Ундина Чаячьего мыса, четвёртая часть

Не успев опомниться, я оказался в воде. Боли в ноге я не чувствовал – совершено забыл о ней, потому что на поверхности воды Холмс больше не появился.
Женщину я увидел не сразу – она прыгнула в воду много правее – там были какие-то кусты, которые я не разглядывал, и она появилась из-за них – суховатая, высокая, седая, в одной нижней юбке. Я видел обвисшую грудь, когда она поворачивалась на бок для нового гребка. Взмыв на мгновение на полкорпуса над водой, она вертикально ушла в глубину и почти тут же вынырнула, а рядом с ней всплыло сильно запрокинутое лицо с закрытыми глазами и плотно сжатыми губами, лицо. Которое я едва узнал – так были искажены его черты.
- Помогите! – сдавленно крикнула женщина. – Он очень тяжёл для меня! – и надсадно закашлялась, чуть не уйдя под воду, но я был уже рядом и перехватил Холмса за отросшую чёлку, благодаря бога за то, что, отправляясь в Гуллскэйп, мой друг не посетил парикмахера, у которого обычно стригся очень коротко.
Он не подавал никаких признаков жизни до тех пор, пока мы не вытащили его на берег.
- Вы умеете оказывать первую помощь? – спросила женщина резким сипловатым голосом.
- Я врач, - ответил я.
- Слава богу, - вздохнула она с облегчением. – В таком случае, нужна ли вам помощь?
Я приложил ухо к груди Холмса и услышал слабое аритмичное сердцебиение.
- Он жив! – воскликнул я. – Но нужно вылить из него некоторое количество воды, которое занимает место воздуха.
Я повернул его лицом вниз и, сдавливая грудную клетку, вынудил пытаться дышать тем, что есть. В результате в груди его послышалось хриплое клокотание, и вода хлынула изо рта и носа, отвратительно тёплая, согретая теплом его тела. Он свистяще втянул воздух, зашёлся в кашле, выталкивая из лёгких всё новые и новые порции воды, снова вдохнул, и снова выкашлял воду, и так ещё несколько раз, а лицо его было совсем серым и губы фиолетовыми, словно он напился чернил. И сознание не спешило возвращаться к нему.
Женщина, спасшая его, только теперь вдруг сообразила, в каком она виде, но не ушла, а только сжалась и прикрыла голую грудь руками. Я мельком подумал, что ей уже за пятьдесят, что это натура сильная, привыкшая, по-видимому, во всём полагаться только на себя. Она ещё не совсем оправилась от неожиданности своего смелого поступка, и дыхание её было частым и хриплым.
- Господи! Какой ужас! – услышал я в это время откуда-то сверху, и, подняв голову, увидел пыхтящего, карабкающегося по камням, профессора минералогии. – Как это случилось, доктор? – вопрошал он издалека. – Неужели легенда об ундине в самом деле не простой звук?
Я машинально бросил взгляд на камень, на котором до начала драмы сидела Ундина. Там никого не было.
Холмс наконец начал подавать какие-то признаки самостоятельности. Опираясь на руки, он попытался приподняться; не с первой попытки ему это удалось, и, наконец, привалившись ко мне, он сел. В груди у него всё ещё хрипело и клокотало, да, к тому же, его била крупная дрожь. Сделав попытку что-то сказать, он снова закашлялся и, утомлённо прикрыв глаза. откинул голову на моё плечо.
- Я прошу извинения за свой вид, - хрипло сказала женщина. – Я переоденусь, – и медленной усталой походкой пошла к кустам, за которыми, как видно, осталось её платье.
- Вы сделали это нарочно, - тихо сказал я Холмсу, как только убедился, что он в состоянии слышать и понимать меня.  – Не знаю, как и зачем, но я костями чувствовал, что что-то в это роде случится. Что произошло, бога ради? Ведь вы плаваете, как рыба.
- После, а? – вяло попросил Холмс.
- Конечно.
Раскатов, наконец, преодолел спуск и, тяжело дыша, уселся рядом с нами на песок.
- Вам ещё повезло, - сказал он, оглядывая Холмса, как музейный экспонат. – Миссис Бэркли вытащила вас?
- Не знаю, кто, - прохрипел Холмс, всё ещё не слишком владея своим дыхательным аппаратом. – Лично я не видел.
- А вы знакомы с миссис Бэркли? – спросил я.
- Да ведь это и есть наша квартирная хозяйка, учительница, у которой сын сошёл с ума после встречи с ундиной.
При его последних словах Холмс вдруг сильно вздрогнул и закрыл лицо руками, словно внезапно увидел или вспомнил что-то такое ужасное, чего при всём своём старании «переварить» уж никак не мог.
А миссис Бэркли появилась из-за кустов, убирая и подкалывая волосы на ходу. На ней было шерстяное платье серого мышиного цвета, и в такую жару она, похоже, всё равно немного мёрзла в нём, как видно, несчастье, происшедшее с её сыном, поселило в её груди непреодолеваемый холод.
- Меня зовут миссис Бэркли, - спокойно сказала она. – А вы с Чаячьего мыса?
- Я хозяин усадьбы на Чаячьем мысу, - сказал Холмс. – И я безмерно благодарен вам за своё спасение, миссис Бэркли. Меня зовут Шерлок Холмс, моего друга – Джон Уотсон, и он тоже испытывает к вам благодарность, без сомнения.
- Здесь опасно купаться, - сказала она.
- Но я хорошо плаваю.
- Здесь опасно купаться независимо от того, как вы плаваете, - повторила она, но, вопреки моему ожиданию, не добавила, что случай убедиться в этом ему уже представился. Этим она сразу расположила меня к себе больше, чем спасением Холмса. В конце концов, сострадание в сочетании с умением плавать встречается куда чаще, чем тактичность в сочетании со скромностью.
Раскатов вызвался прислать за нами Уолкера с повозкой, но Холмс запротестовал:
- У нас входит в дурную привычку возвращаться домой полуобездвиженными. Стоит пресечь её в самом начале.
- В таком случае, я просто провожу вас, - сказал профессор.
- Лучше проводите миссис Бэркли, - возразил Холмс. – У нас, право же, всё в порядке.
Это прозвучало нелюбезно, холодно, и, по-моему, Раскатов обиделся. Но спорить он не стал, да и миссис Бэркли ничем не возразила.
- Вы идите, - сказал Холмс. – Мы с доктором ещё побудем здесь.
- Не простудитесь, - сказала учительница.
Она все фразы произносила резко и отрывисто.  Я задумался, неужели вот так же она преподаёт в школе. Едва ли ученики любят её. А несчастье с её сыном – прекрасный повод для возбуждения того злого и болезненного любопытства, которое так свойственно детям.
- Почему здесь не было Дины? – вдруг спросил Холмс.
- Не знаю, - я немного растерялся. – Зачем вам она?
- Просто привык воспринимать Раскатовов как единое целое.
- Посмотрите, солнце уже село, - сказал я. – Вы и в самом деле простудитесь, вон как дрожите.
Губы Холмса едва заметно шевельнулись в улыбке.
- Не холод заставляет меня дрожать.
Это была прямая цитата из моего опуса , и, поскольку я хорошо помнил продолжение диалога, я посмотрел на него с изумлением. То есть, не было ничего удивительного в том, что чуть было не утонувший человек несколько напуган, но в том-то и дело, что реплика была слишком веской. И я помнил, к тому же, как Холмс, побледнев, закрыл руками лицо.
- Я видел её, - сказал Холмс. – Всё это правда. Я видел её лицо под водой – оно было и живым, и мёртвым вместе. Её волосы колыхались от движения воды, но на концах они становились змеями. Она обхватила меня руками, и, боже мой, Уотсон, как же холодны её руки! – он крупно содрогнулся, а я смотрел на него и не знал, что подумать.
- Я понимаю, что выгляжу со всем этим бредом немного странно, - несколько успокоившись, он заговорил рассудочнее, и мне полегчало. – Но придётся признать, или что я подвержен галлюцинациям, или существование чего-то такого, что в рамки материализма никак не уложишь. Честно говоря, сам не знаю, во что мне больше хочется верить, - он покачал головой, и взгляд его даже снова стал чуточку насмешливым, вот только дрожь всё не проходила, и я воспользовался этим, желая отсрочить трудные мысли на потом.
- Так или иначе, всё равно прежде всего вам надо переодеться.
- А как ваша нога? – спросил он. – Признаться, я не подумал о вас, отказываясь от экипажа. Вы-то сможете идти?
- Нога? Я о ней, признаться, забыл. Думаю, что смогу на неё опираться, тем более, что трость у меня никуда не делась.
Пользуясь тем, что начало темнеть, а бухта безлюдна, Холмс стащил свой мокрый костюм, а рубашку, брюки и пиджак натянул прямо на голое тело. Я, к сожалению, не мог последовать его примеру, потому что влез в воду прямо в брюках, но я их снял, выжал, как мог, и надел снова. Остальные принадлежности моего туалета, слава богу, остались сухи, а вечер был так тёпел, что неудобства из-за волглых брюк я не испытывал.
- Насчёт ваших галлюцинаций может быть вот что, - сказал я, уже подходя к дому – дорога прошла в молчании. – Муки удушья при утоплении вполне могут вызвать причудливые видения. Я уже как-то читал о таком.
- А могут ваши «причудливые видения» сами стать причиной утопления? С чего я начал тонуть?
- По-моему, вы нечаянно хлебнули воды.
- Ничего подобного! Меня схватила за ногу чья-то ледяная рука, а горло захлестнуло нечто, напоминающее тину. Я ещё прежде удивился такому обилию растительности в бухте – ведь она кажется совершенно чистой – а потом уже поглядел вниз, и она улыбалась мне сквозь толщу воды. А то, что захлестнуло мою шею, оказалось её волосами, на концах превращающимися в змей.
- Ваши представления просто спутались. Это иллюзорное восприятие действительности, не имеющее ничего общего с психическим заболеванием. Вы в самом деле захлебнулись и стали тонуть, а в лишённом кислорода мозгу последовательность событий спуталась и получила вот такую фантастическую окраску.
- Удобное объяснение, - усмехнулся Холмс. – Как раньше всё списывали на волю божью, теперь списывают на причуды работы мозга. Что же вы, учёные мужи, будете делать, когда исследуете мозг и поймёте принцип его работы?
- Без сомнения, найдём другого козла отпущения, - рассмеялся я, и, как мне показалось, его всё-таки удовлетворило моё объяснение.
Но ночью я проснулся от ощущения постороннего присутствия в своей комнате. Явственно слышалось чьё-то лёгкое дыхание. Я испуганно зашарил по тумбочке в поисках спичечного коробка, нашёл, чиркнул спичкой – и увидел Холмса в пижаме и халате, он неподвижно сидел на стуле.
- Что-то случилось? – встревожено спросил я, ещё как следует не проснувшись.
- Нет-нет, - тихо откликнулся он. – Простите. Я не думал, что разбужу вас...
- Вам не спится, - понял я. – Или, может быть, наоборот – вам спится, а вы этого совсем не хотите? Кошмары? Ундина Чаячьего мыса?
Холмс посмотрел на меня так остро, что я чуть было не обрезался о его взгляд.
- Вот не пойму, - проговорил он, - чего больше в ваших словах, насмешки или сочувствия?
- Бог с вами, Холмс! Я и не думал смеяться над вами. Да и не решился бы никогда, по правде говоря.
- Значит, я ко всему, становлюсь мнительным, - хмыкнул Холмс. – Я сейчас уйду.
- Нет, подождите, - я сел в постели и потянулся к портсигару. – Мне самому эта история покоя не даёт. Вы знаете, я посмотрел на тот камень, на котором она сидела, и никого не увидел. Вы не знаете, во сколько она обычно уходит?
- Как только солнце скроется.
- М-да, тогда всё, может быть, шло своим чередом. Но всё-таки мне показалось, что она ушла раньше. А может ли Ундина раздваиваться?
- Что такое? Ваш материализм сдаёт позиции?
- Если вы видели её в воде, она не могла в то же время сидеть на камне.
- Спорю, что вы не смотрели на неё с того момента, как я вошёл в воду.
- Правда не смотрел. Холмс... Только не говорите мне, что вы и в самом деле хотели просто освежиться. Да я по вашим глазам прочитал, что сейчас что-то произойдёт. Ну вот зачем вы туда полезли?
- Не так легко ответить. Ваше замечание насчёт естественной подоплёки сверхъестественных поверий заставило меня произвести рекогносцировку на местности. Но я, честно говоря, слабо представлял себе, что хочу найти.
- Однако нашли, - не удержался от шпильки я.
- Нашёл... - вздохнул Холмс.– Однако, по-прежнему не представляю себе, что. Ладно, Уотсон, спите, не буду вам больше мешать.
- Подождите, - снова остановил я его. – Холмс, я же вас достаточно хорошо знаю...
- Да? – саркастически перебил Холмс. – В самом деле достаточно?
- Вы никогда не тычете пальцем в небо, - не обращая внимания на его сарказм, продолжил я мысль. – Если вы там что-то искали, то представляли себе, что можете найти.
- Хорошо, - сказал Холмс. – Я подумал вот о чём: во время того шторма, по свидетельству очевидцев, летели камни и содрогались скалы. То есть речь идёт о каком-то сейсмическом возмущении. Я подумал, что омут у камня из-за этого мог стать опаснее – какое-нибудь подводное течение, с которым невозможно справиться, водоворот, воронка. Может быть, даже... Вы слышали, Уотсон, о гигантских кальмарах?
- Что? Вы решили, что под камнем поселился кальмар?
Изумление в моём голосе, боюсь, немного обидело его, но он заговорил, оправдываясь, что бухта  соединена с проливом, и какие-то морские животные, заброшенные штормом, могли бы поселиться во вновь образовавшейся подводной впадине.
- Красные пятна на теле юноши могли быть следами присосок, а его испуг, вплоть до помешательства, в этом случае вполне объясним.
Я не знал, смеяться мне или плакать.
- Холмс, - наконец сказал я, - вы невежда. Это тем более восхитительно, что во многих областях ваши знания достигают неизмеримой глубины. А в то же время... У вас здесь, в вашей собственной библиотеке два томика «Глубоководных исследований». Я вам просто рекомендую полистать. А ваша идея выйти на гигантского кальмара с голыми руками вообще песни достойна.
Он выглядел уязвлённым, хотя и старался не показывать виду.
- В любом случае, то, что я видел, едва ли найдётся в глубоководных исследованиях, - сказал он. – Но я вам благодарен уже за то, что вы подсказали мне, чем занять остаток ночи.
Ещё раз извинившись за вторжение, он удалился, а я снова заснул и проспал до утра, когда был разбужен обеспокоенным Уолкером.