Родственные души

               

     Голиков зарёкся: всё, больше не пить! Хватит. Здоровья нет, печень мается, а то, что видишь в зеркале вообще словами не передать. Конец загулам, долой соблазны… И уехал на неделю на дачу, подальше от магазинов, баров, весёлых компаний и ворчащей жены. Ведь здесь сущая благодать! Воздух чистый, солнце светит, птицы поют. Ночью такая тишина, что с непривычки просыпаешься. Воду пьёшь колодезную, зелень ешь с грядки, всё у тебя здесь чистое, полезное, живи и радуйся… Но уже на четвёртый день заела Голикова тоска. Не привык он жить один, надо же хоть с кем-то словом перекинуться, а здесь – хоть волком вой. За три дома живёт одна старушка с котом, но о чём с ней говорить? Да и к сельской жизни Голиков был не приучен, ни дров наколоть, ни за грядками смотреть толком не умел. Жена строго настрого приказала ему беречь от птиц ягоды и каждый вечер всё поливать.

     И вот сидит голиков на скамейке, греется на солнышке и в меланхолии наблюдает, как дрозды клюют клубнику и поспевающую смородину, как в траве уж охотится на лягушек, и как два комара кружат около его босых ног. Припекало, лень пошевельнуться. Жена приедет завтра, а сегодня можно никуда не торопиться. Он бросил ленивый взгляд на сарай, потом на яблоню и сливу, потом на клумбу в другом конце участка… И что-то ему показалось там не так, раньше на клумбе всё было по-другому. Встревожило это Голикова. Ведь жена всё простит, и склёванные ягоды, и увядшую морковку… Но не дай Бог что-то случится с её цветами!

     Помня об этом, Голиков поднялся и поспешил к клумбе. От того, что он увидел, у него перехватило дыхание. Посреди разрытой клумбы, на смятых цветах, лежал на спине соседский старушкин кот, и, - Голиков готов был поклясться в этом, – блаженно улыбался. Лапы кверху, хвост вытянут, голова повёрнута в бок… Его можно было принять за мёртвого, если бы кот, время от времени, не подёргивал от удовольствия лапами и не вытягивал шею. Голиков растерялся, что теперь делать? Ведь кот никак на него не реагировал. Хоть лей на него из лейки… И тут Голиков вспомнил, конечно же, жена посадила здесь валерьянку. Мол, вырастит, выкопаем, корни засушим, и будешь пить. Успокаивает. Чтоб не тянулся к бутылке.

     Он усмехнулся, присел на корточки. По следам на клумбе было ясно, что кот потрудился здесь изрядно: нашёл по запаху валерьянку, выкопал её лапами, корни съел, потом долго тёрся об землю мордой, валялся здесь на спине… Теперь лежит весь перепачканный, а морда довольная – довольная… А вокруг смятые ромашки, ещё какие-то цветы, в которых Голиков не разбирался… Стало интересно, сколько кот сможет пролежать так, без движения? Он потрогал его за лапу, ткнул пальцем в бок… Кот замурчал. Ему было так хорошо, что Голикову стало завидно.

     - Вот ведь… - покачал он головой.- Много ли надо для радости. Интересно, какого тебе будет потом, когда отойдёшь? Небось голова разболится. Ну, это уж как водится, плата за удовольствие. Однако и вымазался ты… Хозяйка тебя увидит и свалится в обморок. Ты уж сразу к ней не ходи, отлежись тут. Дал бы тебе молока, да нету. Ничего у меня нету. Четыре дня вода да чай. А что делать? Сам же сюда приехал.

     Он сел на траву возле разрытой клумбы. Припекало солнце. На кустах смородины сидели объевшиеся птицы и лениво поглядывали на клубнику. Кот спал так крепко, что можно было брать его на руки и нести куда угодно, он бы всё равно ничего не почувствовал. Глядя на него Голиков лишь покрякивал. Сам бы с удовольствием лёг рядом, но нет уже того здоровья, остались лишь воспоминания. И он принялся рассказывать лежащему в нирване коту, как когда-то гулял на свадьбах, днях рождения, поминках, вспомнил встречи старых друзей и однокашников… Кот был идеальным слушателем, он никуда не торопился. А историй у Голикова было много. Он воодушевился, разулыбался, стал размахивать руками…

     Птицы его не боялись. А одинокий прохожий, увидев Голикова сидящего посреди грядок и разговаривающего с самим собой, позавидовал счастливому человеку, который, хлебнув для радости, отводит душу как может, как умеет.

                КОНЕЦ.