Где Золото Колчака?

             
            
            
                ТОТ САМЫЙ МОНАХ АФАНАСИЙ?!       

  ...Житье-бытье моим боевым орлам в этом Богом и людьми забытом лесном краю определенно нравилось, и они явно не собирались, судя по выражению их очень довольных лиц, покидать эту ставшую чуть ли не родной гостеприимную древнерусскую деревню. Я рассчитывал до первого снега и лютых морозов вернуться в уютный домик нашего отставного сухопутного боцмана Бамбулы, с новой крышей и полным погребом картошки и солений, однако первые же мои робкие слова о скором возможном возвращении на большую землю, «за большой залом», вызвали у всех без исключения господ офицеров такой взрыв сочувствия и жалости к «настоящим русским людям», боевым офицерам и «достойным потомкам великого Адмирала Колчака и храброго барона Толля», что я вынужден был отступить, тут же громко заявив всем присутствующим, что мои слова они не совсем правильно  поняли и немного иначе истолковали. Правда, почти все господа офицеры, за исключением разве что столетнего ротмистра Долгушина да полковника, были в основательном голубом подпитии.

Мишель оказался на редкость толковым механиком, прекрасно разбирающимся во всем машинах и механизмах начала двадцатого века (других здесь попросту не было), а наш разведчик показал себя искусным игроком – он никогда и никому не проигрывал ни в карты, ни в шахматы, ни в бильярд. А наша высокоточная стрельба из всех имеющихся здесь видов огнестрельного и метательного оружия просто повергла в шок не только офицеров, но и караульных фельдфебелей и местных охотников. Правда, стреляли лишь боевые десантники Мишель да Виктор, а я лишь тихо и скромно стоял в сторонке, как те заводские девчонки, но это не помешало разлить успех на всех нас и особенно на меня, как руководителя или командира ударной команды отчаянных молодцев. Так что теперь все смотрели на нас как на небожителей, непонятно кем сюда посланных… 

Длинная уральская зима пролетела на удивление быстро – с ее обильными снегами, с пушистыми соснами и кедрами, с опасной охотой на разъяренного медведя, с гоном на сохатого, с веселыми гулянками до самого утра, с катанием на салазках и санях, с шумными светскими балами-маскарадами, с танцами до упаду. В офицерском собрании до утра гремела музыка – визжали скрипки времен Страдивари, стучали упругие турецкие барабаны, стонали семиструнные гитары и хрипел патефон времен попа Гапона. Кружатся в вихре танца веселые пары, лица дышат радостью и счастьем, по углам шепчутся влюбленные, а у огромного обеденного стола – море причудливых закусок, горы выпечки, пирамиды бутылок и кувшинов. Ешь – не хочу, пей – не лопни!

Мы с капитаном, правда, все больше отсиживались за зеленым карточным столом или за огромным сверкающим красными медными боками тульским самоваром, а в лесу, на охоте, отстаивали бесконечные сладостно-томительные часы в ожидании обозленного клыкастого громадного вепря или раздраженного разбуженного бурого медведя в безопасном месте, за сказочными кедрами или соснами в три обхвата, зато молодежь – Виктор и другие – душу отводила сполна. Жизнь наша вошла в привычную колею, все были довольны и счастливы, и мне иногда казалось, что во всем этом маленьком радостном или довольном мире я – самый несчастный человек.

Я и сам толком не мог объяснить, чего мне здесь не хватало для полного счастья! То ли вдруг проснувшаяся тоска по большому городу, то ли тяга к привычным вещам конца двадцатого века, то ли желание побыстрее добраться до мифических царских сокровищ повергали меня в уныние, хотя и случалось это очень и очень редко.
Наше пребывание все здесь называли даром небес, с нами советовались по любому жизненному поводу или мало-мальски сложному вопросу. Самое ужасное, страшное и удивительное заключалось в том, что все наши прогнозы, к вящему изумлению и даже тайному негодованию потомственного полкового священника отца Леонида, сбывались всегда и полностью, так что некоторые добрые люди постоянно, тайно и открыто, но всегда со смехом, докладывали нам про все усиливающиеся угрозы служителя культа плюнуть на все и уйти в тайгу, еще дальше и от людей, и от «этих окаянных пришельцев, то ли сынов неба, то ли посланников дьявола». Однако на людях отец Леонид первым из всех, подхватив рясу, подбегал ко мне и долго и уважительно тряс руку то ли в знак почтения и уважения, то ли от страха, что я нашлю на него какое-нибудь проклятье.

Вскоре подкатила на лихой крутой тройке масленица – с традиционными блинами, с водкой, с пельменями, с негаснущими всю ночь кострами, с веселыми песнями и здоровым молодецким хохотом. И если бы мы не знали, где находимся, то подумали бы, что проходит она в обычном уральском селе. Правда, шикарные наряды дам и парадные мундиры кавалеров любому человеку сразу же указывали, что действие происходит во времена царя Николая или Александра. Но это мог заметить только свежий человек.

А нашему разведчику было не до таких тонкостей, впрочем, нам с капитаном до этого тоже не было дела – все считали здесь нас своими людьми. Солнце поднималось все выше и выше над горизонтом, снег потихоньку темнел, и казалось, что еще немного и зазвенит весенняя капель, вскроются реки и зазеленеет листва. Пора нам собираться в дорогу – к славному городу Тобольску. Однако глядя на разрумяненное и пылающее любовной страстью лицо разведчика, я никак не мог решиться сказать ему о скором нашем убытии. Мишель также, мне на удивление, решительно ничем не показывал своего острого желания уходить отсюда. Я терялся в догадках, однако спросить все никак не решался.

Ну, с мальчишкой все ясно – меняет девок, как сапоги: то ли третью, то ли четвертую уж обхаживает за сезон. Ищет подругу жизни – на всю жизнь! А потому так долго и тщательно перебирает-выбирает, присматривается, приценивается. А, впрочем, чего я к нему прицепился: может человек «половину» ищет себе по душе и по сердцу, чтоб всем была хороша, чтоб надежной опорой и поддержкой была, а не с трудом выносимой язвой или ежедневным уксусом?! А то потом будет мучиться с нею всю долгую таежную жизнь, особенно когда через десяток лет увянет ее единственный пока неотразимый аргумент – девичья краса, и во всем своем цвете предстанет непроходимая глупость.

Как мне кажется, семья здесь – дело святое, и слово «развод» здесь просто неведомо, и потому так старается наш бедный юноша! Удивительно другое - как это его еще не побили здешние парни за такие петушиные замашки! Да и здешние девки, которые цену себе знают и другим разборчивым парням живо дают от ворот поворот, что-то явно на него не в обиде. Все-таки наш разведчик здесь в цене - завидный жених! Мне остается только еще раз по-хорошему позавидовать его молодости, жизнелюбию  и энергии. А вот что с капитаном творится, я понять не могу. И на девок он вроде не заглядывается, и в начальники не рвется - тогда что именно держит его здесь?!


Может уже устал он, подобно утлому суденышку, брыкаться в пучине безбрежного людского моря, ежедневно рискуя жизнью? Может захотелось наконец и ему покоя и счастья в этом прекрасном, хоть и глухом заповедном уголку?! А может оставить мне их спокойно и неторопливо доживать здесь свой долгий век – они всей своей праведной прошлой жизнью заслужили такое счастье!
- О чем задумался, командор?! – Видно, тень моих сомнений не ускользнула-таки от внимательных глаз капитана. – Что-то ты в последнее время сам не свой! Уж не влюбился ли на старости лет в какую-нибудь здешнюю красавицу Анну Каренину или Анфису Козыреву?
- Если уж говорить про семейные дела, то мне больше по душе и по сердцу несравненная и неподражаемая гоголевская Лизонька Манилова! Душевный человек, изумительная женщина и прекрасная хозяйка.
- Ты бы, командор, на ночь глядя еще преподобную или бесподобную хозяйку, благочестивую помещицу Настасью Петровну Коробочку вспомнил! – Бухнул вдруг словно из воздуха появившийся Виктор.

- Я чувствую, - я говорил четко, по слогам, - что еще пару лет такой жизни и придется мне Коробочку тут искать.
- Намек понял! – Виктор хмыкнул. – Пора собираться нам в путь-дорогу? Я правильно тебя понял, командор?!
- Правильно! Но не так скоро. Еще пару месяцев подождем – и тогда можно отправляться в прекрасный город Тобольск, ежели, конечно, все в команде решительно «за». А то я ведь человек не гордый – могу туда и один отправиться. Надеюсь, уж меня, старого и седого, одного туда здешние люди отпустят без особых возражений?!

- Вопросов больше не имею, как говорил товарищ Ося Бендер умному дворнику Тихону. Пора – так пора. Труба зовет в боевой поход. «Были сборы недолги – от Кубани до Волги мы коней боевых собирали в поход!» – Непонятно чему вдруг обрадовался разведчик. Мне захотелось сказать ему что-то колкое насчет его похождений, но взглянув на суровое лицо капитана, я решил не нагнетать обстановку.
- Меня только одно теперь беспокоит, - я осмотрелся по сторонам, хотя вокруг никого не было: одни только высоченные ели и сосны, укрытые гигантскими снежными белыми шапками, - как отнесутся к этому наши хозяева или соседи? Отпустят ли нас всех отсюда с миром и дружеским пожеланием? Они ведь староверы и потому должны хранить в великой тайне от всех и от каждого свое местоположение или местопроживание, иначе в один прекрасный вечер окружат пришлые безжалостные и бесчувственные люди в масках и с огнеметами эту чудесную древнерусскую деревню – и поминай, как звали наших бывших друзей и товарищей. Государство наше никогда не жаловало вольных людишек. Во все времена не жаловало, при любом режиме. Они, надо полагать, этого отнюдь не исключают, и потому могут иметь что-то против нашего скорого убытия. Или я все же заблуждаюсь?

- Я думаю, что вопрос решится без проблем! Они нам верят вне всякого сомнения – все-таки мы боевые офицеры, а не какие-то там питерские филеры или ставропольские пахари без чести и совести! – Мишель даже возмущенно пожал плечами, а Виктор лишь покорно кивнул, но мне показалось, что тень тревоги все-таки коснулась его лица.
После этих слов я почему-то почувствовал облегчение. Хоть и не верилось мне, что наши соседи станут чинить нам какие-то препятствия, но все же далекой молнией сверкала в запасниках памяти иногда дурная мысль – а вдруг?! А вдруг премудрый совет старейшин что-то не так решит? А вдруг болота перестанут плакать и сюда припрутся нежданные гости с большого залома – отечественные или зарубежные нефтяники и газовики, а наши нынешние соседи или хозяева свяжут их внезапный визит с нашим пребыванием здесь? Жизнь всегда полна случайностей и совпадений, и потому ничего нельзя исключать…

- Слышь, командор! – Разведчик дернул меня за рукав куртки. – Дело есть! Срочное и секретное, но весьма интересное. Тут совсем недалече отшельники живут, так что может наведаемся к ним? Интересно бы поговорить с умными людьми. Вдвоем с тобой хочу к тем великим таежным старцам наведаться – прикинемся дуриками и попробуем поговорить с ними, авось, что  интересное скажут. Они давно от всего мира отгородились, живут затворниками, принимают раз в месяц всех местных  страдальцев, так что может что дельное и нам скажут?!

- Ну что ж! Всегда приятно поговорить с умным человеком, особенно здешним отшельником! Может что расскажут про старину, про историю, а заодно и про колчаковские времена? – Охотно согласился я. - Не  будем откладывать твое срочное дело в дальний и долгий ящик, а завтра же туда отправимся. Провожатого сам найдешь?
- Обязательно! – Глаза молодца загорелись. Видно, опять что-то задумал, раз не хочет брать с собой даже капитана. А может меня принимает за сильно умного человека, который сможет с этими таежными премудрыми отшельниками словесную дуэль выдержать?
Ну что ж – завтра все узнаем…
На другой день сани с ворохом душистого сена и игривая лошаденка уже стояли чуть ли не с самого утра под нашими окнами. Возница попрыгивал около саней, похлопывал руками и пританцовывал ногами, хотя мороз вроде бы был небольшой. Мы с разведчиком, едва увидели в окно карету,  не заставили себя долго ждать и буквально через пяток минут, ополоснув еще сонное лицо ледяной обжигающей водой, тут же выбежали во двор.

- Здорово, мужичок! – Брякнул я приветствие вознице, который был почему-то небольшого росточка, хотя все наши провожатые и охотники, за исключением некоторых офицеров, рост имели солидный, саженный, гренадерский. Виктор сразу почему-то прыснул. Возница повернулся к нам лицом – и морда моего лица разом слегка удлинилась: поджав сочные алые губы, молодая приятная возница окинула меня суровым холодным взглядом своих синих-пресиних глаз и коротко буркнула в ответ. – Здорово!
- Ну что, мужичок с ноготок, - стараясь загладить свой промах, начал я, - далеко ли до зимовки отшельников?
- Далеко! – Холодно отвечала она.
- Ну, так трогаем? – Предложил Виктор.

- Трогаем! – Все так же сурово и строго ответила девушка и легко прыгнула в сани. Я не рискнул повторить ее маневр, зато разведчик с шумом набрав полные легкие воздуха и вытаращив глаза, вдруг ринулся в сани.
- Тю, скаженный!! – Протянула тут же разочарованно девица. – И за что тебя только девки любят?!
- Да я и сам не знаю за что!! – Искренне признался Виктор. – Посмотреть со стороны – так дурак дураком, ни ума, ни таланта, и в обед мне будет сто лет, как старичку Долгушину! А я тебе, красавица, нравлюсь?
- Нет! – Коротко отрезала девица.
- Это почему же?! – Тут же взвился Виктор.

- Потому что другим нравишься! А я не хочу им дорогу переходить! Да к тому же я еще молода, в отличие от тебя – мне только недавно шестнадцать стукнуло!
- Проздравляю! – Обиженно буркнул разведчик. – У меня золотое правило: с малолетками не связываться! Ну, давай, ямщик, потихонечку трогай! А то нам до чертовой хаты пилить да пилить, а зимние дни здесь короткие!
Щелкнул кнут, лошаденка шарахнулась – заскрипели полозья, захрустел синий слежавшийся снег. Тайга была безжизненна и молчалива, деревья стояли сурово и неподвижно сказочными гигантскими столетними великанами, прикрытые огромными белыми шапками снега. Мы лежали на жестком душистом сене и с интересом посматривали по сторонам. Белый сказочный, словно из серебра, вытканный лес. И зеленые пятна елей и кедров. Дорога причудливо извивается, петляет между стволами, так что при всем желании нам не упомнить направления.

Да, горе заблудившемуся здесь путнику – безжизненна тайга, сурова и безжалостна, снег кругом, мороз и холод. Теперь я понимаю, почему польские паны так и не смогли выбраться из точно такого же дикого урочища, в которое завел их в свое время русский мужик Иван Сусанин…
- Спой что-нибудь что ли! – Вдруг обернулась к нам долго молчавшая возница. – У тебя, паря, голос уж больно приятный! И песни красивые. Так порой заслушаешься, что аж слеза прошибает. Тебе бы в церковном хоре петь!

Целую ночь соловей нам насвистывал,
Город молчал, и молчали дома.
Белой акации гроздья душистые
Ночь напролет нас сводили с ума!
Сад весь умыт был весенними ливнями,
В темных оврагах стояла вода.
Боже, какими мы были счастливыми!
Как же мы молоды были тогда!

- Э, красавица! – Виктор прервал пение. – Да ты никак плачешь? Что случилось, моя радость?! Отчего глаза мокришь? Обидел кто? Или любимый вдруг разлюбил?!
- Нет! – Девица тут же вытерла слезы. – Счастливые вы, однако: много знаете, везде побывали, мир повидали…
- Эх, подруга!! – Тяжко вздохнул в ответ Виктор. – Ты живешь в заколдованном диком лесу. И лес этот – самое чудесное на земле место! Тихо здесь, торжественно и прекрасно. Прямо как в детской сказке! И не надо гнуться от свистящих над головой пуль, не надо постоянно быть на взводе, не надо хоронить совсем еще не старых товарищей, не надо ночь напролет идти по лесистым горам за страшным и кровожадным врагом или, наоборот, попытаться от него оторваться. Там только одна мысль – дойти! Уцелеть самому и товарищей не потерять! Ты не понимаешь своего счастья, красавица! Ты живешь в самом чудесном на земле месте! Я бы на твоем месте сто лет бы здесь жил да радовался, в этом прекрасном и сказочном лесу, и никуда отсюда особо бы не рвался…
- А зачем надо по горам идти? И кто вас туда послал?

- Долго объяснять! Есть долг, честь, совесть. Есть страна, есть держава, есть государственные интересы. И есть враги, недруги, соседи, которые только и ждут момента, чтоб что-нибудь устроить нехорошее – уж такой мир сейчас установился на нашей грешной земле: все обижены, все недовольны, все горят желанием кого-нибудь прищучить неизвестно за что. Труд стал считаться позором! Умные все стали, а работать некому! Гораздо легче и проще стало с некоторых пор на жизнь грабежами зарабатывать – с помощью автомата, топора или компьютера. Долго тебе это, красавица, объяснять. Вот сейчас мы спокойно едем, ни о чем худом не думаем, а вот вдруг выйдут из темного леса нехорошие люди с бердышами – сани с лошадкой у тебя просто так отберут, тебя саму силой разденут да голой в колючий снег засунут потехи ради…
- Пусть только попробуют!! – Девица повернула к нам свое горящее жаром лицо. – Ежели сама не справлюсь, так батяня с братанами им такое покажут, что потом век не забудут! А вообще-то, честно говоря, у нас такого лет сто уже не наблюдается. У нас с этим строго! Все это знают и потому порядок держат. У нас не забалуешь!

- Вот видишь! Старики раз и навсегда, на века, порядок здесь установили. А кто вдруг ослушается – того самого голым по зимнему лесу пустят! Другим в назидание. Но вам легче – у вас все друг друга знают. Или же своего от чужого отличают. А там не всегда знаешь – где чужой, а где свой. Могут чаем угостить и тут же в спину нож спокойно воткнуть. За деньги или за что-то еще, за какие-то вековые обиды. Или просто из чувства озлобленности на весь мир. А интересы страны надо отстаивать. С оружием в руках. Обязательно и непременно! Иначе ведь недолго в один чудесный день проснуться с кандалами на шее! А еще есть дикое желание - отомстить за своих боевых товарищей, которых убили или зарезали разные нехорошие пришлые людишки, они только и умеют в этом мире, что грабить да убивать, им и своей жизни не сильно-то жаль, а уж про чужую, да еще иной веры, и говорить нечего…
- Ладно, добрый молодец, - прервал я его речь, - не надо красавицу пугать да жизни учить, она лучше нас в ней разбирается! Ты лучше спой ей еще что-нибудь, для души!
    - Над окошком месяц,
Под окошком ветер.
Облетевший тополь
Серебрист и светел.
Дальний звук тальянки -
Голос одинокий,
И такой родимый,
И такой далекий!
- Ты ей про любовь спой, родимый! – Прервал я его есенинские рыдания. – Девке шестнадцать лет ведь всего… -  У той вон у самой калитки,
   Когда мне было шестнадцать лет,
   Девушка в белой накидке
                Сказала мне ласково «Нет!»
- Она тебя не любила! – Вдруг громко сказала возница. Виктор в ответ сочувственно кивнул.
- Моя любовь – не струйка дыма,
Что тает вдруг в сиянье дня,
А вы прошли с улыбкой мимо
И не заметили меня…

Дорога причудливо петляет. За нами остается на ослепительно белом снежном ковре четкий след – словно вдруг кто-то вилами шутки ради проехался. Настроение мое никудышнее, и погода ему под стать: серое хмурое небо, угрюмые деревья, огромные шапки снега. И ни одной живой души! Ни сорок, ни ворон, ни зайцев, ни вездесущих рябчиков. Ни одной цепочки следов! Чисто кругом – аж противно. Видно, отшельники нашли какую-то магнитную аномалию и поселились там, в недоступной никому пустоши, чтоб даже звери не могли нарушить их покой. И солнца нет, не видно его почему-то: то ли скрыто оно плотными хмурыми облаками, то ли ушло в другую половину неба, закрытую от нас мрачным темно-зеленым  пологом леса с гигантскими белыми шапками. Рухнет такая случайно на голову – полчаса потом отряхиваться будешь…

- Кажись, приехали! – Сани остановились. Девица повернула к нам свое красивое, разрумяненное от мороза лицо. – Далее идите, мужики, одни! Мне далече нельзя! Отшельники молодых да здоровых не любят – к ним приходят только убогие да больные. К ним за помощью да советом идут. А что я им могу сказать?!
Мы сошли с саней и тронулись далее по снежной целине. Снегу – по колено! Кругом непролазная вековая тайга. Вместо санника или хотя бы примитивной лесной дороги одни волчьи или кабаньи тропы. Тут, пожалуй, и медведь с трудом проберется – синий пушистый ельник непрогляден, ни обойти его, ни пройти через него. Придется все-таки обходить, круг немалый давать. Одно меня беспокоит – возьмем ненароком в сторону, не выйдем к отшельникам, заблукаем, вот смеху-то потом будет.
- А вот это вряд ли! – Вдруг сказал Виктор.
- Что именно?! – Не понял я.
- Да твои мысли, командор, насчет блуканий по этому дикому лесу или, по - научному выражаясь, временной потери ориентации на окружающей нас местности.
- А ты откуда знаешь их? Прочитал что ли?!
- Ха! Удивил! Пройденный этап!
- А может я вслух вдруг разговаривать начал? Так сказать, тихо сам с собою я веду беседу?!

- Да брось, командор! Чего ты себе голову забиваешь пустяками? Мысли твои тайные я не прочитал – я их сейчас просто-напросто  угадал: ты рожу перекосил, как только ельник этот непролазный увидел. А что человек может подумать, увидев какое-то неожиданное препятствие, которое удлиняет и затрудняет путь?! Правильно – ну теперь наверняка заблукаем! Как видишь, все просто и ясно.
- Ну да! – Огрызнулся я. – Все просто и ясно, как говаривал в свое время следователь адмирала господин Соколов, если все знаешь. А мы ничего толком не знаем. Вот я, старый дурак, не подумавши, согласился сразу сюда с тобою идти, а теперь прикидываю да гадаю: а что я им, лесным кудесникам, такого умного скажу?! Посмотрят они на меня и сразу подумают что-нибудь …
- А ты ничего такого им не говори! – Хитро улыбнулся разведчик. – Ты поначалу выслушай их, а уж потом решай, что сказать, а о чем лучше и промолчать! Они сами тебя о чем надо спросят. И если сочтут нужным, тебе что-то расскажут. Только не надо настырно к ним в душу лезть!

- Золотые слова! – Охотно согласился я. – Ну и как они вяжутся, дорогой мой юноша, с вашими прежними речами насчет сразу прикинуться дуриками?!
- Очень даже запросто! Я прикинусь молодым и глупым, а ты будешь играть роль бывалого, старого и опытного мужика, который цену себе знает, и если говорит какие слова, то как будто пули отливает!
- Молодец! Тебе бы замполитом быть, а не разведчиком. Инженером человеческих душ, так сказать.
- Ты же сам сказал – умные все стали, а работать некому! Так что каждому – свое!
Избушка отшельников появилась сразу – прямо как в сказке: вышли мы на поляну, подняли голову, а там на косогоре прилепилось какое-то строеньице.

- Так вот они где скрываются от мирских забот и тягот! – Протянул Виктор и первым двинулся прямо в гору, даже не пытаясь найти менее трудный путь. Мне ничего не осталось, как ползти вслед за ним. Избушка действительно чем-то напоминала чертову хату – то ли своим убогим перекошенным видом, то ли тем, что прилепилась на самом краю обрыва. Однако вид отсюда открывался хороший. Возможно, нас уже увидели ее обитатели, но выходить навстречу гостям никто не спешит – наверное, здесь так принято. Снег ссыпается, ноги скользят и разъезжаются в стороны, тяжел подъем все-таки. И какого черта разведчик попер прямо в гору, не мог найти путь полегче? А может он специально так сделал, чтоб знали живущие там, на верху, что к ним в гости не абы кто – жалкие и убогие – а самые настоящие шибельники пожаловали?!

- Мир вам, люди добрые!! – Виктор бухнул ногой в солидную входную деревянную дверь. Она то ли со скрипом, то ли со всхлипом разом отворилась, и мы очутились в темных сенях. Мелькнула вторая дверь – эта, видно, ведет уже в светлицу. Виктор стукнул в нее от души кулаком три раза, а потом рванул на себя.
- Не стучи так, варнак, а то дом завалишь! – Тут же в ответ послышался старческий скрипучий голос. – Проходи да садись, в ногах правды нет!
Мы протопали в комнату – в полутьме, которая обрушилась на нас, едва мы перешагнули порог, пришлось с трудом – и это после ослепительно белого снежного покрывала – отыскивать скамейку или лавку. Наконец мы нашли скамью и сели за стол.

- Жалуйтесь! – Так же сурово приказал неведомый нам старческий голос. Я присмотрелся, глаза малость привыкли к полутьме – голос доносился с широкой русской печки, которая занимала чуть ли не треть комнатенки.

- Да вот шли мимо и зашли! – Начал было Виктор, но я, согласно ранее достигнутой договоренности, прикрикнул на него подобно Павлу Ивановичу Чичикову:
- Молчи, дурак, за умного сойдешь!
- Что ж ты с ним так сурово?
-  Молодой еще, глупый и потому не знает, как надо себя вести в приличном обществе!
- А ты, надо полагать, знаешь?
- Да как вам сказать…
- А ты говори, как разумеешь! А мы, хоть люди и темные, но поймем! С чем пожаловали? По нужде или интересу ради, молодые люди?
В углу зашевелилось тряпье – оттуда вылез еще не старый  белоголовый дед. Потом послышалось ворчание на печи, охи и ахи, и оттуда с трудом начал спускаться еще один житель этой таинственной хибары. Они прошли со вздохами к столу, уселись и тут же вылупились на нас.
- Не здешние! – Сказал один другому.
- Истину глаголишь, брат!
- Почему вы так решили?

-   Говор не тот! – Сказал первый, более старый жилец. На вид ему лет восемьдесят, а может даже и больше. Голова белая, словно серебром облитая. Но глаза отнюдь не старческие - зоркие, внимательные. Смотрят насквозь, словно рентген. Настороженно смотрят! Не святые глаза.
- И стучите от души, не так, как местные! – Добавил второй. И понимающе посмотрел на первого. Тот согласно кивнул. И опять оба старика вылупились на нас.
- Мы – потомки адмирала!
- Какого адмирала?
-  Того самого! – Буднично произнес я, словно Шура Балаганов, который растолковывает несознательному председателю исполкома, кто такой лейтенант Шмидт и чем он прославился в свои молодые года.
- Не похожи! – Коротко отрезал один, а второй согласно кивнул. И опять они уставились на нас.
- А вы откуда знаете?
- Раз говорим, значит, знаем!

- А вот ротмистр Долгушин придерживается обратного мнения! – Я с вызовом посмотрел сначала на одного, потом на другого обитателя этой странной и загадочной хибары.
- Который из них?
-  Да оба! И молодой, и старый. Как глянули на нас, так сразу и признали. Так и говорят – ну прямо вылитые!!
- Они пошутили.
- Может быть!
- Так зачем к нам, отшельникам, пожаловали, молодые люди? По нужде али просто так?!
- Да захотелось с умными людьми поговорить!
- Ну, это вам надо не к нам, а в контрразведку.
- А мы там уже были! – Брякнул Виктор.
- Молчи, дурак! – Одернул я снова его.
- А чего ты ему рот затыкаешь?!

-  Да ляпнет что-нибудь не то, а добрые люди потом неделю будут смеяться. Так что приходится осаживать.
- Это вы что ли с большой земли пришли?!
- Да вроде мы!
- Интересно! – И оба старика с изумлением уставились на нас. – Сколько себя помним, а вы первые люди, которые оттуда сюда смогли прийти! И что за нужда вас погнала в эти окаянные и богом забытые места?!
- Тунгусский метеорит! – Коротко ответил я.
- Но ведь он упал совсем в другой стороне.
- Но его осколки могли отрикошетить сюда!
- Сомневаемся мы!

- И мы тоже. И потому решили проверить. И прошли кольцо окаянных болот. И к своему изумлению нашли здесь людей. И хорошо отлаженное хозяйство. А потом про вас прослышали и решили проведать. Вот возьмите, мы вам подарок принесли! – И я стал вытаскивать из рюкзака жестянки консервов, бутылку водки, куски сахара, которые уцелели во время нашего болотного похода.
- Не надо нам этого!
- Почему, старцы великие?
- Мы от этого отказались много лет назад. Мы здесь по-простому питаемся. У вас дело к нам али как?
- Особых дел нет. Хотели вас проведать, может, что знаете про старые времена, может книги у вас есть какие старинные – нам бы было интересно в них заглянуть!
- Чего ради?!
- Интересно!
-  Да, дела! – Опять они как-то странно переглянулись.

- Ну, хозяева дорогие, - я встал первым, - вижу я, что не приглянулись мы вам! Так что не смеем смущать вас и мучить запросами. Гости хороши дважды – когда приходят и когда уходят! Желаем здравствовать!
- Вы что, обиделись? – Спросил с удивлением один.
- Гордыня заела! – Тут же подтвердил другой.
-  Насильно мил не будешь! – Я тяжко и печально вздохнул. – Не хотите – не говорите! Дорог на свете много, и умных людей тоже, так что звоняйте, старики!
- Остынь!! – Строго приказал старший. – У нас так не принято! Что люди потом подумают!
- Вы о людях беспокоитесь?!

- Конечно!– Они степенно разгладили свои окладистые серебряные бороды. – Что-то сказал или сделал не так, а люди потом тебе припомнят. Может, и без умысла что-то сделал, а люди думать начнут. И память людская долгая…
- А мы думали, что вы больше о Боге да о душе печетесь. А вы о людях, оказывается, думаете…
- Печешься ли о ближних? Почитаешь ли отца своего и мать? Творишь ли людям добро? Не тиранишь ли их? Не ужимаешь ли? Вот это и есть самое главное в жизни!
- Бог создал неправильного человека! – Я смотрел на них строго, Виктор по-прежнему молчал. – Бог создал несовершенный мир. Мир преисполнен зла! Страдают все – и праведники, и грешники. Причем, что интересно – праведники страдают гораздо чаще! Непорядок!

- Это наказание Божье! – Произнес сурово старший из отшельников, а младший согласно кивнул. – Это законное возмездие за грехи наши тяжкие!
- Но ведь, - я упорно стоял на своем, что, видно, начинало злить стариков, - сын божий Христос смертью своей мученической искупил все грехи человеческие! И прошлые и будущие. А Бог, создавая этот мир, не мог не знать, что люди будут грешить, и потому Он просто обязан был предусмотреть все возможные последствия…
- На все воля Божья!
- Ну, тогда объясните мне, неразумному, старцы великие и мудрые, - я от напряжения даже волосы расчесал пятерней, - что сие означает: «И сказал Бог : сотворим человека по образу нашему и подобию нашему!»(БЫТИЕ 1, 26). Бог создал человека по своему образу и подобию. Но он создал его грешным, убогим, смертным. Так, выходит! Но с другой стороны - Бог вечен! А человек смертен. Явное противоречие. Или я что-то не понимаю?! Возьмем тогда иные религии. Вот что иудеям было сказано: «Весь мир создан ради праведного человека!» Конфуцианство того же мнения придерживается: «Итак, человек – средоточие земли и неба, в нем крайность пяти стихий»...
- Мудрые слова! Но люди отреклись от Бога и потому стали грешить. Забыли Бога, перестали бояться, вот и пошло все наперекосяк. Большаки отменили Бога – отныне все можно, все разрешено, вот и сдвинулась земная ось. Отсюда и кара – ураганы, наводнения, мор…

- Как у вас все легко и просто получается! – Они смотрели на меня с непонятным укором. – Как легко вы все объясняете, даже необъяснимое! Хорошо, я вам еще одну цитату приведу из Библии (БЫТИЕ 6, 4): «В то время были на земле исполины, особенно же с того времени, как сыны божии стали входить к дочерям человеческим, и они стали рожать им: это сильные, издревле славные  люди!»
- А вы что по этому поводу думаете, молодежь?
- Я так думаю – прилетели на нашу грешную землю из глубин космоса неведомые люди, встретили здесь людей первобытных, непорочных дев, и пошел отсюда род людской. Так что человек вовсе не от обезьяны произошел! А то ли заброшен сюда из глубин космоса, то ли произведен здесь благодаря вмешательству иных сынов…
- Знать, - отшельники вылупились на меня во все глаза, словно на диковинку, - ради постижения этой истины вы и прошли кольцо окаянных болот?!

- Да! – Коротко ответил я. – Захотелось поискать осколки того неведомого корабля, что из глубин вселенной прилетел к нам и разбился. Он всем простым людям более известен как Тунгусский метеорит…
- И нашли что-нибудь?
- Пока ничего! – Шальная мысль мелькнула у меня в голове! А что если? Да нет, вряд ли! Впрочем, отчего бы и не рискнуть?! – Пока ничего не нашли, святой отец!
- Я не святой!! – Тут же отрезал старший, а младший недовольно шевельнул своими сросшимися бровями.
- Был ты святым раньше, а теперь почему-то перестал, брат ты наш дорогой отрок Афанасий!

- Что ты сказал?! – Старец даже привстал из-за стола.
- Что слышал, брат Афанасий!
- Кто ты?! Откуда?!

- Оттуда! – Я кивнул в сторону. – А далече же ты спрятался, брат Афанасий! Валаамский монастырь, мне кажется, совсем в другой стороне…
- Изыди, сатана!! Свят, свят, свят!!!
- Да, ладно, брат! – Я встал из-за стола. – Не гневи понапрасну Бога! Здесь все свои. 
- Кто ты?! Откуда ты взялся?!
- Полковник Удальцов.
- Свят, свят, свят!!!

-  Я обещал Адмиралу Колчаку, а потом генералу Каппелю, что разыщу некоторые пропавшие обозы.
- Воды!! – Простонал старец. – Дайте мне святой воды! Я не верю тебе! Изыди, сатана! Сгинь! Свят! Свят! Свят!
- Да, брат Афанасий, тяжко жить на белом свете! Грехи наши тяжкие. И нет нам покоя…
- Я не верю тебе! Изыди, сатана!!

- А ты прав – как слово наше отзовется. Как аукнется – так и откликнется! Даже спустя восемьдесят лет.
- Спаси и помилуй меня, царица небесная!!
- Бог – не фраер! Он шельму метит!
- Я не верю тебе!! Этого не может быть!!!
- А ты говорил, что все в мире тленно. Как видишь, дорогой мой, не все! Долги наши тяжкие…
- Я не верю тебе! Люди столь долго не живут!
- Ну почему же, - я снова сел за стол, - вон старичок Долгушин жив-здоров и даже водку хлопает, как дай Бог каждому. А ведь у него грехов поболе твоих наберется!
- Говорили мне люди, но я не верил!!
- А зря, как видишь – людям верить надо!
- Столько лет прошло!
- И никто не забыт, и ничто не забыто!
- Все давно в земле сгнили, все прахом стало...

-  Как видишь, не все, - я тяжко вздохнул, - правда рано или поздно восторжествует. Так что здесь заветная книга права. Не врет, как видишь.
- Свят, свят, свят! Изыди, сатана! Не соблазняй!
- Ты не выполнил поручений нашего тайного братства, Афанасий! Ты не помог царю Николаю ни в Тобольске, ни в Екатеринбурге, ты растратил и бездарно пустил по ветру и ценности, и деньги, и веру гвардейских офицеров!!
- Изыди, нечестивый! Я не верю тебе!
Я вытащил бумаги бывшего гвардейского полковника Кобылинского, развернул их и подсунул ему так, чтобы виден был затейливый вензель «Николай» – лицо у брата Афанасия вытянулось! Он протянул руку – она дрожала.
- Где ты взял эти святые вещи?! – Дрожащим голосом прошептал он. – Кто ты? Откуда?!
- Я же сказал, что мы из контрразведки Адмирала! А вещи я взял в городе Екатеринбурге. В подвале дома Ипатьева, где в ночь на семнадцатое июля большевики расстреляли всю царскую фамилию! А ты и тебе подобные что-то не сильно напрягались, чтобы помешать этому! А ведь ОНИ вам верили. Верили, ждали, надеялись. Но напрасно! И теперь я верю, что Бог создал неправильного человека и несовершенный мир!!
- У нас тогда не получилось…

- Ну да! – Хмыкнул в ответ я. – Слаб человек. Слаб и грешен. И потому всегда найдет чем оправдаться. Савельев тебя тогда обманул, сволочь большевиками недорезанная, зять – негде взять – неподражаемый распутинский! Поручик Шереметевский просто струсил и спрятался в деревне Коптяки. Да и другие порядочные с виду господа что-то не сильно напрягались. А может это вполне закономерно?! Ведь предают свои!! Не чужие – исключительно свои! Слаб человек. Слаб и грешен! Вон и Христа предал любимый ученик! Кто бы мог такое себе представить?! Значит, Бог создал несовершенный мир? И потому его надо обновить?! Людей заменить?! Ты как на это богоугодное дело смотришь, святой старец?!
– Кто ты, скажи мне честно?!

- Ангел небесный! Я – твоя совесть! Твой судья, что пришел восемьдесят лет спустя, чтобы ты дал ответ за грехи свои тяжкие! Рано или поздно, а ведь приходится держать ответ за грехи свои тяжкие, за дела свои черные!! – Пошутил я, но лицо у бывшего иеромонаха побелело, он бухнулся на колени. Второй святой пал рядом с ним…
- Пойдем отсюда! – Кивнул я Виктору. – Здесь нам делать нечего! Хотел с умным человеком о жизни прошлой поговорить, а он, видишь, совсем рассудок потерял, а ведь какой человек был, какой человек ...

УРАЛЬСКИЙ ОМУТ. Часть вторая.
ПЕРСТЕНЬ ГРАФА КАЛИОСТРО.