Злодей

Клавдий Германик родился пятнадцатого декабря восемьдесят седьмого года в небольшом городишке под Третьим Римом. И в школьные годы все, что выделяло его из толпы других детей – был не обостренный ум, не чувство юмора, а его имя и фамилия.
Перед Л.А. Акенесом он преклонялся, отчасти потому, что у того была не менее странная фамилия, чем у Клавдия, и с трепетом ждал, когда прозвенит звонок к его уроку истории. Нет, даты, исторические факты не давались ему с легкостью, он не раз заваливал контрольную работу. Но ни плохие отметки, ни строгость родителей, заводских рабочих, мечтавших вывести сына в люди, не отбивали у Клавдия любовь к истории. Доходило даже до того, что в своих снах он представлял себя то древнеримским императором, то Наполеоном под Москвой.
Впрочем, к периодическим завалам на проверочных нужно добавить, что, получив тройку, он не забрасывал учебник подальше. Клавдий прилежно открывал пройденную главу и перечитывал ее, пока в голове по полочкам не раскладывались пантеон богов, ораторы и философы...
Да, когда он прочитал про Демосфена классе в пятом, то начал набивать рот камнями. Делал он это, скорее, пытаясь воспроизвести интересный факт, подражать вошедшему в историю, чем для развития дикции.

И, тем не менее, к 9 классу, когда нужно было решать, идти ли дальше в школу, прилежность Клавдия, наконец, дала плоды. С математикой и физикой он по-прежнему был не в ладах. Но память развил отменную. И обнаружилось, что Л.А., а также учительница по литературе (стихотворения, отрывки из пьес он декламировал четко и точно, без запинки) души в нем не чают.
Вот и начал он выделяться не только фамилией и странным прозвищем «Норен», полученным им в шестом классе, но и тем, что в любой момент мог процитировать Блока или Сологуба. Любил он очень строки эти: «Смолою облит, на потеху Безумных буду я сожжен».
Близился конец 11 класса, но о том, в какой институт идти, мыслей у Клавдия Германика не было. Как и не знали его родители. В люди-то вывести нужно, но вот в какие именно «люди». Проблемка. Но и она была решена. Причем решена совершенно случайно…

Судьбу Клавдия определила одна семья поздней весенней ночью на небольшой кухоньке в обшарпанном сталинском доме. Семья никому ненужных интеллигентов, получивших в свое время второе образование – педагогическое – и ставших учителями в небольшой школе под Москвой, семья Акенесовых. За бокалом «кьянти», слово за слово, и решилась его судьба.
 - А знаешь, Юлия, есть у меня один ученик хороший. Родители у него за станком всю жизнь, но Клавдию на завод негоже.
 - Клавдию? Что это ты о нем? Впрочем, и, правда, ученик прилежный…
 - А не созваниваешься ли ты по старой памяти с другом своим? Тем, который в режиссеры пошел и в театре работает?...
Клавдий до конца своих дней был благодарен учителям истории и литературы, Акенесовым Л.А. и Юлии Агриппиновне.

Оставшуюся серомассовость из Клавдия Германика вырвал театральный институт. И хотя сначала он мыл подмостки и помогал с реквизитом, обучившись шитью немного – с костюмами, спустя три года обучения начали приходить маленькие роли. Потом пригласили в кино. Окончившего институт Клавдия ждали значительные герои, но всегда почему-то режиссеры видели в нем отрицательных – подлых, злых, порою просто пакостных, а иногда убийц. В кино ли, в театре, всегда зло преследовало Клавдия.
Но даже после того, как он дорос до большой сцены, до серьезных ролей, Клавдий не гнушался простой работой. Кощеем на детском утреннике? Пожалуйста. Карабасом? Да!
В тридцать пять, когда он перебрался в Петербург и обзавелся семьей, пришла слава. Пришла с Воландом. Еще через пять лет он обнаружил, что созрел для чего-то своего. Получился небольшой сборник стихотворений и пьес, отрывки из которого он периодически читал на маленькой площадке известного арт-подвала «Бродячая кошка».
Сам Клавдий смеялся – в своем творчестве отдельное место он отводил злодеям. «Да, не всегда торжествует  добро», - говорил он, после чего добавлял, - как и в жизни».

Так и было. Злодеи попадались Клавдию Германику не только в театре, людская подлость соседка зависти. И он, продолжая верить в каждого, частенько наступал на одни и те же грабли.

Но за то, что ему всего удалось добиться самостоятельно, за его актерское мастерство, за то, в конце концов, что играя злодеев, играя самого дьявола, встречая злодеев, получая от них «нож в спину», он оставался порядочным человеком, мы сейчас стоим и хлопаем ему у его могилы…