107. Человек в юбилейном номере

На  первой странице обложки 107-го выпуска журнала - его собственное название: “22”; на последней, рядом с хронически актуальной в Израиле  иллюстрацией на тему алии, - тоже  цифра, но  круглая:  “50”.  Это значит, что номер - юбилейный.

Полувековому  юбилею еврейского государства посвящена передовая статья - “50  лет”. А дальше -  “именинная”  государственная тема упомянута, кажется, лишь единожды... Для бывшего советского читателя, а уж особенно для журналиста, дело весьма непривычное. Так и подмывает воскликнуть: “А куда ж обком смотрел?!”  Чётко помню, как в 1967 году идеологическая начальница меня наставляла, каким именно образом “освещать” в радиопередачах  полувековой юбилей советской власти:  получалось, что чуть ли не в каждой информации  надо говорить о  сакраментальном  пятидесятилетии (скороговоркой у неё получалось: “...о писятилетии”...).
Израильский (хотя и “русский”)  повременник  откликнулся на историческую дату, как уже показано, лишь передовушкой, где по поводу остальных текстов номера сказано, что ”читатель сможет, хотя бы отчасти, окинуть взором спектр лиц и проблем , которые составляют теперь “русскую”  комполненту нашего общества”. Даже при первом взгляде на содержание номера  видно: вовсе не подчинено оно (по крайней мере напрямую) “юбилейному году”. Тем не менее, единый замысел налицо, недаром по меньшей мере половина статей, эссе, рецензий имеет в заголовке слово “человек”. Убеждайтесь:  Бен-Барух - “Человек наедине с природой”,  “Софья Гутникова и Сергей Мац - “Человек, окружённый непониманием”,  Давид Керен - “Человек  перед лицом катастрофы”,  Михаил Копелиович  - “Человек как исторический персонаж”, Марэн Фрейденберг - “Частная жизнь человека в истории”... Если же  обратиться  к остальным текстам, в заголовках которых этого слова нет, то и там в центре внимания  опять-таки человек.  Правда, преимущественно еврейской национальности  или же так или иначе тяготеющий к еврейскому государству  или израильской  теме. Да ведь это вполне соответствует титулу издания: “Журнал еврейской интеллигенции из СНГ в Израиле”.
Вот и выходит, что права передовица:  именно эта “компонента”, “по состоянию  на  юбилейный  год”, предстаёт в различных аспектах перед читателем  журнала, который и сам - “компонента”.

В пределах газетной рецензии невозможно даже вкоатце изложить проблематику разнородных и разножанровых  “материалов”  номера   Среди них, например,  волнующий и грустный рассказ Григория Кановича  “Продавцы  снов”, которому, если бы понадобилось, впору дать  подзаголовок в стилистике номера:  “Человек и его родина”. Рассказ Александра Карабчиевского “Праздник святого ленивца”, написанный в виде страничек из дневника русско-еврейского интеллигента, ставшего в Израиле... вором-домушником  (вот уж, действительно, воплощение мечты сразу и Жаботинского, и Бен-Гуриона о “собственных”  еврейских мерзавцах...).  Любопытно, что при этом он интеллигентом быть не перестал:  в России “они” все Окуджаву наизусть шпарили  - дескать, “не  затворяйте   вашу дверь...”. Вот и этот всё о том же:  “Не запирайте  толстые двери жирных ваших квартир!  Пусть будет ваша дверь открыта!”  Ну. а .если не послушаетесь и хлопнете замком, то  у “человека в законе”  есть и фомки, и отмычки.

Не рискну скороговоркой отозваться о стихах  Евгения Сошкина, которые явно на любителя  (это такой комплимент!), но тут мне как бы в помощь статья Анатолия Добровича “Буквомат акробатики, или О породе лещей”. Это рецензия на иерусалимский альманах “Симург”, одним из составителей и авторов которого явился упомянутый стихотворец. Название своей статьи рецензент сконструировал из лексических достижений альманаха, к которому относится по-доброму иронично.  Автор обнаруживает забавную особенность текстов альманаха: после  “ловко  сконструированной галиматьи”  читать “отрывки нешизофренического засола”  неожиданно... скучно.  Добрович, в согласии со звучанием своей фамилии, рецензент добрый и великодушный  (кстати, связь между фамилией и характером - вещь нередкая; меня, например,  выселяли некогда из квартиры управдом Гроза и юрист Буря, а  в армию призывал майор Охапкин!). Но если к авторам альманаха Добрович  терпим, то о стихах Евгения Сошкина отзывается с нескрываемым пиететом:  “его “место” располагается не на нашей карте, а на той, где в качестве крупнейших “населённых пунктов”  выступают  Державин, Велимир Хлебников и Арсений Тарковский, Тютчев, Николай Заболоцкий и Иосиф Бродский...”
Державина звали Гавриил, Тютчева - Фёдор, но это мелочь. Более существенно, что, как мне кажется, места на карте поэзии выставляются не столько современниками, сколько потомками. На меня стихи Сошкина (весьма интересные, один лишь неологизм “сумасвод” дорогого стоит, особенно в контексте всей строки: “провисший синий сумасвод”! ) в целом всё же не производят впечатление эпохальных. Но я настолько уважаю мнение А.Добровича (“жираф большой - ему видней”), что заранее готов по-ленински  признать “свою некомпетентность на сей счёт”.   

В  традиционном разделе “Иерусалимские размышления” напечатано эссе молодого журналиста Константина Фрумкина  “Последовательная парадоксальность Святого города” - с неожиданными и меткими наблюдениями на тему особого места Святого города в мировосприятии  еврейского народа. Автор пытается выяснить, что же всё-таки  делает еврея евреем,  если не религия (есть  евреи  не иудейского вероисповедания  -  и всё-таки евреи!),  не религиозность вообще  (есть ведь и светские евреи, и даже атеисты!),  не раса  (евреи  мира принадлежат к разным  антропологическим типам!),  не культура (автор отмечает, что “в галуте  нет единой еврейской культуры”, а мы видим, что и в Израиле её нет пока!).  Так какая же черта - “еврееобразующая”?  По Фрумкину, это  “еврейская судьба”, заключающаяся в том, что  “в путях любого народа еврей идёт не вполне по общему маршруту”.  Думаю, что найдутся  спорщики, но постановка вопроса мне кажется интересной. Однако эти рассуждения автора - промежуточные, а главное касается именно Иерусалима, его  исключительного значения в еврейском менталитете. “Иерусалим - это потеря, которая всегда с тобой”, -  формулирует автор свой парадокс. А в заключение задаёт вопрос, на который не отвечает:  “Теперь, когда Иерусалим принадлежит Израилю, как объяснить, как сформулировать амбивалентное чувство евреев к нему?”

- Как постоянный страх утратить его вновь! - сказал бы я... если бы не боялся дать излишне поспешный ответ.

Мне кажутся интересными (иной раз спорными, но оттого интересными вдвойне), пожалуй, и все остальные публикации. Упомянутый очерк С. Гутниковой и С. Шаца посвящён превратностям судьбы репатриантов-музыкантов: известный своей седой бородкой анекдот  о том, что если в руках прибывшего “оле” нет скрипки, значит, это пианист, увы, заключает в себе грустный прогноз:  чаще всего в еврейской стране такой скрипач, или пианист, или  органист и т. п.,  “теряет разбег”, наталкиваясь на непонимание, а то и вынужден зарабатывать себе на хлеб грубой, вовсе немузыкальной работой.  Опять несусветный парадокс:  еврея как музыканта ценили (хотя нередко и мучили)  матушка Россия, ненька Украина, аксакал Казахстан - а историческая родина над ним подсмеивается, а порой и в грош не ставит. Авторы видят причину (или одну из них?)  в неразвитости,  национально-патриотической заидеологизированности  израильского общества и  истеблишмента. Снова есть о чём поспорить - да ведь это-то и ценно!

Любители литературы найдут для себя в журнале литературоведческие наблюдения  Давида Керена над циклом “библейских стихов”  Анны Ахматовой,  рецензию Александра Ротшильда на сборник израильского поэта Риты Бальминой “Послесловие к оргазму”;  любители истории - рецензии: Михаила Копелиовича  - на двухтомник Владимира Фромера “Хроники Израиля”  и  Марэна Фрейденберга - на коллективный труд московских историков  “Человек в кругу семьи. Очерки по истории частной жизни в Европе до начала Нового времени”. (Нелишне оговориться:  в понятие “любители” я включаю и специалистов, ибо какой же это специалист - без любви к своему предмету?!). И  опять-таки в материалах этой журнальной рубрики - тоже широкая возможность дискуссии. Скажем, замечание рецензента о новаторстве поэта, осмелившегося включить в заголовок своей книжки слово “оргазм”,  кажется мне изрядно запоздалым.  Рискуя прослыть зоилом, да ещё и “имеющим в половой жизни проблемы”  (страшилки, выдвинутые А.Ротшильдом),  отмечу, что в последние годы и “оргазм”, и другие “богатые слова” стали модными во всех элитарных журналах, наподобие “гомосексуализма” в устах  достопамятной Фимы Собак... Это не отменяет той истины, что Р.Бальмина - поэт ярко талантливый.  Но эпатаж - вещь преходящая, а истинное искусство - штука, как тоже известно, вечная.

А вообще-то кому что нравится!  На меня, например, самое большое впечатление в номере произвели  посмертно опубликованные  мемуары  Славы Курилова   “Побег в океане”, открывающие тематическую подборку “Человек в неосвоенном мире”. Кажется,  с отроческих лет ничего не читал  я  с таким волнением. Убеждён, что этот небольшой (35 журнальных страниц)  рассказ  - одна из лучших робинзонад нашего века. Автор бежал из Советского Союза, наверное, одним из самых  необычных, экстраординарных, экзотических способов:  будучи лишён права на зарубежную визу, выпускник океанографического вуза приобрёл  путёвку на лайнер, совершавший круиз по Тихому океану без  захода в зарубежные порты  (виза при этом не требовалась) и  с 15-метровой высоты сиганул однажды ночью прямо в бурные волны. Вот уж, поистине, охота пуще неволи!

До сих пор мне казалось:  ну, что интересного в открытом океане?  Вода и вода... Но теперь, прочитав Курилова, кажется, и сам готов повторить его подвиг. Остановка за малым: научиться плавать, как он, чтобы (слушайте! слушайте!) продержаться в бушующей стихии  ТРОЕ  СУТОК!  Притом - без еды, без пресной воды и даже без компаса. Дорогу к ближайшему острову пловец определял по звёздам, но они редко показывались в прорывах густых облаков.  Его спасла в последний момент интуиция, “внутренний голос”, сказавший:  “Плыви на шум прибоя”.  Фантастика?  Но факт налицо: он сумел выбраться на один из островов Филиппин, встретил там туземцев, затем был посажен в тамошнюю тюрьму... Потом ряд лет прожил в Канаде, приехал в Израиль как гость - и остался здесь. В январе этого года как водолаз  спустился на дно Кинерета, почувствовал себя плохо, выбрался на поверхность и... умер на руках у товарищей.  Вот судьба!..

Невозможно без волнения читать в записках этого человека, как на третью ночь в океане, потеряв последнюю надежду на спасение, он решил умереть. “Я не боялся смерти, - вспоминает отважный пловец. - Мне много раз уже приходилось умирать в моих ярких сновидениях...”  Он был готов пойти ко дну, но именно в этот момент услышал тот спасительный “внутренний голос”,  поплыл на шум прибоя - и, чуть не разбившись о прибрежные скалы, всё-таки выбрался на берег.

А тихое Тивериадское озеро свело его в могилу...

Сверх того, что рассказ С. Курилова  интересен по своей невыдуманной, напряжённой фабуле, он ещё и превосходно написан. Особенно впечатляют картины ночного океана. Фосфоресцирует поверхность волн, с течением времени начинает светиться   и сам пловец,  на котором поселилась целая колония фосфоресцирующего планктона. Сверкание собственного тела слепит этого Ихтиандра -  по-видимому (так он сам считает),  отпугивая акул... “Тёмное небо. Безбрежный океан. На горизонте не видно ни одного огня”.  Прекрасная, чеканная, пластичная русская проза! Хотелось бы побольше узнать об авторе: оставил ли он ещё какие-либо литературные работы? Каким был в повседневности,  в   дружбе?  Чем жил и дышал?

Эти мемуары соседствуют с эссе  Бен-Баруха  “Человек наедине с природой” и, конечно, перекликаются с ним. Однако упомянутое эссе - глубоко философское, в нём рассматриваются проблемы взаимоотношения разума  и чувства, науки и технологической практики, прогресса и экологии, реальности и кошмара... Кстати, общая  особенность ряда текстов номера - обращение к миру снов. Видения одолевают  и героев рассказа Г. Кановича,  и персонажей очерка о музыкантах  в Израиле, и всё  человечество  в упомянутом  философском очерке,  и  даже неутомимого  пловца  в открытом океане...  Может быть, таковы особенности нашего времени  и  живущего в нём человека: многовековой сон  -  скажем, о новообретённой еврейской  родине  - превратился в явь,  реальность, а она то и дело кажется сном,  ночным кошмаром.

                “Калейдоскоп” -  еженедельное приложение к газете
                “Время”.      21.05.1998 г.