Что личность человека? Лишь потенциал
В плену у предопределённости.
Он лишь вассал, покуда не восстал
И не раскрепостил свои возможности.
Владелец и режиссёр тель-авивского театра «Роза ветров» Катриэль Ханукович, видный тридцатитрёхлетний мужчина, вошёл в кафе. Оно располагалось по соседству с театром, и он любил посидеть здесь в свободный от репетиций вечер. Но сегодня его планам, похоже, не суждено было сбыться. Столики были заняты какой-то шумной группой иностранцев. Он уже решил уйти, как вдруг заметил человека лет тридцати, который указывал ему на незанятый стул за его столиком.
- Добрый вечер, - поздоровался режиссёр, занимая свободное место. – Здесь так многолюдно.
- Да, - откликнулся незнакомец. – Официант сказал, что это делегация крестьян из Прованса. Их интересует израильский опыт молочного животноводства.
- Странно, - удивился Катриэль, - мне казалось, это кафе для театралов. Вы, наверно, тоже из них?
- Я вполне определённо театрал, - улыбнулся собеседник, - Меня зовут Яаков Гинзбург.
- Очень приятно. Катриэль.
- Катриэль Ханукович, известный режиссёр, - уточнил Яаков не без пиетета. – Я посещаю все премьеры «Розы ветров».
- Спасибо. А ваша профессия с театром не связана?
- Как вам сказать? – уклонился от прямого ответа новый знакомый. – Я, в некотором роде, тоже режиссёр. Но мой театр очень своеобразный.
- М-да. Вы меня заинтриговали. Своеобразие – это же мечта каждого режиссёра.
- Извините, Катриэль, - смутился собеседник. - Боюсь, вы будете разочарованы. Я всего лишь главврач частной психиатрической клиники.
- Неужели! – оживился режиссёр. – У меня тоже диплом врача, и я интересовался психиатрией.
- А я с детства мечтал о театре, - признался главврач, - хотя, в
конце концов, стал психиатром.
- Наверно, в психиатрии и театральном искусстве имеется что-то общее?
- Очевидно, - лицо Яакова утратило вежливо-улыбчивое выражение и стало совершенно серьёзным, но продолжение его речи было прервано появлением официанта.
- Простите, что заставил вас ждать, - обратился он к режиссёру. – Сегодня такой наплыв иностранцев, мы просто сбились с ног.
- А какое вино они заказывали? – полюбопытствовал Катриэль.
- Пробовали несколько сортов израильского сухого, но остановились на «Баркане».
- Значит, нам триста грамм «Баркана», два кофе и четыре пирожка с творогом.
Официант быстро выполнил заказ, и режиссёр наполнил два бокала.
- Я надеюсь, Яаков, вы не откажетесь?
- Благодарю.
Они выпили. Режиссёр подвинул к соседу пирожки.
- Не хотите ли, Яаков, продолжить свою мысль о сходстве театра и психиатрии?
- Можно, хотя это банальные истины. Психиатр, как и режиссёр, анализирует человеческую психику, с той лишь разницей, что первый исследует пациента, а второй книжного героя.
- Разумеется, - согласился Катриэль. - Но не из-за этого же вы предпочли психиатрию театру?
- А я не предпочёл, - покачал головой психиатр. - Я их объединил.
- Что? – многоголосье провансальцев для режиссёра перестало существовать, - вы объединили психиатрию с театром?!
- Если хотите, да. После школы мне довелось окончить театральное училище. Но я любил читать медицинские книги своего отца, врача-психиатра. И у меня возникла любопытная мысль, что параноики, мнящие себя Шекспирами и Наполеонами, вживаются в свои роли так же, как и актёры по системе Станиславского. С той лишь разницей, что они потом не могут выйти из игры.
- Неплохая основа для актёрского остроумия, - усмехнулся режиссёр.
- В том-то и дело, что не только!
- Вы хотите сказать…
- Да,- прервал собеседника главврач. – Нам с отцом удалось провести небольшой эксперимент. Я нашел любительский театр и привёл туда якобы профессионального актера на роль Шекспира. В действительности, это был пациент моего отца, страдающий шекспироманией.
- И как он сыграл?
- Великолепно. Ему ведь не нужно было даже вживаться в роль. Но дело не в этом.
- А в чём? – режиссёр смотрел на собеседника с неподдельным интересом.
- Это была новая методика лечения. По окончании спектакля к больному подошёл мой отец и сказал: «Смотрите, Давид, спектакль окончился, король снова стал Зеевом, королева - Мирьям, а вы - Давидом. Люди признают вас Шекспиром только на театральной сцене, а вне её вы обычный человек».
- И он перестал мнить себя Шекспиром?!
- Да, но не сразу. Играть эту роль ему нравилось. На сцене все признавали его Шекспиром. Но каждый раз по окончании спектакля ему повторяли, что теперь он уже не Шекспир.
Наступила длительна пауза. Рассказ произвёл на режиссёра впечатление. Он смотрел на собеседника, что-то обдумывая.
- Может, вам ещё что-нибудь нужно? – раздался предупредительный голос официанта.
- Пожалуйста, - откликнулся Катриэль, - ещё двести грамм «Баркана» и пару сладких пирожков.
Они снова выпили.
- Интересная история, - отметил режиссёр, закусывая пирожком. - То есть, ваша театрально-психиатрическая гипотеза полностью подтвердилась?
- Абсолютно. И я, совсем ещё молодой человек, впал в эйфорию. Хотел сейчас же опубликовать результаты эксперимента. Но отец остановил меня.
- Почему?
- Он видел в новом методе лечения коммерческий потенциал. Убедил меня поступить в мединститут, но умер, когда я был лишь на третьем курсе. У мамы была мизерная зарплата, и мне пришлось нелегко. Зато теперь у меня частная психиатрическая клиника.
- Чёрт подери, Яаков, - режиссёр казался слегка захмелевшим, -
какие только штуки не проделывает с нами провидение! Я ведь, в сущности, прошёл такой же путь, но только наоборот.
- Как это понимать?!
- То есть, сначала я получил диплом врача, а потом уже учился в театральной школе-студии и, в конечном счёте, стал режиссёром, открыл свой театр.
Французы ушли, и кафе снова стало тихим и уютным.
- Может быть, я чего-то не понимаю, Яаков, - признался режиссёр после некоторой паузы. – Но вы не похожи на человека, который рассказывает свою биографию первому встречному.
- Да, - улыбнулся собеседник. – Но дело в том, что это я для вас первый встречный, а не вы для меня. Я давно знаю вас и мечтаю пообщаться. И вот сегодня моя мечта неожиданно сбылась.
- Странно, - насторожился режиссёр. – Я не гомосексуалист. Почему вы мечтали со мной пообщаться?
- Сейчас объясню. В своей клинике я использую эту методику. Принимаю на лечение безнадёжных параноиков и возвращаю их домой совершенно нормальными людьми.
- Ну и что?!
- Методика предусматривает участие пациентов в спектаклях, прямо в клинике.
- На здоровье, - режиссёр снял со спинки стула свою сумку.
- Катриэль, будьте добры, ещё пять минут. Я должен вам всё рассказать.
- Должны?! К сожалению, мне пора уходить.
- В последнее время я стал ставить те же спектакли, что и вы. Для сравнения.
- Для какого сравнения? – напрягся режиссёр.
- Катриэль, извините, я не могу отделаться от впечатления, что мои лечебные спектакли не уступают вашим. Более того, мои актёры играют лучше.
- Это только ваше личное, непрофессиональное мнение!
- Скорее всего, так и есть. Но почему бы вам не убедиться самому? Я уверен, вы не пожалеете.
Режиссёр, колебался, и Яаков этим воспользовался.
- Вот вам моя визитка. На обратной стороне расписание лечебных спектаклей в нашей клинике. Буду счастлив, если вы придёте.
- Я подумаю, - пообещал Катриэль. – Но, в любом случае, рад
был познакомиться.
Режиссёр позвонил Яакову на второй же день и договорился о визите. Клиника была расположена в южном пригороде Тель-Авива. У входа на ограждённую территорию Катриэля встретил вооружённый охранник. Такие парни в Израиле стояли практически у всех крупных учреждений и предприятий. Режиссёр терпеливо ждал, пока охранник проверял его документы, а затем и его самого на предмет наличия оружия.
- Вы к кому?
- К главврачу.
- Минуточку, - охранник позвонил по мобильнику. – Пожалуйста, подождите. Вас встретят.
Через минуту появился Яаков.
- Здравствуйте, Катриэль. Рад вас видеть. До спектакля минут сорок. Я покажу вам клинику.
Они вошли в здание и двинулись по ковровой дорожке длинного коридора. Одна его сторона была обращена окнами в сад, а на второй располагались двери больничных палат. Яаков предложил гостю осмотреть одну из них.
- Ваша клиника похожа на хорошую гостиницу, - заключил режиссёр.
- Обстановка, Катриэль, – это медицинское оборудование. И оно, увы, недешёвое.
- Вы хотите сказать, ваше лечение доступно не всем?
- Конечно, - подтвердил главврач. – Эта частная клиника не всем по карману. И мой метод лечения не универсален. Я принимаю только тех, кому могу гарантировать излечение.
Они двинулись дальше, и Катриэль обратил внимание, что за ними на небольшом расстоянии всё время следует какой-то высокий человек. Охранник, что ли. Яаков остановился у двери, возле которой стояла симпатичная девушка.
- Сейчас я покажу вам наш театр, - пообещал главврач и обратился к девушке: - Рахель, будьте добры, соберите за кулисами всех участников спектакля.
Она ушла, а Яаков распахнул перед гостем дверь.
- Вот наше основное медицинское оборудование.
Они стояли у входа в зрительный зал, примерно, на пятьдесят мест. Перед рядами кресел располагалась сцена с двойным механизированным занавесом, усилителями звука и боковыми балконами для осветительной аппаратуры.
- Замечательно, - восхитился режиссёр. – Настоящий театр. Но… кто ваши зрители?
- Ох, Катриэль, это непростой вопрос. На три передних ряда у нас хватает пациентов и медработников. А на остальных рядах пластиковые муляжи. При определённом затемнении они производят эффект заполненного зала. Но пойдёмте за кулисы. Я познакомлю вас с актёрами.
- С какими актёрами? С параноиками? Я же не знаю, как с ними разговаривать.
- Держитесь с ними серьёзно и просто, как с обычными людьми.
Они прошли через зрительный зал и сцену в небольшое помещение. Пациенты сидели на стульях у стены. Некоторые были в театральных костюмах. При появлении главврача они встали.
- Садитесь, господа, - обратился к ним Яаков. – Сегодня у нас в гостях главный режиссёр театра «Роза Ветров» господин Катриэль Ханукович. Он хотел бы с вами познакомиться.
Катриэль подошёл к ближайшему пациенту. Это был парень лет двадцати восьми, со спокойным выражением лица, одетый в свободную рубашку навыпуск и джинсы. Он встал.
- Ишай Аренс, - представил его главврач, - наш театральный художник.
- Ван Гог, - назвал своё имя пациент, пожимая руку гостя. – Я надеюсь, вы увидите мои декорации сегодня на спектакле и убедитесь, что они сделаны рукой мастера.
- Какие декорации?
- Они создают фон театрального действия. Дождливое марево серых зданий у набережной Темзы. Колеблющийся ван-гоговский мазок невозможно не узнать.
- Вы знаете Лондон?
- Я учился там живописи.
- С вашего разрешения, - отважился режиссёр, - как вы попали в клинику?
- У меня была амнезия после автокатастрофы. Потом память стала возвращаться, но родители уверяют, что это не та память, что якобы я вовсе не Ван Гог, а Ишай Аренс. И меня поместили сюда. Говорят, раньше в монастыре «Вифлеемских сестёр» я расписывал монастырскую керамику.
- Вам здесь нравится? – режиссёр попытался изменить тему разговора.
- Очень! Яаков даёт мне возможность раскрыть свой потенциал великого художника. Но я не понимаю, зачем он пытается возвратить меня в монастырскую мастерскую? Поговорите с ним, пожалуйста. Кто же будет писать ему театральные декорации, если я стану Ишаем Аренсом?
Режиссёр взглянул на Яакова, но тот оставался невозмутимым.
Следующего пациента главврач назвал Йосефом Арадом, но тот представился Бернардом Шоу. Перед режиссёром стоял приземистый тридцатилетний толстяк в очках.
- Чем вы тут занимаетесь? – полюбопытствовал Катриэль.
- Обеспечиваю наш театр пьесами, - добродушно улыбнулся пациент. – Иногда приходится писать новую пьесу, но чаще я выбираю и дорабатываю готовую.
- И давно вы занимаетесь драматургией?
- Как будто всю жизнь, - пациент отвёл глаза. – Когда ушла жена, я попытался покончить с собой. Меня вынули из петли. И тут всё прояснилось – я, оказывается, Бернард Шоу. Моя главная задача – реализовать своё дарование. А женщины как-нибудь приложатся.
- Вы сказали, что дорабатываете готовые пьесы. Что это значит?
- Вот сегодня мы ставим «Пигмалион». Но среди моих коллег нет Элизы Дулитл. И тогда вместо неё я ввожу в пьесу Мерилин Монро, которая у нас есть. Моя Мерилин тоже продаёт цветы на улице Лондона, как и Элиза, а уже потом эмигрирует в Штаты и становится всемирно известной киноактрисой. Так из неподходящей пьесы я делаю подходящую.
- А какие ещё роли вы изменяете?
- Роль профессора Хиггинса тоже приходится корректировать, несмотря на то, что Хиггинс у нас есть. Но наш по гороскопу скорпион, а в исходном варианте пьесы эта роль написана для льва. Подобное несоответствие ограничивает возможности актёра.
- Какой оригинальный подход! - заинтересовался Катриэль. – Вы сами его придумали?
- Нет. Это идея Яакова. Он считает, что у актёра и его драматургического героя должно быть идентичное подсознание. Но это ещё не всё. По просьбе главврача, я ввожу в пьесу Ван Гога и даже самого Бернарда Шоу, чтобы в спектакле участвовало побольше пациентов. Так хочет Яаков.
- А как вы себя здесь чувствуете?
- Прекрасно! Я занимаюсь любимой работой. Посмотрите наши спектакли, и вы оцените мой талант. Йосеф Арад, жалкий репортёр жёлтой газетёнки, на такое не был способен.
Третьим был высокий, тридцатипятилетний пациент с каким-то растерянным выражением лица. Яаков представил его, как Хаима Гольдмана. Но он считал себя профессором Хиггинсом.
- Я лингвист, - объяснил он режиссёру, – но необычный.
- Что это значит?
- Я могу рассказать вашу биографию, исходя только из вашего произношения и лексики.
- Неужели?! – усомнился Катриэль. – А продемонстрировать свой дар на мне вы можете?
- Давайте попробуем. Ваша семья репатриировалась в Израиль, когда вам было лет двенадцать. У вас сохранился едва заметный славянский акцент.
- Допустим, - согласился Катриэль, - а из какой страны?
- Скорее всего… - пациент помедлил, - из Белоруссии.
- Вы способны так точно угадывать?! – изумился режиссёр. – А что дальше?
- Вы окончили среднюю школу в южном Тель-Авиве, служили в армии у границы с Ливаном, учились медицине в Иерусалиме, а затем работали в тель-авивском театре «Габима».
- Замечательно! – восхитился Катриэль. – Но как, например, вы определили, что я окончил школу в южном Тель-Авиве?
- В вашем выговоре, да и в лексике, есть элементы, характерные для выходцев из Марокко и Йемена. Очевидно, они были вашими одноклассниками. Они, конечно, живут и в других регионах страны, но только в южном Тель-Авиве так тесно соседствуют, что ходят в общую школу.
- А что особенного в иерусалимском говоре? – продолжал любопытствовать режиссёр.
- Нигде в Израиле больше нет такого обилия древнееврейских интонаций. Кое-что из этого багажа досталось и вам.
- А Габима?
- Язык театральной субкультуры вообще имеет свою специфику. А для Габимы, старейшего израильского театра, основанного выходцами из России, характерны особые речевые оттенки.
- Но неужели всю эту информацию вы почерпнули из моей речи?! Я же в разговоре с вами произнёс не более двадцати слов!
- А я слушал вас с самого начала вашего появления здесь, - спокойно объяснил пациент. – Это я, с разрешения Яакова, следовал за вами во время экскурсии по нашей клинике.
- У вас уникальные способности! - признал Катриэль.
- Весьма признателен! Вы сразу меня поняли. А ведь я сознаю, что добиться признания мне почти невозможно.
- Как вы сюда попали?
Пациент помрачнел. Очевидно, это была для него болезненная тема.
- Я работал учителем в тихоне (средняя школа; А. Б.), - начал он. – Но у меня не сложились отношения с детьми, они смеялись надо мной. И однажды я сорвался и дал затрещину обнаглевшему сорванцу. Что тут началось! Меня отстранили от работы, отдали под суд. С нервным срывом я попал в больницу. А там, во сне, увидел себя Хиггинсом – гениальным профессором фонетики из пьесы Бернарда Шоу. И всё сразу встало на своё место.
- А как относится к вашему таланту главврач? – история этого человека взволновала режиссёра.
- Яаков, единственный, кто даёт мне возможность проявить свой талант. Он приглашает меня на беседы с пациентами. И я потом рассказываю ему их настоящую биографию. Среди них ведь немало людей, которые почему-то скрывают своё прошлое.
- Значит, пребывание здесь не угнетает вас?
- Напротив. Для меня это луч надежды, - улыбнулся пациент.
- А чем бы вы хотели заниматься?
Профессор Хиггинс помедлил.
- Мои способности могут пригодиться в службе внешней разведки, - предположил он, - или в криминальной полиции.
- Спасибо, профессор, - поблагодарил режиссёр. – Рад был познакомиться.
Затем хозяин и гость подошли к девушке. Перед ними стояла прекрасно сложенная блондинка лет двадцати трёх. Главврач представил её, как Ривку Островскую.
- Очень приятно, - режиссёр поцеловал ей руку. – Кого вы играете в предстоящем спектакле?
- Я Мерилин Монро, - она бросила на главврача неуверенный взгляд.
- Это ваша роль, или ваше имя?
- И то, и другое. Правда, Яаков с этим не согласен.
- Вы любите театр?
- Я с детства мечтала о нём. Но после армии наш киббуц направил меня в агрономический колледж. Потом родители нашли мне жениха. И тут я взбунтовалась. Уехала в Тель-Авив, устроилась официанткой в кафе и поступила в театральную студию.
- Неплохое начало, - одобрил её Катриэль.
- В нашем кафе собиралась театральная богема, - продолжила девушка. - Среди них был Реувен. Он называл меня Мерилин Монро, приглашал выпивать вместе с ними, и я соглашалась. За это хозяин сделал мне выговор в грубой форме. А Реувен сказал, что такое обращение терпеть нельзя. И я ушла из кафе. Но платить за жильё уже было нечем, и мне пришлось перебраться к Реувену.
- Может быть, ваш Бернард Шоу по материалам вашей биографии напишет комедию, - пошутил режиссёр.
- Скорее, драму, - грустно улыбнулась девушка. - Реувен потерял работу. А на ежедневное застолье пособия по безработице не хватало. И однажды он привёл в дом гостя. Мы вместе выпивали, потом Реувен ушёл, а гость меня изнасиловал. Вскоре Реувен вернулся, застал меня в слезах и сказал: «Не плачь, дура! Зато теперь у нас есть немного денег». Когда до меня дошёл смысл его слов, я бросилась бежать и трое суток где-то бродила по городу, вплоть до голодного обморока. Очнулась я на больничной койке и помнила только, что меня зовут Мерилин Монро.
- Так вы оказались здесь?
- Не сразу. Родители нашли эту клинику, и киббуц согласился оплатить лечение. А Яаков, узнав, что я Мерилин Монро, пообещал мне роль в своём театре.
- Вам это понравилось?
- Ещё бы. Но он хочет доказать, что я Ривка Островская? Вот вы, режиссёр, посмотрите наш спектакль и сами увидите, кто я. И тогда, прошу вас, объясните это Яакову.
- Извините, господа, - прервал их главврач, - мы не можем больше откладывать представление. Не огорчайтесь, Катриэль. С главными участниками спектакля вы познакомились. Пойдёмте в зрительный зал. Йосеф, начинайте, - последние слова были обращены к мнимому Бернарду Шоу, который в театральном коллективе, очевидно, выполнял функции распорядителя.
Главврач с гостем расположились на правом краю второго ряда кресел, и спектакль начался. Сначала звучал фрагмент из Весенней сонаты Бетховена. Потом открылся занавес. Катриэль сосредоточился на декорациях. В этот момент подошла Рахель и стала что-то тихо говорить Яакову.
- Извините, Катриэль, - главврач встал, - мне придётся срочно уйти. Но с вами останется Рахель. Если сегодня мы не увидимся, встретимся в кафе у вашего театра. Позвоните мне.
Катриэль с увлечением смотрел спектакль. Потом аплодировал и кричал «Браво!».
- А почему Яаков ушёл? – спросил он у Рахели, когда зрители стали расходиться.
- Его срочно вызвали к пациенту с манией Пикассо. Ему вдруг стало плохо. Этот пациент поступил к нам позавчера. Алкоголик с больным сердцем. Но Яаков просил меня опекать вас.
- Спасибо, Рахель. А, может быть, главврач уже освободился?
- Нет. Сейчас у него самое загруженное время. Сразу после спектакля он объясняет актёрам, что их мания была всего лишь театральной ролью. Это и есть основная лечебная процедура.
- Значит, и с актёрами поговорить не удастся, - вздохнул режиссёр. - Но вы проводите меня?
- Обязательно, - заверила Рахель, - провожу и отвечу на все ваши вопросы. Я не могу подвести Яакова. Он очень дорожит знакомством с вами.
- Почему дорожит?
- Он очень любит театр, а вы – театральный режиссёр.
- Рахель, ваш спектакль мне очень понравился. Но кто его поставил? Может быть, в клинике есть пациент с манией Станиславского?
- Есть у нас Станиславский, - засмеялась Рахель, - и вы с ним хорошо знакомы.
- Кто же это?
- Все наши спектакли ставит главврач. Между собой мы его называем Станиславским. Получается, что у него, как и у всех нас, два имени: формальное – Яаков, и мнимое – Станиславский.
- Это очень интересно, Рахель. Но вы сказали «как и у всех нас»? И у вас тоже?
- Я, как и все, Соня – по теудат зеуту (удостоверение личности; А. Б.) и Рахель - по мании. Вы знаете, что такое мания? Это песня души, которая сильнее окружающей реальности.
- Песня души? Рахель, откуда у вас такой язык?!
- О, Катриэль, профессор Хиггинс сразу определил, что я филолог с дипломом Хайфского университета и медсестра, окончившая коледж при Тель-Ха-Шомер (название госпиталя; А. Б.).
- Но в чём сущность вашей мании?!
- Рахель – вторая жена Яакова. Согласно Торе, она семь лет ждала своего суженного, а я лишь второй год. Яаков вовремя понял, что отказаться от такой пациентки – значит убить её.
- То есть, он женат, а вы… Я думал, вы его секретарша.
- Так и есть, секретарша. Для меня нет работы приятнее, чем помогать Яакову. Перед тем, как обратиться в его клинику, я и на медсестру выучилась. Но вы не подумайте чего. Он до меня даже не дотронулся. А жена от него ушла. Она была недовольна тем, что Яаков основную часть доходов тратит на свой театр.
Поражённый Катриэль молчал. Они подошли к выходу за ограждённую территорию клиники и остановились. Нужно было прощаться.
- Рахель, с вашего разрешения, последний вопрос. Почему вы столь откровенно рассказывали о себе? Мне казалось, люди, страдающие манией, так себя не ведут. Я не прав?
- Вы правы. А почему рассказывала, не знаю. Но я же не исключение. Ван Гог, Бернард Шоу, Хиггинс и Мерилин Монро тоже откровенничали перед вами. И я заметила, Яаков немало удивлялся этому. С ним они так не разговаривают.
- М-да, - смутился режиссёр. - Но есть же какое-то объяснение?
- Возможно, у вас какой-то особый дар психиатра, – предположила она.
Особый дар психиатра? Эти слова не выходили у Катриэля из головы, когда он возвращался домой. Он окончил медицинский факультет Еврейского университета, увлекался психиатрией. Почему же он не стал психиатром? Потому, что с детства жил в театральной атмосфере. В Советском Союзе, откуда репатриировались родители, его мать была актрисой. Отец погиб в первой Ливанской войне в 1982 году, и влияние матери стало превалирующим. А мать свою Катриэль боготворил. Да и его лучшие друзья связали свою жизнь со сценой. В конце концов, он выбрал театр. И преуспел. Но почему замечание Рахели столь чувствительно затронуло самые глубинные струны его души? Впрочем, впечатлений было достаточно и без этого. Какой у них потрясающий театр! Какие методы лечения! Об этом можно рассуждать бесконечно. А что за пациенты! Одна Мерилин Монро чего стоит. Фантастическое очарование.
И всё-таки, линия личной судьбы снова властно вторгалась в возбуждённое сознание Катриэля. Исследование человеческой психики – вот что его всегда влекло. Театр как раз этим и занимался. Правда, он высвечивал лишь те её стороны, которые интересовали зрителя. Психиатрия намного глубже. Чтобы поставить правильный диагноз, психиатру нужна полная картина человеческой души, не искажённая чьими-либо интересами.
Через день, когда Катриэль заглянул в кафе, главврач уже сидел за столиком.
- Добрый вечер, Яаков.
- Привет. Присаживайтесь. Можем выпить. Это «Баркан», - главврач наполнил два бокала.
- Хорошее вино! – заметил режиссёр.
Вскоре подошёл официант, и Катриэль сделал заказ.
- Как поживает пациент Пикассо? – поинтересовался он.
- Разве вы о нём знаете? – удивился Яаков. – Ему лучше, но аритмия сердца, организм истощён алкоголем. Прежде, чем заниматься психиатрией, придётся его серьёзно лечить.
- А потом будете избавлять его от мании по своей методике?
- Конечно. Наш Бернард Шоу уже пишет под него новую пьесу «Великий художник». В послевоенном Париже Пикассо собирается в Лондон, и профессор Хиггинс помогает ему овладеть английским произношением. В этой поездке художника сопровождает влюблённая в него еврейская девушка Рахель. В Лондоне Пикассо посещает престарелого Бернарда Шоу и знакомится с молодой Мерилин Монро. Оба они, художник и драматург, влюбляются в неё.
- А какова история пациента с манией Пикассо? – полюбопытствовал Катриэль.
- Его зовут Габи Мучник. Он в небольшой фирме расписывал гардины в стиле «батик» по частным заказам. А после работы писал портреты, продавал их за гроши и спивался.
- Яаков, вы знакомы с его работами?
- Да. Он талантлив и совсем не подражает Пикассо.
- Но то же самое я видел в вашем спектакле «Пигмалион», - оживился режиссёр. - Декорации Ишая Аренса совсем не ван-гоговские. И Йосеф Арад не плагиатор Бернарда Шоу. В его интерпретации герои «Пигмалиона» вышли из исходных драматургических рамок, стали значительными творческими личностями. А у Ривки Островской собственный актёрский почерк, непохожий на Мерилин Монро.
- Мне, Катриэль, этот феномен известен. Параноики, мнящие себя какими-то знаменитостями, сохраняют черты своей собственной личности.
Официант принёс вино и бурекасы (выпечка, близкая к пирожкам; А. Б.).
- Теперь моя очередь угощать вас, - заявил режиссёр, наполняя бокалы. – «Баркан» – хорошее вино, но я специально заказал «Ярден». Должны же мы разбираться в отечественных винах. Так вот, прежде всего, нужно понять, что собой представляет мания.
- Имеются классические медицинские определения, - напомнил главврач.
- А если я с ними не согласен?! – бросил вызов Катриэль. – Мне кажется, мания – это подсознательная форма протеста личности против несправедливой судьбы. А знаменитость, Шекспир, или Наполеон, лишь знамя этого протеста. Знамя, а не объект для подражания.
- Забавная концепция, - снисходительно усмехнулся Яаков.
- Ваш Ишай Аренс, - продолжал режиссёр, воодушевляясь, - своей манией протестует против участи ремесленника, расписывающего керамику. Он претендует не на художественную индивидуальность Ван Гога, а на его статус творческой личности. В его декорациях к спектаклю лондонский пейзаж подёрнут дымкой поэтической непредсказуемости. Такой Ван Гог немыслим. Ишай Аренс – гений одухотворённого пейзажа. Городского пейзажа, в отличие от Камиля Коро и Исаака Левитана.
- Но, тем не менее, это патология, - вежливо констатировал главврач.
- А как вы назовёте увлечение человека, который с детства бредит какой-то знаменитостью? – отреагировал Катриэль с полемическим задором. - И в результате, сам становится выдающимся полководцем, реформатором или писателем, как и его кумир. Неужели это патология?
- А вы, Катриэль, мните себя Фрейдом, но только скрываете? – засмеялся Яаков. – Для такого подозрения есть немало оснований. Вы выдвигаете оригинальные психиатрические концепции и беседуете с моими пациентами, как профессиональный психиатр.
- Наверно, это вы мните себя Станиславским, но скрываете, – не остался в долгу режиссёр. – Впрочем, в этом даже нет сомнений. Вы, в своей клинике, ставите гениальные спектакли. А ваши больные между собой прямо называют вас Станиславским.
- Что вы такое говорите? – изменился в лице Яаков. – Я - Станиславский?!
- Пожалуйста, не обижайтесь, - спохватился режиссёр, - я же пошутил. Вы такой же Станиславский, как я Фрейд.
- Я ставлю гениальные спектакли? – не успокаивался главврач. – Даже если это шутка…
- А вот это уже не шутка. В игре ваших пациентов есть что-то потрясающее. Мне очень хотелось бы посмотреть, какой чёрной магией вы добиваетесь таких результатов.
- Ох, Катриэль, - обрадовался главврач. – Через две недели мы начнём репетиции «Великого художника». Приезжайте посмотреть, милости просим.
Через две недели, в четыре часа дня, Катриэль подъехал к проходной психиатрической клиники. Знакомый охранник не стал даже проверять у него документы.
- Главврач ждёт вас. Проезжайте прямо на территорию, - он открыл ворота.
Катриэль въехал на размеченную внутреннюю стоянку, вышел из машины и некоторое время стоял возле неё в раздумье. Потом повесил на плечо свою сумку, достал из машины объёмистый пластиковый пакет и зашагал к клинике.
В приёмной главврача его приветливо встретила Рахель.
- Репетиция вот-вот начнётся, - сообщила она. - Яаков уже там. Пойдёмте.
Они вышли в коридор и двинулись к зрительному залу.
- Рахель, - режиссёр остановился, - прошлый раз ваш театр произвёл на меня впечатление.
- Вы уже говорили мне об этом сразу после спектакля, - напомнила Рахель.
- К сожалению, - смутился Катриэль, – у меня тогда не было цветов, чтобы подарить их некоторым вашим актёрам за хорошую игру. И я решил сделать это сейчас.
- Цветы для Мерилин Монро? – догадалась Рахель.
- Но откуда вы знаете?
- Так делали все, кто побывал на наших спектаклях – представитель минздрава, налоговый инспектор и даже контролёр пожарной безопасности. Но сейчас она на репетиции.
- Там дарить неудобно, - заколебался режиссёр. – Другие актёры сочтут себя обделёнными.
- Давайте занесём цветы к ней в палату, - предложила Рахель. - А вы потом скажете ей.
Они так и сделали. Катриэль вынул из пакета букет светлых роз
и положил на тумбочку Мэрилин. Затем они отправились в репетиционную комнату.
- Привет, Катриэль, - обрадовался главврач. – Присаживайтесь. Теперь мы можем начать.
- Добрый день! - режиссёр повернулся к пациентам и увидел улыбающиеся лица своих знакомых по прошлому визиту. Он присел позади них, подвинув стул поближе к Мерилин.
- Сегодня мы начинаем работу над новой пьесой «Великий художник», - сообщил главврач, - о гениальном французском живописце Пикассо. Герои пьесы носят ваши имена. И, играя их, вы будете жить жизнью, понятной и свойственной вам.
Яаков сделал паузу, и ею воспользовался один из пациентов.
- Кому же это известно, какая жизнь нам свойственна? – удивился он.
- Кто это? – прошептал Катриэль, наклоняясь к уху Мерилин.
- Габи Мучник, – объяснила она шёпотом, – возомнил себя Пикассо, алкоголик, развязный, но очень умный.
- Может быть, вам ответит автор пьесы? – предложил Яаков.
- Я попытаюсь, - согласился мнимый Бернард Шоу, вставая. – Вот вы, Габи, по гороскопу Близнец, а Пикассо, которого вы играете, в моей пьесе тоже Близнец. И по темпераменту он, как и вы, холерик. У вас одинаковые сны, ассоциации и, в общем, душа.
- Но это же не по Станиславскому! – возразил пациент. – При чём тут театр?
Драматург беспомощно оглянулся на Яакова. Тот встал.
- Я хотел бы ещё раз объяснить принципы нашего театра, -
начал главврач. – Станиславский предлагает актёру сочинить себе биографию и исполнять роль, исходя из этого мнимого жизненного опыта. Но поведение реального человека обусловлено не только его жизненным опытом.
- А чем же ещё? – возмутился мнимый Пикассо.
- Ещё целым комплексом врождённых данных. Я объединяю их общим термином «подсознание». Оно включает гороскоп, темперамент, природные дарования, наследственность. Подсознание иногда решающим образом влияет на поведение человека.
Катриэль слушал, забыв обо всём. К нему повернулась Мерилин, чтобы что-то сказать, но, увидев его сосредоточенное лицо, промолчала.
- Мы не отказываемся от Станиславского, - продолжал Яаков, - а лишь пытаемся его дополнить. Если поведение персонажа пьесы обосновывать не только его жизненным опытом, но и его подсознанием, игра актёра станет намного убедительнее.
- Понимаю, - смягчился Пикассо. – Но со Станиславским всё ясно. Я могу придумать себе любую биографию и вжиться в неё. А что делать с подсознанием?
- Конечно, - согласился Яаков, - это более сложный театр. Он предполагает использование значительно большего объёма знаний о человеке. Но, я надеюсь, и потенциал у такого театра выше. В нашей пьесе каждый персонаж создан индивидуально под конкретного актёра-исполнителя. У них одинаковое подсознание. Актёру остаётся просто играть самого себя.
- И по сравнению с методом Станиславского это даёт какой-то эффект? – усомнился Пикассо.
- Огромный эффект! – неожиданно раздался голос Катриэля.
Все обернулись к нему.
- Вы знаете, кто ответил на ваш вопрос? – спросил Яаков у недоумевающего пациента, пытаясь сдержать радостную улыбку. – Это главный режиссёр тель-авивского театра «Роза ветров».
Наступила многозначительная пауза. Возглас Катриэля произвёл впечатление. Рахель не сводила глаз с Яакова. Впервые театральные идеи её кумира получили столь авторитетное признание.
- Но ваш театр пригоден только для психиатрической клиники! – не унимался Пикассо.
- Почему?
- Потому что драматургическая классика не пишется под конкретных актёров.
- Под них классику всегда можно слегка подкорректировать, - торопливо объяснил Бернард Шоу.
- Подкорректировать классику! - засмеялся пациент. - Это, мягко выражаясь, чересчур смело.
Яаков озабоченно взглянул на часы. Он был обременён обязанностями, далеко выходящими за рамки функций рядового участника дискуссии.
- Господа, - обратился он к присутствующим, - я предлагаю десятиминутный перерыв, после чего Йосеф Арад будет читать пьесу, и вы познакомитесь со своими ролями. Он, при необходимости, разъяснит психологические особенности каждого персонажа.
Зашумели сдвигаемые стулья. Пациенты начали расходиться. Катриэль, воспользовавшись моментом, наклонился к своей очаровательной соседке.
- Мерилин, на тумбочке у вашей кровати я оставил розы.
- Мне?! – обрадовалась она. - Зачем?
- Вы прекрасно играли роль во время моего прошлого визита.
- Вам действительно понравилось?
- Разумеется. Вы талантливая актриса, Мерилин.
- А сегодня вы останетесь у нас до вечера?
- К сожалению, нет. У меня в театре спектакль.
- Я тронута! – она положила свою ладонь на его руку. – Побегу посмотреть на розы.
Она умела так заразительно радоваться. Конечно, это талант. Подобная искренняя, юная женственность не одну безвестную актрису вывела на тропу всемирной славы. Он понимал это, как профессионал. А помимо профессии? Было же у него какое-то волнующее ощущение, когда он покупал ей цветы? А когда она только что коснулась своей ладонью его руки…
- Катриэль, пойдёмте в мой кабинет, - голос Яакова прервал его романтические размышления. – Рахель принесёт нам туда кофе.
Они уже вошли в кабинет, когда Катриэль спохватился.
- Я оставил в репетиционной комнате свою сумку!
- Не волнуйтесь, - успокоил его Яаков, - её никто не тронет.
Они расположились за столом, и Рахель принесла поднос. На нём стояли чашки кофе, печенье, два бокала и бутылка «Баркана».
- Как это понимать? – нахмурился главврач. – Я же просил принести только кофе.
Рахель смущённо опустила глаза.
- Нет, Яаков, - поспешил уточнить режиссёр, - я лично слышал, вы просили принести кофе и вино. Я даже догадался, по какому поводу.
- Очевидно, я просто забыл, - Яаков сдержал улыбку, а Рахель засмеялась. – Да, Рахель, наш гость забыл свою сумку в репетиционной комнате. Будьте добры, принесите.
Она ушла, и Яаков наполнил вином бокалы.
- Так по какому поводу вино? – поинтересовался он.
- Мы должны выпить за вашу потрясающую идею. Актёр должен вживаться не только в биографию своего персонажа, но и в его подсознание. Настоящее театральное открытие!
- Катриэль, неужели вы не шутите?!
- Никаких шуток. Давайте выпьем.
Они выпили. Режиссёр придвинул к себе кофе, а Яаков снова наполнил бокалы.
- Я только не понял, - заметил он, - как об этом поводе для выпивки догадалась Рахель.
- Она имела в виду другой повод. Знаете, какой?
- Нет, - признался главврач.
- Когда во время дискуссии я выразил свой восторг, она не сводила с вас глаз. Она решила, что это первое публичное признание ваших идей, и что за это стоит выпить.
- Вы фантазируете, Катриэль.
- Спорим! Давайте спросим Рахель. Она вот-вот подойдёт.
Рахель принесла сумку Катриэля минут через пятнадцать.
- На месте вашей сумки не оказалось, - объяснила она свою задержку, - и мне сказали, что Мерилин понесла её вам. Так что мне пришлось сначала разыскивать Мерилин.
- За сумку, Рахель, вам спасибо, - поблагодарил главврач. – Но, всё же, по какому поводу вы подали вино?
Она смотрела на двух улыбающихся мужчин, на бутылку, уже наполовину опустевшую, и её настороженное лицо постепенно смягчилось.
- Сегодня, Яаков, вы впервые услышали из уст профессионала одобрение ваших театральных замыслов. Разве это не повод?
- Великолепно, Рахель. Извините, что задержал. Вы должны присутствовать на чтении пьесы.
Она ушла, и режиссёр торжествующе посмотрел на главврача.
- Ну как, Яаков, я не ошибся?
- Конечно. Вы в очередной раз поразили меня своими способностями психолога и психиатра.
- В очередной раз? – заулыбался режиссёр. – Вы имеете в виду диагноз, который я поставил вам на последней встрече в кафе? О том, что у вас мания Станиславского, но вы её скрываете?
- Вы, Катриэль, считаете меня параноиком?
- Даже если так. Вы помните моё определение: мания – это форма протеста против несправедливой судьбы. Она помогает человеку сосредоточиться и достичь духовных вершин. Без неё вы не сделали бы своего театрального открытия.
- Как же, по-вашему, нужно лечить подобных больных?
- Мне кажется, - Катриэль уже не улыбался, – нужно пойти навстречу их мании.
- Не понял. Например, как лечить моего профессора Хиггинса?
- Нужно устроить его на работу в полицейское управление, или в службу внешней разведки.
- А меня, раз уж я в ваших глазах тоже маньяк?
- Я сделал бы вас режиссёром профессионального театра.
- А как при таком подходе лечить вас? – усмехнулся главврач.
- Меня?! Яаков, вы обиделись на мои шуточные фантазии? Простите, пожалуйста. Может быть, я действительно зашёл слишком далеко? Иногда увлекаюсь.
- Нет, Катриэль, это не фантазии. Вы говорили серьёзно и вдохновенно. Вы предложили неординарный метод лечения. Я почти убеждён, что вы страдаете манией Фрейда, но скрываете её.
- Боже мой, Яаков…
- Не надо, - прервал его главврач. – У меня чисто профессиональный вопрос. Как вас лечить?
- М-да. Наверно… вы должны сделать меня главврачом своей клиники, - неуверенно произнёс режиссёр. – Ещё раз, простите, Яаков. В моём театре сегодня спектакль. Мне пора ехать.
- Благодарю за визит, - главврач дружелюбно протянул руку. – Приглашаю вас на премьеру «Великого художника».
Режиссёр вышел из здания клиники и сел в свою машину. Он был человеком впечатлительным. Разговор в кабинете главврача давал обильную пищу для размышлений. Но Катриэль усилием воли заставил себя думать о предстоящем спектакле. У него в театре были проблемы. «Пигмалион» Бернарда Шоу, уже второй месяц не сходящий со сцены, не собирал и половины зала. Ходатайство о финансовой поддержке театра, направленное в министерство культуры, пока оставалось без ответа. Нужно было что-то делать. Вот если бы его актёры играли так, как в психиатрической клинике…
Катриэль остановился у своего театра и хотел выйти из машины, как вдруг услышал сильный стук и выкрики, доносящиеся из задней части автомобиля. Он метнулся к багажнику, открыл его и замер, потрясённый. Там, скорчившись и виновато улыбаясь, лежала Мерилин.
- Боже мой, - бормотал он, помогая девушке выбраться из багажника, - как вы сюда попали?
- А вы на меня не сердитесь? – смущённо улыбнулась виновница происшествия.
- О чем вы говорите, Мерилин? Вы могли задохнуться. Как вы себя чувствуете?
- Я вам всё расскажу, - пообещала она, отряхивая одежду.
- М-да. Странно, - Катриэль понемногу приходил в себя. - Здесь рядом кафе. Пойдёмте.
Они вошли в кафе и, пока Катриэль занимал столик и делал заказ, она в туалетной комнате умылась и поправила причёску.
- Мерилин, садитесь. Я заказал кофе. Так что произошло?
- В перерыве я ходила посмотреть ваши цветы. Потом вернулась, но вас уже не было, а ваша сумка лежала на стуле. И тут меня осенило: вот он, спасительный случай.
- Какой случай, Мерилин? Я ничего не понимаю!
- Но вам же известно, какую участь мне готовит Яаков?
- Какую участь?! Вы говорили, вам у него нравится. Вы играете роли в спектаклях.
- Играю, но рано или поздно он превратит меня в Ривку Островскую. Он всегда добивается своего. И я решила бежать. Вы сказали, что я талантливая актриса. Возьмите меня в свой театр!
- Но как вы оказались в багажнике?
- Я достала из вашей сумки ключи от машины, пошла на стоянку возле клиники и нажала кнопку сигнализации на брелоке ключей. Ваша машина замигала. Тогда я отперла багажник, оставила его слегка приоткрытым, возвратилась в клинику и отдала вашу сумку Рахели. А потом вернулась к машине, залезла в багажник и захлопнула его изнутри.
- Какая же вы отчаянная!
В это время официант принёс кофе и пирожные.
- Перекусите, Мерилин. Сегодня вы остались без ужина. А я пока подумаю, что нам делать.
Он смотрел, как она ела, иногда делал несколько глотков кофе. И вдруг его лицо оживилось.
- А что, если вы сегодня в моём театре сыграете Элизу Дулитл в «Пигмалионе» Бернарда Шоу?
- Как сегодня? – испугалась она.
- Спектакль начинается через два часа, но роль вам знакома. Вы исполняли её в клинике под именем Мерилин Монро. Есть несколько несовпадений в тексте, но вы ещё успеете их просмотреть, да и суфлёр поможет. Это ваш шанс.
Некоторое время она смотрела на режиссёра с недоумением и страхом.
- Я воспользуюсь любым шансом, - решилась она, наконец.
- Тогда пошли.
Они быстрым шагом добрались до театра. Катриэль только на минутку заглянул в свой кабинет, взял томик Бернарда Шоу, красный фломастер и передал их ей.
- Вот, Мерилин, просмотрите текст и подчеркните незнакомые вам строки из роли Элизы Дулитл. Мы попросим суфлёра подсказывать их вам погромче.
Они направились в костюмерную, и режиссёр попросил сотрудницу переодеть Мерилин в платье Элизы Дулитл. Потом он разыскал штатную исполнительницу этой роли и объяснил ей, что только на один вечер, в виде исключения, её заменит другая актриса.
Катриэль волновался, наверно, не меньше самой Мерилин. Убедившись, что все меры приняты, он спустился в зал и занял место во втором ряду. Ему хотелось видеть её глазами зрителя. Она вышла на сцену, бледная от волнения, и дрожащим голосом произнесла первые слова. Но уже через минуту на подмостках была неумытая, малограмотная девчонка из лондонского предместья, которая бойко торговала цветами и, ничего не подозревая, шла навстречу своей удивительной судьбе. Даже нетвёрдое знание актрисой текста воспринималось публикой, как простонародное косноязычие. Такой естественной Элизы Дулитл на его сцене никогда
не было.
Но вот спектакль закончился. Несколько секунд царила мёртвая тишина. Потом настоящий взрыв аплодисментов. Открылся занавес. К сцене шли зрители с цветами. Один, второй, третий, четвёртый.… И все к Мерилин. Катриэль поторопился за кулисы. В промежутках между открытиями занавеса она, увидев режиссёра, бросилась к нему и заплакала.
- Мерилин, вы станете великой актрисой! - он дотронулся до её волос. – Ваша мечта сбудется!
- А ваша мечта сбылась? - она смотрела на него, улыбаясь сквозь слёзы.
- Что? Какая мечта?
- У каждого человека в глубине души живёт мечта, - объяснила она. – Вы мечтали стать режиссёром и стали им?
- Наверно, - смутился он. – Но сейчас это неважно. Главное, что вы победили.
Когда всё кончилось, они вернулись к машине.
- Теперь вы возьмёте меня в свой театр? – спросила она, садясь в автомобиль.
- Разумеется, возьму, но до этого мы должны кое-что сделать.
- Кое-что?! – в её голосе звучала тревога.
- Скажите, Мерилин. Вы понимаете, в каком официальном статусе находитесь?
- Я сумасшедшая, сбежавшая из психиатрической лечебницы.
- Значит, понимаете. Теперь представьте меня, принимающего вас на работу. Это же уголовное преступление. Плюс неизбежные подозрения в сексуальных домогательствах.
- Я знаю, - печально согласилась Мерилин, – для меня в жизни нет другого выхода, кроме как в петлю. Я уже думала об этом, когда сбежала от Реувена и трое суток блуждала по Тель-Авиву.
- Неправда, Мерилин. Выход есть и, мне кажется, небезынтересный. Прежде, чем я приму вас в театр, нам предстоит сыграть одну забавную пьеску. Вы же любите играть?
- Люблю. А кто автор? И сколько в ней занято актёров?
- Актёров двое – мы с вами. Я сочинил её сам и очень волнуюсь. Это же моя первая пьеса.
- Я буду вам помогать, - пообещала она.
- Замечательно. Тогда слушайте. Действие первое: мы едем в клинику, вы возвращаетесь в свою палату и придумываете что-нибудь в оправдание длительного отсутствия. Понятно?
- Угу.
- Действие второе: начиная с завтрашнего дня, вы заявляете Яакову, что вы Ривка Островская.
- Нет, Катриэль, я Мерилин Монро.
- Разумеется. Ривка Островская – это только роль. Но вы должны сыграть её талантливо, убедительно, чтобы все поверили.
- Кто все?
- Яаков и остальные в клинике. Они для нас зрители. А мы-то с вами знаем, что вы Мерилин.
- Ну, если это только роль, - уступила она, - я могу попытаться.
- Замечательно, Мерилин. Действие третье: Услышав ваше заявление, Яаков выписывает вас из больницы, как выздоровевшую. Действие четвёртое: я принимаю вас в театр. Как вам пьеса?
- Понравилась. Особенно четвертое действие. Но как, по-вашему, Яаков уже завтра меня выпишет?
- Не думаю. Придётся потерпеть. Ему же некем вас заменить в пьесе «Великий художник». Он пригласил меня на премьеру. Я буду рад ещё раз убедиться, что вы прекрасно играете.
Они подъехали к клинике в четверть двенадцатого. У входа стоял знакомый охранник.
- Добрый вечер, - Катриэль разговаривал с ним, приоткрыв окно кабины. - Я обещал вашему главврачу завезти вечером одну книгу. Я оставлю её у дежурной медсестры и сейчас же вернусь. Разрешите мне, ради экономии времени, въехать на территорию.
Охранник открыл ворота, и режиссёр доехал до самой входной двери клиники. Мерилин в это время лежала у подножия заднего сидения, накрывшись пледом.
- Мерилин, позвоните мне? Я хотел бы быть в курсе ваших дел.
- Но у нас пациенты не имеют телефонов.
- Я вам оставлю свой. У меня есть ещё один. Вот вам телефон и на листке мой номер.
Они вместе вошли в здание.
- До свидания, Мерилин. Успехов вам.
- До свидания, – она дотронулась губами до его щеки и хотела уйти, но он удержал её за руку.
- Может, всё, что сегодня с нами произошло, это к счастью?
- Будем надеяться, - она улыбнулась и, помахав рукой, скрылась за ближайшей дверью.
Катриэль вернулся к машине, выехал на дорогу. Этот сумбурный день, полный неожиданных событий, наконец, кончился. Он чувствовал необходимость хоть как-то осмыслить происшедшее. И первое, что сразу же всплыло в его мозгу яркой строкой, была фраза Мерилин: «У каждого человека в глубине души живёт мечта». Почему из всего калейдоскопа событий, фраз и чувств подсознание предложило его вниманию именно это?
Да. В детстве у него была мечта. Он хотел стать таким, как дядя Йоханан, брат отца. Он был врачом-психиатром, и это в его доме Катриэль впервые открыл книгу Фрейда. Открыл и уже не мог оторваться. А имя учёного с тех пор горело в его мозгу, как океанский маяк, направляющий пути кораблей. Потом он учился на медицинском факультете, но всё свободное время отдавал театру. Потому что его друг детства и любимая девушка учились в театральной студии. И мать поощряла это увлечение. Под влиянием обстоятельств он изменил мечте детства и, в конце концов, стал режиссёром. Для Мерилин такое немыслимо. Она не признаёт обстоятельства тем фактором, который может заставить её отказаться от своей мечты. Она готова умереть за неё. Вот почему так поразила его её фраза. Она была наглядным примером верности человека самому себе.
В принципе, ничего предосудительного в его режиссёрстве не было. Дело в другом. Никаких высот на этом поприще он не достиг. Он был режиссёром средней руки. В то время как даже кратковременное соприкосновение с пcихиатрией вызывало у него целый каскад новых идей. Может быть, как раз в ранней юности человек наиболее остро чувствует, кем ему надлежит стать.
Катриэль подъехал к своему дому, вышел из машины, и в это время раздался звонок. Это был его второй телефон, которым он почти не пользовался и поэтому носил в сумке.
- Алло!
- Катриэль, это я.
- Рад вас слышать, Мерилин. Как дела?
- Дежурная сестра сказала, что меня всюду искали и даже заявили в полицию о моём исчезновении. А я объяснила ей, что всего лишь заснула на лавочке в саду нашей клиники.
- Кажется, Мерилин, у нашей новой пьесы неплохое начало. Желаю вам дальнейших успехов.
- Будем надеяться, Катриэль. Спокойной ночи.
Прошло несколько дней. В свободный от репетиций вечер, Катриэль, как обычно, заглянул в кафе у театра. Главврач уже был там. Режиссёр поздоровался, присел за его столик.
- Какие новости, Яаков?
- Почти никаких. Хотя, одна новость есть. Мерилин Монро вдруг отказалась от своей мании.
- Почему же вдруг? Разве это не логическое следствие вашей кропотливой работы?
- Слишком рано, - покачал головой главврач. - Между прочим, это произошло на второй день после вашего визита к нам. Скажите, вы с ней общались?
- Разумеется. Я вручил ей цветы за игру в «Пигмалионе» и сказал, что она талантливая актриса.
- А зачем вы это сделали?
- Просто выразил свои чувства. Мне её игра очень понравилась.
- И всё?
- Сейчас вспомню. Да, вот. Она спросила, взял ли бы я её в свой театр, и я ответил, что взял бы, - этой фразой режиссёр хотел подготовить Яакова к предстоящему переходу Мерилин в его театр.
- В этом, Катриэль, очевидно, всё дело. Вы как-то говорили, что с целью лечения параноиков нужно пойти навстречу их мании. По сути, в разговоре с Мерилин вы так и сделали, дали ей реальную перспективу реализации её мании. И вот результат.
- М-да, – сымитировал недоумение режиссёр. – А вы не преувеличиваете? Я совсем не собирался её лечить. Просто произнёс не сколько случайных слов.
- Тем более важен полученный результат. После вашего визита я много думал о подобном лечении. Мне кажется, это гениальная идея. Но она нуждается в дополнительной проверке.
- То есть?
- На профессора Хиггинса моя методика лечения совсем не действует. Возможно, стоит пойти навстречу его мании?
Катриэль внимательно выслушал собеседника. Потом поднял чашку, сделал несколько глотков кофе.
- Знаете, Яаков, один мой одноклассник сделал карьеру в Моссаде (израильская служба внешней разведки; А. Б.). Я поговорю с ним. Попытаюсь заинтересовать его вашим Хиггинсом.
- Благодарю, - обрадовался главврач. – Недельки через три у нас будет премьера «Великого художника». Приезжайте на премьеру со своим одноклассником.
- Я постараюсь. Но не могли бы вы рассказать, как именно Мерилин отказалась от своей мании.
- Её во сне, якобы, звала мать: «Ривка, где ты?». И ей стало ясно, кто она. А я поинтересовался, хочет ли она по-прежнему быть актрисой? И она ответила: «Я была, есть и буду актрисой. Человек, прежде всего, должен быть кем-то. А его имя, семейное и социальное положение – лишь приложения». После этого я стал спрашивать себя самого, кто я. Вы ведь в таком же положении?
- М-да. Подождите, Яаков, - тяжело вздохнул Катриэль, - давайте вернёмся к этому разговору позже. А сейчас объясните, что ждёт вашу пациентку в ближайшее время?
- Если она избавилась от мании, я обязан выписать её. Не сразу, конечно. Но мне не хочется этого делать.
- Почему? – насторожился режиссёр.
Яаков промолчал и стал наполнять вином бокалы.
- Зря я, что ли, заказал «Баркан»? И, вообще, иногда полезно отвлечься от дел. Давайте выпьем.
- Можете не отвечать, - режиссёр взял свой бокал. - И так всё ясно. Вы по уши влюблены в неё.
- Это вы в неё влюблены. Дарите ей розы, сманиваете в театр.
- Ну и что? – закусил удила режиссёр. – Я имею право. Моя любимая жена погибла в автокатастрофе через два года после свадьбы. С тех пор я ни в кого не влюблялся.
- Так вас хоть кто-то любил. А моя избранница обожала только деньги. Она ушла от меня, когда поняла, что я не умею накапливать их в большом количестве.
Наступила продолжительная пауза. Они опустошили бокалы, и теперь пили кофе с вафлями.
- Сегодня тяжёлый день, - заметил Катриэль. – Холодный ветер, небо в тучах. Бывают периоды, когда лучше ни о чём серьёзном не разговаривать.
- Почему?
- Потому, что это все равно окончится скандалом. А меня подобный исход не устраивает. Мне хочется с вами сотрудничать.
- Благодарю, Катриэль. Я тоже в этом заинтересован.
Вечером позвонила Мерилин.
- Я уже заявила, что считаю себя Ривкой, - сообщила она, - но Яаков почему-то не обрадовался.
- Он просил не уходить до премьеры «Великого художника»?
- Да. И я обещала. Я же ему многим обязана. Это он научил меня актёрскому мастерству.
- А его обращение с вами не изменилось?
- Изменилось. Он уже дважды приносил мне цветы.
- Так он же влюблён в вас, Мерилин!
- Я знаю.
- Что? Ну, хорошо. Это ваше личное дело. Помните, Мерилин, наш договор остаётся в силе.
Разговор окончился, но Катриэль ещё несколько минут продолжал держать в руке мобильник, обдумывая сложившееся положение. Нет, он не может ждать премьеры «Великого художника». Он должен увидеться с ней, как можно раньше. И повод для этого имеется. Нужно безотлагательно разыскать одноклассника Меира, работающего в Моссаде.
Через три дня режиссёр с Меиром подъезжали к психиатрической клинике. Охранник открыл перед ними ворота для въезда на территорию. В приёмной их встретила Рахель.
- Яакова вызвали в минздрав, - сообщила она, - но вы можете начать работу пока без него.
Она пригласила гостей в кабинет главврача, принесла кофе. Потом собралась привести Хиггинса, но Катриэль напросился идти вместе с ней.
- Простите, у меня всё те же проблемы, - он смущённо указал ей на свой объёмистый пакет.
- Цветы для Мерилин? – усмехнулась Рахель. - Она на репетиции. Оставим их на её тумбочке.
Они вместе вошли в палату, и Катриэль остановился, поражённый. На её тумбочке уже лежали свежие, темно-пурпурные розы.
- Рахель, кто принёс эти цветы? – режиссёр с трудом скрывал волнение.
- Предполагаю, это Пикассо. По сюжету пьесы он пишет портрет Мерилин и просил купить розы, чтобы она позировать ему с цветами в руках.
- Тогда понятно, - Катриэль положил на тумбочку свой букет.
Он вернулся к Меиру, и Рахель вскоре привела к ним пациента Хаима Гольдмана, мнящего себя профессором Хиггинсом.
- Здравствуйте, профессор, - приветствовал его режиссёр. – Познакомьтесь с моим другом Меиром. Он из службы внешней разведки. Ваши способности вызвали у него интерес.
- А что конкретно вы хотели бы узнать? – спросил Хиггинс, пожимая руку гостю.
- Катриэль говорил, вы можете многое рассказать о человеке по его произношению и лексике.
- Могу, - подтвердил Хиггинс. - У каждого человека есть свой индивидуальный фонетико-лексический портрет, как отпечатки пальцев, или почерк.
- Расскажите Меиру его биографию, – предложил Катриэль.
- Да, но для этого я должен его послушать.
В этот момент в кабинет вошёл Яаков.
- Продолжайте, - предложил он, поздоровавшись, - не буду вам мешать.
- Яаков, - поспешил прояснить ситуацию режиссёр, – профессор готов продемонстрировать нашему гостю свои способности. Но он должен его послушать.
- Это не проблема, - пообещал главврач. - Мы с профессором покажем гостю клинику. Ответим на его вопросы, и сами кое о чём спросим. То есть, поговорим. А потом сюда вернёмся.
Они втроём, Яаков, пациент и Меир, отправились на экскурсию по клинике. А Катриэль обрадовался. Это был удобный момент, чтобы повидаться с Мерилин. Он быстро добрался до репетиционной комнаты и приоткрыл дверь. Она заметила его и вышла.
- Добрый день, Мерилин.
- Здравствуйте. Так приятно слышать, что вы не забыли моё имя. Мне всё время приходится твердить, будто я Ривка. Знаете, как нелегко идти против самой себя?
- Я оставил в вашей палате светлые розы.
- Вы мой благодетель, Катриэль, - она подошла очень близко, и он поцеловал её.
- Я очень рад видеть вас, Мерилин!
- И я вас. Только будьте осторожней. Нас могут увидеть.
И, словно в подтверждение её слов, в коридор вышел Ван Гог. Смущённая Мерилин сразу же вернулась в репетиционную.
- Здравствуйте, Катриэль, - торопливо заговорил Ван Гог, - хорошо, что я вас встретил. Мне не терпится узнать ваше мнение о моих театральных декорациях.
- Добрый день. Вы создали замечательный городской пейзаж настроения.
- Вы взяли бы меня в свой театр?
- Я бы заказал вам декорации. Только мы не можем вступить в трудовые отношения.
- Из-за того, что я сумасшедший?
- Зачем же так грубо? Я хотел сказать, у вас должны быть в порядке документы.
- Выходит, я обречён?!
- Я так не считаю, - попытался успокоить его Катриэль. - У вас замечательная перспектива.
- У кого? У меня?!
- Разумеется. Начиная с завтрашнего дня, объявите всем, что вы Ишай Аренс.
- Ишай Аренс, который расписывает монастырскую посуду? Ни в коем случае. Я Ван Гог.
- Мы с вами знаем, что вы Ван Гог. Ишай Аренс – это лишь роль, в которую нужно вжиться. Вы же понимаете, что это такое.
- Роль сыграть я могу. Но зачем?
- Если вы убедительно сыграете, Яаков выпишет вас из клиники с хорошими документами. И тогда у меня не будет никаких препятствий, чтобы заказать вам декорации.
- Катриэль, вы шутите?
- Я похож на шутника?
В это время в коридоре показались Яаков, Меир и Хиггинс.
- О нашем разговоре, пожалуйста, никому ни слова, - предупредил режиссёр собеседника.
- Само собой, - пообещал Ван Гог. - Я верю вам. До свидания.
Он скрылся в репетиционной, а подошедший Яаков начал рассказывать гостю о своём театре. Вскоре они все вместе вернулись в кабинете главврача.
- Теперь, профессор, вы сможете рассказать биографию Меира? – поинтересовался Катриэль.
- Попытаюсь. Вы, - Хиггинс уже смотрел на гостя, - попали в Израиль в возрасте до шести лет, скорее всего, из Туниса. Окончили школу в южном Тель-Авиве, служили в пограничных войсках, учились в офицерском училище. Потом изучали политологию в тель-авивском университете и ещё года четыре активно осваивали английский язык. Может быть, жили в англоязычной стране. Длительный навык прижимать язык к нёбу оставил след в фонетике вашего иврита. Ваша лексика не несёт прямой информации о личности. Это признак человека, связанного с нелегальной работой. Пока всё. К сожалению, я слишком мало с вами общался.
Хиггинс умолк. На лице Меира не дрогнул ни один мускул.
- Есть какие-нибудь вопросы? – справился главврач.
Гость отрицательно покачал головой.
- Тогда, Хаим, - обратился Яаков к пациенту, - вы свободны. Вас ждут в репетиционной.
Пациент встал, дошёл до двери и растерянно оглянулся.
- До свидания, - произнёс он как-то невпопад.
- До свидания, профессор, - тепло отозвался режиссёр. - Всего вам наилучшего.
В последующее мгновение Яаков и Катриэль устремили на Меира вопрошающие взгляды.
- Какое у вас впечатление?
- Я буду его рекомендовать, - пообещал Меир. - Но он должен вылечиться. Мы не сможем взять на работу душевнобольного. Мне понадобятся копии его истории болезни и паспортные данные.
- Конечно, - заверил главврач, - я сейчас попрошу Рахель.
- С вашего разрешения, - Катриэль встал, - я отлучусь, пока готовят документы.
Он вышел в коридор и поспешил к репетиционной комнате. Вызвал в коридор Хиггинса.
- Профессор, вы произвели должное впечатление. Но ваше будущее зависит только от вас.
- Господи, Катриэль, вы считаете, у меня есть шанс вырваться из безысходности?! Я в неоплатном долгу перед вами! Но, что мне нужно делать?
- Завтра же заявите Яакову, что вы Хаим Гольдман.
- Какой Хаим Гольдман? Этот жалкий школьный учитель, над которым смеются школьники? Ни за что. Я профессор Хиггинс.
- Разумеется, - согласился режиссёр, – но, формально, вы душевнобольной. Поэтому вас не примут на работу, будь вы хоть трижды гений. Если же вы хорошо сыграете роль Хаима Гольдмана, Яаков поверит в ваше выздоровление и выпишет из клиники.
- И что тогда?
- Вы получите работу, сможете реализовать свой талант, ваша семья будет счастлива.
Пациент молчал. Катриэль с беспокойством взглянул на часы. Ему нужно было возвращаться в кабинет главврача. И тут он заметил Мерилин и Ван Гога, которые тревожно наблюдали за ним, стоя у дверей репетиционной комнаты.
- Я не смогу отказаться от Хиггинса, - грустно признался пациент.
- В том-то и дело, что ни от чего отказываться не нужно. Сыграйте роль Хаима Гольдмана и всё. Но, в любом случае, никому ни слова о нашем разговоре. Иначе мне несдобровать.
- Это, Катриэль, я вам твёрдо обещаю.
Вечером позвонила Мерилин. Режиссёр с замиранием сердца вслушивался в её голос.
- Знаете, Катриэль, уже все вокруг зовут меня Ривкой. Я иногда забываю, что это лишь роль.
- Замечательно, Мерилин. Настоящая актриса во время игры и должна забывать, кто она.
- Но, по-моему, Ван Гог и Хиггинс что-то подозревают. Сегодня каждый из них подходил ко мне с одним и тем же вопросом. Мол, не разыгрываю ли я Ривку по совету Катриэля.
- И что вы ответили?
- Я уверяла, что не разыгрываю, а про себя думаю, может они что-то прознали?
- Наверно, Ривка, они заметили какие-то ошибки в вашей игре. Могу посоветовать вам ещё более полное погружение в роль. Постарайтесь забыть, что вы были Мерилин.
- Я постараюсь. Спасибо за цветы. Очень красивые.
- Хорошо, что напомнили. Когда я клал вам на тумбочку свой букет, там уже лежали пурпурные розы. Рахель сказала, что их использует Пикассо, когда пишет ваш портрет.
- Нет. Их принёс Яаков. Я как-то рассказывала вам. Он говорит, что любит меня.
- И что вы ему отвечаете?
- Я не в состоянии сказать ему нет. Он очень добрый.
- Ради Бога, Ривка, вы совсем не обязаны передо мной отчитываться. Желаю вам успехов.
Потом наступил день, когда Катриэль и Яаков встретились в кафе у театра. Эти встречи уже стали традиционными. Они сидели за столиком, пили «Баркан» и беседовали на актуальные темы.
- После вашего визита у меня ещё двое «выздоровели», - сообщил Яаков, - Хиггинс и Ван Гог. Это опять ваша работа?
- М-да. Каюсь. Я восторженно отозвался о театральных декорациях Ван Гога. Тогда он стал выяснять, готов ли я взять его в свой театр, и получил положительный ответ. И ещё я сказал Хиггинсу, что он произвёл впечатление на Меира.
- Значит, достаточно лишь приоткрыть перед пациентом перспективу реализации его мании, как он мгновенно выздоравливает?! Может быть, вы чего-то не договариваете?
- Виноват, - признался режиссёр. – Меня из-за этого уже совесть замучила. Я им предложил разыграть перед вами роль своей доманиакальной личности. Тогда, мол, вы признаете их здоровыми, выпишете из клиники, и они смогут реализовать свою манию.
- Это касается и Мерилин?
- Да, Яаков. Простите меня, если можете.
- Простите?! Неужели вы не понимаете, что это потрясающая методическая находка? Вживание в роль самих себя – совершенно гениальное средство избавления от мании.
- И вы, Яаков, теперь расскажете им, что я их выдал?
- Ни в коем случае. Я немедленно включусь в игру в той роли, которую вы мне определили. Буду прикидываться дурачком и всячески способствовать их вживанию в новую роль «самих себя». Теперь идея «пойти навстречу мании» обретает черты реальной методики лечения.
- Спасибо. У меня прямо-таки отлегло от сердца.
- Но если вы, Катриэль, такой гений психиатрии, скажите, что делать с теми, кто не поддаётся лечению нашими методами? Например, как лечить Пикассо?
- Раз уж вы обозвали меня гением психиатрии, - обрадовался режиссёр, - я скажу. Психические болезни, если они не наследственные, очевидно, порождаются социальной средой. И если вылеченного пациента вернуть в ту же среду, он снова заболеет.
- Увы, Катриэль, это известно. Но психиатрия не может брать на себя социальные функции.
- Яаков, я не об этом. Я предлагаю новый метод лечения путём постепенного погружения пациента в благоприятную среду во время его пребывания в клинике.
- Ничего себе! – воскликнул Яаков. – Только, как такое предложение реализовать?
- Организуйте при клинике выставочный зал для демонстрации работ пациентов. Для Пикассо это подойдёт. Он таким образом постепенно войдёт в субкультуру изобразительного искусства, обзаведётся друзьями, ценителями, заказчиками и уже не вернётся в гардинную мастерскую. Откройте свой лечебный театр для широкой публики. И тогда наиболее талантливые пациенты-актёры станут популярными ещё во время лечения, а выздоровев, смогут шагнуть прямо на профессиональную сцену. Они уже будут готовы стать частью этой новой для них жизни.
- Ох, Катриель, ваши предложения мне нравятся, но это лишь гипотезы, - засомневался главврач. - А деньги для их реализации нужны совсем не гипотетические. И весьма немалые.
- Если хотите, используйте для выставки картин фойе моего театра. И лечебные спектакли можете показывать широкой публике на моей сцене. Затраты для вас минимальные.
Некоторое время они молчали, благо можно было имитировать занятость, отдавая дань внимания кофе и пирожкам.
- Вы, Катриэль, снова поражаете меня своими идеями в области психиатрии. Боюсь, нам не избежать возвращения к теме, которую прошлый раз отложили.
- О чём это? – не понял режиссёр.
- О том, что каждый человек должен кем-то быть. Помните слова Мерилин?
- Помню. И кем, по-вашему, мы должны быть?
- Очевидно, Катриэль, вы должны быть психиатром, а вовсе не режиссёром.
- А кто вы, Яаков, с вашими идеями адаптации персонажей пьес к подсознанию актеров? Вы, разумеется, режиссёр. Ну и что? Мы всё равно ничего не можем изменить.
- Мерилин, будь она на нашем месте, так не считала бы. Вы знакомы с её биографией?
- Знаком. Но я же не Мерилин.
- Очевидно, Катриэль, человек никогда не должен прекращать попыток стать тем, кем ему предназначено быть от природы.
- И вы эти попытки не прекращали?
- Я возобновил их под влиянием примера Мерилин. Я много думал. И небезрезультатно.
- Неужели?! – удивился режиссёр. – Минуточку. Я закажу ещё вина. Официант!
Вскоре на столе появилась ещё одна бутылку «Баркана».
- Вы меня заинтриговали – режиссёр стал разливать вино. – Я весь внимание.
- Мы должны объединить наши учреждения, - тихо и внятно произнёс главврач.
- Что?! – Катриэль опустил поднятый бокал на стол. – Впрочем, вам не впервой. Вы однажды уже осуществили подобное объединение, создав театр в клинике.
- Я имею в виду объединение наших бизнесов с разделением акций поровну.
- И тогда вы станете режиссёром, - догадался Катриэль, - и сможете, наконец, потрясти мир своими гениальными театральными идеями?
- А вы станете главным врачом, - продолжил Яаков, - чтобы открыть перед восхищённым человечеством новую страницу в психиатрии.
- С ума сойти! Нет, Яаков, подождите. Я не случайно заказал бутылку «Баркана». Давайте выпьем. Пока ничего другого не могу вам предложить.
- Но если мы выпьем целую бутылку, мы же опьянеем!
- Не думаю. После того, что вы предложили, это лишь снимет стресс.
- Ну, если хотите, выпьем, - главврач сыграл роль сговорчивого бизнес-партнёра. - Я же не настаиваю на немедленном ответе. У вас есть время подумать.
- М-да. Сколько же у меня времени?
- Дней десять. До премьеры «Великого художника». Это вас устроит?
- Наверно.
Наступил день премьеры, и режиссёр поехал в клинику. Десять дней он провёл в мучительных размышлениях. Неужели так просто можно исправить ошибки прожитых лет? Может быть, всё дело в его нерешительности. Для тех, кто способен к действию, всё в жизни разрешимо. И всё-таки торопиться не следует. Он вошёл в кабинет главврача, поздоровался.
- Какие новости, Яаков?
- Я выписал из клиники Хаима Гольдмана, мнимого профессора Хиггинса.
- Он так быстро выздоровел?
- Не знаю. Если он и притворялся, то делал это безукоризненно. И люди из Моссада им сильно интересовались. Дважды приезжали беседовать.
- М-да. Я рад за него. Такой талантливый человек, а в школе его травили, как собаку.
- Катриэль, вы больше ничего не хотите мне сказать?
- Пока нет.
- Тогда пойдёмте к актёрам. Нужно проверить, всё ли в порядке. Премьера через сорок минут.
Они направились к зрительному залу, прошли за кулисы. Несколько человек, включая Мерилин, приветственно кивнули Катриэлю. Но он постарался не отвлекать их внимание. Между тем, к нему подошёл Пикассо.
- Катриэль, - прошептал он, - уделите мне несколько минут. Я хочу вам кое-что показать.
- Что именно?
- Я написал портрет Мерилин. Это предусмотрено пьесой. Он здесь, у выхода на сцену.
Они потихоньку вышли из комнаты. В проходе стоял мольберт, накрытый тёмной тканью. Пикассо снял покрывало. Прежде всего, Катриэля поразила художественная манера автора. Перед ним была маска, которая казалась живой. Её средоточием были глаза. Их завораживающая энергетика пробуждала у зрителя энтузиазм. Конечно, он, Катриэль, обязательно станет знаменитым психиатром. Сегодня же после премьеры примет предложение Яакова.
- Что скажете? – этот вопрос вернул Катриэля к реальности.
- Вы влюблены в неё?
- Её нельзя любить, - пациент смотрел на него удивлённым взглядом. - Эта девушка не создана для любви, верности, семейного счастья. Она вся в неудержимом стремлении вверх, к славе.
- К какой славе?
- Возможно, я выбрал не то слово, - с готовностью отступил художник. – Но дело не в этом. Как вам моя живопись?
- Вы настоящий художник.
- Кто? Я?! – смутился пациент. – Теперь я понимаю, почему здешние маньяки говорят о вас с таким пиететом. К сожалению, такие люди, как вы, большая редкость.
- А я уверен, - твёрдо заявил режиссёр, - наступит время, когда люди поймут и оценят вас. Но, дорогой Пикассо, разве этот прекрасный портрет написал не Габи Мучник?
- Нет. Его удел расписывать гардины, – пациент не сводил с режиссёра напряжённого взгляда.
Катриэль взглянул на часы.
- Вам пора, - заметил он. – Начало спектакля через пять минут. Желаю успехов!
Спектакль не разочаровал Катриэля. Он ещё раз убедился, что режиссура Яакова даёт ни с чем не сравнимый эффект. По окончании представления он подошёл к Мерилин, достал из своего пакета цветы. И с горечью отметил, что у неё в руках уже был букет пурпурных роз.
- Поздравляю, Ривка! Вы стали первоклассной актрисой.
- Благодарю, - она поцеловала его в щеку. – Теперь все мои надежды должны сбыться?
- Конечно. Вас ждёт работа в театре. Я люблю вас.
- И я вас. Вам я обязана всем. Вам и Яакову.
И тут Катриэль заметил, что за ними наблюдает Яаков, стоящий поодаль. Он простился с Ривкой и подошёл к главврачу.
- Яаков, поздравляю с премьерой. Уверен, этот спектакль можно ставить на большой сцене. И я принимаю ваши предложения объединить наши бизнесы.
- Великолепно, Катриэль. У меня уже сть проект договора о нашем объединении. В нём предусмотрен переходный период. Вам придётся пройти длительную врачебную стажировку, прежде чем стать главврачом. Да и мне в театре поначалу не обойтись без вашей помощи.
Прошло два года. Театром «Роза ветров» руководил Яаков. Он начал с постановки «Великого художника», в котором большинство ролей исполняли его бывшие пациенты. Вскоре этот спектакль завоевал симпатии театралов. Представления шли с аншлагом. Ривка Островская, исполнительница главной роли, стала очень популярной. И художник Ишай Аренс получил заслуженное признание, как талантливый автор театральных декораций.
Творческая биография Яакова развивалась по восходящей линии. Работая в театре, он опубликовал книгу «После Станиславского», в которой рассказал о своих режиссёрских идеях и опыте их сценической реализации. Книга сразу же стала бестселлером в театральном мире. Вслед за этим он открыл при театре платную школу-студию. Среди её учащихся было много иностранцев.
А теперь Яаков готовился ещё к одному важному событию. Приближалась премьера спектакля «Восхождение». Это была первая постановка, задуманная и осуществлённая им уже в должности режиссёра. Сюжет пьесы предложил Катриэль. А написал её Йосеф Арад, в прошлом страдавший манией Бернарда Шоу. После выздоровления он остался в клинике в качестве хорошо оплачиваемого сотрудника, помогая Катриэлю руководить лечебным театром. Кроме того, он продолжал писать новые и дорабатывать известные пьесы так, чтобы, персонажи и актеры-исполнители имели признаки идентичного подсознания.
Пьеса «Восхождение» была основана на биографии Ривки Островской. Простая еврейская девчонка из киббуца отправляется в Тель-Авив, чтобы стать великой актрисой. Но столкновение с реальной жизнью превращает её в пациентку психиатрической клиники, страдающую манией Мерилин Монро. В неё влюбляются главврач клиники и его товарищ, театральный режиссёр. Последний убеждает девушку притвориться, будто она отказалась от своей мании. Замысел удаётся. Главврач принимает её за выздоровевшую и выписывает из клиники. После этого режиссёр приглашает её в свой театр, где она становится знаменитой актрисой. Влюблённые главврач и режиссёр делают ей предложение, но она отвергает их. Такой поворот сюжета подсказал Катриэлю Пикассо, писавший портрет Ривки. Далее героиня пьесы уезжает в Голливуд, где вскоре получает Оскара - высшую награду американской киноакадемии.
Эта пьеса была написана под актеров театра «Роза ветров». Она сразу же понравилась и Яакову, и его коллективу. Они с энтузиазмом начали над ней работать. И через несколько месяцев была назначена дата премьеры. После последней репетиции Яаков постучал в дверь артистической уборной Ривки, вошёл и положил перед ней розы.
- Спасибо, Яаков. Но, не рано ли цветы? Премьера ещё впереди.
- На репетиции вы играли великолепно. Ваши коллеги тоже. У меня такое ощущение, что этот барьер успешно преодолён. Остаётся только одно.
- Что остаётся, Яаков?
- А вы не догадываетесь? В последние годы я освоил театральную режиссуру. Опубликовал книгу, и театральный мир принял мои идеи. Я создал международную школу актёрского мастерства, получил целый пакет приглашений на зарубежные гастроли и, наконец, стал состоятельным человеком. Все лучшие надежды моей жизни как-то сразу сбылись. Все, кроме одной.
- О чём вы говорите, Яаков?
- Я люблю вас, Ривка. Будьте моей женой. Все мои победы и достижения я кладу к вашим ногам, - он поцеловал ей руку.
Несколько секунд её лицо казалось растерянным.
- И я вас люблю, Яаков. Но давайте не будем торопиться. Я хочу сначала сыграть роль в «Восхождении». Вы же понимаете, насколько она важна для меня. Эта пьеса – моя биография.
- Если не сейчас, то когда?
- Я дам вам ответ… после спектакля, - неуверенно пообещала она.
- Буду ждать вас в кафе у театра сразу после премьеры, - решительно уточнил он.
- Хорошо.
В жизнь Катриэля последние годы тоже внесли множество изменений. Он с головой окунулся в такую незнакомую, но близкую его душе жизнь психиатрической клиники. Его новые методы лечения значительно ускорили процесс выздоровления. Но он не торопился выписывать пациента даже после излечения, стремясь предотвратить его возвращение в прежнюю социальную среду.
С этой целью в театре «Роза ветров» один день в неделю был выделен для душевнобольных актёров. Их спектакли неожиданно оказались чрезвычайно популярными. И дело здесь было не только в нездоровом любопытстве зрителей. Пациенты хорошо играли. Некоторые становились популярными и после выхода из клиники легко находили себе актёрскую работу.
Катриэль реализовал и другую свою идею. В фойе театра «Роза ветров» одна стена была выделена для постоянной демонстрации работ душевнобольных художников. Об этой особенности авторов сообщалось в небольшой табличке, висевшей рядом с картинами. В своё время именно эта экспозиция сделала Ишая Аренса, бывшего параноика с манией Ван Гога, известным художником.
Однако театр и выставочный зал не решали всех проблем. Актёрами и художниками не ограничивался контингент пациентов. Многим из них, подобным профессору Хиггинсу и Бернарду Шоу, приходилось в индивидуальном порядке искать постклиническую среду обитания. Но, несмотря на значительные затраты времени, Катриэль не отказывался от этой работы, считая её чуть ли не решающей составляющей лечебного процесса.
На фоне общих успехов нового главврача особенно удручающей выглядела неудача в лечении Рахели. С уходом из клиники Яакова, она ещё больше сосредоточилась на своей мании. Она считала, что из семи лет, отведённых ей для ожидания суженного, осталось ещё три. Очевидно, её можно было вылечить новым методом Катриэля, пойдя навстречу её мании. Для этого Яакову следовало проявить к ней внимание. Но ему, ослеплённому блеском сценической славы Ривки, бессмысленно было даже намекать на это.
Вторым хроническим маньяком оставался Пикассо. Он категорически отверг возможность объявить себя Габи Мучником. Катриэль не нашёл пока ничего лучшего, как создать ему максимально благоприятные условия для творчества. Он заказал ему портреты Наполеона, Шекспира и других знаменитостей, бывших в настоящее время объектами мании пациентов клиники. Такой портрет, помещённый в палате рядом с зеркалом, позволял пациенту постоянно видеть кричащее несходство между собой и своим кумиром. Это была ещё одна новая методика лечения, разработанная Катриэлем. Кроме того, за относительно короткий период Пикассо написал портреты Рахели, Яакова, Катриэля и Йосефа Арада. Катриэль был уверен, выстави он эти портреты в фойе театра, их непременно ждёт успех. Но если это лишь укрепит манию пациента? Всё же он решился на первый шаг.
- Дорогой Пикассо, - обратился Катриэль к пациенту, - ваши портреты мне очень нравятся, но их нельзя выставлять под именем Пикассо. Меня, как организатора выставки, сразу же обвинят в мошенничестве. Картины должны быть подписаны Габи Мучником.
- Ни за что, - решительно качнул головой художник, – это путь назад, в гардинную мастерскую.
- Но вы же не хотите всю жизнь провести в сумасшедшем доме?
Художник молчал, не сводя с психиатра упрямого, сумрачного взгляда.
- Я хочу предложить вам другую формулу, - продолжал Катриэль. - Вы хотите быть не Пикассо, а как Пикассо. Таким же великим и признанным.
- Разве это что-нибудь меняет? – усомнился пациент.
- Меняет. Мы можем выставить для начала одну вашу картину, подписанную Габи Мучником с указанием в скобках «как Пикассо». Это нонсенс, но зато я не рискую быть обвинённым в мошенничестве. И тогда мы проверим, действительно ли у вас талант, или это мне только кажется.
Через три дня пациент сообщил, что согласен. Такое решение далось ему нелегко. В фойе театра был выставлен портрет Мерилин, а через месяц, согласно правилам выставки, он попал на аукцион. Портрет был продан за семьдесят тысяч шекелей. Покупатель пожелал остаться инкогнито. Для неизвестного автора, выставлявшегося впервые, то была почти рекордная сумма. Художник радостно встретил сообщение о продаже картины. А Катриэль решил, что это начало излечения.
Воспоминания об этих событиях пёстрым калейдоскопом проносились перед мысленным взором Катриэля, когда он ехал на премьеру спектакля «Восхождение». Но не одна только премьера была его целью. Эта поездка подводила своеобразный итог последних двух лет его жизни. Он состоялся, как психиатр. Стал обеспеченным человеком, поскольку их совместный с Яаковом бизнес приносил значительный доход. Его книга «Навстречу мании» получила всеобщее признание в медицинском мире. И теперь Катриэль работал над своей второй книгой «Скрытые мании», которая существенно меняла сложившийся взгляд на некоторые аспекты человеческой психики.
Катриэль занял своё место в третьем ряду зрительного зала театра «Роза ветров» и смотрел спектакль, как обычный зритель. Представление без преувеличения можно было назвать триумфальным. Аплодисменты, цветы, улыбающиеся актёры, среди которых выделялась блистательная Ривка. Казалось, этому не будет конца. Когда шум в зале начал затихать, и зрители устремились к выходу, Катриэль поспешил за кулисы. Вот она, заветная дверь её артистической уборной. Он осторожно постучал, вошёл и протянул ей огромный букет нежно-розовых цветов.
- Благодарю, Катриэль. Вас так долго не было. Я уже заподозрила, что вы меня забыли.
- Что вы, Ривка! У меня относительно вас самые серьёзные намерения.
- Уж не собираетесь ли вы на мне жениться?
- Собираюсь. Я преуспел в работе, стал состоятельным человеком. Мои идеи получили международное признание, а моя книга пользуется успехом. Но, мне кажется, всё это я делал только для вас. Прошу вас стать моей женой.
- Благодарю, Катриэль. Я вас тоже люблю. Вы же знаете.
- Значит, вы согласны? – он попытался обнять её.
- Этого я пока не сказала, - она осторожно уклонилась от его объятий.
- Но что-то же вы должны мне ответить?
- Помните, как привезли меня сюда в багажнике автомобиля? – вдруг вспомнила она.
- Это ярчайший момент моей жизни. Я уже тогда любил вас.
- А потом мы отправились в кафе. Такое памятное место. Проводите меня в это кафе, Катриэль. Там я и отвечу вам.
- Хорошо, моя дорогая.
Они вошли в кафе, и Ривка на мгновение задержалась у входа, осматривая зал. Затем она решительно направилась к столику, за которым сидел Яаков. Перед ним лежал букет пурпурных роз.
- Я жду вас. Садитесь, - Яаков выдвинул для Ривки второй стул.
- Подождите, - попросила она. – Официант, нам нужен третий стул и ещё один прибор.
Официант поспешил выполнить её просьбу.
- Как это понимать? - пробормотал Яаков.
- Катриэль хочет поздравить нас с успешной премьерой, - улыбнулась она, - разве вы против?
- Конечно, нет. Присаживайтесь, Катриэль.
Катриэль, смущённый не менее своего друга, опустился на стул, а Ривка принялась разливать вино в три бокала.
- Как я сыграла? - она подняла бокал.
- Вы были бесподобны! - Яаков, окончательно придя в себя, вручил ей пурпурный букет.
- Вы гениальная актриса, - Катриэль тоже протянул ей свои светло-розовые цветы.
- Благодарю, мои дорогие, - она опустошила бокал и поманила пальцем официанта, который, стоя у бара, не сводил глаз с именитой компании. – Нам бутылку шампанского и торт.
И пока официант выполнял заказ, лицо Яакова становилось всё более решительным.
- Извините, Катриэль, и, пожалуйста, не обижайтесь. Мы с Ривкой встретились, чтобы поговорить наедине.
- И мы с ней пришли сюда с этой целью, - парировал Катриэль.
- Успокойтесь, мои дорогие! – она разлила шампанское и встала с бокалом в руке. – Я пригласила вас, чтобы объясниться в любви. Я искренне люблю вас обоих. Вы меня вылечили и сделали известной актрисой. Вам я обязана всем. Но именно поэтому никто из вас не может стать моим мужем. Если им станет Яаков, это обидит Катриэля, и наоборот. Такого я не переживу.
Мужчины недоуменно переглянулись.
- Я всё понял, Ривка, - неожиданно засмеялся Яаков, - вы нас просто разыгрываете. Вы же дословно повторяете роль, которую только что так блестяще сыграли на премьере.
Катриэль тоже усмехнулся. Всё так неожиданно разъяснилось. В актёрской среде очень любят розыгрыши. И только Ривка продолжала стоять с серьёзным лицом, держа бокал в руке.
- Нет, Яаков, это не розыгрыш, - она сделала знак рукой, и из-за отдалённого столика поднялся офицер. Он подошёл к ним и вручил Ривке огромный букет красных гвоздик.
Двое мужчин, сидящих за столиком, с недоумением разглядывали незнакомца. Перед ними стоял высокий, подтянутый военный лет тридцати двух. Его спокойные, серые глаза на волевом лице выражали внимание и сдержанность.
- Чтобы разрешить возникшую проблему, - продолжила Ривка, - я решила выйти замуж за кого-то третьего. Мой избранник - командир десантного батальона, подполковник Ронен Барад. А это мои друзья – режиссёр Яаков Гинзбург и главврач Катриэль Ханукович. Познакомьтесь.
Офицер энергично пожал руки растерянным друзьям Ривки. Потом взглянул на ручные часы и тихо сказал ей: «Мы опаздываем».
- Очень жаль, но нам нужно идти, - она поставила свой бокал и взяла со стола все три букета цветов. – До свидания. Пожелайте нам счастья.
Яаков и Катриэль попытались изобразить на своих лицах некое подобие улыбки. Офицер взял её под руку, и они направились к выходу. Но Ривка вдруг остановилась. Перед ней на полу была лужица кофе, вытекающего из чашки, опрокинутой подвыпившим посетителем. Реакция Ронена была мгновенной. Он подхватил её на руки, перенёс через лужицу и аккуратно опустил на пол перед самой выходной дверью. Прежде, чем покинуть кафе, Ривка обернулась, улыбнулась и помахала рукой Яакову и Катриэлю.
Некоторое время друзья сидели молча. Катриэль выпил полбокала шампанского и положил в своё блюдце увесистую дозу торта.
- Как вы думаете, - поинтересовался он, смакуя торт, - почему она выбрала именно его?
- Наверно, потому, что он будет переносить её на руках через каждую лужицу, - предположил Яаков, подавленно глядя прямо перед собой.
- М-да. А я считаю иначе. Она выбрала его потому, что он наш будущий премьер-министр.
- Эх, куда вас занесло, Катриэль! При чём тут премьер-министр?!
- При том, что любовником Мерилин Монро был президент Кеннеди. И никак не ниже.
- Вы хотите сказать, Ривка не вылечилась? У неё по-прежнему мания Мерилин Монро?
- Явных признаков болезни нет, - покачал головой Катриэль.
- Но тогда у Ронена мания премьер-министра, а Ривка об этом узнала?
- Неплохо придумали, - оценил Катриэль, - но, мне кажется, у него скрытая мания «Соответствия ожиданиям Ривки». А она стремится стать первой леди.
- Вы хотите сказать, Катриэль, она сделает его премьером?
- Наверно. Сделала же она вас великим режиссёром, а меня известным психиатром.
- Но премьер-министр - это нечто другое, - возразил Яаков. - Есть ли у него шансы?
- Разумеется, есть. Вы же видели, какой парень. Через год он получит полковника и будет командовать бригадой. Потом станет генерал-майором и возглавит военный округ. Следующий шаг – звание генерал-лейтенанта и должность начальника генштаба. А оттуда рукой подать до премьерства. Такой же путь проделали Ицхак Рабин и Эхуд Барак.
- Ох, Катриэль, мы работали с Ривкой много лет, но так и не разобрались в её психике.
- Зато в ней разобрался художник Габи Мучник, бывший Пикассо. Он говорил мне, что она ни за что не выйдет замуж за режиссёра, или главврача. Между прочим, мы так и не знаем, кто купил портрет Ривки его работы. Может быть, Ронен?
- Портрет купил мой адвокат для меня, - признался Яаков.
- Зачем?
- Я хотел подарить его ей в день нашей свадьбы.
- Не огорчайтесь, дорогой Яаков. Уже теперь его можно продать в три раза дороже.
- И не подумаю. Я всё равно подарю ей этот портрет.
- Напрасно, - Катриэль наполнил свой бокал шампанским. – Вы ни в коем случае не должны оказаться в роли безнадёжно влюблённого маньяка. Я свою клинику я вас не приму.
- Почему?
- Потому, что мы принимаем только тех, кого можно вылечить. А такие маньяки врачебному искусству не подвластны.
- Какие такие?! – не понял Яаков.
- У которых мания связано с любовью. Вы же видите, мы не в состоянии вылечить Рахель. Мне кажется, дорогой коллега, - язык Катриэля уже слегка заплетался, - Всевышний не решился передоверить столь важную сферу бытия простым эскулапам. Он оставил её за собой.
- По-вашему, я безнадёжен?
- Нет, почему же? – Катриэль снова потянулся за шампанским. - Вы можете любить Ривку, следить за её успехами, восхищаться ею, как недосягаемой звездой. Только не превращайте это в манию, не отказывайтесь от семьи. Между прочим, могу предложить вам прекрасную невесту. Молодая, симпатичная, образованная. И она никогда не бросит вас из-за денег.
- Где же вы откопали такое сокровище? – засмеялся Яаков.
- Её зовут Рахель. Если пойти навстречу её мании, она излечится. Вы это знаете не хуже меня.
- Конечно, - улыбнулся Яаков, - славная девушка. Но что нам делать с вами?
Катриэль опустошил ещё один бокал вина и икнул.
- М-да. Не беспокойтесь, мой друг. Я тоже найду себе какую-нибудь сумасшедшую. Вокруг нас их очень много.
- Катриэль, я давно хочу спросить, как ваша новая книга «Скрытые мании».
- Практически уже написана. В ней я доказываю, что скрытые мании были у большинства великих людей. Среди них премьер-министры и полководцы, писатели и художники, врачи и режиссёры. Мания помогла им сосредоточить все силы, чтобы добиться успеха.
- Вы хотите сказать, человечеством правят параноики, которые просто скрывают свой недуг?
- Разумеется, - подтвердил Катриэль. – Вот у вас скрытая мания Станиславского, но никто же не замечает вашего сумасшествия.
- А у вас скрытая мания Фрейда, и никто даже не подозревает в вас параноика.
- Значит, так оно и есть, - подытожил Катриэль.
- Когда же вы издадите эту книгу? – поинтересовался Яаков.
- Да хоть завтра. Но в последнее время у меня возникла идея изменить её название.
- Какое же будет новое название?
- «Таинства мании».
- Впечатляет, – признал Яаков. – Именно таинства, если учесть так и не понятую манию любви. И не только любви.
- Тогда я так её и назову, – решил Катриэль, - «Таинства мании».
Таинства мании
© Copyright: Арье Бацаль, 2011
Свидетельство о публикации №211091700471
Свидетельство о публикации №211091700471
Рецензии
Интересное сплетение нескольких вечных тем, Арье:"весь мир театр - люди в нем актеры","всюду палата номер 6", "талант есть отклонение от нормы", "мания - это второе "я" и предназначение человека"... Текст показался несколько затянутым и слишком выверенным и четким(но это уже субъективно).Но работа впечатляющая.
С уважением и пожеланием удачи
Дарина Сибирцева 22.11.2014 12:27 • Заявить о нарушении
С уважением и пожеланием удачи
Дарина Сибирцева 22.11.2014 12:27 • Заявить о нарушении
Огромное Вам спасибо, дорогая Дарина, за столь обстоятельный отзыв.
С симпатией, Арье
Арье Бацаль 22.11.2014 13:37 Заявить о нарушении
С симпатией, Арье
Арье Бацаль 22.11.2014 13:37 Заявить о нарушении
На это произведение написано 6 рецензий, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.