Динамика социальных перемен - 2008

Динамика социальных перемен и будущее российской демократии
Перемены, происходящие в обществе и в верхних эшелонах российской власти после завершения избирательного цикла 2007-08 гг.,  заставляют задуматься о том политическом наследии, которая нам оставила “эпоха Путина”,  о жизнеспособности созданной в этот период политической системы, о том, сформировался ли со стороны общества “новый запрос”, требующий внесения существенных коррективов во внутриполитический курс страны. Практически все исследователи сходятся на общей оценке ситуации, согласно которой политическая система в целом устойчива, Но насколько фундаментальна эта стабильность?  Является ли она артефактом, продуктом политического PR, который в последние годы стал все чаще подменять собой реальную политику, либо же за ней стоят более фундаментальные причины, лежащие в плоскости социальных трансформаций? Каков “коридор” эволюции партийно-политической системы в ответ на возможные попытки ее реформирования сверху? Примерно равновысокие “рейтинги доверия”  бывшего и нынешнего президентов страны, сохраняющийся высокий уровень электоральной поддержки главному “детищу” политической эпохи В. Путина – “Единой России” - не должны вводить нас в иллюзии неизбежности стабильности и неизменности настроений в обществе.  Перемены необходимы, во многом назрели, но каков их возможный вектор?
Многопартийность как политический институт закладывалась еще в 90-е годы и отражала, в первую очередь, идейно-политический раскол общества, характерный для всех революционных периодов. В эти годы острое соперничество политических партий соответствовало динамике массовых настроений и служило импульсом для общественной дискуссии. Сегодня эта дискуссия увяла, а если и происходит, то, как правило,  не в стенах Государственной Думы и не во время предвыборных партийных баталий. К самому институту политических партий общество стало предъявлять иные требования, за которыми не успевает ни устоявшаяся политическая практика, ни законодательство, перемены в котором скорее уводят нас в сторону от перспективы формирования в России современных политических партий, направлены скорее на снижение партийной конкурентности.  Все это накладывается и на во многом новую социальную реальность. Значительно вырос уровень жизни граждан, изменилась социальная структура, преодолен  “кризис идентичности”, доставшийся в наследие от эпохи 90-х годов.  На уровне “парадных” ценностей россияне все в большей степени выглядят единой политической нацией.  Именно преодоление кризиса идентичности, восстановление национальной общности, национального консенсуса, пусть осуществленное не до конца и не слишком последовательно, стало одной из главных причин позитивных оценок действий властей. Власть, в первую очередь, в лице Президента РФ (причем замена В. Путина на Д. Медведева у штурвала российской государственности не повлияла на эти настроения), пользуется  несравнимо более высоким уровнем поддержки общества, чем в предыдущую историческую эпоху, а государство, стянутое “обручем” путинской административной вертикали, выглядит куда более дееспособным. В то же время налицо избыточная централизация системы, ее “заточенность” на принятие решений узким кругом лиц, непрозрачность, монополизм. “Ставка на бюрократию” стала оборотной стороной попыток укрепления государства, построения административной вертикали. Эта ставка частично оправдалась укреплением политического единства страны, но сегодня “путинская бюрократия” уже вызывает едва ли не более негативное восприятие общества, чем пресловутые олигархи 90-х годов.  Активные и перспективные общественные силы не всегда могут найти себе достойное место в сложившейся политической системе и либо уходят в радикальную оппозицию, либо, что происходит гораздо чаще, вообще перестают связывать свои интересы с политикой. Несмотря на рост патриотических настроений, налицо высокий уровень отчуждения россиян от государства и его конкретных институтов (кроме института главы государства). В обществе не сложилось однозначного мнения относительно того, является ли нынешнее государство, выстроенное нынешними властями на основе усиления бюрократического класса, субъектом национальной государственности, способным отразить интересы, надежды и чаяния большинства россиян.  Согласно данным ВЦИОМ (2008), большинство опрошенных склонно в  отношении того, является ли нынешнее государство “моим” или “чужим” для меня, занимать промежуточную позицию (55%), 30% россиян склонны видеть в нынешней государственности “свою” власть, способную защитить их интересы и которое не вызывает чувства отчуждения, тогда как 11% видят в том же государстве заведомо “чужую”, враждебную субстанцию, в отношении которой какое-либо чувство сопричастности полностью исключается. Достигнутое единство общество на практике оказывается пассивным, нежизнеспособным, не подкрепленным реальной работой политических институтов.
Так по-прежнему не решена главная проблема сегодняшнего общества,  не преодолен институциональный кризис , отсутствуют эффективно работающие политические, государственные и общественные институты. Связность общества, которая должна обеспечиваться работающими институтами, остается на крайне низком уровне, общество атомизировано и мало способно к каким-либо формам мобилизационной активности.  Роль публичной политики в “реальной политике” становится все более периферийной. “Болевые точки”, в которых решаются действительно важные для жизни страны вопросы, находятся совсем в иных, “невидимых для глаза” сегментах политической системы, если понимать ее в более широком смысле. Это касается политических партий, представительной власти, профсоюзов, Церкви, традиционной российской бюрократии.  Действующая крайне неповоротливая модель политических партий явно не соответствует сложившимся реалиям, где все более значимым фактором формирования социальных сетей становятся современные информационные технологии.  Несоответствие партийной модели требованиям времени во многом становится причиной разочарования массового избирателя в политике, в самой процедуре выборов как форме народовластия.  Серьезные испытания поставил перед партийно-политической системой страны и современный идеологический “мейнстрим”, в рамках которого общество слабо сегментируется по идейно-мировоззренческим основаниям, а социальные слои и группы недостаточно консолидированы, чтобы поддерживать устойчивую многопартийность. Как результат, общество в политическом отношении “сбивается в кучу”, что порождает идеологическую всеядность и монополизм отдельных политических сил. Россияне заняты собственными, в первую очередь, социально-экономическими проблемами, работают, отдыхают, учатся, а политикой интересуются “от случая к случаю”, да и то меньше половины населения страны, в основном наиболее образованная и состоятельная прослойка общества.  Как показало исследование,  проведенное Центром политической конъюнктуры совместно со ВЦИОМ , ощущение значимости выборов резко повышается по мере приближения к высшим, наиболее преуспевшим слоям общества. Так среди тех, кто относит себя к низшему слою, лишь 10% считают, что от голоса избирателей что-то зависит, в группе, которую можно отнести к среднему слою, таких от 28 до 31%, то среди тех, кто отнес себя к слою высшему, таких уже 60%. За этой немногочисленной группой граждан стоят реальные экономические интересы, и они видят связь между ними и принятием политических решений. Для остальной части общества эта связь лишь продекларирована, но ничем фактически не подтверждена. 
Соответственно, политическая жизнь, не получающая “подпитки снизу”, во многом становится имитацией. Это касается и соперничества политических партий на выборах, и работы выборных органов власти, и процесса обновления политических элит в целом.  Симптомы кризисного развития ситуации в  экономике и социальной сфере, появляющиеся время от времени, не находят развития, не ведут ни к росту влияния оппозиции, ни к обострению политической дискуссии. Оптимисты характеризуют подобное положение дел как “стабильность”, а пессимисты как “застой”. Под стать “стабильности-застою” сформировалась и партийно-политическая система, с мощным, но идейно аморфным и управляемым с помощью административного ресурса политическим “центром” и идеологизированными, но  политически крайне слабыми и маловлиятельными “флангами”.  Система прочная, предсказуемая, но недостаточно гибкая, не рассчитанная на возможные социальные и политические кризисы.  Ее поддержка населением скорее основана на негативном отношении общества к оппозиции и готовности дать власти “карт бланш” -  “делайте что хотите, и не мешайте нам делать то, что мы хотим”.  Подобная ситуация заставляет искать пути “оживления”, “очеловечивания” российской политики, наполнения пока скорее декоративных институтов реальным содержанием, не меняя основного формата, обусловленного объективными социально-политическими факторами. Смена высшего руководства страны, произошедшая в мае нынешнего года, стала дополнительным фактором, стимулирующим эти поиски.
Сегодня мы наблюдаем низкий авторитет политических партий, слабое влияние партий на принятие реальных решений, невнятность программ и идеологических позиций, неполное соответствие сложившегося набора партий социальной и мировоззренческой структуре общества.  Сама роль политических партий в структуре власти выглядит и во многом является подчиненной, вторичной. Представляется  маловероятным по причине весьма невысокой популярности в обществе переход в России к формированию “партийного правительства”, то есть к парламентской республике, где правительство формирует политическая партия, победившая на выборах. а президент имеет скорее представительские функции. Подобная модель, характерная для стран Европы и западной демократии в целом, встречает поддержку лишь 13% россиян, против нее ориентирована вся многовековая политическая традиция страны, связанная с жесткой  и персонифицированной властью главы государства.  Унизительное положение политических партий наглядно проявилось в ходе избирательной кампании 2007-08 гг., когда даже “правящая” партия, имеющая гарантированное большинство в Государственной Думе, была вынуждена озвучивать принятые без ее реального участия решения, связанные с новой конфигурацией власти.  Еще “печальнее” положение других партий, даже прошедших в состав Государственной Думы, с мнением которых можно вообще не считаться. И, соответственно, сворачивание этого института, выхолащивание его содержания не воспринимается обществом как “что-то страшное”,   затрагивающее реальные интересы простых избирателей.  Менталитет большей части россиян все больше тяготеет к квазимонархическим формам , когда власть подотчетна лишь “высшим силам”, неважно в лице Господа Бога или Президента,  но не населению страны. Большая часть россиян, все менее интересующихся политикой и не желающих вникать в нюансы политического процесса,  охотно перекладывают ответственность за свое будущее на В. Путина, Д. Медведева, местного губернатора или мэра, и не имеют не только возможностей, но и большого желания что-то менять и на что-то влиять. Нынешняя партийно-политическая система не в состоянии взять на себя реальное представительство тех или иных слоев и групп российского общества, а интересы и политическое самосознание этих групп остаются скорее в латентном состоянии. Как результат, идеологическое лицо партий становится все менее различимым, все они в ходе избирательной кампании апеллируют к самым общим “популистским” идеологическим тенденциям, напирая на принципы социальной справедливости. Почти полностью оказалась подавленной и “региональная составляющая”, далеко не однозначная в путинскую эпоху, политическая оппозиция так и не стала в обществе признанной частью политической культуры. Политики и партии, оказавшиеся в оппозиции, заведомо сами лишают себя шансов на что-либо повлиять, когда-либо поучаствовать в реальной власти.  Неудивительно в этой связи, что переход к пропорциональной (партийной) системе формирования представительной власти, который, казалось бы, должен был придать партиям как институту “второе дыхание”, на практике оказался неспособным укрепить доверие общества и к выборам, и к самим демократическим процедурам в стране. Подобное положение дел приводит к тому, что значительная часть населения готова поддерживать власть, даже во многом не разделяя или не полностью разделяя ее курс. Во многом именно этим объясняется неизменно столь высокий рейтинг «партии власти» и ее политического представительства в лице «Единой России». “Единая Россия” действует как “политический пылесос”, затягивая голоса и тех, кто в нормальной, работающей многопартийной политической системе предпочел бы поддержать оппозицию. Хотя в обществе сегодня преобладают скорее левые политические ориентации, связанные с приоритетом идей социальной справедливости, – население не хочет доверить их реализацию оппозиции, это запрос скорее к нынешним властям. Однако все эти “придирки”, связанные с констатацией “демократической недостаточности” в современной России, на самом деле отражают проявление гораздо более фундаментальных причин, кроме простого нежелания власти допустить в стране реальную политическую конкуренцию. А нынешняя партийно-политическая система со всеми ее очевидными изъянами,  в целом соответствует и процессам формирования новой социальной структуры общества, и умонастроениям большинства россиян.
Как показали результаты исследований, стабильность современного состояния партийно-политической системы в России во многом напрямую обусловлено общим социальным контекстом развития страны, формированием новой социальной структуры общества.  Все последние годы наблюдается рост социального оптимизма, улучшение социального самочувствия большей части россиян, стабильность настроений и ожиданий. Все это позволяет говорить о том, что у концентрации электората вокруг “партии власти” есть свои безусловные объективные предпосылки. Большая часть россиян видят перемены к лучшему, пусть и не столь быстрые, и готовы отблагодарить власть нужным ей голосованием на выборах, даже во многом не разделяя ее курса, особенно в социально-экономической сфере.
Социально-политическая стабильность, характерная для современной России, заставляет предположить, что в основе ее лежит интенсивный процесс формирования нового "среднего класса", а сам политический режим является своего рода политическим ответом на запрос со стороны "среднего класса". При этом, как отмечают специалисты по социальной стратификации, “средний класс в постсоветской России – это одновременно  и реальность, и фантом” . Социальная стратификация современной России достаточно своеобразна. С одной стороны, налицо огромное социальное и имущественное расслоение, которое стало своего рода "визитной карточкой" пореформенной России. С другой стороны, высший по материальному обеспечению и социальному успеху слой общества, составляющий не более 2-3% от всего населения России (по данным проведенного ВЦИОМ исследования, лишь 2,4% опрошенных отнесли себя либо к высшему слою, либо к слою выше среднего) даже географически мало пересекается с остальными россиянами.  По похожим данным ИС РАН за 2008 год ,  43,6% всей группы, условно называемой «богатыми», проживает в мегаполисах, в том числе 30,4% - в Москве. Напротив, в Москве проживает лишь 3,3% российских «бедняков», во всех мегаполисах - 8,6%. 62,5% "бедняков" - люди в возрасте свыше 40 лет, тогда как среди "богатых" лишь около 10% тех, кому больше 50 лет. 

Диаграмма 1
 
Источник: ВЦИОМ, 2008 г.
Из данных, приведенных в диаграмме 1,  хорошо видно, что 83,5% россиян совокупно относят себя ли к среднему слою (45,6%), либо к слою ниже среднего (37,9%). 12,4% россиян относят себя к низшему слою. Конечно, это совсем не означает, что “средний слой” по самооценке россиян может быть идентифицирован с российским средним классом. Скорее речь идет о весьма специфическом и пока неизученном феномене, который правильно называть “срединным слоем” российского общества, это те, кто по их собственному признанию, живет “как все”.  Таким образом, несмотря на существование огромного разрыва между богатыми и бедными, на который постоянно обращают внимание и аналитики, и журналисты, и общественные мнение, численность как тех, так и других, все же достаточно невелика, даже с учетом поправки на специфику массовых исследований, для которых самые высшие этажи общества являются практически недоступными.  Так в ходе исследования ВЦИОМ в марте 2007  года к высоко материально обеспеченным себя отнесли только 0,7% опрошенных, а к числу живущих за чертой бедности – 6,1%. Согласно другим данным, по их собственному признанию, к хорошо и скорее хорошо материально обеспеченным гражданам относят себя около 7% населения, а к плохо или скорее плохо – 28%. Следует учитывать и то обстоятельство, что в условиях, когда более половины экономики страны находится в "тени", судить о благосостоянии граждан по их официальным доходам попросту невозможно. В особенности о благосостоянии т. н. "среднего класса", поскольку именно данная группа обладает наибольшими возможностями для вторичной и третичной занятости, как правило, не учитываемой официальной статистикой. В этом смысле более надежные данные получаются из качественной самооценки своего благосостояния.  О росте численности среднего класса свидетельствует сокращение доли расходов, отводимой семьей на питание, приобретение продуктов. По данным исследований ВЦИОМ за 1992-93 гг., пятнадцать лет назад, в разгар “гайдаровских реформ” на питание уходили практически все доходы.  42% опрошенных тратили на питание три четверти своих доходов и более, 21% - примерно две трети, и еще 21% - примерно половину.  Менее половины доходов тратили на питание всего 8% опрошенных россиян. Сегодня картина существенно изменилась.  Уже 28% россиян тратят на питание существенно меньше половины своих доходов, 36% - примерно половину, и около 30% значительно больше половины, для них питание составляет главную статью семейных расходов. За несколько последних лет самыми быстрыми темпами роли доходы военнослужащих и работников правоохранительных органов,  государственных служащих, а также менеджеров преуспевающих фирм. За ними «подтягивались» представители таких массовых  специальностей как врачи, учителя, преподаватели вузов, зато явно стали отставать пенсионеры, сегодня уровень средней пенсии составляет менее трети от средней зарплаты при 40% еще пять лет назад.  Все эти тенденции  и предопределили наблюдаемое сегодня «сбивание общества в кучу», когда доходы более половины  россиян различаются несущественно и не являются уже столь нищенскими как еще несколько лет назад. Все это говорит о том, что постоянные цитируемые данные о растущем неравенстве в России на основе коэффициента Джини (сравнения первого и десятого квантилей распределения) с разницей в 40-43 раза далеко не полно отражают сложившееся в этой сфере положение дел. Доходы большей части россиян, составляющих 60-70% от всей их численности, постепенно выравниваются и растут. Объем среднего класса, если внести ряд уточняющих параметров (наличие собственности, качество жилья и т. д.)  составлял в 2006-07 гг.  примерно 20-25% от всего взрослого населения страны (а в крупных городах составляла цифру от 30 до 40% и более в Москве).  На этой оценке сходятся и другие исследователи современного российского среднего класса . В состав среднего класса  входят 57% молодежи до 24 лет и только 16% людей пенсионного возраста, перешагнувших 60-летний рубеж. Исключая бизнесменов (67% в среднем классе), самая высокая доля "среднего класса" среди внепроизводственных специалистов с высшим образованием  - 48% (эта группа, согласно всем социологическим канонам и образует костяк среднего класса в развитых странах), а также среди представителей российского чиновничества (43%). Именно средний класс во многом определяет сегодня в России политическую погоду, формирует правила игры, от его настроений зависит трансформация российского общества и его политической системы. Эта группа имеет доминирующие позиции в современной экономике, в государственных структурах управления. Роль среднего класса в жизни страны несопоставимо больше, чем его численное представительство. Это своего рода барометр, указывающий "куда дует ветер". Как отмечает З. Голенкова и ее соавторы, “социальный состав СК за исследуемый период определенным  образом изменился, прежде всего, за счет увеличения доли представителей массовой интеллигенции и служащих, хотя темпы их роста  значительно отстают от темпов роста представителей административного корпуса – руководителей высокого уровня. Различия темпов роста  отдельных  социально-профессиональных и должностных групп еще достаточно существенны  - и это один из принципиальных выводов, характеризующих динамику изменения социально-профессионального состава среднего класса.” . Таким образом, независимо от того, какие критерии использовать для идентификации россиян со средним классом, можно утверждать, что он стремительно пополняется со стороны групп, расположенных ниже, в “срединном слое” общества, а границы между “средним классом” и “срединным слоем” становятся все менее проницаемыми.  Это не может не влиять и на политические настроения общества, его запрос в отношении политической системы. Формирующийся многочисленный средний слой начинает все активнее выступать «ретранслятором» как мировоззренческих, так и поведенческих установок. Другой вопрос, что «качество» этого среднего слоя разными экспертами оценивается по-разному, так же, как по-разному оценивается характер изменений, которые произошли в стране за последние 15–20 лет. Например, И. Дискин полагает, что традиционалистская Россия со слепым подчинением авторитетам и государственным идеологиям ушла в прошлое. По его мнению, впервые в истории появились массовые слои, ориентирующиеся на индивидуальный выбор и личную ответственность. Для них высокое значение имеют ценности суверенитета личной и партикулярной жизни, которые они стремятся защищать от любой экспансии государства . Схожего мнения придерживается И. Клямкин и Т. Кутковец, подчеркивая, в частности, что вектор развития российского общества,  вопреки распространенному мнению, явно направлен в сторону, противоположную традиционализму. Общество все больше отторгает отношение к себе как к пассивному объекту государственного управления и государственной опеки . Напротив, другие, в частности В. Федотова, крайне резко оценивают характер самой постсоветской трансформации и те нравы, которые в ее результате начинают доминировать в российском обществе. В происходящих в стране процессах она видит, прежде всего, архаизацию сознания и поведения очень многих людей, причем  осуществляемую с подачи власти в обмен на лояльность.  Отсюда – посттоталитарная травма, посттоталитарная апатия, выражаемая в синдроме недоверия, мрачном взгляде на будущее, ностальгии по прошлому, которая, по ее мнению, радикально отличается от «пресыщенной апатии» Запада . Как не без оснований утверждают некоторые наблюдатели, этот “новый средний класс” вряд ли оправдает ожидания демократов. Сегодня он скорее является оплотом пассивности, консерватизма и сервилизма в отношении властей. Как отмечает В. Шейнис, “авторы одного из капитальных исследований среднего класса, сочувственно процитировав слова А.Токвиля («дух среднего класса в соединении с духом народа или аристократии может творить чудеса, но сам по себе он никогда не даст ничего, кроме правления без доблести и размаха»), приходят к заключению: средние классы выглядят «чуть ли не пассионарным образованием» только «на фоне тотального равнодушия». И приводят такие данные: активистами общественных движений числят себя 2% граждан России и 4,4% ядра средних классов. «Нет никаких оснований, - заключают они свою работу, - для идеализации средних классов... Средние классы активны, когда другие нарушают закон, ущемляя их права, но они не считают для себя обязательным подчиняться силе закона». По мнению М. Тарусина , “средний класс в политическом отношении довольно вял. Они просто не ходят на выборы”. Динамику процессов, совершающихся в среднем классе, несомненно, важно исследовать и обобщать, но пока что он явно не готов стать системообразующей силой демократической оппозиции” . Действительно, политическая пассивность нового среднего класса, вряд ли дает повод для оптимизма в отношении быстрого развития демократии, особенно в ее политической ипостаси.
С другой стороны, при всех отмеченных негативных чертах среднего класса, он бесспорно является носителем “витальности” нации, источником оптимизма и повышенной адаптивности. Как отмечает М. Тарусин ,  “естественным и нормальным путем было найти в обществе тех людей, которые выжили несмотря ни на что; людей, которые несмотря ни на что адаптировались к этой новой, достаточно трагичной реальности 90-х годов, которые смогли при этом свою жизнь сделать позитивным примером для остальных. Люди, которые могут обеспечивать себя, свои семьи, своих ближних. Люди, которые по своей природе энергичны, предприимчивы. Люди, которые наладили определенный быт, которые смогли сформировать определенный образ жизни. И совершенно очевидно, что если бы даже такой группы в стране не существовало, ее следовало бы выдумать”. Если общее число тех, кто оценивает ситуацию в стране как нормальную, составляет сегодня немногим более 40%, то в большинстве социально активных групп эта цифра превышает 50%. Эти группы в целом и составляют сегодня «ядро» городского среднего класса. Выпадают из общего благополучного фона, главным образом, пенсионеры  (33% оценивают ситуацию как нормальную), жители села (38%) и некоторые другие менее крупные по объему группы населения. Эти группы современных аутсайдеров противостоят «мейнстриму» общественного оптимизма не только из-за более низких доходов, но и вследствие того, что составляют (пусть не целиком, но хотя бы частично) «островки» традиционного общества, в значительной степени сохранившего традиционалистские и советские жизненные установки – неприятие образа жизни современного массового общества. Таким образом, можно сделать вывод, что власть в целом до сих пор находила общий язык с большей частью активных групп общества, недовольство которых  не выплескивалось в радикальный внесистемный протест. Что же касается групп радикально недовольных режимом, то они были не способны на радикальный протест в силу своего возраста, удаленности от больших городов, общей социальной пассивности. Пока власть не поссорится всерьез с созданным им же «новым средним классом»,  никакая протестная активность ему не будет грозить.
Очень важным для понимания социально-политических процессов является то обстоятельство, что «новый средний класс», является не только носителем высоких материальных и потребительских стандартов, но и носителем соответствующих социально-политических установок. В сегодняшнем обществе он становится ядром «партии порядка», ориентированным на поддержку властей, стабильность,  установление устойчивых «правил игры».  “Новый средний класс” становится все более консервативным, именно он является основой для “неоконсервативной” идеологии, доминирующей в “путинской” России, и которая, скорее всего, останется таковой и в предстоящие 6-8 лет.  В то же время именно средний класс, точнее его верхушка, представляет собой часть общества, в наибольшей степени интересующуюся политикой (19% – безусловно интересуются), а от основная, наиболее массовая часть среднего класса, в этом отношении ничем не отличается от остальных сегментов общества (только 6% безусловно интересуются политикой). В качестве «квазиидеологии» средний класс разделяет синтетические ценности, в которых есть что-то от «правых», что-то от «левых», что-то от патриотов и националистов.  Современный средний класс России, составляя всего не более четверти  взрослого населения страны, ощутимо навязывает и другим группам общества свои ценности и стереотипы. Он молод и не имеет прочных корней в российской культуре и российских традициях. Он родом не из советского прошлого, а сформировался “с нуля” в последефолтовской России. Он очень буржуазен, по своим установкам ориентирован на спокойный потребительский образ жизни, достаток и комфорт. Он аполитичен, и требует от власти, в первую очередь, того, чтобы она к нему “не приставала”.
О политическом самосознании различных слоев российского общества свидетельствует следующая таблица (см. таблица 1)  Как это можно видеть, представители различных слоев общества голосуют по-разному, но различия не столь велики. Та же “Единая Россия”, будучи партией “нового среднего класса”,  обеспечивает “Единой России” результат более 60%, но те, кто находится ниже, отстают от среднего класса незначительно – за “единороссов” голосуют 55%. Лишь в самой обездоленной группе, заведомо находящейся за пределами среднего класса, рейтинг “ЕР” составляет всего 42%, но и там она лидирует с большим отрывом.
Таблица 1. Партийные симпатии тех, кто входит и не входит в средний класс, %
Можете ли вы  отнести себя к среднему классу?
Ведущие политические партии Всего Да Скорее да Скорее нет Нет
Партия «Единая Россия» 54,2 57 63 55 42
Коммунистическая партия Российской Федерации (КПРФ) 10,2 5 6 9 19
Партия «Союз правых сил» (СПС) 0,5 0 1 0 0
Либерально-демократическая партия России  (ЛДПР) 5,3 5 5 6 5
Партия  «Справедливая Россия» 2,2 1 2 2 3
Партия  «Яблоко» 0,6 1 1 0 1
Не участвовал в выборах 21,7 25 20 21 25
Не помню 2,8 3 2 3 2
Источник: ВЦИОМ, 2008 г.
Пожалуй, КПРФ является единственной крупной партией, последовательно воспринимаемой самыми бедными (заметим – и пожилыми!) слоями общества как выразитель своих интересов. Средний класс дает этой партии всего 6%, а беднота – 19%. Рейтинг ЛДПР в социальном разрезе практически ровный и эту партию вообще нельзя назвать выразителем каких-либо социально-классовых интересов. “Справедливая Россия” с ее неустоявшимся и мигрирующим электоратом скорее представляет бедные и неимущие слои населения, но лишь небольшую их часть, до авторитета КПРФ в этих группах общества ей еще очень далеко. Говорить о социальном разрезе либеральных партий СПС и Яблока сегодня сложно ввиду крайней немногочисленности их сторонников, хотя в лучшие для себя годы СПС имела ярко выраженный молодой городской электорат с доходами значительно выше среднего. Но сегодня, после ухода СПС в глухую оппозицию, средний класс от него совершенно очевидно отвернулся, так как не готов отождествлять себя с маргинальными политическими силами.
Анализ процессов политического самоопределения слоев российского общества позволяет сделать важный вывод о том, что в условиях социальной и политической стабильности тот самый многочисленный слой, который лежит ниже среднего класса, но не является бедным, во многом политически отождествляет свои интересы со средним классом. Он голосует солидарно скорее со средним классом, чем с беднотой, и именно это обстоятельство и является самым главным фактором, поддерживающим стабильность в стране. В этих условиях недовольство своим социальным положением бедных и малоимущих не влияет на общую политическую обстановку в стране. И та же “Единая Россия” является партией, скрепляющей союз среднего класса с его высокими жизненными стандартами и многочисленной “середки” по своим стандартам до среднего класса не дотягивающей. Союз этих двух важнейших социальных групп общества определяет и закрепляет тот идеологический феномен, который мы называем “путинской метаидеологией”.
Для объяснения подобного феномена, политологи ссылаются на феномен синкретизма, слабой изначальной расчлененности массового сознания. Множественность парадигм воспринимается на уровне глубинных архетипов как болезненное состояние, раскол, предчувствие гражданской войны.  Люди голосуют за “единство”, даже наступая на горло собственным взглядам и симпатиям. Здесь налицо объективное противоречие между «синкретизмом” массового сознания, когда на уровне подсознания каждый гражданин воспринимает себя скорее как часть целого, чем как самостоятельного субъекта и одновременной глубокой индивидуализации общественного бытия современных россиян, их нежелании и неспособности выстраивать социальные связи и проявлять солидаризм.  Данные исследований подтверждают эту хорошо известную тенденцию, объясняющую во многом то видимое противоречие, когда “левый” общественно-политический запрос вполне удовлетворяется “правой” социально-экономической политикой. Нюансы общественных разногласий оказываются на практике не столь важными перед интуитивно поставленной обществом задачи формирования единой нации, и не помешали в определенный период времени сплотиться вокруг “партии власти” и пролагаемого ей политического и экономического курса, далеко не бесспорного, если оценивать его с точки зрения отдельных положений и позиций. Внешняя эклектичность “метаидеологии” заставляет многих видных исследователей российского общества вообще отказать ей в праве на существование. На уровне массового сознания они видят в ней только “кашу в головах”, а на уровне политики – только популизм, стремление подыграть массовым настроениям и ничего не делать, ничего не менять. Эту точку зрения ярко изобразил в своей недавней публикации Д. Фурман : “если попытаться по разным речам, высказываниям и действиям вычленить идеологию Путина – ничего не получится. Получается какая-то «каша», набор противоречащих друг другу и гасящих друг друга представлений. Эта «каша» не может дать мотивации ни для какой ясной политики. … Идейная эволюция Путина повторяет идейную эволюцию общества. И это – отнюдь не сознательное приспособление, не лицемерие. Просто сознание Путина – миниатюрный слепок массового, микрокосм повторяет макрокосм, с очень небольшими индивидуальными отклонениями. Отчасти поэтому Путин и был так популярен – любой человек с ясными взглядами вызывал бы у кого-то отторжение. Идейной аморфности общества соответствует идейно аморфная личность правителя. Причудливость, запутанность теперешней ситуации и полная непредсказуемость нашего политического будущего – это, в конечном счете, порождение хаотичности, «кашеобразности» нашего массового сознания, сознания общества, не способного ни жить в условиях демократии, ни отказаться от нее, поскольку никаких альтернативных моделей у него нет”.
 Однако более внимательный анализ позволяет увидеть в этой “идеологической каше” определенную целостность, зачатки новой идеологии, далекой от доктринальных идеологических схем, с которыми привыкли иметь дело профессиональные политологи. Основной ценностный вектор, связываемый с приоритетом ценностей «порядка», «справедливости» и “свободы”, разделяется практически всеми группами общества. Идеи сильного суверенного государства, социальной справедливости, эффективной рыночной экономики, национального достоинства – своего рода «лево-правый» синтез, объединяющей идеи как из “левого”, так и “правого” ряда. Важной особенностью “метаидеологии” является усиление консервативных тенденций, поиск “порядка”, идеология патриотизма. Вектор поиска общенациональной идеологии на сегодняшний день направлен в сторону идей сильного, экономически эффективного и современного социально ориентированного государства и патриотического внешнеполитического курса страны. Значимой ценностью, хотя и уступающей ценностям справедливости и порядка, является свобода. При этом для россиян важно понимание свободы, в первую очередь, как свободы личной жизни, экономической и информационной, и в гораздо меньшей степени как свободы политической. Еще ближе в разных группах общества понимание справедливости, в основном связанное с идеей равенства возможностей Порядок понимается как строгое соблюдение конституции, законов и как твердая требовательность в строгом соблюдении законов – государством, властными структурами, милицией, судьями, бизнесом и всеми гражданами. Борьба с коррупцией как одна из главнейших формы борьбы за восстановление порядка. Подобное понимание порядка характерно для всех обследованных групп  без исключения. Порядок также это: «равный доступ к правам, равное несение обязанностей, ответственность и, безусловно, гарантии этих прав». Россияне, в первую очередь, ценят личные свободы. Обретение личной свободы стало главным завоеванием “демократического” периода в истории России, и, несмотря на все разочарования, пришедшиеся на этот период, ценность личных свобод остается очень высокой. Для 46% опрошенных, свобода – это возможность заниматься любимым делом, для 44% - это возможность ни от кого не зависеть, поступать по собственному усмотрению, для 35% - возможность открыто выражать свое мнение, причем, по вопросам совершенно не обязательно политического характера. На фоне такой высокой роли личной свободы, как-то меркнут экономические и политические аспекты этого понятия. Только для 15% опрошенных свобода – это возможность разбогатеть, для 6% - возможность исповедовать религиозные мировоззрения, для 7% - возможность участвовать в политической жизни, для 13% - возможность выбирать власти на различном уровне, самому участвовать в выборах.  Сам факт существования общей для большей части населения страны метаидеологии и близкой интерпретации базовых ценностей свидетельствует о преодолении ценностного кризиса в обществе, о больших успехах на пути формирования единой политической нации.
Исследование различных процессов социальной трансформации, которые происходят в современной России последние десять-пятнадцать лет, в целом подтверждает данные выводы. Одна из описываемых тенденций — процесс формирования современной российской нации. Нельзя сказать, что этот процесс идет вполне успешно. Возможно, он  даже и не будет доведен до конца. С другой стороны, многими отмечалось, что Россия рубежа веков испытывала колоссальные проблемы с собственной идентичностью – по большому счету граждан страны мало чего объединяло, не было ни общей идеологии, ни общих целей и интересов. Сегодня ситуация меняется принципиально – хотя эти перемены в большей степени касаются ценностного поля и в меньшей степени институциональной сферы. Связанные с формированием новой идентичности проблемы заставляют пристально всмотреться в развитие альтернативных форм идентичностей – этнической,  конфессиональной,  разного рода локальных идентичностей. Для нынешней России характерно наложение друг на друга двух тенденций: достаточно устойчивый рост этничности как русского этноса, так и других этнических групп России, с одной стороны, и медленное формирование российской политической нации, с другой. Можно сказать, что страна зависла на промежуточной ступени между распадающейся советской суперэтнической идентичностью и так пока и до конца несостоявшейся национально-государственной идентичностью. По мнению известного политолога В. Соловья , наблюдается  «безвозвратная деградация имперской идентичности, перенос государственно-территориальной идентичности на нынешнюю "постимперскую" Россию, этнизация русского сознания, что означает как серьезное увеличение этнокультурного компонента в сравнении с государственно-гражданским, так и усиление влияния принципа «крови» («чистой» этничности)». Впрочем, как показывают социологические данные, в этом вопросе тоже далеко не все столь однозначно. В какой-то степени процесс этнизации как временного фактора неизбежен, это связано с универсальными процессами модернизации, распадом традиционного общества и традиционной культуры. В чем-то этому пути нет альтернативы – унификация образа жизни и общественных отношений, глобализация, стандартизация – все это оставляет совсем немного шансов «традиционным анклавам», которые могут сохранить в этих условиях свое своеобразие лишь в качестве искусственно поддерживаемых резерваций. Сегодня распад советской идентичности просто не оставляет иных вариантов, кроме как постепенно становиться национальным государством. Однако и эта тенденция носит неоднозначный характер. Если в 90-е годы многим казалось что идея великой державы окончательно умерла не только политически, что проявилось в распаде СССР, но и в умах и душах людей, больше озабоченных «своими собственными делами», чем величием и амбициями государства, то в последнее десятилетие идея «державы» стала явно получать второе дыхание.  Сегодня по данным ВЦИОМ (август, 2007) для 60% тех, кто называет себя русскими патриотами, патриотизм – это, в первую очередь, «возрождение России как великой державы», и только для 35% - в первую очередь, защита прав и интересов русских как в самой России, так и за ее пределами.  Но каким бы ни был процесс формирования квазинации, новой русской нации, он идет, и в нем можно выделить некоторые параметры. Как показывают результаты исследований, в современной России происходит довольно-таки быстрый рост общегражданской идентичности.  «Гражданами России» предпочитают себя называть 55,6% россиян, представителями своей национальности – 38,1%, в том числе «русскими» - 34,2%; представителями других национальностей – 3,9%. «Русская» идентичность не только не растет, а, напротив, в некоторой степени уступает свое место общегражданской российской идентичности, которая  продолжает укрепляться по мере укрепления российской государственности и ее престижа при нынешних властях. Это, безусловно, позитивная тенденция, хотя и не столь быстрая.  В ней не следует, наверное, искать какого-то глубинного социально-философского смысла, это результат скорее привычки, к тому же подрастает молодое поколение, которое уже социализировалось в рамках границ нынешнего российского государства. С другой стороны, эта тенденция стала и результатом исправления государственного имиджа, что напрямую связывается с деятельностью В. Путина. Если в 90-е годы было стыдно называть себя гражданином России, то сегодня «Россия встала с колен», и именно это называется самой главной заслугой нынешних властей.
Таблица 2. Динамика идентичности россиян

Как бы Вы ответили на вопрос о том, кем лично Вы ощущаете себя, если бы Вас спросили об этом в одной из столиц стран СНГ?
2008
(ВЦИОМ) 2006 (ИКСИ РАН) 2005 (ВЦИОМ) 2004 (ИКСИ РАН) 1998 (ИКСИ РАН)
60,3 55,6 44,3 40,0 35,9 Гражданином России
31,0 34,2 41,3 46,8 47,1 Русским
3,1 3,9 3,9 2,9 7,6 Представителем другой национальности (украинец, татарин и т.д.)
1,1 2,3 5,3 5,3 5,5 Гражданином СССР
1,2 1,9 1,4 1,1 0,3 Гражданином своей республики (Башкортостан, Коми и т.д.)
0,2 0,4 1,9 2,6 2,0 Как-то иначе
3,1 1,7 2,3 1,2 1,5 Затруднились ответить

Тем не менее, несмотря на рост общегражданской идентичности и ее опережение идентичности национальной, начавшееся в последние 2-3 года, ее “качество” оставляет желать лучшего. Она остается “холодной” не вызывающей слишком сильных эмоций, скорее формальной констатацией, чем живым чувством, испытываемым россиянами. Так почти 55% опрошенных россиян “часто” испытывают чувство общности с людьми той же национальности (то есть фактически русскими), и еще 37,5% - такие чувства испытывают иногда.  Напротив, чувство общности с абстрактными “гражданами России”, россиянами чувство общности часто испытывают 36,3% опрошенных, а иногда – 49,0%. Гражданская идентичность остается скорее потенциальной, немобилизующей (исключение, когда все россияне дружно болеют за свою национальную футбольную или хоккейную команду). Однако большая теплота и интенсивность национальной идентичности, на наш взгляд, все же не позволяют сделать вывод о том, что за ней стоит “голос крови”, социально-биологические факторы,  речь скорее идет о компенсации  на уровне “малых, неформальных” групп за недостаточную общегражданскую, общенациональную идентичность.
Что определяет само понятие “русские”? Стоит ли за ним “кровь” или “почва”? Данные, полученные в ходе настоящего исследования, не дают на этот вопрос однозначного ответа. 38,0% опрошенных россиян все же полагают, что “русские – это те, кто воспитан на русской культуре и считает ее своей”. Однако ненамного меньше и тех, кто главным фактором, определяющем “русскость” называет “наличие русских родителей” (33,4%), что может быть в определенной степени, выражаясь языком В. Соловья, интерпретировано как “кровяная парадигма” 31,7% россиян считают, что русский – это тот, кто любит Россию, 27,0% - тот, кто сам называет себя русским, 20,1% - тот, кто имеет российское гражданство, 13,4% - тот, кто говорит по-русски,  и, наконец, 10,5% - тот, кто исповедует православную веру. Все эти варианты ответов носят скорее культурологический, почвенный, гражданский характер, чем биологический, связанный с пресловутым “зовом крови”. С другой стороны, сохраняется и достаточно радикальная группа общества, состоящая из националистически настроенных русских граждан, согласно которой «Россия должна быть государством исключительно русских людей». По сложившейся традиции к числу радикальных русских националистов социологи относят тех, кто разделяет идею «Россия должна быть государством русских людей». За последние семь лет доля сторонников этого лозунга не выросла, оставаясь на уровне 10-15%. Причем, учитывая некоторый «всплеск»  радикального русского национализма в период 2001-2004 гг., когда доля радикальных «русистов» доходила до 17,1% (2004 г.),  можно сделать вывод, что в настоящее время ситуация в определенной степени стабилизировалась. Иное дело – нерадикальные формы массового сознания, в наилучшей степени отражаемые лозунгом «Россия – многонациональная страна, но русские, составляя большинство, должны иметь больше прав, ибо ан них лежит основная ответственность за судьбу страны». Доля сторонников этой идеи выросла с 20% в 1998 году до 31% в нынешнем. В равной степени сократилась и доля интернационалистов, которые считают, что «Россия – общий дом многих народов, оказывающих друг на друга влияние. Все народы России должны обладать равными правами, и никто не должен иметь никаких  преимуществ». В 1998 году интернационалисты составляли 64% россиян, а ныне – всего лишь 47%. С другой стороны, имеются данные о том, что среди этих 10-15%, согласных с лозунгом «Россия для русских» несколько растет доля наиболее радикально настроенных граждан, особенно молодого возраста.
Таблица 3. Отношение к многонациональному характеру российского государства
 (МОНИТОРИНГ ИС РАН)

1998 2001 2004 2006 2007
Россия должна быть государством русских людей 10,7 12,0 17,1 10,9 15,7
Россия – многонациональная страна, но русские составляя большинство, должны иметь больше прав, ибо на них лежит основная ответственность за судьбу страны 19,9 20,0 23,6 29,5 31,1
Россия – общий дом многих народов, оказывающих друг на друга свое влияние. Все народы России должны обладать равными правами, и никто не должен иметь никаких преимуществ 64,1 60,8 53,6 50,8 47,5
Затруднились ответить 5,3 7,8 5,6 8,8 5,7

Эти результаты отражают ведущее противоречие современного массового сознания: с одной стороны, можно утверждать, что старый имперский национализм, включающий в себя "советский империализм", сочетающий в себе ценности империи и интернациональное отношение к представителям разных народов ("Россия общий дом"), сохраняется, хотя и в сильно трансформированном виде. С другой стороны, приходит "новый" русский национализм, антиимперский, но отнюдь не интернационалистический, причем носителем этого нового феномена "русскости" выступают уже не дезадаптанты, носители традиционной советской ментальности, а современные молодые "волки", социализировавшиеся уже в послесоветские времена. И все же мы полагаем, что наблюдаемый в отдельных локальных группах рост этничности является скорее контртенденцией, связываемой с слишком медленным процессом формирования новой российской нации и пробуксовкой этого процесса ан уровне политических и гражданских институтов.
Рост самосознания современных россиян, чувство оптимизма и уверенности в завтрашнем дне, пришедшее к нам в последние годы, заставляют массового россиянина все в большей степени смотреть на свою страну как самодостаточную цивилизацию, которая не слишком нуждается к тому, чтобы к кому-то “прибиться”. Сыграли здесь свою роль и разочарования в попытках создать прочные политические союзы в пределах бывшего СССР. России не удалось добиться смены общего вектора “на Запад”, в НАТО и Евросоюз таких стран как Украина и Грузия, не оправдались ожидания и в отношении Российско-белорусского союза, который вот уже более десяти то ли существует, то ли не существует. И сегодня, по данным ИС РАН,  39% опрошенных считают, что лучше всего жить в собственной стране без объединения с какой-либо иной страной и без вхождения в какие-либо союзы государств. Эта цифра стабильно высока в самых разных возрастных и социальных группах населения России. Лишь 11% россиян хотели бы жить в объединенной Европе (правда, среди молодежи до 25 лет эта цифра составляет 18%). 13% опрошенных видят будущее своей страны в объединенном союзе России, Украины, Белоруссии и Казахстана (эта идея, напротив, притягательна скорее для россиян среднего и старшего поколения). 18% россиян все еще живут мечтами о воссоздании в той или иной форме Советского Союза (эта цифра составляет 9% среди российской молодежи и 25% среди старшего поколения россиян). И только 5% видят перспективы у Содружества независимых государств – СНГ, которое именно в последний исторический отрезок времени существенно потеряло свое прежнее влияние, а вместе с ним оказались утрачены и надежды россиян на создание единого экономического и политического пространства на территории бывшего СССР. Позитивный вектор развития, наметившийся в стране в последние 5-8 лет, снова заставляет россиян вспомнить о временах былого величия, когда страна была одним из могущественнейших и влиятельнейших государств-держав мира. 34% опрошенных полагают, что именно возвращение статуса сверхдержавы, какой был у СССР, смог бы стать главной целью России в ХХ1 веке.
Для той части опрошенных, кто не слишком верит  возможность восстановления Россией положения сверхдержавы, вполне реальной кажется также довольно амбициозная задача – стать одной из 10-15 наиболее экономически развитых и политически влиятельных стран мира. Еще 6% россиян готовы ограничить политические перспективы России в наступившем веке задачей обеспечения лидерства на постсоветском пространстве. Эти цифры ясно говорят, что в современной России доминируют оптимистические, державнические настроения, согласно популярной точке зрения, “Россия может быть либо великой, либо никакой”. Меньшинство россиян – всего 7% - считают, что России не следует стремиться в ХХ1 веке ни к каким глобальным целям.
Об оптимистическом настрое россиян свидетельствует и то, что именно нынешняя, (“путинская”, на момент опроса) Россия воспринимается массовым сознанием как самый благополучный, желанный период во всей новейшей истории страны. 57% опрошенных россиян предпочли бы жить именно в нынешнее время. Для молодежи эта цифра составляет 85%, для старшего поколения – 38%. Вторым по привлекательности остается “брежневский” период – самым желанным он представляется для 25% россиян. Но это почти исключительно пожилые граждане. “При Брежневе” хотели бы жить 40% 60-летних опрошенных и только 6,5% нынешней молодежи. Важно то, что и нынешний, и брежневский периоды в истории страны – это времена стабильности, минимума перемен, с глубокой консервативной составляющей. Сегодня для россиян, уставших от перемен и революций, наиболее привлекательными кажутся именно такие спокойные, “застойные” периоды истории. Мало желающих жить во времена перестройки (2%), в период ельцинских реформ (1%), а также в более ранние, добрежневские времена. Хрущевская оттепель привлекает 5% опрошенных россиян, сталинский период – 2,5%, а период становления Советской власти – менее 1%. 5%  опрошенных ностальгируют по эпохе начала века, до Октябрьской революции 1917 года.
Таблица 4. Наиболее благоприятные периоды российской истории
Если бы у Вас был выбор, в какой период истории России и Советского союза Вам бы хотелось жить?
В начале века до Октябрьской революции 1917 г. 4,9
В период становления Советской власти (двадцатые годы) 0,8
В сталинский период (30-50 –е гг.) 2,5
В период хрущевской оттепели (в конце 50-х начале 60-х гг.) 5,1
В брежневский период (70-80-е гг.) 25,8
В период перестройки (1985-1991 гг.) 1,9
В ельцинский период (90-е гг.) 1,3
В настоящее время 57,3
затруднились ответить 0,5

Среди главных “объектов гордости” в нынешней России и ее прошлой истории россияне выделяют такие как победа советского народа в Великой Отечественной войне (66%),  восстановление страны после Великой Отечественной войны (61%), великие российские поэты, писатели, композиторы (56%), достижения космонавтики и космической техники (53%), первым успешным полетом в космос Юрия Гагарина в 1961 году (42%), достижения российских спортсменов (26%),  внешнеполитический авторитет России (16%), система образования (15%), российская армия, ее победы и мощь (14%), ликвидация “железного занавеса” между Россией и остальным миром (13,5%), достижения российской медицины (12%),  мощь и богатство России и прошлых веках (11%), выдающиеся русские цари и императрицы (10%),  Октябрьская революция 1917 года (7%), освобождение крестьян от крепостного права в 1861 году (6%), мученики и святые Русской православной церкви (6%), успехи в создании рыночной экономики (3%), гласностью и перестройкой периода Горбачева (менее 3%).  Эти данные позволяют сделать вывод о том, что наряду с социальным, ценностным и идеологическим синтезом в сознании россиян происходит и исторический синтез, когда разорванные революциями и переворотами этапы исторического пути “склеиваются” в единое целое, в котором есть свое место и для Российской империи, и периода СССР, и для нынешней, современной России.  Таким образом, возникли предпосылки для формирования политической системы, отражающей реалии этого синтеза.
Современная Россия, в отличие от общества периода первой половины и середины 90-х годов, достаточно слабо сегментирована в идейно-политическом пространстве. Общество если и не стало полностью ценностно однородным, то, по крайней мере, сформировалось ценностное "ядро", а противоречия оказались вытеснены на обочину политической жизни. На этой обочине существуют как левые радикалы, так и правые, а в центре наблюдается видимое согласие по большинству важнейших идеологических позиций. Нюансы же нередко определяются не принципиальными соображениями, а конъюнктурными, поэтому общество в значительной степени потеряло интерес к провозглашаемым партиями идейным позициям ("идеологемам"), ориентируясь скорее на конкретные личности или отстраняясь от политических пристрастий вообще. Однако наличие консенсусной метаидеологии не означает отсутствия расколов и разногласий на идейной почве. Другое дело, что эти расколы не всегда носят  достаточно актуальный характер, чтобы проявляться на уровне партийно-политических симпатий. Например, вопрос о сравнительном приоритете таких базовых ценностей как порядок и свобода. Для подавляющего большинства россиян и та, и другая ценности входят в число первых пяти, а то и трех по степени значимости. Но в центре политического “болота”, по мере приближения к ядру метаидеологического консенсуса они все в меньшей степени противоречат друг другу. Большинство опрашиваемых признается в том, что “и то важно, и это важно”,  одни на первое место ставят порядок, другие свободу, но этот выбор не носит для них чрезмерно принципиального характера. Иное дело – по мере продвижения к политизированным флангам политического пространства происходит все более жесткое противопоставление этих ценностей, противоречия между ними становятся как бы символом “двух полярных миров” – царства жесткого  порядка и царства  свободы и  индивидуализма. Сегодня все эти противоречия, мнимые и реальные, “тонут” в консенсусной метаидеологии, теряя свою актуальность и слабо влияют на реальную политическую мотивацию общества. Однако неизбежный выход из нынешней социально-политической ситуации, возвращение динамики в большой политике и настроениях граждан, неизбежно актуализирует многие из указанных противоречий и может сделать их основой новой партийно-политической сегментации общества.
Как следует из исследований ВЦИОМ, проведенных в 2004-2008 годах, симпатии россиян  все в большей степени склоняются в «левую» сторону, чем в «правую», хотя эта левизна и не носит чересчур радикального характера. Так на просьбу определить свои симпатии к одному из трех основных идейно-политических течений («левые» - «правые» - «националисты»), 46% (в 2008 году; 36% год назад) охарактеризовали себя как сторонников приоритета социальной справедливости, то есть «левых», 18% (19% год назад) - как сторонников приоритета развития рынка и политической демократии, то есть согласно российской политической традиции, скорее «правых», и еще 15% (17% год назад) заявили, что им ближе и не левые, и не правые идеи, а русские национальные ценности и политические традиции. Оставшиеся примерно 20-30% опрошенных вообще отказываются идентифицировать себя с той или иной идеологией. В то же время, значительная часть тех, кто считает себя как скорее правым, так и скорее левым, входит в зону политического центра, консенсусной метаидеологии. К числу ее носителей может быть причислено около 45% взрослого населения России. В рамках этой самой большой группы выделить 26% - тех, кто скорее составляет лево-патриотический фланг метаидеологии и 18-19% - тех, кто скорее представляет право-патриотический фланг метаидеологии. Идеологическую схему, характерную для современного российского общества, можно обобщить следующим образом (см. диаграмму 2):
Диаграмма 2
 


Таким образом, в центре политического спектра, в зоне  “консенсусной метаидеологии” располагаются две идейно-мировоззренческие группы с довольно похожей идеологией. Это левые государственники-патриоты и либеральные государственники, тоже патриоты. Последняя группа является своего рода “ценностным ядром” идейно-политического союза вокруг “партии власти”. Ядро социальных групп, образующих “консенсусную метаидеологию” представляется сегодня довольно прочным, однако в будущем не исключены новые ценностные и идейные расколы, которые могут послужить основой переконфигурации партийно-политической системы России. Полностью или частично за пределами “идеологического консенсуса” находятся ряд идейно-мировоззренческих групп, настроенных скорее оппозиционно по отношению к политике властей. Это “левые”, ориентированные на коммунистическую идеологию, некоммунистические левые, национал-патриоты и “правые”, все большую роль среди которых играют “левые либералы”, критикующие действия властей с правозащитных и общедемократических позиций.
Как показывают результаты исследования, реальный политический выбор россиян на выборах Государственной Думы РФ или Президента РФ лишь в небольшой своей части обусловлен самоидентификацией с той или иной идейно-мировоззренческой нишей. В первую очередь, это касается голосования за “Единую Россию”, результаты которого довольно-таки мало варьируются в зависимости от убеждений голосующих. Когда всех “левых” берешь одной группой, они показывают высокий результат “ЕР” за счет лояльной властям группы левых государственников (68% за “ЕР”). В то же время сторонники коммунистической идеологии оказали поддержку “ЕР” на уровне 21%, отдав большинство голосов “своей” титульной КПРФ (58%). Группы социалистической и социал-демократической ориентации, не поддерживающие коммунистов (6% за КПРФ), не слишком позитивно настроены и в отношении “ЕР” (35%), симпатии к которой поделены почти поровну с ЛДПР (32%). Россияне “патриотической ориентации” отдали свои голоса “партии власти” также за счет лояльной властям группы “патриотов” (59%), а собственно русские националисты дают “партии власти” на 10% голосов меньше (48%). Безраздельно ориентированы на “Единую Россию” либеральные государственники (68% за “ЕР”), это касается и либералов правозащитной ориентации (68% за “ЕР”). Что же касается группы либералов, рыночников, то их симпатии делятся в пропорции 5:1 между “ЕР” (50%) и ЛДПР (10%). Проголосовать за “свои” партии – Яблоко или СПС – правозащитники и либералы оказались не готовы, очевидно, заведомо не веря в успех этих маргинализировавшихся за последние четыре года политических сил (см. таблицу 1).
Таблица 1
Политический выбор сторонников различных идейных течений, %
Коммунистам Некоммунистические левые Левые государственники Либеральные государственники Национал-патриоты Правозащитникам Либералы-рыночники
Аграрная партия России 0 2 1 1 2 1
Партия  Гражданская сила 0 1 1
Демократическая партия России 0 0 1 1
Партия  Единая Россия 21 35 68 68 48 66 50
Коммунистическая партия Российской Федерации  КПРФ 58 6 1 2 2 1 2
Партия  Союз правых сил   СПС 1 1 1 1 2
Партия социальной справедливости 0 0
Либерально-демократическая партия России  ЛДПР 2 32 5 3 13 7 10
Партия  Справедливая Россия 1 3 3 1 2
Партия  Патриоты России 1 3 1 2 0 2
Партия  Яблоко 0 1 1 1 4
Не участвовал в выборах 14 16 18 18 31 18 25
Не помню 2 3 2 2 2 2 6

Можно сделать вывод об определенной недостаточности существующего набора влиятельных политических партий для адекватного представительства идейно-политических групп, существующих в обществе. В особенности это касается оппозиционных политических сил. Так среди  оппозиционных групп общества лишь “коммунисты” имеют свою, титульную партию, которой доверяют и за которую голосуют. Важной проблемой является формирование влиятельной оппозиционной социалистической или социал-демократической партии, национал-патриотической партии, и “правой” партии, так как политические силы, занимающие места в этих сегментах политического спектра, не пользуются значительным доверием своих избирателей. Постепенно формируется идейная “ниша” для формирования влиятельной социал-демократической партии, которая может возникнуть на основе союза некоммунистических левых сил и постепенно левеющей лево-либеральной оппозиции.
Что же касается политического центра, то создание реальной двухпартийной системы, которая представляется оптимальной и многим экспертам, и опрошенным россиянам, является перспективным, но требует времени и завершения целого ряда политических процессов, происходящих в нашем обществе.  Так по мнению лишь 17% россиян, стране нужна не многопартийность как таковая, а вполне достаточно того, чтобы была одна всенародная партия, которая  бы постоянно и находилась у власти. Интересно, что эта точка зрения в большей степени популярна среди россиян с коммунистическими взглядами (30%), чем среди тех, кто по своим взглядам близок нынешней “партии власти” (14-15%). 40% опрошенных выступают за то, чтобы в стране были две-три большие хорошо организованные массовые политические партии, а для 21% опрошенных оптимальной представляется  система, когда в Государственной Думе пребывают несколько партий, больше чем 3 или 4, включая и небольшие партии. Для устойчивой двухпартийной системы необходимо завершение формировании политической нации, имеющей закрепленные политические традиции консенсуса по базовым проблемам функционирования общества и государства. В этом случае позитивным может оказаться политическое соперничество между некоторыми влиятельными политическими силами, образующих сегодняшнюю коалицию вокруг “партии власти” и “Единой России”, в первую очередь, либеральными государственниками и левыми государственниками.  Однако сегодня общество не достаточно готово к открытому идейному соперничеству внутри “партии власти”, являющейся одновременно одной из несущих конструкций каркаса современной российской государственности.
Ну, и, наконец, нельзя хотя бы вскользь не  упомянуть об еще одном “нехарактерном” пути к появлению реальной многопартийности, связанном с расколом существующей “партии власти”. Это тема довольно актуальная для ситуации, сложившейся в стране после президентских выборов в мае 2008 года. Как бы ни складывались личные отношения между избранным президентом Д. Медведевым и “национальным лидером” В. Путиным, очевидно, что многие политические силы, недовольные В. Путиным, готовы сделать ставку на Д. Медведева и, соответственно, наоборот. Во второй половине июня нынешнего года первые симптомы борьбы разных “кремлевских кланов” стали достоянием СМИ. Обозначились и идейные векторы, вокруг которых группируются сторонники одного и другого лидера. От Д. Медведева ждут “новой оттепели”, продолжения либеральных реформ, от В. Путина – более традиционного курса, обозначенного им в период его второго президентского срока. Конечно, это не означает, что “Единая Россия” сразу разделится на сторонников В. Путина и Д. Медведева, но на неформальном уровне подобное размежевание возможно и даже неизбежно. Именно в этом ключе можно интерпретировать недавние заявления М. Шаймиева и М. Рахимова, входящих в руководство “ЕР”, о необходимости вернуться к практике выборности глав субъектов федерации. Что это, как не попытка ревизии путинской внутренней политики, исходящая изнутри самой партии власти? Причем в отличие от скорее “декоративной оппозиции” в лице существующих политических партий, раскол, явный или неявный, в “Единой России”  может стать гораздо более значимым политическим фактором для обозначения реальных проблем и противоречий, накопившихся в современном российском обществе. В то же время следует отметить, что роль идейно-политических противоречий в современной России находится на низком уровне и продолжает снижаться. Это означает, что “энергетика” идейно-политических противоречий может оказаться недостаточной для формирования развитой многопартийной партийно-политической системы. По крайней мере, на данный исторический момент, в условиях становления стабильной социальной структуры и формирования политической нации.
В завершение хочется остановиться на тех риторических вопросах о будущем российской политической системы, которые были заданы в самом начале статьи. Как это видно из приведенного социологического материала, при всем своем несовершенстве, нынешняя политическая система скорее базируется на новых объективных социальных реалиях, чем является просто продуктом “кремлевского PR”. Даже с самыми благими намерениями, ее вряд ли можно “поставить с ног на голову” или как-то иначе радикально перестроить. Концентрация ожиданий общества вокруг “партии власти” неизбежна в обозримой перспективе, пока идет процесс стабилизации социальной структуры и формирования новой российской нации. А это предопределяет слабость политической оппозиции и низкую конкурентность на публичном политическом поле. Будущее российской демократии сегодня связано не столько с традиционной для западного общества моделью классической многопартийности, сколько в повышении эффективности уже сформированных политических институтов, возвращения в них “реальной жизни”. Созданные сверху, дистиллированные от проникновения в них несанкционированных веяний, интересов, личностей, они во многом мертвы, выполняют скорее символическую роль, чем какие-либо значимые для общества функции. Административная вертикаль “склеила” страну, создала единое, но неживое и необжитое политическое пространство. Задача следующего политического этапа – наполнить это пространство живым содержанием.