Небо, любовь и она

Грустные дни и грустное сердце. Она шла по осеннему парку, зная, что всё, всё, всё как-то не так было. Как-то не так сложилось, не так получилось, потерялась любовь, потерялось счастье. И надо было покинуть мир, но не хотелось, не хотелось же. Она села на лавку и смотрела в небо, такое слепое, такое огромное, небо приглашало её к себе. Небо звало, небо обнимало. «Небо, почему так?» -- спрашивала она. «Почему же так? Или я хуже других? Почему у моих бывших подруг, всё как у людей, всё как надо, всё правильно, рождаются дети, работа, увлечения, мелкий водоворот событий, общение, а я погасла, так и не загоревшись?» Серые облака отражались в её зелёных глазах. Где-то в отдалении слышался тонкий стук поездов, в такт ему стучало сердце. Она встала со скамейки и вышла из парка, вливаясь в улочки знакомого города. Люди шли, они знали куда идут, они будто понимали, зачем и как. Подвыпивший мужичок задел её плечом и сказал улыбаясь: «Вы такая красивая. Вы должны быть счастливы.» Она растерянно посмотрела на него и слёзы выступили в уголках глаз. Она бродила по городу до мятых осенних сумерек.
Пришла в одинокую квартиру, где никогда не было следов мужского присутствия. В её жизни был только один мужчина, в шестнадцать лет, в первом отряде лагеря «Солнечный». Она села на кресло в коридоре и вспомнила: залитую солнцем поляну за территорией лагеря, спуск к реке и юное тело Валеры. И как он шептал «люблю», и как смешно выглядела поросль рыжеватых волос на его таком детском лице. Это было или не было. Ведь была же какая-то жизнь, порыв, стремление. В институте она весело проводила время с подругами, читала много книг, и ей казалось, придёт радостный миг и придёт прекрасный человек, с которым станет хорошо и спокойно. Но после третьего курса с ней что-то случилось. Лопнула струна внутри. Она оборвала контакты с подругами и почти не ходила на учёбу. Только смотрела из окна на небо, которое звало, звало, звало. Она жила одна в квартире, доставшейся ей от тётки, родители уныло спивались в северной деревушке. Однажды она сочинила песню «Небо, я и любовь». И исполнила её своим хриплым голосом на выпускном в институте. Подруги смотрели на неё удивлёнными, какими-то коровьими глазами. «Какие они глупые! – подумала она. – Ведь что может быть понятней: небо, я и любовь.»
Она сидела в кресле, а напротив зеркало отражало: зелёные глаза с невнятной тоской внутри, вьющиеся пепельные волосы и строгие губы.
Темнело на дворе. Приняв ванну, она легла в кровать и закурила с наслаждением крепкую папиросу «житан», которые ей присылала жалеющая Мари, бывшая сокурсница. Они не созванивались и не общались друг с другом, но папиросы шли справно. Она курила только в постели.
Докурив, раздетая, она взяла в углу гитару, и сев у окна спела про небо, любовь и себя. Легла. Вышла жёлтая круглая луна. Ночное небо обняло её и погрузило в сон. «Я не хочу умирать, не хочу» шептала она тихо, но стемневшее небо целовало, любило, терзало её, не слушая и не прощая.
После неё осталась только песня «Любовь, небо и я», незамысловатые, нервные аккорды которой записала тогда Мари и попросила в Париже исполнить её своего русского друга, певшего в ночных кафе песни на родном языке. И песня звучала в Париже, там, где ей не суждено было оказаться. И небо, парижское небо, внезапно заплакало ноябрьским дождём. Заплакало о ней.