Преступить черту Глава 1

         Сегодня Галя проснулась очень рано, но лежала тихонько, чтобы не разбудить мужа. Тихая радость, разливаясь по всему телу, заставляла улыбаться ласковой темноте, что таяла за окном и в любую минуту из серой мглы  могла превратиться в сверкающее счастьем утро.  Сегодня, после очередного, теперь совсем  короткого путешествия у них будет ребенок.
          Самая последняя улица в селе Кицканы  состояла из  нескольких домишек. Первый, второй, третий, четвертый.
           – Смотри, Витя, вот этот домик, – обернувшись к мужу, шепотом  произнесла Галя.
          Они стояли за покосившейся калиткой, сплетенной из старого камыша и укрепленной на двух  полусгнивших жердях  проволочными скобами.  В глубине небольшого, заросшего травой двора виднелся  покосившийся под грузом лет домишко с подслеповатыми оконцами.   На пологом крылечке в одну ступеньку сидела старенькая бабушка и из-под руки смотрела на нежданных гостей.  Витя снял с петли калитку, прошел во двор. Следом на  дрожащих, ставших ватными ногах шла Галя. Одна мысль  билась в голове:
          – Не успели, девочку забрали другие, более счастливые. Те, что пришли сюда раньше, чем они. Слезы горечи уже закипали в уголках глаз, и тут из-за старенькой бабули выглянула худенькая девчушка, лет двух-трех. Она внимательно смотрела  на  стоящих у калитки незнакомых людей и вдруг сорвалась с места с криком:
            – Это мой папа  плиехаль, мой папоцка приехаль! – кинулась навстречу Виктору.
          Виктор присел и обнял девчушку. Прижал к себе. Сердце набухло и не помещалось в груди, комок в горле не давал сделать вдох. Болезненным стоном вдохнул он воздух и зарыдал. Мужчины плачут редко. Мужчины плачут страшно. Когда плачет мужчина, мир переворачивается вокруг. Виктор плакал навзрыд, повторяя и повторяя:
          – Доченька моя! Доченька! Дочушка моя родная. Юлечка!! Найденыш мой родной!
           Рядом в истерике билась Галя. Рыдала от страха, что не отдадут им девочку, которой они только что и имя придумали – светлое, летнее, теплое: Юля, Юлечка.    Доченька ненаглядная. - И рыдала от счастья, что успели, что нашли и теперь не отдадут, потому что  доченька  сама выбрала их.
          – Как зовут девочку, сколько ей лет, где  ее мама? – засыпала вопросами Галя  бабушку.
          – Так вон муж твой и сказал: Юля ее зовут. А лет-то, два с половиной года, аккурат в июле родилась.
          – А где Ваша дочь? Согласится ли она отдать дочку? Сегодня, мы уже сегодня ее заберем!
          – Да забирайте хоть сейчас. Мне все равно ее кормить нечем. Вон с утра орет: кусать, кусать! А что я ей дам, сама второй день голодаю. Мать-то ее, шлюха, бросила мне годовалую, да в Москву за счастьем подалась и пропала. А девка-то  шалая, ни к кому не идет.  К вам первым побежала. Может, с вами уйдет, мне помирать-то уж надо, а она не пристроенная, не дает.
          Галя растерянно оглянулась и поразилась той нищете, что окружала несчастную семью. Давно не топленная кобыця (летняя плита под навесом),  закопченная до черноты кастрюлька, забывшая, когда в ней что-то готовили. Покосившиеся низенькие двери, подслеповатые, заросшие грязью оконца. Голодная нищета глядела на Галю из каждой щели полуразрушенного домика и ждала, ждала жадными голодными глазами  старой бабули кусочек хлеба, пусть черствого (его можно размочить), зацвелого (он так еще вкуснее и лечебнее, как говорят дохтура).
          Быстро достав из сумки прихваченное, на всякий случай,  угощение, Галя накрыла столик под навесом. Без приглашения бабуля трясущимися руками, отломила кусочек плетенки (батон - плетеный в форме косы) и долго смотрела на кусочки нарезанного заранее сала.
          – Бери, ешь бабушка, ешь. – вытирая беспрерывно бегущие по лицу слезы,  повторяла и повторяла одни и те же слова Галя.
          Виктор не видел и не слышал никого и ничего вокруг. Все так же сидя на корточках, он рассматривал свою доченьку, а она знакомилась с отцом. Светлые, слегка вьющиеся волосики  липкими сосульками обрамляли  личико. Грязные щечки были синеватыми. Бесцветные губки тонкими шнурочками обозначили ротик с мелкими зубками. Светлые глаза, кажущиеся огромными на худеньком личике, были копией глаз его Галины.
           – Доченька наша, доченька! –  как заклинание, повторял и повторял Виктор. Он не знал, кто мать этой девочки. Где она, его не интересовало. Он понял одно: никогда, никогда он не отдаст, никому не отдаст свою дочь ...
          Пассажиры, ожидающие автобус на Тирасполь, оглядывались на странную пару. Военный с крутым до черноты  нездешним загаром прижимал к  груди грязную девчушку лет двух, а она, обхватив его за шею, все заглядывала ему в глаза и что-то лепетала на своем детском языке. Рядом стояла прилично одетая  светловолосая женщина, чью копию держал на руках муж, и плакала, счастливо улыбаясь.
          – Сами-то нарядились, а дите грязное, – думали пассажиры и  недружелюбно косились на эту странную,  лучащуюся счастьем семью.
          А они, ничего не замечая вокруг, несли, несли домой свое счастье, свет глаз своих, свою ненаглядную дочь. Они знали, - вернее, думали, что знали: это их счастье на всю  жизнь.

                Продолжение следует.