Волшебник из провинции

Вот ты как-то раз выйди на поляну, сними трусы свои, и пусть живность разбежится от тебя вся, и ты останься один – и поймешь-таки: неча с голой жопой в поле выходить.

А то был у нас такой. Знали, стало быть, мы таких. Мужик у нас был в коллективе. Коллектив отвергал начисто – придет, работу свою сделает, скудно попрощается, даже руки не подаст, и уйдет восвояси, в то время, как остальной коллектив водку пьет. За здоровье, стало быть, ему, суке, наше здоровье побоку. Мы обижались, естественно, а он не замечал. Все работал, а мы смотрели на него, запоминали.

Темную устроили.

Так он с разбитой харей встал, и домой пошел, как ни в чем не бывало, разве что не попрощался. Гордый, гад.

Звали его Пантелей. Он настаивал, что, мол, Пантелей Семенович. Раньше инженером был в Ленинграде, потом осто****ело ему видимо, сдристнул он от городского шума к нам, в провинцию бля, пошел вкалывать на завод к нам, мастерить глушители для велосипедов.
Велосипеды знатные у нас были – с глушителями. Сядешь – и едешь, а глушитель висит. Ну и что, что глушитель на лясике и на *** не всрался – серавно ****ато. А ты сиди и слушай, и лучше и не выебывайся, а то в чердак дам, ей-богу.

На следующий день умер тот мужик, который нас на эту темную Пантелею подговорил. Умер Вован (Вова, значит, его звали). Пошел в сортир личинки откладывать – так и не вернулся. Да ишо и дверь закрыл на щеколду – не попасть туда жене-то стало, ломиться она туда спустя полчаса, Вова, мол, открывай. А от Вовы ни звука. Что случилось, *** его знает, поди, стало быть, разберись.

Участковый приехал ушлый, как приезжает, потом какой-нибудь вещи и не отыщешь. ****ит что не попадя. Так и в этот раз хитрый глаз прищурил, на хозяйку косясь, в дверь постучал, и хитро так сказал:

- Пропал без вести ваш Владимир, хули. Или просто сдох.

И ушел, а потом вазы столичной не доискались.

Хозяйка горем убивалась, мы и пошли на помощь, мужик-то хороший был, хоть и буйный, когда выпьет. Кодлой пошли – и дверь в толчок выломали.

Увидели Вову – даже крепкий морально солдафон Панкрат, и тот слезой потек – сидел Вован на унитазе, значит, башка на груди висит, говном воняет – белый как жопа доярки Люськи, когда мытая. Это вам любой колхозник скажет.

Мы все и запили горько. Когда из запоя вышли – умер ишо один заводила, что Пантелея бить придумал – слесарь Санек, молодой парень был, башковитый, допер, как спирт с заводу тырить.

Утонул в болоте в лесу. Нашли его через три дня, выловили из болоту – он уж и сгнил весь. Давненько у нас в городе не было ***ни такой, чтоб мужики хорошие одни за другим помирали.
Вспомнили про Пантелея Семеновича. Смерти же с ним были связаны тем, что те мужланы, что почили, его бить придумали и всех подговорили.

Ворвались в хату к нему, так все и сели – у него в хате темным темно было, окна зашторены, свечи кругом. И звезда на полу намалевана, сотонинская. И это, Пантелей лежит на полу – ни пьян, ни трезв, ни жив, ни мертв. Лежит в трусах кожаных, с книгой черной в руках.

А на полу, в тазике с водой мутной – фотокарточки Вована с Саньком.

Мы все всё сразу поняли – вешали этого урода городом всем. Участковый напился, с радости Люську. В коровнике отпедрил.

А маг этот ***в, Пантелей, значит, сказал перед смертью, спокойно так сказал:

- *** с вами.

Я вот и говорю тебе – нечего срам на поле обнажать, а то несчастье приключится. Никто же не знал, что Люська то, сука, до этих случаев голая по поляне скакала, быков соблазняла…