Обретённая Родина

               

6 сентября 1990 года около пяти часов утра я ступил на многострадальную землю своих предков. Этот клочок суши именуют по-разному. И Святой Землёй, и Землёй Обетованной, и Землёй Раздора.

В Библии её величают Землёй, текущей молоком и мёдом. Евреи в течение вот уже более четырёх тысяч лет зовут эту землю Эрец-Исраэль. Или по-русски - страна Израилева.

Такое название, честно говоря, больше всего импонирует мне. Действительно, ведь если к нему добавить всего лишь две буквы, то выходит, что это буквально моя земля. Иначе, фамильные владения.

Израиль – уникальное государство. И не только потому, что в свои шестьдесят три года оно всё ещё не имеет международнопризнанных границ и столицы. У него до сих пор отсутствует конституция и страна практически весь период своего существования находиться в состоянии войны.

Уникальность Израиля, прежде всего, состоит в том, что он являет собой беспрецедентный пример в истории современной цивилизации. Еврейский народ после потери своей государственности почти две тысячи лет скитался в диаспоре по всему миру.

Однако не исчез, не ассимилировал как большинство древних народов. Непостижимым образом евреи сохранили свою религию и самобытность, культуру и традиции. А в середине двадцатого века в жесточайшей борьбе, продолжающейся до сих пор, смогли завоевать право на воссоздание своего суверенного государства, ставшего надёжным прибежищем для всех евреев.
 
В данном контексте неплохо бы смотрелась, скажем, такая фраза: «Наконец-то, после долгих лет диаспоры, унизительного галута, сбылась мечта всей моей жизни!». Но не буду лукавить. Казаться умней задним числом.

Как не печально, должен признаться: такой мечты по большому счёту у меня никогда не было. Толи в силу инертности характера, толи по причине высокой эффективности большевистской промывки мозгов. В конце восьмидесятых годов меня, правда, потянуло на историческую родину, но то был уже не зов предков и не идеалистическая мечта, а довольно позднее осознание жестокой реальности.

Проще говоря, сработал элементарный инстинкт самосохранения. Потенциал жизненных возможностей в стране непостроенного социализма по моему представлению был исчерпан до дна.

Новая родина встретила нас утренней прохладой и необычайным ароматом цветов. Сойдя с трапа самолёта, я впервые в жизни, если не считать пару часов, проведенных в Польше, оказался по внешнюю сторону «железного занавеса».

Ранее это событие представлялось мне чем-то особенным. Казалось, что оно непременно должно возбудить какой-то необыкновенный всплеск эмоций и ассоциаций.

Многие репатрианты, вспоминая сейчас о первых шагах по Земле Обетованной, говорят, что у них тут же проснулась историческая память, и они чётко ощутили связь времён. Некоторым даже показалось, что они вернулись туда, где уже жили тысячу, а может быть и больше лет тому назад.
 
Вполне возможно, что люди говорят правду. Однако, что касается меня, то ничего такого необычного я не почувствовал, и ничего особенного мне не показалось. Скорее наоборот, несмотря на несколько часов сна в самолёте, я продолжал ощущать страшную усталость и полную апатию.

Бесспорно, напряжение последних месяцев, двухсуточный перелёт с постоянными стрессами и резкое изменение климата сильно притупили остроту мировосприятия. Воистину, ожидание счастья порой воспринимается острее самого счастья.
 
На этот раз мы уже шагали налегке. К слову,вместе с нами прибыли на историческую родину только два наших чемодана, остальные три застряли в диаспоре, в терминалах Варшавского аэропорта.

Работники агентства «Сохнут» пообещали доставить багаж следующим же за нами рейсом. Мы надеялись получить его ещё до отъезда из аэропорта. Тогда по наивности я полагал, что на Западе, к которому, естественно, причислял и, находящийся на Востоке Израиль, обещаниям официальных чиновников можно доверять несравненно больше, чем их советским коллегам.
 
Однако к величайшему сожалению данное предположение оказалось глубоким заблуждением. Теперь я твёрдо уверен, что чиновничья суть, по большому счёту, везде одинакова. По крайней мере, чиновники «Сохнута» по части надёжности обещаний мало чем отличались от родных мне советских. Врали они ничуть не меньше! Так что багаж нам в дальнейшем причинил ещё немало хлопот.
 
Наше прибытие в Израиль совпало с пиком еврейской эмиграции. В августе, сентябре и октябре 1990 года Тель-Авивский аэропорт имени Бен Гуриона принимал более 30 тысяч репатриантов ежемесячно. В подавляющем большинстве из СССР. Такого притока людей страна Израилева не знала за всю 4-х тысячную историю своего существования.
 
Вместе с нашим самолётом из Варшавы прибыло ещё несколько рейсов из Будапешта. Залы терминала кишели народом. Сотрудники «Сохнута» и эмиграционной службы работали круглосуточно. Еврейская страна принимала своих блудных детей по высшему разряду! Во всяком случае, так мне показалось.
 
В углу одного из залов располагался большой стол, на котором стояли термосы с горячим чаем, кофе и молоком. Тут же в изобилии на многочисленных бумажных тарелках лежали большими горками свежая выпечка, орешки и какие-то ещё не знакомые мне восточные лакомства. И что особо умиляло, всё это было исключительно за счёт «Сохнута». Точнее сказать, за счёт мирового еврейства.

Мне запомнилась одна картинка, которую случайно подсмотрел в то утро. К столу с угощениями как-то несмело бочком подошла маленькая девочка. Лет четырёх, а может и меньше. Постояв минутку, она осторожно взяла булочку, до которой едва смогла дотянуться, и тут же бегом вернулась к сидящим недалеко родителям.

Через пару минут кроха вернулась, и стала опять совершать круги вокруг стола. Какая-то женщина, вероятно разгадав причину нерешительности маленькой репатриантки, объяснила ей, что всё стоящее и лежащее на столе можно брать совершенно свободно. И тогда девочка закричала во весь голос: «Мама, папа, скорее сюда. Здесь бесплатно дают булочки!».

Часа три мы дожидались своей очереди. Наконец нас пригласили в кабинет, где оформлялись документы. В небольшой комнате за письменным столом сидел уже немолодой, измученный бессонной ночью, хмурый мужчина.

Свою беседу он начал с вопроса из разряда риторических. Поинтересовался, как жилось в России еврею с фамилией Израилевич. Я пробурчал вроде того, что в Израиле надеюсь жить лучше.

Чиновник глянул на меня и каким-то вялым бесцветным тоном проронил, что в таком возрасте возможностей для этого у меня немного. Впрочем, тут же обнадёжил, что с голода мы не помрём, и крыша над головой у нас будет.

По-русски хозяин кабинета говорил с тяжёлым польским акцентом, путая русские и польские слова. Похоже, это был польский еврей, прибывший в Палестину сразу после войны.
 
Заполнив моё удостоверение нового репатрианта, чиновник задал следующий вопрос. На этот раз уже весьма злободневный. Он спросил, где бы мы пожелали поселиться. Супруга моментально произнесла, заранее заготовленную фразу.

 Она заявила, что согласны поехать в любое место, даже на контролируемые территории, если там имеется государственное жильё. В ответ бюрократ невозмутимо проскрипел, что подобной информацией не располагает. Ну, а если мы быстро не определимся с выбором, то поселит нас в гостинице.
 
Такой вариант разрешения жилищной проблемы нам явно не улыбался. Три часа, проведенные в зале ожидания, жена зря не потратила. Пообщалась со сведующим народом. В частности, мы уже знали, что гостиница стоит дорого.

Она катастрофически быстро пожирает квартирные деньги, которые нам должны были здесь выдать. Попытались, было, настаивать. Однако в ответ получили такую словесную оплеуху, после которой наш пыл мгновенно иссяк.

Раздосадованный бюрократ тем же безликим голосом провещал, что нас сюда никто не звал, а если уж сами явились, то извольте не привередничать. Мы растерянно переглянулись и больше к нашему «благодетелю» с просьбами не обращались.

Этот желчный пожилой человек, занимавшийся, по-видимому, не своим делом, тем не менее сказал сущую правду. Прилетели в Израиль мы сугубо по доброй воле. О предстоящих здесь трудностях более-менее знали тоже. И всё же такое явное недоброжелательство со стороны первого же представителя властей на исторической родине явилось для нас неожиданным и очень неприятным сюрпризом.

Зато сама государственная власть приняла нас исключительно радушно и по-королевски щедро. Собственно это от её имени негостеприимный чиновник вручил мне свидетельство нового репатрианта, удостоверявшее моё израильское гражданство. Тем же документом предоставлялось гражданство и всем членам моей семьи: жене и дочери.

Это ещё одна уникальная черта государства Израиль. Нет другой страны в мире, где так просто и легко предоставляется гражданство. Причём не только евреям. Неукоснительно соблюдается лишь одно единственное условие – претендент должен удовлетворять требованиям Закона о возвращении. Для тех, кто с ним не знаком, кратко поясню.

Через два года после образования государства Израиль, 4 июля 1950 года Кнессет (Парламент) утвердил Закон о возвращении. Этот документ практически без всяких изменений действует и поныне. Он являясь юридической основой репатриации для евреев, проживающих в различных странах мира. Согласно Закону правом вернуться на историческую землю предков может воспользоваться любой еврей, дети еврея и внуки еврея, а так же члены их семей.
 
Как ни парадоксально это звучит, но в основу данного основополагающего законодательного акта страны был заложен нацистский принцип селекции евреев в фашистской Германии. Точнее, принцип, по которому нацисты выявляли процент еврейской крови у своих граждан, перед тем как отправить их в крематорий. Согласно этому бесчеловечному воззрению уничтожались даже внуки еврея.

После двухлетнего всенародного обсуждения Кнессет принял решение предоставлять израильское гражданство трём поколениям евреев и членам их семей, вплоть до внуков. Таким образом, предполагалось увеличивать народонаселение Израиля в той же темповой пропорции, с какой уничтожалось европейское еврейство нацистами Германии.
 
Более пятидесяти лет действует этот закон. Он имеет множество аспектов, и при всей своей фундаментальности, порождает немало гуманитарных, социальных и прочих проблем. Периодически на законодательном и общественном уровне вспыхивают довольно острые дискуссии по поводу корректирования закона.
 
Неоднократно предпринимались попытки ограничить его действие. Адаптировать к современной действительности. Тем не менее вплоть до настоящего времени никаких серьёзных поправок в этот важнейший для еврейского народа законодательный акт так внесено и не было.

После такой юридической справки вернусь к тезису о королевской щедрости, с которой приняло нас еврейское государство. В какой-то мере упомянутый несимпатичный чиновник реабилитировал себя в наших глазах, выдав мне весьма приличную сумму наличных денег и чек на 5000 шекелей. Что в долларовом эквиваленте тогда составляло более $2500.
 
По нашим, сугубо совковым представлениям, то была огромная куча денег. К большому сожалению, потратить их, что называется с кайфом, мы так и не смогли. Некое исключительно виртуальное удовольствие я, правда, получил.

В течение нескольких дней чувствовал себя состоятельным человеком, нося чек в новеньком советском кошельке. Затем этот банковский документ перекочевал прямёхонько в карман хозяина снятой нами квартиры.

Моё эфемерное чувство собственного достоинства тут же рассеялось как предрассветный туман. Кстати сказать, нерадивый квартировладелец этих денег тоже в руках не держал.  Всё пошло на покрытие его колоссального минуса в банке.

Однако эти события произошли чуть попозже, а в то солнечное утро 6 сентября 1990 года нам пришлось срочно решать первую на исторической родине серьёзную проблему – куда податься.

Родственников или близких друзей, которые могли бы нас принять  на время, в Израиле не было. Здесь находился примерно полгода мой двоюродный брат со своей семьёй. Но где он осел, мы толком не знали.
 
Таким образом, выбирать было не из чего. В нашем активе имелся всего лишь один, заготовленный ещё в Минске, вариант. В городе Кармиеле на севере Израиля проживала минская подруга жены. К моменту нашего приземления в аэропорту имени Бэн Гуриона она находилась в стране месяца четыре.

Конечно, за столь короткий срок одинокая дама не могла даже мало-мальски обжиться. Так что на помощь с её стороны особенно рассчитывать не приходилось. Максимум надеялись на разумный совет.

Супруга позвонила приятельнице. Та прилива энтузиазма в связи с нашим появлением в Израиле, похоже, не почувствовала. Однако после небольшой паузы оказать посильную помощь всё же согласилась. Короче, решили ехать в городок Кармиель, что на севере Израиля.
 
Всё тот же неутомимый чиновник заказал для нас такси. Мы направились к своему багажу. Должен признаться, что наши чемоданы увязли на далёкой польской земле в какой-то мере благодаря моей нерасторопности.

В варшавском аэропорту мы  не отнёслись  с должной серьёзностью к просьбе представителей «Сохнута» собрать весь багаж в одно место. Я довольно поздно приступил к реализации этого разумного совета.

Однако моих сил и сноровки, а главное времени, хватило только на два чемодана. Приложив невероятные усилия, мне удалось извлечь их из огромной чемоданной свалки. Остальные три наши багажные единицы оказались намертво прижаты горой чемоданов, баулов, ящиков и прочей движимостью, выгруженной в невероятном беспорядке из самолёта.

Я лихорадочно принялся разгребать гигантскую кучу в надежде отыскать проклятые чемоданы. Однако этот сизифов труд, как и царь Коринфа, завершить не смог. Объявили посадку на Тель-Авивский рейс. Нам ничего не оставалось, как положиться на обещание представителя «Сохнута». Он очень убедительно заверил, что оставленные вещи прилетят буквально следующим самолётом.
 
К великому моему разочарованию, ни следующим рейсом, ни в следующий день, ни даже в следующие неделю и месяц наши, застрявшие в Варшавском галуте вещички, на историческую родину так и не попали. Собственно, мы до сих пор толком не знаем, когда они появились в Израиле.

 Более месяца ежедневно звонили в справочное бюро аэропорта, справляясь о багаже. И каждый раз с удручающей постоянностью нам отвечали, что он пока не прибыл.

 И вот уже в который раз в течение более чем тридцати лет нашего, без всякого сомнения, удачного семейного союза супруге пришлось прикладывать титанические усилия, исправляя мой очередной промах.

Мобилизовав все лучшие черты своего характера такие, как необыкновенная коммуникабельность, адекватная моментальная реакция на происходящие вокруг события, смекалка и прочие не менее важные качества, супруга таки исправила мою оплошность.

С десятком ивритских слов в словарном запасе, при скуднейшей информации и огромной конкуренции она смогла попасть в муниципальный миниавтобус. Съездить в аэропорт, разыскать там все три багажные единицы и доставить этот неподъёмный груз прямо к дверям нашей квартиры.
 
Я в это время вместе с сотоварищами по ульпану, учебному классу по изучению иврита, наслаждался великолепной природой северного Израиля. Знакомился с историческими достопримечательностями здешних мест. Так что вносить чемоданы в квартиру супруге, к моему стыду, тоже пришлось самостоятельно. Вечером, разумеется, мне был сполна выдан весь, причитавшийся по такому случаю, набор «комплиментов».
 
И всё же, чтобы хоть немного себя реабилитировать хочу сказать следующее. У нас в семье издавна так повелось, что мы с женой не стремились делить поровну наши семейные проблемы. Каждый брал на себя те вопросы, решение которых давались ему лучше.

Конечно, логичнее было бы в вышеописанной ситуации поехать вдвоём. Но, к сожалению, такой возможности у нас не было. В первую очередь из-за строгого контроля посещения ульпана. Одновременный пропуск занятий двумя членами одной семьи грозил финансовыми репрессиями.

 Ну а, кроме того, два места в небольшом муниципальном автобусе добыть было совершенно не реально. В него стремилась попасть не одна сотня прибывших в Кармиель репатриантов.
 
На семейном совете было решено, что вызволением багажа займётся жена, а я продолжу штудировать иврит. Правда, языком в тот день заниматься не довелось, так как подвернулось не менее интересное занятие – экскурсия по Северу страны. Короче, разница в качестве полученных нами удовольствий была очевидна.
 
Весёлый довольный вид, с которым я после великолепной прогулки появился поздним вечером, у измученной супруги, естественно, вызвал явно негативные эмоции.  Она тут же их излила. Но сделала это не примитивно и буднично, а проявила определённое творчество. Можно даже сказать артистизм. Что случалось не так уж часто.

Кода я вошёл в квартиру и вместо ожидаемых чемоданов увидел кислую мину жены, то сразу понял, быть нагоняю! Действительно пару обидных эпитетов прозвучало. Потом супруга с горечью в голосе проронила, что зря потратила целый день. Багаж исчез с концами.
Я уж, было, приготовился к глухой обороне. Но вдруг совершенно неожиданно супруга сменила гнев на милость. Пригласила меня в другую комнату, где среди уже развороченных чемоданов стояла улыбающаяся дочь.