопрос о происхождении человеческого вида. Сомнения в верности теории Дарвина, по мнению большинства россиян, не должны стать причиной исключения этой теории из школьных учебников. 64% опрошенных либо безусловно, либо частично не согласны с таким радикальным пересмотром школьного курса биологии. В то же время наиболее радикальная часть российского общества, составляющая 4%, даже требует ввести запрет вплоть до уголовного наказания за распространение такой «порочной», по их мнению, теории как дарвинизм. 17% россиян полагают, что преподавание дарвинизма следует не запрещать, но сильно ограничить, а 69% выступают против каких-либо ограничений в преподавании этой теории и пропаганде естественного происхождения человека.  По мнению многих опрошенных, лучшим компромиссом могло бы стать включение в школьные учебники обоих наиболее распространенных взглядов на происхождение человека – «естественного» и «креативного».
В то же время россиянам ближе взгляды религиозной общественности, РПЦ на некоторые другие явления в нашей жизни. Особо нетерпимое отношение выявлено к гомосексуализму, за запрет которого вплоть до уголовной ответственности, выступают более 55% опрошенных, 21% выступают за ограничения и моральное осуждение этого явления, и лишь 14% полагают, что гомосексуалистов не следует ни преследовать, ни осуждать, ни ограничивать Подавляющее большинство россиян настроены нетерпимо в отношении гей-парадов. В этом общественное мнение в нашей стране существенно отличается от установок общественности в Европе и США, где отношение к однополой любви давно стало неким “оселком” толерантности и политкорректности. Как показывают сравнительные исследования, Россия продолжает оставаться страной с одним из самых высоких в мире уровней «гомофобии» - нетерпимого отношения к нетрадиционному сексу. Одни аналитики видят за этим  проявление «особой российской духовности», другие – скорее отсталость и неразвитость, одну из форм ксенофобии
Значительное число россиян поддерживают требования РПЦ о запрете или ограничениях на практику клонирования живых организмов и трансплантацию человеческих органов в медицинских целях. Разделилось мнение россиян и в отношении легализации в России практики эвтаназии, принятой и узаконенной в некоторых  странах Запада. С большими сомнениями относятся россияне к перспективам клонирования, создания живых организмов лабораторным путем. 38% опрошенных предлагают запретить клонирование вплоть до введения уголовного наказания, и еще 32% - хоть и не запрещать, но сильно ограничить. Только 21% выступают против любых ограничений на клонирование. Несколько мягче отношение россиян к практике трансплантации человеческих органов в медицинских целях, хотя и эта проблема вызывает в обществе большие сомнения. 17% опрошенных выступают за полный запрет трансплантации вплоть до уголовного наказания, но больше тех (41%), кто полагает, что трансплантацию органов не следует запрещать, но надо сильно ограничить. Немногим более трети опрошенных (35%) не видят в трансплантации органов вообще ничего предосудительного. В таком подозрительном отношении к давно укорененной в медицине методике, вероятно, сыграли свою роль и некоторые телепередачи последних лет, в которых врачи некоторых клиник обвиняются в «продаже детских органов» и «сознательном умерщвлении больных» с целью получения от них донорских органов..  Если гомосексуализм в современной России частично легализован (отменено уголовное преследование, хотя и не разрешены гомосексуальные браки), то практика эвтаназии (помощь тяжелобольным людям добровольно уходить из жизни) запрещена и в России, и в большинстве стран Запада (как известно, Нидерланды остаются до сегодняшнего дня единственной страной, где эвтаназия официально разрешена). О легализации эвтаназии в России вопрос не поднимали даже наиболее рьяные отечественные либералы. За полный запрет эвтаназии и соответствующее уголовное преследование выступают только 28% россиян, а за разрешение с большими ограничениями – 35%. 22% опрошенных считают, что на эвтаназию не следует налагать никаких ограничений, и она должна стать общераспространенной практикой. Как показали ранее выполненные ВЦИОМ и другими социологическими центрами исследования, россияне все в большей степени воспринимают в качестве моральной нормы такие осуждаемые Церковью явления как аборты, добрачные и внебрачные сексуальные связи. Зато в отношении «святотатцев», позволяющих себе рисовать карикатуры на Пророка Мухаммеда, другие религиозные святыни, оскорблять чувства верующих,  напротив,  российская общественность скорее склонна занять сторону обиженных мусульман, чем европейских «свободолюбцев». Все это говорит о глубокой противоречивости современного массового сознания в России в отношении религиозных норм и моральных запретов.
Должна ли Церковь иметь право вмешиваться в частную жизнь граждан? Имеет ли она моральное право настаивать на введении  каких-то ни было ограничений не только для верующих прихожан, но и для всего общества? Может и должна ли Церковь стремиться занять пока вакантное в России место главного носителя моральных и идеологических ценностей? Эти кардинальные проблемы взаимоотношений между Церковью и обществом все в большей степени становятся предметом общенациональной дискуссии. По мнению опрошенных, Церковь и православная вера в целом должны более активно влиять на жизнь всего общества, не ограничиваясь лишь обрядово-ритуальной стороной, но это влияние не должно перерастать в огосударствление православия. Нет единства во мнении об «особых правах» православия в России, учитывая многоконфессиональный характер страны, а также о возможности следования со стороны россиян нравственным нормам, на которых настаивает РПЦ. Одним из важных пунктов дискуссии стала возможная роль РПЦ в России как наиболее крупной Церкви, органично связанной с историей и культурой всего русского народа. Должна ли РПЦ пытаться влиять на все общество или даже государство, или же ей следует ограничить свою деятельность духовным «окормлением» своей паствы – верующих прихожан? Как показали результаты исследования, россияне достаточно осторожно относятся к перспективам усиления религиозной компоненты в жизни России, хотя и хотели бы, чтобы Церковь  более активно влияла на духовную жизнь всего общества (так считают 47% опрошенных). 29% предпочли бы, чтобы РПЦ и другие церкви ограничили свою деятельность религиозными обрядами и ритуалами, а 18%, напротив, хотели бы, чтобы Церковь серьезно влияла на основные вопросы жизни не только общества, но и всего государства. Нет единого мнения в российском обществе и о роли и правах православия, особенно учитывая многоконфессиональный характер страны. Если 40% опрошенных придерживаются наиболее «политкорректной» точки зрения, согласно которой «православие – это всего лишь одна из религиозных конфессий, распространенных на территории России, и оно должно иметь такие же права, как т другие, то 52%  россиян настаивают на «особой» роли православия. При этом, по мнению 34% опрошенных, православие должно иметь «особые права» в российском обществе, так как оно является наиболее традиционной для русского народа конфессией,  а 17% придерживаются еще более решительного мнения, согласно которому православие должно не просто иметь «особые права и играть особую роль», но и должно стать стержнем всей российской государственности. Можно предположить, что роль РПЦ и других традиционных церквей будет оставаться чрезвычайно значительной, а претензии части духовенства РПЦ и православной общественности на формирование своего рода национально-государственной идеологии будут возрастать. Однако низкий уровень собственно религиозности в узком понимании этого слова в современной России  вряд ли позволит России в обозримом будущем стать клерикальным государством, чего так опасаются в последнее время критики РПЦ. В этой связи оптимальной для большей части опрошенных россиян остается такая полусветская-полуклерикальная модель отношений государства и Церкви, при которой Государство покровительствует ведущей церкви – РПЦ, но прямо в ее дела не вмешивается и себя с ней не отождествляет.

1. Социально-экономические противоречия и их влияние на общественную толерантность

Социально-экономические проблемы остаются в сегодняшней России наиболее болезненными, порождающими диспропорции, которые переживаются населением страны и ведут к росту протестной активности.  Это не может не порождать социальной розни, неприязни одних слоев общества к другим, общества к власти, отдельным ее институтам. Апогея эти процессы достигли в конце 90-х годов во время пресловутого дефолта. Они продолжались и позже, когда общественное мнение поддержало “равноудаление” от власти ненавистных олигархов, включая применение к таким деятелям как М. Ходорковский, и более суровых мер. В сегодняшней России эти настроения если радикально и не изменились, не “рассосались”, то градус ненависти к олигархам все же немного снизился.
Это связано с тем, что в социальной сфере последние годы наблюдаются ощутимые сдвиги в лучшую сторону.  Как показали результаты исследований, все последние годы наблюдается рост социального оптимизма, улучшение социального самочувствия большей части россиян, стабильность настроений и ожиданий. Большая часть россиян видят перемены к лучшему, пусть и не столь быстрые.  В основе растущей социальной стабильности общества  лежит интенсивный процесс формирования нового "среднего класса". С одной стороны, налицо огромное социальное и имущественное расслоение, которое стало своего рода "визитной карточкой" пореформенной России. С другой стороны, высший по материальному обеспечению и социальному успеху слой общества, составляющий не более 2-3% от всего населения России (по данным проведенного в 2008 году ВЦИОМ исследования, лишь 2,4% опрошенных отнесли себя либо к высшему слою, либо к слою выше среднего) даже географически мало пересекается с остальными россиянами.  По похожим данным ИС РАН за 2008 год ,  43% всей группы, условно называемой «богатыми», проживает в мегаполисах, в том числе 30% - в Москве. Напротив, в Москве проживает лишь 3,3% российских «бедняков», во всех мегаполисах - 8%. 62% "бедняков" - люди в возрасте свыше 40 лет, тогда как среди "богатых" лишь около 10% тех, кому больше 50 лет.  Из данных исследования хорошо видно, что 83% россиян совокупно относят себя ли к среднему слою (45%), либо к слою ниже среднего (37%). 12% россиян относят себя к низшему слою. В ходе исследования ИС РАН в марте 2008 года к высоко материально обеспеченным себя отнесли только 0,7% опрошенных, а к числу живущих за чертой бедности – 6%. Согласно другим данным, по их собственному признанию, к хорошо и скорее хорошо материально обеспеченным гражданам относят себя около 7% населения, а к плохо или скорее плохо – 28%.  Конечно, это совсем не означает, что “средний слой” по самооценке россиян может быть идентифицирован с российским средним классом. Скорее речь идет о весьма специфическом и пока неизученном феномене, который правильно называть “срединным слоем” российского общества, это те, кто по их собственному признанию, живет “как все”.  Таким образом, несмотря на существование огромного разрыва между богатыми и бедными, на который постоянно обращают внимание и аналитики, и журналисты, и общественные мнение, численность как тех, так и других, все же достаточно невелика, даже с учетом поправки на специфику массовых исследований, для которых самые высшие этажи общества являются практически недоступными.  Следует учитывать и то обстоятельство, что в условиях, когда более половины экономики страны находится в "тени", судить о благосостоянии граждан по их официальным доходам попросту невозможно. В особенности о благосостоянии т. н. "среднего класса", поскольку именно данная группа обладает наибольшими возможностями для вторичной и третичной занятости, как правило, не учитываемой официальной статистикой. В этом смысле более надежные данные получаются из качественной самооценки своего благосостояния.  О росте численности среднего класса свидетельствует и сокращение доли расходов, отводимой семьей на питание, приобретение продуктов. По данным исследований ВЦИОМ за 1992-93 гг., пятнадцать лет назад, в разгар “гайдаровских реформ” на питание уходили практически все доходы.  42% опрошенных тратили на питание три четверти своих доходов и более, 21% - примерно две трети, и еще 21% - примерно половину.  Менее половины доходов тратили на питание всего 8% опрошенных россиян. Сегодня картина существенно изменилась.  Уже 28% россиян тратят на питание существенно меньше половины своих доходов, 36% - примерно половину, и около 30% значительно больше половины, для них питание составляет главную статью семейных расходов. За несколько последних лет самыми быстрыми темпами роли доходы военнослужащих и работников правоохранительных органов,  государственных служащих, а также менеджеров преуспевающих фирм. За ними «подтягивались» представители таких массовых  специальностей как врачи, учителя, преподаватели вузов, зато явно стали отставать пенсионеры, сегодня уровень средней пенсии составляет менее трети от средней зарплаты при 40% еще пять лет назад.  Все эти тенденции  и предопределили наблюдаемое сегодня «сбивание общества в кучу», когда доходы более половины  россиян различаются несущественно и не являются уже столь нищенскими как еще несколько лет назад. Все это говорит о том, что постоянные цитируемые данные о растущем неравенстве в России на основе коэффициента Джини (сравнения первого и десятого квантилей распределения) с разницей в 40-43 раза далеко не полно отражают сложившееся в этой сфере положение дел. Доходы большей части россиян, составляющих 60-70% от всей их численности, постепенно выравниваются и растут. Объем среднего класса, если внести ряд уточняющих параметров (наличие собственности, качество жилья и т. д.)  составлял в 2006-07 гг.  примерно 20-25% от всего взрослого населения страны (а в крупных городах составляла цифру от 30 до 40% и более в Москве).  На этой оценке сходятся и другие исследователи современного российского среднего класса . В состав среднего класса  входят 57% молодежи до 24 лет и только 16% людей пенсионного возраста, перешагнувших 60-летний рубеж. Исключая бизнесменов (67% в среднем классе), самая высокая доля "среднего класса" среди внепроизводственных специалистов с высшим образованием  - 48% (эта группа, согласно всем социологическим канонам и образует костяк среднего класса в развитых странах), а также среди представителей российского чиновничества (43%). Именно средний класс во многом определяет сегодня в России политическую погоду, формирует правила игры, от его настроений зависит трансформация российского общества и его политической системы. Эта группа имеет доминирующие позиции в современной экономике, в государственных структурах управления. Роль среднего класса в жизни страны несопоставимо больше, чем его численное представительство. Это своего рода барометр, указывающий "куда дует ветер". Как отмечает З. Голенкова и ее соавторы, “социальный состав СК за исследуемый период определенным  образом изменился, прежде всего, за счет увеличения доли представителей массовой интеллигенции и служащих, хотя темпы их роста  значительно отстают от темпов роста представителей административного корпуса – руководителей высокого уровня. Различия темпов роста  отдельных  социально-профессиональных и должностных групп еще достаточно существенны  - и это один из принципиальных выводов, характеризующих динамику изменения социально-профессионального состава среднего класса.” . Таким образом, независимо от того, какие критерии использовать для идентификации россиян со средним классом, можно утверждать, что он стремительно пополняется со стороны групп, расположенных ниже, в “срединном слое” общества, а границы между “средним классом” и “срединным слоем” становятся все менее проницаемыми. 
Если общее число тех, кто оценивает ситуацию в стране как нормальную, составляет сегодня немногим более 40%, то в большинстве социально активных групп эта цифра превышает 50%. Эти группы в целом и составляют сегодня «ядро» городского среднего класса. Выпадают из общего благополучного фона, главным образом, пенсионеры  (33% оценивают ситуацию как нормальную), жители села (38%) и некоторые другие менее крупные по объему группы населения. Эти группы современных аутсайдеров противостоят общему вектору общественного оптимизма не только из-за более низких доходов, но и вследствие того, что составляют (пусть не целиком, но хотя бы частично) «островки» традиционного общества, в значительной степени сохранившего традиционалистские и советские жизненные установки – неприятие образа жизни современного массового общества. Таким образом, можно сделать вывод, что власть в целом до сих пор находила общий язык с большей частью активных групп общества, недовольство которых  не выплескивалось в радикальный внесистемный протест. Что же касается групп радикально недовольных режимом, то они были не способны на радикальный протест в силу своего возраста, удаленности от больших городов, общей социальной пассивности. Пока власть не поссорится всерьез с созданным им же «новым средним классом»,  никакая протестная активность ему не будет грозить.
Очень важным для понимания социально-политических процессов является то обстоятельство, что «новый средний класс», является не только носителем высоких материальных и потребительских стандартов, но и носителем соответствующих социально-политических установок. В сегодняшнем обществе он становится ядром «партии порядка», ориентированным на поддержку властей, стабильность,  установление устойчивых «правил игры».  “Новый средний класс” становится все более консервативным, именно он является основой для “неоконсервативной” идеологии, доминирующей в “путинской” России, и которая, скорее всего, останется таковой и в предстоящие 6-8 лет.  В то же время именно средний класс, точнее его верхушка, представляет собой часть общества, в наибольшей степени интересующуюся политикой (19% – безусловно интересуются), а основная, наиболее массовая часть среднего класса, в этом отношении ничем не отличается от остальных сегментов общества (только 6% безусловно интересуются политикой). В качестве «квазиидеологии» средний класс разделяет синтетические ценности, в которых есть что-то от «правых», что-то от «левых», что-то от патриотов и националистов.  Современный средний класс России, составляя всего не более четверти  взрослого населения страны, ощутимо навязывает и другим группам общества свои ценности и стереотипы. Он молод и не имеет прочных корней в российской культуре и российских традициях. Он родом не из советского прошлого, а сформировался “с нуля” в последефолтовской России. Он очень буржуазен, по своим установкам ориентирован на спокойный потребительский образ жизни, достаток и комфорт. Он аполитичен, и требует от власти, в первую очередь, того, чтобы она к нему “не приставала”.
Что же касается других доходных групп, лежащих за пределами как среднего класса, так и срединного слоя, то они, хотя и по разным причинам, воспринимаются далеко не однозначно. Об отсутствии в современной России принимаемой большинством общества «культуры богатства» говорит то, что в  массовом восприятии «богатые» являются носителями скорее общественно порицаемых качеств и черт. Например, для них характерна «жадность» (32%), «неуважение к законам» (26%),  «непорядочность» (21%), что  говорит само за себя. Но когда респондентам приходится выбирать качества, свойственные беднякам, они называют обычные человеческие свойства, вполне умещающиеся в рамки традиционной российской морали. Это, прежде всего,  доброта (31%),  законопослушность (28%), совестливость (19%). Беднякам, конечно,  свойственны и негативные черты – лень (22%), пассивность, инертность (21%), низкий уровень образования (16%) – но вряд ли кто из исследователей осмелится назвать их социально осуждаемыми .
Среди других общественных водоразделов, определяющих социальную структуру современной России, ведущее положение занимают социально-профессиональные,  возрастные, региональные различия и различия по типам поселения. Путинскую эпоху во многом справедливо называют «эпохой чиновничества». Действительно, именно на российскую бюрократию была сделана основная ставка в расчете на ее потенциальную «государственническую ментальность». Бюрократия сегодня являет собой важную составную часть среднего класса, причем наиболее обеспеченную и состоятельную его часть. О масштабах коррупции в стране сегодня говорят все, признавая это зло практически неистребимым, «имманентным» сущности сформировавшейся в России социально-экономической системы. Неприязнь к чиновничеству, как показывают результаты этого и других исследований, переносится обществом на неприязнь к «власти» как таковой. Власть всегда подозревают в злом умысле против граждан, она пользуется своего рода «презумпцией виновности»  Исключение составляет только сам Президент, в восприятии общества, как бы стоящий над властью, над чиновничеством и не отвечающий за его деятельностью. Все чаще раздаются голоса, называющие российскую бюрократию “правящим классом”, по аналогии с некогда  популярной книгой Михаила Восленского “Номенклатура – правящий класс Советского Союза ”. По мнению этих аналитиков, именно российская бюрократия является наиболее организованной группой общества, способной лоббировать и тем более осознавать свои политические интересы. В то же время она численно совсем не столь велика, как это принято считать, согласно результатам настоящего исследования ее численность составляет 2% от всех взрослых россиян.
Согласно результатам исследования ИС РАН 2005 г ., “как полагают 66% опрошенных россиян, главная цель бюрократии – это «сохранение и постоянное увеличение своего богатства и влияния, невзирая на низкий уровень жизни населения». В ее заинтересованности в повышении благосостояния и уровня жизни населения в целом верят только 16% опрошенных, а в заинтересованность в подъеме России, росте ее могущества и того меньше – 2%. Более лояльное мнение группы «бюрократов» не меняет сути неблагоприятной оценки, среди также преобладает мнение о своекорыстии бюрократии (34%), хотя и с меньшим отрывом от альтернативных точек зрения. Итак, сделав ставку на бюрократию как носителя идеи государственности, власть пока не сумела качественно видоизменить саму бюрократию, она остается носителем эгоистических и корыстных устремлений. Таков тупик «авторитарной модернизации» в российском исполнении”.
 Еще меньше оснований для политического сегментирования несут в себе противоречия между собственниками и наемными работниками, выдвигавшиеся классиками марксизма в качестве центральных. Россияне постепенно привыкают к отношениям, связанными с частной собственностью, работой на частных предприятиях, для нового поколения подобная ситуация воспринимается как все более естественная. Отношение к людям, которые занимаются частным предпринимательством – малым и средним бизнесом – сегодня практически не раскалывает общественное мнение.  К этой социальной группе доминирует ровное позитивное отношение – 81% опрошенных относятся хорошо или скорее хорошо. Для россиян в их отношении к бизнес сегодня важно иное – чем конкретно занимается бизнесмен? Платит ли он налоги? Делает ли деньги из воздуха или производит полезные стране товары и услуги? Негативное отношение к бизнесменам ко всем сразу, как к классу “эксплуататоров” осталось лишь среди наиболее пожилой и консервативной части общества и сегодня погоды не делает.
Среди возрастных групп центральное значение имеет политическое самоопределение российской молодежи. Как показывают результаты исследования, для молодежи в современной России нет политических сил, вызывающих у нее сколько-нибудь значимый интерес. Более трети представителей молодежи вообще не участвовали в парламентских выборах.  Статистически все менее значимые становятся различия в политических симпатиях населения различных регионов России. Это не дает оснований говорить о тенденциях какого-либо самоопределения по этому признаку и формирования политических партий или других политических сил на основе принадлежности к тому или иному региону страны. Остальные социальные группы в еще меньшей степени могут служить основанием для формирования собственной политической идентичности. В период 1993-95 гг. в Государственной Думе имела представительство фракция “Женщины России”,  однако, как показал ход дальнейших процессов, половая идентичность в политике не прижилась. Ни по одному из наиболее значимых вопросов политической жизни мнения мужчин и женщин сколько-нибудь существенно не различаются. 

4. Идейно-политические противоречия и их влияние на общественную толерантность

Анализ процессов политического самоопределения слоев российского общества позволяет сделать важный вывод о том, что в условиях социальной и политической стабильности тот самый многочисленный слой, который лежит ниже среднего класса, но не является бедным, во многом политически отождествляет свои интересы со средним классом. Он голосует солидарно скорее со средним классом, чем с беднотой, и именно это обстоятельство и является самым главным фактором, поддерживающим стабильность в стране. В этих условиях недовольство своим социальным положением бедных и малоимущих не влияет на общую политическую обстановку в стране. И та же “партия власти”, как бы она ни называлась, является политической силой, скрепляющей союз среднего класса с его высокими жизненными стандартами и многочисленной “середки” по своим стандартам до среднего класса не дотягивающей. Союз этих двух важнейших социальных групп общества определяет и закрепляет тот идеологический феномен, который мы называем “ метаидеологией”.
Для объяснения подобного феномена, политологи ссылаются на феномен синкретизма, слабой изначальной расчлененности массового сознания. Современное российское общество становится во многом ценностно однородным, а имеющиеся различия во взглядах скорее связаны с индивидуальным жизненным опытом, идентификацией с теми или иными культурными и политическими ценностями. Идеологические различия в современной России все более смягчаются, тонут в рамках огромного идеологического “болота”, являющегося основой существующего идейного консенсуса. Что же касается противоречий, связанных с различными идейными и политическими убеждениями, то они в последефолтовской России длительное время носили явно угасающий характер. Россия пережила период раскола по идейно-политическим основаниям на рубеже 80-х и 90-х годов, причем пережила болезненно, едва не была развязана гражданская война, по крайней мере, ее симптомы воспринимались вполне реально.. В 90-е годы, даже в их второй, более спокойной половине, страх перед угрозой гражданской войны занимал одно из ведущих мест в списке фобий общественного сознания. Сегодня общество в гораздо большей степени ценностно объединено, консолидировано, и страх гражданской войны ушел из числа наиболее значимых страхов и опасений. В стране сформировался идейно-политический синтез, в рамках которой идейно-политические различия между группами и отдельными гражданами во многом отошли и продолжают отходить на второй план.
Множественность парадигм воспринимается на уровне глубинных архетипов как болезненное состояние, раскол, предчувствие гражданской войны.  Люди голосуют за “единство”, даже наступая на горло собственным взглядам и симпатиям. Здесь налицо объективное противоречие между «синкретизмом” массового сознания, когда на уровне подсознания каждый гражданин воспринимает себя скорее как часть целого, чем как самостоятельного субъекта и одновременной глубокой индивидуализации общественного бытия современных россиян, их нежелании и неспособности выстраивать социальные связи и проявлять солидаризм.  Данные исследований подтверждают эту хорошо известную тенденцию, объясняющую во многом то видимое противоречие, когда “левый” общественно-политический запрос вполне удовлетворяется “правой” социально-экономической политикой. Нюансы общественных разногласий оказываются на практике не столь важными перед интуитивно поставленной обществом задачи формирования единой нации, и не помешали в определенный период времени сплотиться вокруг “партии власти” и пролагаемого ей политического и экономического курса, далеко не бесспорного, если оценивать его с точки зрения отдельных положений и позиций. Внешняя эклектичность “метаидеологии” заставляет многих видных исследователей российского общества вообще отказать ей в праве на существование. На уровне массового сознания они видят в ней только “кашу в головах”, а на уровне политики – только популизм, стремление подыграть массовым настроениям и ничего не делать, ничего не менять. Однако более внимательный анализ позволяет увидеть в этой “идеологической каше” определенную целостность, зачатки новой идеологии, далекой от доктринальных идеологических схем, с которыми привыкли иметь дело профессиональные политологи. Основной ценностный вектор, связываемый с приоритетом ценностей «порядка», «справедливости» и “свободы”, разделяется практически всеми группами общества. Идеи сильного суверенного государства, социальной справедливости, эффективной рыночной экономики, национального достоинства – своего рода «лево-правый» синтез, объединяющей идеи как из “левого”, так и “правого” ряда. Важной особенностью “метаидеологии” является усиление консервативных тенденций, поиск “порядка”, идеология патриотизма. Вектор поиска общенациональной идеологии на сегодняшний день направлен в сторону идей сильного, экономически эффективного и современного социально ориентированного государства и патриотического внешнеполитического курса страны.
 Значимой ценностью, хотя и уступающей ценностям справедливости и порядка, является свобода. При этом для россиян важно понимание свободы, в первую очередь, как свободы личной жизни, экономической и информационной, и в гораздо меньшей степени как свободы политической. Еще ближе в разных группах общества понимание справедливости, в основном связанное с идеей равенства возможностей Порядок понимается как строгое соблюдение конституции, законов и как твердая требовательность в строгом соблюдении законов – государством, властными структурами, милицией, судьями, бизнесом и всеми гражданами. Борьба с коррупцией как одна из главнейших формы борьбы за восстановление порядка. Подобное понимание порядка характерно для всех обследованных групп  без исключения. Порядок также это: «равный доступ к правам, равное несение обязанностей, ответственность и, безусловно, гарантии этих прав». Россияне, в первую очередь, ценят личные свободы. Обретение личной свободы стало главным завоеванием “демократического” периода в истории России, и, несмотря на все разочарования, пришедшиеся на этот период, ценность личных свобод остается очень высокой. Для 46% опрошенных, свобода – это возможность заниматься любимым делом, для 44% - это возможность ни от кого не зависеть, поступать по собственному усмотрению, для 35% - возможность открыто выражать свое мнение, причем, по вопросам совершенно не обязательно политического характера. На фоне такой высокой роли личной свободы, как-то меркнут экономические и политические аспекты этого понятия. Только для 15% опрошенных свобода – это возможность разбогатеть, для 6% - возможность исповедовать религиозные мировоззрения, для 7% - возможность участвовать в политической жизни, для 13% - возможность выбирать власти на различном уровне, самому участвовать в выборах.  В общем-то не очень велики различия между сторонниками порядка и свободы и в отношении того, как оценивать курс властей и общее направление развития страны. Сторонники приоритета свободы несколько более лояльны действиям властей и более оптимистичны в отношении курса страны, но эти различия не на порядок. Так 64% сторонников приоритета  свободы полагают, что в стране дела идут в правильном направлении, и аналогичной точки зрения придерживаются 55% сторонников порядка.
По мнению ряда экспертов , серьезной проблемой, создающей угрозу раскола общества, является отношение к идеям демократии. Кремль, отходя от базовых принципов демократии, действует скорее вопреки нарастающему и набирающему силу общественному запросу. “Повестка Кремля" начинает расходиться с той, которая явно или неявно присутствует в общественном мнении. Общественным мнением политические инициативы Путина опознаются как расходящиеся с демократическими идеалами. При этом демократические принципы не рассматриваются как нечто теряющее свою значимость. Напротив, за время правления В. Путина усилился общественный запрос на демократические институты и ценности. Спрос общественности на объективную информацию выдержал испытание терактами и остается высоким. Обострение террористической угрозы способно актуализировать массовую заинтересованность в объективной и разносторонней информации. Люди хотят знать обо всем, что имеет непосредственное отношение к личной безопасности и безопасности их близких. По данным Левада-центра, в октябре 2004 г. 60% высказывались в пользу получения полной и честной информации, в том числе и о террористических актах, а не отфильтрованной властями. В поддержку ограничения потока "негативной информации" выступали 37%. По данным Левада-центра, с сентября 2000 г. по середину ноября 2004 г. соотношение между сторонниками и противниками государственного контроля над СМИ практически не изменилось (31%:27% в 2000 г. и 29%:26% в 2004 г.). Большинство по-прежнему не усматривает в действиях властей угрозу свободе слова и ущемление прав независимых СМИ. И в 2000 г., и в 2004 г. этот показатель оставался на уровне 46%. В то же время доля тех, кто считает, что "власти России ведут наступление на свободу слова и ущемляют независимые СМИ" увеличилась с 30% до 38%. Ощутимо ослабла и общественная оправданность усиления государственного контроля над СМИ: с 29% до 35% увеличилась доля тех, кто не усматривает какой-либо связи между обсуждаемой мерой и интересами России. Общественное мнение все больше склонно воспринимать политическое развитие страны через призму "сдержек и противовесов" и политической конкуренции. Сегодня все эти противоречия, мнимые и реальные, “тонут” в консенсусной метаидеологии, теряя свою актуальность и слабо влияют на реальную политическую мотивацию общества. Однако неизбежный выход из нынешней социально-политической ситуации, возвращение динамики в большой политике и настроениях граждан, неизбежно актуализирует многие из указанных противоречий и может сделать их основой новой идейной сегментации общества.. Как следует из исследований ВЦИОМ, проведенных в 2004-2008 годах, симпатии россиян  все в большей степени склоняются в «левую» сторону, чем в «правую», хотя эта левизна и не носит радикального характера. Так на просьбу определить свои симпатии к одному из трех основных идейно-политических течений («левые» - «правые» - «националисты»), 46% (в 2008 году; 36% год назад) охарактеризовали себя как сторонников приоритета социальной справедливости, то есть «левых», 18% (19% год назад) - как сторонников приоритета развития рынка и политической демократии, то есть согласно российской политической традиции, скорее «правых», и еще 15% (17% год назад) заявили, что им ближе и не левые, и не правые идеи, а русские национальные ценности и политические традиции. Оставшиеся примерно 20-30% опрошенных вообще отказываются идентифицировать себя с той или иной идеологией. В то же время, значительная часть тех, кто считает себя как скорее правым, так и скорее левым, входит в зону политического центра, консенсусной метаидеологии. К числу ее носителей может быть причислено около 45% взрослого населения России. В рамках этой самой большой группы выделить 26% - тех, кто скорее составляет лево-патриотический фланг метаидеологии и 18-19% - тех, кто скорее представляет право-патриотический фланг метаидеологии. Таким образом, в центре политического спектра, в зоне  “консенсусной метаидеологии” располагаются две идейно-мировоззренческие группы с довольно похожей идеологией. Это левые государственники-патриоты и либеральные государственники, тоже патриоты. Последняя группа является своего рода “ценностным ядром” идейно-политического союза вокруг “партии власти”. Ядро социальных групп, образующих “консенсусную метаидеологию” представляется сегодня довольно прочным, однако в будущем не исключены новые ценностные и идейные расколы, которые могут послужить основой переконфигурации партийно-политической системы России. Полностью или частично за пределами “идеологического консенсуса” находятся ряд идейно-мировоззренческих групп, настроенных скорее оппозиционно по отношению к политике властей. Это “левые”, ориентированные на коммунистическую идеологию, некоммунистические левые, национал-патриоты и “правые”, все большую роль среди которых играют “левые либералы”, критикующие действия властей с правозащитных и общедемократических позиций. В результате идеологические различия граждан страны носят во многом виртуальный характер, очень мало или никак не влияют на их конкретный политический выбор. Исключения составляют лишь относительно малочисленные идеологические фланги, где продолжают присутствовать и идеологическая нетерпимость к оппонентам, и нежелание встраиваться в действующий политический порядок. Однако реальных перспектив у представителей этих флангов повлиять на позиции большинства практически нет. Как показывают результаты исследования, реальный политический выбор россиян на выборах Государственной Думы РФ или Президента РФ лишь в небольшой своей части обусловлен самоидентификацией с той или иной идейно-мировоззренческой нишей. В первую очередь, это касается голосования за “Единую Россию”, результаты которого довольно-таки мало варьируются в зависимости от убеждений голосующих. Когда всех “левых” берешь одной группой, они показывают высокий результат “ЕР” за счет лояльной властям группы левых государственников (68% за “ЕР”). В то же время сторонники коммунистической идеологии оказали поддержку “ЕР” на уровне 21%, отдав большинство голосов “своей” титульной КПРФ (58%). Группы социалистической и социал-демократической ориентации, не поддерживающие коммунистов (6% за КПРФ), не слишком позитивно настроены и в отношении “ЕР” (35%), симпатии к которой поделены почти поровну с ЛДПР (32%). Россияне “патриотической ориентации” отдали свои голоса “партии власти” также за счет лояльной властям группы “патриотов” (59%), а собственно русские националисты дают “партии власти” на 10% голосов меньше (48%). Безраздельно ориентированы на “Единую Россию” либеральные государственники (68% за “ЕР”), это касается и либералов правозащитной ориентации (68% за “ЕР”). Что же касается группы либералов, рыночников, то их симпатии делятся в пропорции 5:1 между “ЕР” (50%) и ЛДПР (10%). Проголосовать за “свои” партии – Яблоко или СПС – правозащитники и либералы оказались не готовы, очевидно, заведомо не веря в успех этих маргинализировавшихся за последние четыре года политических сил. Политический опыт последнего избирательного цикла показал, что, по сути, политические партии во многом имитируют реальную борьбу, заранее смирившись в уготованное им “место под солнцем” или отсутствием такого места. Вялость идейно-политических баталий, как уже указывалось, является следствием и общего “зажима” публичной политики со стороны властей, и социальных трансформаций, происходящих в недрах самого общества.
5. Толерантность россиян в отношении государства, политических и общественных институтов
За без малого десятилетие политической и социальной стабильности российское общество претерпело существенные изменения.  Значительно вырос уровень жизни граждан, изменилась социальная структура, во многом преодолен  “кризис идентичности”, доставшийся в наследие от революционной эпохи 90-х годов.  На уровне “парадных” ценностей россияне все в большей степени проявляют оптимизм, готовы к поступательному движению вперед, к “новым успехам и свершениям”, выглядят единой политической нацией.  Сформировалась и социальная база новой стабильности – средний класс, в основном уже родом из “последефолтовской” эпохи, по своему составу существенно отличающийся от преуспевших в 90-е годы “новых русских”.  Власть, в первую очередь, в лице Президента РФ, пользуется  несравнимо более высоким уровнем поддержки общества, чем в предыдущую историческую эпоху. Государство, стянутое “обручем” путинской административной вертикали, выглядит куда более дееспособным. Оно отвоевывает все новые позиции в экономике и политике, казалось бы, утраченные навсегда в 90-е годы. Однако далеко не все происходящие процессы вызывают у аналитиков чувство уверенности в правильности избранного направления. Главная проблема состоит в том, что между обществом и властью, обществом и государством стоит трудно преодолимая преграда, корни которой кроются в институциональной сфере и в области массовой психологии. Отношения между обществом и властью формируются по принципу негативного консенсуса – делайте, что хотите, и не мешайте нам делать то, что мы хотим. Общество не хочет и не может взять на себя ответственность за происходящее в стране, оно только более или менее настойчиво требует повысить зарплаты и пенсии, остановить инфляцию, “сделать всем хорошо”. В результате происходит спираль ожиданий, своего рода институциональная ловушка – чтобы власти не делали,  ожидания общества опережают возможности властей. Рано или поздно подобные “ножницы ожиданий” могут привести к росту недовольства, острому кризису ожиданий. И дело здесь в политической системе, одновременно и “правильной”, и  столь же неэффективной как политический институт. Политическая система, сформировавшаяся в последнее десятилетие, ее перспективы, эффективность и устойчивость вызывают большие споры среди политиков и политических экспертов. Они отмечают избыточную централизацию системы, ее “заточенность” на принятие решений узким кругом лиц, непрозрачность, монополизм. Активные и перспективные общественные силы не всегда могут найти себе достойное место в сложившейся политической системе и либо уходят в радикальную оппозицию, либо, что происходит гораздо чаще, вообще перестают связывать свои интересы с политикой. По-прежнему не решена главная проблема сегодняшнего общества,  не преодолен институциональный кризис, отсутствуют эффективно работающие политические, государственные и общественные институты. “Старые” институты, доставшиеся “новой России” и от эпохи демократического “натиска”, и от более ранних периодов в истории страны, так до конца и не нашли своего места в сегодняшней общественно-политической системе. Это касается политических партий, представительной власти, профсоюзов, Церкви, традиционной российской бюрократии.
 Действующая крайне неповоротливая модель политических партий явно не соответствует сложившимся реалиям, где все более значимым факторов формирования социальных сетей становятся современные информационные технологии.  Несоответствие партийной модели требованиям времени во многом становится причиной разочарования массового избирателя в политике, в самой процедуре выборов как форме народовластия. Как результат, общество в политическом отношении “сбивается в кучу”, что порождает идеологическую всеядность и монополизм отдельных политических сил. Даже выборы в высшие органы государственной власти все меньше становятся поводом для принципиальных дискуссий о будущем страны, стратегиях ее развития. Связность общества, которая должна обеспечиваться работающими институтами, остается на крайне низком уровне.
Все исследователи сходятся на общей оценке ситуации, согласно которой нестроения людей стабильны, партийно-политическая система в целом устойчива, отражает доминирующие в обществе настроения. Однако она выглядит весьма непривлекательно, Она похожа на картонные декорации, довольно грубо сработанные, и кажется неприспособленной для выполнения тех своих функций, которые она должна выполнять – быть связующим звеном между обществом и властью. Ее роль в “реальной политике” становится все более периферийной. “Болевые точки”, в которых решаются действительно важные для жизни страны вопросы, находятся совсем в иных сегментах политической системы, если понимать ее в более широком смысле. Поэтому подобная двойственность не может интерпретироваться однозначно. Является ли политическая система артефактом, продуктом политического PR, который в последние годы стал все чаще подменять собой реальную политику, либо же за ней стоят более фундаментальные причины, лежащие в плоскости социальных трансформаций?
Многопартийность как политический институт закладывалась еще в 90-е годы и отражала, в первую очередь, идейно-политический раскол общества, характерный для всех революционных периодов. В эти годы соперничество политических партий, безусловно, соответствовало динамике массовых настроений и служило импульсом для общественной дискуссии. Сегодня эта дискуссия увяла, а если и происходит, то не в стенах Государственной Думы и не во время предвыборных партийных баталий. К самому институту политической партии общество стало предъявлять иные требования, за которыми не успевает ни устоявшаяся политическая практика, ни соответствующее законодательство. Однако нынешняя политическая система, ее перспективы, эффективность и устойчивость вызывают большие споры среди политиков и политических экспертов. Они отмечают избыточную централизацию системы, ее “заточенность” на принятие решений узким кругом лиц, непрозрачность, монополизм. Активные и перспективные общественные силы не всегда могут найти себе достойное место в сложившейся политической системе и либо уходят в радикальную оппозицию, либо, что происходит гораздо чаще, вообще перестают связывать свои интересы с политикой.  Действующая крайне неповоротливая модель политических партий явно не соответствует сложившимся реалиям, где все более значимым факторов формирования социальных сетей становятся современные информационные технологии.  Несоответствие партийной модели требованиям времени во многом становится причиной разочарования массового избирателя в политике, в самой процедуре выборов как форме народовластия.  Серьезные испытания поставил перед партийно-политической системой страны и современный идеологический “мейнстрим”, в рамках которого общество слабо сегментируется по идейно-мировоззренчксим основаниям, а социальные слои и группы недостаточно консолидированы, чтобы поддерживать устойчивую многопартийность. Как результат, общество в политическом отношении “сбивается в кучу”, что порождает идеологическую всеядность и монополизм отдельных политических сил. Связность общества, которая должна обеспечиваться работающими институтами, остается на крайне низком уровне, общество атомизировано и не способно к каким-либо формам мобилизационной активности.
Политическая жизнь в современной России “ушла на обочину”, периферию общественного интереса. Россияне заняты собственными, в первую очередь, социально-экономическими проблемами, работают, отдыхают, учатся, а политикой интересуются “от случая к случаю”, да и то меньше половины населения страны, в основном это наиболее образованная и состоятельная прослойка общества.  Как показало исследование ВЦИОМ,  ощущение значимости выборов резко повышается по мере приближения к высшим, наиболее преуспевшим слоям общества. Так среди тех, кто относит себя к низшему слою, лишь 10% считают, что от голоса избирателей что-то зависит, в группе, которую можно отнести к среднему классу таких от 28 до 31%, то среди тех, кто отнес себя к слою высшему, таких уже 60%. Соответственно, политическая жизнь, не получающая “подпитки снизу”, во многом становится имитацией. Это касается и соперничества политических партий на выборах, и работы выборных органов власти, и процесса обновления политических элит в целом. 
Сам институт выборов приобрел в стране скорее парадный, ритуальный смысл, а как инструментальная ценность свое значение во многом растерял. Конечно, этот кризис начался не с пресловутого “построения вертикали”. Огромный удар по самой идее “разделения властей” был нанесен еще в 90-е годы, когда оппозиционная Государственная Дума РФ, большинство в которой составляли КПРФ, ЛДПР, “Яблоко”, ничего не смогла противопоставить проводимой исполнительной властью политике. Тогда за думской оппозицией укрепился имидж политического бессилия, “пустой говорильни”. Государственная Дума стала восприниматься как театр, причем со временем все более скучный, дурно отрежиссированный. Притчей во языцех стало неудачное выражение Бориса Грызлова – “Дума не место для дискуссий”, при этом “думская кухня” в лице многочисленных комитетов и фракций вообще никого не интересует. Стало общим местом представление о том, что Дума ничего не решает, просто штампует то, что ей укажут свыше, а все депутаты – бездельники, получающие завышенную зарплату и льготы и не старающиеся даже присутствовать на заседаниях этого органа власти. Понятно, что это представление является сильно гипертрофированным, но людей не переубедишь, да и никто особо и не старается переубеждать. Если в 1993 году нашлись те, кто готов был с оружием в руках защищать высшую законодательную власть, как бы к ее деятельности в тот период не относиться, то действующая Государственная Дума вряд ли может рассчитывать на подобные жертвы. В глазах общественного мнения она превратилась в одно, не слишком значимое звено чиновничьей административной вертикали, не более того. От ее работы мало кто ждет чего-либо значимого, кто бы в ней не заседал. И тот факт, что в нынешней, как и в предыдущей Думе большинство составляют “единороссы”, пользующиеся поддержкой более 50% избирателей, ничего не меняет в принципе, что лишний раз подтверждает определенную “формальность” этой поддержки, которая, по сути, не слишком дорогого стоит.  Одновременно, на фоне “политического театра”, в которой выродилась законодательная власть, стала стремительно сокращаться “демократия на местах”, ростки которой, появившиеся на рубеже 80-х и 90-х годов, были вытоптаны олигархическими интересами “новых русских” в союзе с коррумпированной местной бюрократией.   У значительной части граждан стало складываться убеждение, что есть сфера “моих собственных интересов”, на которые никак не может повлиять деятельность высших, да и любых других  выборных органов страны,  и выборы как институт их формирования – в том числе.
Подобное отношение к значимости выборов связано с ощущением, присущим большинству наших сограждан, что “выбирай – не выбирай”,  от моего личного голоса, от участия в выборах мало его или практически ничего не зависит. И эта точка зрения имеет свои резоны. Действительно, предлагаемые избирателю списки кандидатов от той или иной партии составляются без его ведома. Они являются, как правило, продуктом внутриэлитных договоренностей. Популярные лидеры списков зачастую выступают в роли так называемых “паровозов”, и в дальнейшем, привлекши голоса части избирателей, не участвуют в работе избранного органа власти. А в Думе заседают те, кого никто не знает, и за кого никто персонально не голосовал.
Не удивительно, что лишь 18% россиян продолжают верить, что от обычных избирателей зависит многое. 40%  придерживаются в этой связи более осторожного мнения, согласно которому от них лишь кое-что зависит, но весьма немногое. И, наконец, 38% опрошенных уверены, что от их голоса практически ничего не зависит, все главные вопросы все равно будут решены “за закрытыми дверями”, без участия  их мнения. Налицо хотя и медленная, но неуклонная тенденция снижения инструментальной ценности выборов, и, как следствие, общая деградация демократического устройства страны. Как следствие, мы наблюдаем низкий авторитет политических партий, слабое влияние партий на принятие реальных решений, невнятность программ и идеологических позиций, неполное соответствие сложившегося набора партий социальной и мировоззренческой структуре общества.  Сама роль политических партий в структуре власти выглядит и во многом является подчиненной, вторичной. Это наглядно проявилось в ходе избирательной кампании 2007-08 гг., когда даже “правящая” партия, имеющая большинство в органах представительной власти, была вынуждена озвучивать принятые без ее реального участия решения, связанные с новой конфигурацией власти.  Еще “печальнее” положение других партий, даже прошедших в состав Государственной Думы, с мнением которых можно вообще не считаться. И, соответственно, сворачивание этого института, выхолащивание его содержания не воспринимается обществом как “что-то страшное”,   затрагивающее реальные интересы простых избирателей.  Менталитет большей части россиян все больше тяготеет к квазимонархическим формам, когда власть подотчетна лишь “высшим силам”, неважно в лице Господа Бога или Президента,  но не населению страны. Большая часть россиян, все менее интересующихся политикой и не желающих вникать в нюансы политического процесса,  охотно перекладывают ответственность за страну на В. Путина, Д. Медведева, местного губернатора или мэра, и не имеют не только возможностей, но и большого желания что-то менять и на что-то влиять. И эта ситуация вряд ли исправима в обозримой перспективе.  Представляется  маловероятным переход в России к формированию “партийного правительства”, то есть к парламентской республике, где правительство формирует политическая партия, победившая на выборах. Не представляется и слишком вероятным переход в России к формированию “партийного правительства”, то есть к парламентской республике, где правительство формирует политическая партия, победившая на выборах, а президент имеет скорее представительские функции. Подобная модель, характерная для стран Европы и западной демократии в целом, встречает поддержку лишь 13% россиян, против нее ориентирована вся многовековая политическая традиция страны, связанная с жесткой  и персонифицированной властью главы государства.  Нынешняя партийно-политическая система не в состоянии взять на себя реальное представительство тех или иных слоев и групп российского общества, а интересы и политическое самосознание этих групп остаются скорее в латентном состоянии. Как результат, идеологическое лицо партий становится все менее различимым, все они в ходе избирательной кампании апеллируют к самым общим “популистским” идеологическим тенденциям, напирая на принципы социальной справедливости. Почти полностью оказалась подавленной и “региональная составляющая”, далеко не однозначная в путинскую эпоху, политическая оппозиция так и не стала в обществе признанной частью политической культуры. Политики и партии, оказавшиеся в оппозиции, заведомо сами лишают себя шансов на что-либо повлиять, когда-либо поучаствовать в реальной власти.  Неудивительно в этой связи, что переход к пропорциональной (партийной) системе формирования представительной власти, который, казалось бы, должен был придать партиям как институту “второе дыхание”, на практике оказался неспособным укрепить доверие общества и к выборам, и к самим демократическим процедурам в стране. Подобное положение дел приводит к тому, что значительная часть населения готова поддерживать власть, даже во многом не разделяя или не полностью разделяя ее курс. Во многом именно этим объясняется неизменно столь высокий рейтинг «партии власти» и ее политического представительства в лице «Единой России». “Единая Россия”, затягивающей голоса и тех, кто в нормальной, работающей многопартийной политической системе предпочел бы поддержать оппозицию. Хотя в обществе сегодня преобладают скорее левые политические ориентации, связанные с приоритетом идей социальной справедливости, – население не хочет доверить их реализацию оппозиции, это запрос скорее к нынешним властям. Однако все эти “придирки”, связанные с констатацией “демократической недостаточности” в современной России, на самом деле отражают проявление гораздо более фундаментальных причин, кроме простого нежелания власти допустить в стране реальную политическую конкуренцию. А нынешняя партийно-политическая система со всеми ее очевидными изъянами,  в целом соответствует и процессам формирования новой социальной структуры общества, и умонастроениям большинства россиян.
Можно радоваться достигнутой стабильности, тому, что симптомы кризисного развития ситуации в  экономике и социальной сфере, появляющиеся время от времени, не находят развития, не ведут ни к росту влияния оппозиции, ни к обострению политической дискуссии, а можно видеть в этом явную пробуксовку “обратной связи”, без которой не могут существовать сложные социальные системы. Оптимисты характеризуют подобное положение дел как “стабильность”, а пессимисты как “застой”. Под стать “стабильности-застою” сформировалась и партийно-политическая система, с мощным, но идейно аморфным и управляемым с помощью административного ресурса политическим “центром” и идеологизированными, но  политически крайне слабыми и маловлиятельными “флангами”.  Система прочная, предсказуемая, но недостаточно гибкая, не рассчитанная на возможные социальные и политические кризисы.  Подобная ситуация заставляет искать пути “оживления”, “очеловечивания” российской политики, не меняя ее основного формата, обусловленного объективными социально-политическими факторами. Смена высшего руководства страны, произошедшая в мае нынешнего года, стала дополнительным фактором, стимулирующим эти поиски.
Стабильность современного состояния партийно-политической системы в России во многом напрямую обусловлено общим социальным контекстом развития страны, формированием новой социальной структуры общества.  Все последние годы наблюдается рост социального оптимизма, улучшение социального самочувствия большей части россиян, стабильность настроений и ожиданий. Все это позволяет говорить о том, что у концентрации электората вокруг “партии власти” есть свои безусловные объективные предпосылки. Большая часть россиян видят перемены к лучшему, пусть и не столь быстрые, и готовы отблагодарить власть нужным ей голосованием на выборах, даже во многом не разделяя ее курса, особенно в социально-экономической сфере. Зато внешняя политика, восстановление роли страны на международной арене, рост патриотических настроений – все эти оценивается со знаком “плюс” россиянами с самыми различными политическими убеждениями. Россияне если и не являются до конца, то, по крайней мере, все чаще осознают себя единой нацией. Именно преодоление кризиса идентичности, восстановление национальной общности, национального консенсуса, пусть осуществленное не до конца и не слишком последовательно, стало главной причиной позитивных оценок действий властей.  Однако оборотной стороной всеобщего роста оптимизма и оптимистических оценок, является высокий уровень отчуждения россиян от государства и его конкретных институтов (кроме института главы государства). У россиян не сложилось однозначного мнения относительно того, является ли нынешнее государство, выстроенное нынешними властями на основе усиления бюрократического класса, субъектом национальной государственности, способным отразить интересы, надежды и чаяния большинства россиян.  Большинство опрошенных склонно в  отношении того, является ли нынешнее государство “моим” или “чужим” для меня, занимать промежуточную позицию (55%), 30% россиян склонны видеть в нынешней государственности “свою” власть, способную защитить их интересы и которое не вызывает чувства отчуждения, тогда как 11% видят в том же государстве заведомо “чужую”, враждебную субстанцию, в отношении которой какое-либо чувство сопричастности напрочь исключается.
Огромным достижением предыдущей политический эпохи стало воссоздание единства нации, укрепление государства, формирование ценностного консенсуса по наиболее важным вопросам жизни страны. Однако достигнутое единство во многом продолжает носить формальный характер, не подкрепленный работающими институтами, не получающий энергетическую подпитку со стороны общества. Наполнение политической системы живым, реальным содержанием, преодоление отчуждения между обществом и властью – все это должно стать важнейшей задачей  внутренней политики на ближайшую перспективу.