Человеческий фактор. Глава 7

В начале февраля Аня родила сына. Я стал дедом, Татьяна - бабушкой, а Марина Алексеевна -прабабушкой. Маленький Ванечка Щербаков не нуждался в подарках и в няньках. Юной маме помогали всей семьёй. Ради внука бабушки забросили наш дом и меня, сутками пропадая у Ани. Андрей, как обычно, приходил только на выходные. Получилось так, что впервые за долгие годы я проводил вечера в одиночестве. Я воспринял это как дар судьбы, как шанс остановиться и оглянуться, подумать, повспоминать, переосмыслить собственные поступки, подвести некоторые промежуточные итоги.

Что главное в моей жизни? Семья. Служба на втором месте. Всё остальное – так, песок под ногами. Пора отдохнуть – отправляемся с другом Евгением на охоту. Сломалась машина – звоним на станцию технического обслуживания. Татьяне нужна новая шуба – напишем пару статей, получим гонорар и купим шубу. Вроде бы всё правильно, всё решаемо, всё доступно. Но, что ни возьми, везде какие-то глупые, совершенно не нужные заморочки и преграды. Мелочи поглощают, отвлекают от чего-то важного, на которое не хватает ни сил, ни времени. Усталость накапливается, растет раздражительность. Оглянешься, и не поймешь, от чего так устал. Хотя, почему не поймёшь? Ясно, что от жизни устал, от неё родимой. Она не даёт расслабиться, а преподносит всё новые и новые сюрпризы.

Министерская проверка, нагрянувшая в Сибирский военный округ, изрядно вымотала  сотрудников. Досталось всем – и генералам, и уборщицам. На период работы комиссии ввели усиленный режим работы, проводили внеплановые сборы по тревоге, строевые смотры, учения и стрельбы.

Председатель комиссии попался дотошный. Он вникал в деятельность каждого подразделения. Оценивались и внешний облик сотрудников, и интерьер помещений, и техническая оснащенность, и ведение отчетных документов. Председатель забрасывал нас странными каверзными вопросами, проверяя компетентность, смекалку и выдержку.

На своем веку я пережил множество проверок разного уровня. Порядок приёма гостей был и оставался неизменным. Членов комиссии кормили, поили, развлекали. Мы сами готовили для них справки - самоанализы о деятельности подразделений, сочетая самовосхваление с самокритикой, добиваясь, чтобы в итоговом документе получилась в целом благоприятная картина.

Прогостив у нас две недели, удовлетворенные приёмом проверяющие отбыли в Москву. Командующий округом остался доволен. К 23 февраля ожидали повышений и поощрений. На одном из совещаний генерал Ибрагимов публично поблагодарил меня за информационную поддержку и создание в средствах массовой информации положительного имиджа округа. Мелкие неприятности, происходившие в Сибирске, остались за кадром. Их проверяющие не заметили или сделали вид, что не заметили. К мелким неприятностям генерал причислял взятки в военкоматах, коррупционные связи чиновников и командования, расследования уголовных дел, связанных со злоупотреблениями в кадетском корпусе.

Условный срок за нарушение финансовой дисциплины и халатное исполнение обязанностей получил начфин полковник в отставке Малахов. Остальных «преступников» незаметно убирали из корпуса. Им предстояла отставка или понижение в должности.

Евгений Сергеевич Лещинский подал рапорт, чтобы уйти в отставку и возглавить Центр вооруженной охраны. Он прошёл обязательную медицинскую комиссию и со дня на день ждал вызова в управление кадров.

Однако раньше, чем решился вопрос с Женькиной пенсией, в кадры вызвали меня. Мне предложили новое место службы, новую должность и генеральскую звезду в перспективе. Прозвучавшее предложение оказалось неожиданным, прямо таки сногсшибательным. Начальник управления кадров и командующий округом, - разговор происходил в кабинете Ибрагимова, - немедленного ответа от меня не потребовали. Мне дали неделю на размышление и принятие окончательного решения.

***

Покинув штаб округа,  я немного пришел в себя и двинулся  не в пресс – центр, а в кадетский корпус. Ноги меня туда повели, а точнее, именно туда направились колеса моей «Ауди».

На контрольно-пропускном пункте меня беспрепятственно пропустили. Прапорщик знал меня в лицо. Он лишь осведомился:

- Вы к Лещинскому, товарищ полковник? – и получив утвердительный ответ, выписал разовый пропуск.

В административный корпус, называемый в обиходе командным штабом, вела очищенная от снега дорожка, добросовестно посыпанная песком. Вдоль неё тянулись заваленные сугробами газоны. Сугробы имели правильные геометрические конфигурации. Такие формы сугробов я видел только в армии.  За газонами виднелся выскобленный до асфальта плац. Вдали спортивная площадка, гараж, часовня, строящийся спорткомплекс.

Я вошел в здание. Дежурный на посту вытянулся в струнку, отдал честь. По широкой парадной лестнице, по которой проходили и пробегали мои прадеды, я поднялся на второй этаж.

После реставрации и ремонта, снаружи и изнутри кадетский корпус приобрел первозданный облик. В моё время, в конце семидесятых – начале восьмидесятых годов, к старине в училище относились безжалостно. Не потому что варвары. Мода и правила были другими. Арочные проемы тщетно пытались спрямить, иначе не достать нестандартные двери. Паркет застилали унылым линолеумом, его легче мыть, забот меньше. Стены покрывали противной масляной краской синего цвета. В военном учреждении не соблюдали правил эстетики потому, что других красок военному ведомству не отпускали.

Современные строительные материалы позволили добиться ошеломляющего эффекта в стилизации классицизма. Подвесные потолки со встроенными светильниками, гипсовые декоры, гипсокартонные конструкции, на заказ изготовленные двери, ламинат, жалюзи от пола до потолка в цвет белых, желтых, светло-зеленых стен и их логичное продолжение – всё это создавало впечатление простора и света.

В Колонном зале и по коридорам развешаны  портреты великих полководцев и выдающихся выпускников корпуса – полководцев, путешественников, писателей. Портрет белогвардейского генерала соседствует с портретом большевика – ленинца и портретом советского генерала, погибшего в фашистском плену, но не согласившегося сотрудничать с врагами. Люди одного поколения, с некоторым разрывом во времени, они сидели в одних и тех же классах кадетского корпуса, ходили по одним и тем же улицам родного города, общались с одними и теми же людьми. Судьба мудро развела их, не давая встречаться. Они обладали разными чертами характера, разными вкусами и пристрастиями, придерживались разных политических взглядов. Они испытали взлеты и падения, минуты славы и забвения и при жизни, и после смерти. Теперь их имена помещены в Кратком Энциклопедическом словаре на соседних страницах, потому что в силу элементарного совпадения их фамилии начинаются на одну букву и следуют строго друг за другом. История примирила и сблизила их.

Галерею, ведущую к кабинетам руководства, украшают портреты начальников корпуса разных лет – дореволюционной и современной эпохи. Я остановился перед портретом полковника русской армии барона Б. А. фон Штабеля, возглавлявшего корпус в начале двадцатого века. Это мой прапрадед. Всматриваясь в его нарисованное масляными красками лицо, отчужденное и застывшее, я пытался предположить, как бы он поступил в данной ситуации.

Из кабинета вышел Лещинский, встал рядом, произнес с укором:

- Вот где ты застрял! С КПП позвонили, доложили, что посетитель ко мне направился. Я жду, а посетитель искусством интересуется. Кстати, плохонькие портретики, халтура, без души. Или ты прикидываешь, как здесь твое изображение будет выглядеть? Местечко на стеночке выбираешь?

- Знаешь? – лениво удивился я.

- О твоем назначении на моё место? Оповещен, - спокойно ответил Лещинский.

- Не назначение, а предложение, - уточнил я. – Пока, Женя, мне только предложили подумать над возможностью перевода в кадетский корпус.

- Назначат, - уверенно заявил он и предложил: – Пошли в кабинет. Что в коридоре стоять?

Через пустую приемную, (секретарша ушла обедать),  мы проследовали в кабинет начальника корпуса.

Уж где – где, а здесь от старины и духа не осталось. И от Женькиной скромности тоже. Суперсовременная обстановка по последнему писку дизайнерской моды. Стекло, металл и пластик. Всевозможные оттенки серого от самого светлого до почти черного создавали деловую специфическую атмосферу. Я разделся. Лещинский усадил меня в мягкое кожаное кресло возле чайного столика в комнате отдыха. Я закурил. Лещинский включил кондиционер, достал бутылку водки, рюмки. Я отказался. Он спрятал бутылку в шкаф, включил чайник, поставил на столик чашки и тарелочку с печеньем. Я следил глазами за его передвижениями.

Он истолковал мой взгляд по-своему, огляделся вокруг и заявил:

- Не нравится обстановочка в кабинете? Переделаешь.

- Я намерен отказаться, Женя, - ответил я тихо.

- Позволь поинтересоваться, почему? Если из-за меня и нашей дружбы, то не стоит. В какой-то степени это моя идея назначить тебя начальником кадетского корпуса. Беседовали мы как-то с Эдуардом Викторовичем Шаталовым… - многозначительно намекнул Лещинский. Я промолчал. Он спросил: - В чем дело, Паша? Ты самая лучшая кандидатура. Возраст, звание, выслуга, административный и боевой опыт. По всем критериям подходишь.

- Теперь я вижу, с чьей подачи вещал кадровик, - усмехнулся я. – Плевать им на выслугу и опыт. Я свой, ручной, проверенный. Разве я не понимаю, что комплименты и рассуждения о продолжении династических традиций в воспитании защитников Отечества - просто слова, бред, который забыли тотчас, как произнесли.

- Паша! – прервал мою тираду Лещинский. – Какая разница, почему предложили? Главное, предложили. Дальше твое дело – забыть высокопарные слова или достойно продолжать династические традиции.

- Не уговаривай меня, как красну девицу, Женя. Возможен вариант, что тебя оставят?

- Не оставят, Паша, - грустно вздохнул Лещинский. – Честно сказать, я и сам не рвусь. Надоело сидеть на пороховой бочке и ждать, кто из коллег, родителей или мальчишек – кадет преподнесет неприятный сюрприз, устроит очередную пакость. И что ещё не понравится нашему мудрому руководству!

- Не жаль отдавать своё детище в чужие руки?

- Почему ты решил, что оно моё?

- Разве нет?

- Плохой из меня воспитатель. Не могу я учить детей тому, во что сам не верю.

- Как ты продержался столько лет на этом посту?

- Мало ли якорей, за которые мы цепляемся…

Затем Евгений заговорил о том, что нынешнее подрастающее поколение эгоисты и реалисты. Они готовы рисковать жизнью или вкалывать в поте лица, но не за идею, не за медальки и грамоты, а за живые деньги, за вполне реальные жизненные блага. Женя упрекал меня и моих коллег – журналистов в растлении душ молодежи. Он вспомнил случай в Челябинском училище, где солдаты искалечили сотоварища, а офицеры и командование повели себя равнодушно и безответственно. Он заявил, что сам не лучше челябинского начальника и что у него «на хозяйстве» бардак не меньше.

Нудная проповедь закончилась призывом:

- Соглашайся, Павел. Гадючник тебе расчистили, взяточников выгнали. Наберешь новых людей – порядочных, честных, профессионально подготовленных, возьмёшь их в ежовые рукавицы, заткнешь уши воском от льстецов – и вперед! Дерзай! Ты не я. Справишься.

- Ты никогда не говорил так откровенно, Женька, - воскликнул я.

- Не говорил и не скажу. Настроение у меня сегодня паршивое. Думаешь легко осознавать, что тебя, по сути, вышвыривают из армии как нашкодившего котенка. Самое интересное в том, что сам виноват. – Лещинский помолчал и добавил: - Хочешь совет верного друга?

- Давай, - согласился я.

- Пройдись по территории корпуса, один, без провожатых. Прислушайся к внутреннему голосу, к ощущениям. Постарайся понять, кто ты в корпусе – гость или хозяин. Не напрасно же ты сюда заявился прямо из управления кадров? Правильно?

- Правильно, - подтвердил я.

Совет друга пришёлся мне по душе. Я всегда чувствовал непонятную мистическую связь с корпусом. Кажется, такое называют генной памятью. С Евгением мы никогда не говорили на эту тему. Возможно, он тоже чувствует токи и биополя, потому что его прадеды тоже учились в корпусе.

Услышав мои предположения, Лещинский засмеялся:

- Духи на территории Сибирского кадетского корпуса не водятся. Меня вот не спасли…

- Духи не МЧС, - пробурчал я и оправился прислушиваться к внутреннему голосу и зову предков…

В учебный корпус вела застекленная галерея. Занятия закончились. Аудитории опустели. Навстречу мне шли сотрудники, преподаватели, офицеры. С некоторыми я знаком. Со мной здоровались, я здоровался. В Колонном зале строились кадеты, происходил развод на самоподготовку. В столовой дежурные убирали со столов. В медпункте, библиотеке, клубе временное оживление. Казармы тоже оживают на некоторое время. Через полчаса начнется самоподготовка, кадеты разойдутся по классам. Дневальные вновь возьмутся за тряпки и швабры, примутся драить пол и наводить лоск. У курсовых офицеров возобновится активная деятельность – контроль над подготовкой к занятиям следующего дня, кружки, факультативы, спортивная и общественная работа. Мне захотелось посмотреть на строящийся спортивный комплекс. Я оделся, вышел на улицу.

***

Строительство комплекса близилось к завершению. Внутри здания полным ходом шли отделочные работы. Резко пахло краской. Со всех сторон доносились грохот и жужжание электроинструментов. Комплекс располагал двумя спортзалами (для игр и для борьбы), тренажерным классом, бассейном, сауной, просторными раздевалками, кабинетами для тренеров. Уже на данной стадии видно, что сооружение замечательное и стоит вложенных в него скромных бюджетных ассигнований и миллионов Шаталова. Как сообщил мне командующий, округ собирается поддержать следующий этап перестройки. Строительство тира и реконструкция летнего учебного центра внесены в планы будущего года. Следующим этапом намечено создание современного компьютерного центра. Ибрагимов особо и настойчиво советовал не пренебрегать помощью Попечительского совета. Он советовал не относиться к совету как к формальному органу. Спонсорская помощь, включая родительские пожертвования, во избежание неприятностей, должна идти через совет. Из его намеков легко догадаться, что Лещинский напрасно пренебрегал помощью и покровительством уважаемых людей. За что и пострадал.

Напутствия руководства я выслушивал вежливо и дисциплинированно. Намеревался отказаться от новой должности. Теперь колебался. Я поймал себя на мысли о том, что уже не желаю отказываться. Почему бы и нет, черт возьми! Не боги горшки обжигают! Я командовал взводом, ротой, батальоном не только в мирное время, но и в боевой обстановке тоже. Возглавлял редакцию окружной газеты, пресс – центр. Это не так просто, как кажется на первый взгляд. Неужели не справлюсь с руководством деятельностью среднего учебного заведения?

Я направился к КПП. Меня обогнал взвод кадетов второго курса с лыжами в руках. Их сопровождал физрук Воронов, майор в отставке, мой знакомый. Мы обменялись приветствиями, пошли рядом.

- В гости приходили, Павел Владимирович? – на ходу спросил майор.

- По делу, Валерий Алексеевич, - ответил я. – Вы на Набережную?

- Там всё разворочено, ремонт, не побегаешь. В сквере напротив круги нарезаем. Скоро зачёты, соревнования.

- Успеха, - пожелал я.

Мы распрощались. Воронов побежал догонять взвод, скрывшийся за воротами КПП. Я не спешил покидать территорию корпуса, остановился возле курилки – специально оборудованного места для курения, достал сигареты, зажигалку, закурил. На окружавшие меня  здания, плац, газоны с сугробами я смотрел совсем другими глазами.

Вокруг кипела, бурлила, переливалась через край настоящая жизнь. Она не походила на размеренное существование штаба, пресс – центра. Чувствительным мамочкам кадетский корпус представлялся волшебной шкатулкой с игрушечными солдатиками, игрой во взрослую жизнь. Но это не игра, это и есть взрослая жизнь, которую их дети узнали раньше своих сверстников. В кадетском корпусе свои законы, обычаи, ритуалы. Здесь бытуют ложные и истинные понятия о долге и чести офицера. Здесь как бы два мира. Один – официальный, показной, принаряженный, который и видят мамочки. Другой – внутренний, сложный, порой жестокий, который старательно скрывают от непосвященных. Как объединить, примирить оба мира? Как научить не утвердившихся в жизни подростков отделять хорошее от плохого, настоящее от ложного и отдавать предпочтение истинным ценностям? Они, современные мальчишки, пришедшие в корпус из разных семей, по разным причинам должны стать настоящими защитниками Отечества, а не наемными профессионалами. Немыслимая задача для воспитателя, но достойная того, чтобы стать делом всей жизни. Мне всего сорок пять лет. Впереди ещё довольно большой отрезок пути. Лещинский прав, пока предлагают, надо соглашаться…

Я стоял, задумавшись, и не обращал внимания на курсирующих мимо меня людей. Поэтому, когда за моей спиной раздался удивленный возглас: «Папа!», я вздрогнул от неожиданности. Оглянулся. Передо мной стоял Андрей. Высокий, по-мальчишески угловатый. Он одет в черную шинель с красными погонами и нашивками, начищен, наглажен, умыт и только что не скрипит от чистоты и лоска.

- Пришел или уходишь? - спросил я.

- Ухожу, - ответил Андрей, нетерпеливо потаптывая ногами, сбивая налипший на ботинки снег. – В кино опаздываю. У меня увольнительная до 19.00.

- С какой радости! – нахмурился я, заподозрив подвох.

- Расслабься, папа, - улыбнулся Андрей. - Всё честно. Я выиграл олимпиаду по математике. Победителю выдали приз – два билета на «Ночной дозор». Бесплатно. В кинотеатр имени Маяковского.

- Поздравляю! Молодец! Вместе с Лёшей Дроздовским идете?

Андрей смутился, но ответил честно:

- Помнишь Машу Новикову из моего бывшего класса? Мы созвонились. Она у кинотеатра ждет. Лёшка не в обиде, мы с ним в субботу на хоккей отправимся.

Машу Новикову я не помнил, но улыбнулся, одобрительно похлопал сына по плечу.

- Андрей! Давай я тебя подброшу до кинотеатра. Не волнуйся. Остановлюсь за сто метров до объекта по всем правилам конспирации.

Мы вышли за ворота, направились к машине, выехали на улицу Ленина. Чтобы не молчать, я так понял, Андрей спросил:

- К дяде Жене приезжал?

- К Евгению Сергеевичу, - занудно поправил я.

- Успокойся, па. Я соблюдаю дистанцию и субординацию. Скоро ты заставишь меня и к тебе обращаться по имени – отчеству или по званию, - с недовольной усмешкой проворчал мой сын.

- Заставлю. Если тебе доведется служить под моим началом, то заставлю, - серьёзно пообещал я, вспомнив о возможных перспективах нового назначения, и заговорил о деле:  – Твои документы в Академию МВД ушли. Может быть, все-таки танковый институт? Не передумаешь? Твердо решил? Или Дроздовскому компанию решил составить?

- Никак нет, товарищ полковник, дело не в дружбе. Это исключительно моё решение, я не  передумаю, - серьезно ответил Андрей. – Не переживай, па. Я обдумал последствия «самого важного решения в моей судьбе».

- Цитировать меня не обязательно, - улыбнулся я, принимая его выбор.

Мой сын вырос. И не только физически. Последние полгода выдались для Андрея не легкими. До изгнания Севастьянова и после него он частенько являлся домой с синяками и сбитыми в драке костяшками пальцев. Татьяна верила сказкам про темные скользкие ступени и отжимания на кулаках на уроках физкультуры. Но я-то догадывался о том, что на курсе происходит борьба за власть и  мой сын принимает в ней непосредственное участие.

Исподволь я наблюдал за поведением и настроением сына. Тревожных симптомов  не заметил. Вмешиваться не имело смысла. Лишь однажды я поинтересовался, владеет ли он ситуацией. Андрей ответил утвердительно. Я уверил, что в любом случае встану на его сторону.

- Я уже убедился в этом, папа, - просто ответил он.

- Имей в виду, - продолжил я. – В самой сложной обстановке важно сохранять здравый смысл, проявлять чувство меры и не унижать достоинства противника.

- Помедленнее, пожалуйста, я записываю, - хмыкнул Андрей и ехидно переспросил: - Что у нас первым пунктом?

Надеюсь, он меня услышал, и слова мои запомнил.

Мы подъезжали к кинотеатру и я, опасаясь, что не успею или забуду, попросил Андрея не убегать из дома в воскресенье, а сначала переговорить со мной.

- Есть тема, как вы сейчас говорите. Она напрямую касается и тебя. Сегодня в управлении кадров мне сделали заманчивое предложение.

- Назначают министром обороны России?

- Хуже. Начальником кадетского корпуса, - ответил я.

- Нашего? – глаза Андрея округлились.

- Нашего, - подтвердил я. – На ходу обсуждать не будем. Обсудим в спокойной обстановке. У меня неделя на размышление. Сам понимаешь, что это большой секрет для маленькой компании.

Как обещал, я остановил машину на конспиративном расстоянии. Андрей медленно вышел, внезапно остановился, оглянулся и, хлопнув себя по лбу, воскликнул:

- Вот черт! Забыл! Поздравляю!

Я естественно посчитал, что он имеет в виду моё новое назначение и ответил:

- Рано поздравлять. Приказа ещё нет.  Могут сто раз переиграть.

Андрей энергично замотал головой.

- У вас с мамой сегодня годовщина свадьбы. Аня звонила, предупреждала, чтобы я не забыл вас поздравить.

Я схватился за голову:

- Спасибо, сынок! Ты меня спас! Забыл я о свадьбе, напрочь забыл! Вот бы лопухнулся на старости лет!

Андрей снисходительно посмеялся, мол, со всяким бывает. Он попросил:

- Папа, будь другом, купи цветы. Вроде как от меня. Я вечером позвоню или эсэмэску пришлю.

- Не волнуйся, сынок, сделаю всё как положено. Цветы, шампанское, конфеты.

Андрей направился к переходу, а я проехал до перекрестка, развернулся и двинулся в обратный путь. Затормозив на светофоре напротив кинотеатра, я видел, как Андрей встретился с Машей и как они, взявшись за руки, пошли по аллее.

Я достал мобильный телефон и, вопреки всякой логике, набрал номер телефона, который не должен набирать.

- Мила! Это я, - поспешно сказал я. – Извини, только что из корпуса, но до библиотеки не дошел.

- Павлик! Что случилось? – в голосе Милы прозвучало неподдельное волнение.

Павликом меня называли два человека – мама и, вот, Мила. Остальные предпочитали другие варианты моего имени.

- Меня назначают начальником нашего кадетского корпуса, - торжественно объявил я.

- Поздравляю! – особой радости и оптимизма в её голосе я не услышал.

- Ты не рада?

- Почему? Рада за тебя, за корпус, за ребят. Из тебя получится хороший начальник.

- Что же ты грустишь? Теперь твой лучший друг сделает для библиотеки всё, о чем ты столько лет мечтала.

Мила часто рассказывала  мне о проблемах  библиотеки и делилась своими планами. Ничего фантастического в её мечтах не содержалось. Библиотека работала по старинке – карточные каталоги, рукописные учеты. Мила рассказывала, что давно существуют новые современные библиотечные технологии, электронные каталоги, электронная выдача и ещё бог знает что. Конечно, внедрение таких технологий стоит немалых денег, не говоря уж о постоянных затратах на новые книги, мебель, ремонт помещения, покупку техники. Отказывая заведующей библиотекой, мой друг Лещинский ссылался именно на финансовые трудности. Но причина другая. Женька и его заместители не считали нужным модернизировать библиотеку.
 
- Блажь, - сказал мне Лещинский однажды. - Библиотека функционирует, кадеты учебниками обеспечены. Чего ещё надо твоей Людмиле?

- Это не ей надо, а кадетам, корпусу, - пытался я его убедить. – Модернизируй и показывай гостям и комиссиям. Тебе же лучше.

- Мне есть, что показывать гостям, - отмахнулся Лещинский. На том наш разговор закончился. Миле бы радоваться тому, что я готов помочь, а она…

- Павлик, милый! Неужели ты не понимаешь, что ничего не сделаешь. И дружбе нашей конец.

Я удивился её необычному заявлению, а она с готовностью разъяснила:

- Власть меняет человека. Это сейчас я для тебя что-то значу, и ты дорожишь дружбой со мной. Но пройдет месяц, год и ты в лучшем случае будешь снисходительно здороваться со мной при случайной встрече в коридоре. – Помолчав, она добавила с горечью: - Впрочем, ходить мы с тобой будем по разным коридорам. Даже распекать меня за упущения в работе и вручать грамоты в честь дня 8 марта ты поручишь заместителям.

- Это не про меня!

- Дай Бог!

Слова Милы задели меня за живое, но говорила она истинную правду. Подобная метаморфоза – обычное явление, но надеюсь, что меня она не коснется. Отношения с Милой я менять не намерен. Я нуждался в верном, преданном, искреннем друге. Любимая, с которой мы вместе уже двадцать шесть лет, преданно и верно ждала меня дома...

На Полковую улицу в тот вечер я вернулся на два часа позже, чем обычно. В руках я держал букет белых роз, шампанское и коробку конфет. Дверь открыла Татьяна, принаряженная, как на бал. Красивая и родная. Я протянул ей дары, поздравил с  годовщиной свадьбы. Она изобразила удивление и восторг. Мы прошли в гостиную. Шторы задернуты, горят свечи, стол накрыт на две персоны к романтическому ужину. Я поцеловал жену и сел за стол. Сообщать ей о грядущих переменах в карьере я не спешил.

Успею.

В этот момент совсем не хотелось думать о будущем. Подобно Фаусту мне хотелось воскликнуть: «Остановись, мгновенье! Ты прекрасно!», насладиться минутным покоем и счастьем, перевести дыхание и продолжать жить...

Окончание следует...