Последний поезд

Во вторник утром выяснилось , что у нее отнялась речь.
Саша, пока варила себе утренний кофе, а матери геркулесовую кашу, по привычке прислушивалась, ждала, когда та, как обычно, позовет из своей комнаты:
- Сашка, дура, памперс пора менять! Все морду, поди , мажешь, а обо мне не подумаешь никогда.
Но было тихо.
Она даже выпила кофе, удивляясь, что это она сегодня так разоспалась.
Когда, вымыв чашку, вошла к ней, наткнулась на ее возмущенный и испуганный взгляд (ох, как она боялась этих ее глаз, и сейчас еще прекрасных, а когда-то..)
- Ммм…ммм.. – промычала мать, пытаясь ухватить ее своей единственной рабочей левой рукой с большим бирюзовом перстнем на пальце).
- Что , мама? – сказала Саша, наклонившись.
- Ммм…ммм.. – мать пыталась что-то сказать, кривила рот, но кроме мычания ничего не произнесла.
Саша под громкий стук своего сердца поменяла матери памперс, потом вернулась с кашей, села рядом.
Мать проглотила первую ложку и тут же выплюнула.
- Не хочешь? – спросила Саша. – Ну что ж, не хочешь как хочешь, - сказала она торжествующе и вышла.
На кухне она поднесла руки к лицу – щеки горели.
Она чувствовала себя почти свободной.
Больше никогда не слышать ее окриков, ее издевательских вопросов, ее скабрезных шуточек, ее непристойных воспоминаний – никогда-никогда не слышать ее голос – резкий, хриплый, капризный – это же почти счастье!
- Надо вызвать доктора, - подумала она, - может, я рано ликую…
Доктор пришел вечером, когда она только проводила своего последнего ученика (после того, как мать обездвижела, Саша преподавала на дому - математика и физика по-прежнему кормили).
- Александра Витальевна, боюсь, что это необратимо. Но вы не волнуйтесь – сердечко у Ольги Андреевны по-прежнему крепкое, при вашей заботе она еще проживет долго. Ну и я всегда на связи, всегда…
Саша смотрела на розовую детскую лысинку этого старомодного врача, на его мягкие уши, покрытые седым пушком и улыбалась облегченно.
- Спасибо, - сказала она, привычно передавая ему конверт и все с той же улыбкой глядя, как доктор так же привычно смущается и неловко сует конверт в карман.
Закрыв за доктором дверь, она зашла к матери. Ее снова встретил возмущенный взгляд и мычание.
- Что, милая?- подошла она к матери. – Я не понимаю., дорогая, что ты там мычишь. Попробуй говорить понятнее. Ты, видимо, хочешь отдохнуть? Ну спи, спи, я не буду тебе мешать, - сказала она, сладко улыбаясь и вышла, выключив свет и плотно притворив за собой дверь.
Она прекрасно знала, что в это время мать любила прихорашиваться - Саша держала перед ней зеркало, расчесывала волосы, накладывала крем на лицо, слушала ее рассказы о былых любовных победах). Потом мать смотрела вечерние ток-шоу- Саша должна была сидеть с ней, обсуждать героев, ведущих, звезд.
Зтем чтение – мать любила детективы – и Саша должна была ей их читать. Аудио-книги не годились – с ними нельзя было фыркать, шутить, и они не могли поправить подушку.
Засыпала Саша все с той же улыбкой.
Она знала, что она сделает завтра. Завтра будет свобода.

Мать мычала не переставая, когда утром Саша, выспавшаяся и свежая , вошла к ней и стала одевать в уличное.
Еще больше она мычала, когда ей на голову дочь повязала платочек – никогда в жизни он не видела модницу-мать в платочке, и еле сдерживалась, чтобы не рассмеяться – так нелепо та выглядела.
Мать всегда была худенькой, а за шесть лет Саша привыкла, поэтому легко посадила мать в инвалидную коляску, и они покинули квартиру.
В кассах на вокзале была очередь.
Саша поставила коляску с матерью под большое табло, а сама встала за компанией молодых парней и девчонок в смешных футболках.
Внутри нее все пело, как всякий раз в том сне, к который она знала наизусть.
- Я не уйду, пока не увижу, как ее заберут, говорил он себе. Буду стоять где-нибудь в сторонке, чтобы он меня не видела, потом поеду следом. Сейчас хорошие дома престарелых, я знаю. Там ей будет уход и забота. Лучше, чем мой. Надо только выбрать город. Господи, я же не выбрала город! – вдруг опомнилась она. – Какая дура, какая я дура, говорила она почти вслух, - город, я все продумала, а не выбрала город.
Она посмотрела на расписание – ближайшие поезда были на Симферополь, Волгоград, Брянск, Нижний Новгород…
Нижний Новгород, решила она. Хороший город. Большой.
Он увидела, что мать снова замычала и улыбнулась, представив, чтобы она сейчас сказала, если бы могла.
До окошка было еще далековато, и она решила отойти к автомату купить минеральной воды.
- Я на минутку, - сказала она подростку, который стоял за ней.
Купив воды, она сделала несколько глотков.
Неужели скоро я буду совсем свободна? – подумала она. Одна, без нее, без ее окриков, капризов, вонючих простыней, лекарств, уколов, массажа, ее запаха, который, кажется, отравил всю ее жизнь…
Может, даже выйду замуж за Павла, думала она, ребенка-то, конечно, уже нет, поздно, куда мне ребенок в почти пятьдесят, но Павел… Да даже если и не Павел – я же еще молодая интересная женщин. Я еще успею пожить. Успею.
Она направилась к своей очереди.
- Передо мной какая-то старая тетка, но она отошла, - услышала она, приближаясь.
Перед подростком, который был за ней, стояли, видимо, его родители.
Она растерянно улыбнулась.
- Вот она, - мальчишка указала на нее подбородком.
- Я ухожу, я передумала, - сказала она.
Снова замычала мать, на этот раз жалобно.
Саша подошла к ней деревянным медленным шагом и увидела ее взгляд – впервые за долгие годы радостный, хотя и испуганный.
Саша покатила коляску к стоянке, на которой оставила машину.
- Не переживай, дорогая, - сказала она матери, - скоро мы будем дома, скоро все будет хорошо, я расчешу тебе волосы, выкупаю, ты у меня будешь чистенькая-чистенькая, хорошенькая-хорошенькая, лучше всех. И сними ты этот дурацкий платок, он тебе совсем не идет.
Вечером, после того, как они посмотрели телевизор, Саша почитала ей детектив.
Мать уснула под ее мерный голос, и Саше показалось, что это не мать, а ребенок, только старый – такая она была тихая и маленькая.
Она осторожно поправила ей одеяло и вышла из комнаты.
- В конце концов, меня бы все равно могли вычислить по билетам, - подумала она отрешенно, - я об этом и не подумала.
И легла спать.
Завтра – она договорилась – Павел придет на ужин.
Все устраивалось.