Мать и дитя

- Господи, как ты ужасно выглядишь, как ты постарела, - говорила ей мать, когда они по утрам выходили выпить кофе на кухню. - В свои тридцать выглядишь на все сорок.
- Мне двадцать семь, мама! – устало повторяла дочь, отдавая дань ежедневному ритуалу.
- Тем более! – говорила мать и смотрела на нее с презрением и жалостью. – Вон , даже мужика не смогла удержать, неужели ума не хватило? А вроде и не дура…
Она только опускала голову ниже, стараясь справиться с волной тоски и раздражения – полгода как развалился ее до того счастливый брак – не смогла простить мужу измены – и она вернулась в родительский дом.
- Ну и куда ты нацепила эту юбку, - возникала мать, когда она перед зеркалом в коридоре подкрашивала губы перед выходом на работу. – Это же для молоденьких. А с твоими ногами…
- Что с моими ногами? – устало вскидывалась она.
Мать иронически пожимала плечами и говорила спокойно:
- А что ты нервничаешь! Спокойней надо быть. И трезвее. Кто тебе кроме матери скажет правду? Я-то тебя с любыми ногами люблю, - и удалялась в спальню.
Она перестала видеть в зеркале себя – отражение показывало немолодую неудачницу с некрасивыми ногами. Она настолько поверила в это, что даже не замечала  мужских заинтересованных взглядов.
Поэтому первый, кто сумел убедить ее, что она ему нравится, правда нравится, и ноги тоже – тот сумел завоевать ее сердце.
- Ну и что ты хочешь мне доказать этим? – говорила мать, глядя, как она упаковывает свои вещи в сумки. – Что за скороспелое решение, я не понимаю! Ты что, на помойке найдена, чтобы жить с кем попало?
- Он не кто попало, мама, - говорила она, раскрасневшись от усердия – застежка была тугая, сумка маленькая.
- Ты делаешь большую ошибку! – сказала мать и величественно выплыла из комнаты.
На свадьбе мать сидела , презрительно поджав губы и строго поглядывая на отца, когда тот слишком благожелательо начинал разговаривать с женихом.

Через полгода у матери случился инсульт –вся правая половина тела отнялась, лицо, всегда такое ухоженное и гордое, перекосило – изо рта текла тонкая, тягучая как карамель, нитка слюны.
Лена промокала ее салфеткой.
Она уволилась с работы и жила на два дома – ухаживала за матерью, которая стала беспомощной, как ребенок, делала массаж, уколы, научилась ставить капельницы, меняла памперсы и простыни, готовила обеды отцу (он был просто убит горем и первое время ходил совершенно потерянный, сидел часами возле матери, держал ее за руку и шептал – Лидочка. Лидочка).
Муж помогал чем мог, возил ее на процедуры, оплачивал сиделку, покупал лекарства.
Мать стала понемногу владеть правой рукой – шевелила пальцами, отвечала на пожатие – слабо, неловко, речь восстанавливалась плохо - она только мычала, раздраженно, бессильно.
Как –то Лена заснула в кресле рядом со спящей матерью, уронив на колени книжку – и вдруг очнулась от пристального взгляда.
Мать смотрела на нее своими все еще прекрасными зелеными глазами и пыталась что-то сказать.
- Что, мамочка? Пить? Хочешь пить? – нагнулась к ней Лена.
- Отвратительная …прическа. Тебе не идет, - сказала мать еле слышно.
- Слава богу! - подумала Лена, - наконец-то она становится похожей на себя. – Слава богу!- и расплакалась.