Baby I m gonna leave You

Посвящается Ольге Пономаревой ,
                петербургской блюзовой певице   


Они там все были похожи на изящных жирафов, эти девушки, а может, на журавлей – такие тонкие, такие высокие, с длинными шейками, торчащими ключицами, острыми скулами – там, в этом клубе, куда он забрел выпить и посмотреть на людей.
Они с другом вообще собирались в ресторан – после работы они хотели есть - много , быстро и долго – но их – вот смех – не пустили – у них не было галстуков, видите ли! У нас полные карманы денег, пытались они втолковать этому спокойному привратнику - вот, видишь – и трясли пачками денег, выгребая их из карманов , глядя голодными глазами туда, где официанты  разносили подносы с горячим, и куда их не пускали, как тогда, в голодное студенчество! Швейцар в зеленой униформе смотрел на них носорожьими глазами и кивал отрицательно, что без галстуков не велено, и тогда Олег , грязно выругался и долбанул ногой по двери ресторана. Носорог побагровел, но тут они припустили, как мальчишки, голодные и усталые, словно яблоки воровали в колхозном саду – два молодых директора – генеральный и коммерческий, монополисты по поставкам сахара в этот город на Неве.
У Дома книги они остановились, хохоча, а потом Олег сказал – Ну что, пошли как обычно? Как обычно – было в ночную таксерскую столовку на Конюшенной ( в той самой церкви, где когда –то отпевали Александра Сергеевича), которая работала всю ночь и в которой к деньгам относились с почтением, а на галстуки было наплевать.
Но Борис не хотел в столовку – он хотел праздника, потому что молодому и свежему миллионеру хочется праздника. Олег же хотел только жрать и спать, и побрел вдоль канала к неуместному в этом городе, но  привычному Храму –Спаса-на-Крови, (он был тогда еще в лесах, в вечных лесах,без лесов его и видела-то только одна старушка из Вагановки, да и то – в далеком кружевном детстве). Борис все-таки пристроился за ним - друзья ж! и вообще – напарники! (знал бы он, как год спустя будут орать друг на друга, и доорутся до мордобоя и раздела фирмы) – и они шли вместе, как герои Ремарка – подняв воротники и грызя сигарету зубами – по темному городу, в поисках теплой тарелки супа, куска мяса и сотки коньяка – с полными карманами денег – не было у них еще сейфа, не было!
 
На набережную (в небе была картинная луна и оперный снежок, с тихим блеском падавший на гранитные плиты) выскочила компания пьяных и веселых - и Борис замедлил шаг – там, в каком –то заведении был маленький, баламутный, но праздник, и он хотел туда. Он крикнул в серую драповую спину Олега (куртки они носить уже перестали, а к галстуками еще  не приучились), что остается здесь.Тот, обернувшись, что-то буркнул и зашагал снова (до цели ему оставалось только повернуть за поворот).
- Завтра не опаздывай, - крикнул Борис и толкнул стеклянную дверь.
Музыка ударила по ушам, пахнуло алкоголем и едой, и он вошел в клуб, словно усталый моряк в таверну – голодный и готовый на все.
Он не стал толкаться - сел сразу у стойки и попросил выпить и поесть, он правда больше ни на что не рассчитывал - только на тепло и еду.
Ну еще поглазеть на девчонок – на тех, что похожи на жирафов или на журавлей – тонких и острых.
Они все были чем-то неуловимо похожи, эти девушки – они были такие старательные. Старательно одеты, очень старательно причесаны, старательно улыбались и танцевали – словно сдавали экзамен по старательности перед строгой комиссией.
Наверное, именно поэтому он обратил внимание на эту, которая резким движением откидывала гривищу своих рыжих волос, растрепанных и длинных. У нее были злые узкие глаза (нет, не восточные, просто узкие такие глаза). Узкие бедра и неожиданно большая грудь – он заметил – лифчика на ней не было. Только черный свитер под горло и короткая кожаная курточка. И джинсы. Она топала ногой, ругаясь на какого-то мальчишку, и была похожа не на жирафа и не на журавля – на лошадь, которая бьет копытом и раздувает ноздри. Из-за грохота было не слышно, что она кричала, но он понимал – ругается она нещадно. Наконец она резко повернулась на каблуках и направилась к стойке, у которой он сидел. Она плюхнулась на соседний табрет, достала пачку   сигарет и похлопала себя в поисках зажигалки.
Он молча щелкнул своей и она, придержав волосы, наклонилась к огню и затянулась жадно.
Ее худые щеки горели, и она нахмуренно смотрела перед собой. Сигарету девушка держала каким-то мужским жестом, и вся она совсем не подходила этому месту.
Словно попала сюда с другой вечеринки, - подумал он и спросил ее :
- Можно Вас угостить?
Они сидели рядом, но пришлось кричать прямо в ухо, чтобы она расслышала. Девушка обернулась, посмотрела на него оценивающе , а потом прокричала ему неожиданно-низким и хрипловатым голосом:
- Да я вообще-то пьяная уже! Но угости на дорожку, если тебе не влом.
Он развеселился и кивнул официанту.
 -Меня Аля зовут, - представилась она ему, когда принесли выпивку.
- А меня Боря, - сказал он, морщась от шума.
- Ты хороший парень, Боря, - сказала она и выпила одним махом.
- Откуда ты знаешь? – усмехнулся он, глядя на ее грудь, которая так и колыхалась под тоненьким свитером – ему никак не удавалось отвести взгляд.
- Вижу, - сказала она , - пошли потанцуем!
- Я устал, - отказался он, - я оттопчу тебе все ноги.
- Ерунда, - ответила она, соскакивая с табурета, - Пошли , - и потянула его за руку.
Ему казалось смешным сопротивляться и он пошел за ней. Она вела его словно коня на водопой, оглядываясь на него смеющимися глазами, а потом неожиданно прильнула к нему, и он с удивлением заметил, что она , оказывается, совсем маленькая и хрупкая. Через полчаса он сказал ей – пойдем отсюда, - и она сказала, давай, и он вышли.
Снег пошел еще гуще, храм был почти не виден через пелену, он поднял воротник и спросил – ты не замерзнешь? – нет, сказала она, и даже не застегнула   свою короткую курточку.
- Поедем ко мне? – спросил он, зная ответ.
- Поедем, - ответила она. – Мне надо отвлечься, я сегодня рассталась с любовником.
- Понятно, - сказал он.
- Бедный, он смотрел на нас такими глазами, - продолжила она и достала сигареты.
- Где смотрел? – не понял Борис.
- Да в клубе, - она обернулась, - вон он стоит.
Он тоже обернулся – у дверей клуба стоял давешний мальчик, с которым она ругалась, и смотрел им вслед.
- Да ведь это ребенок какой-то, - пробормотал он.
- Да у меня вечно романы с мальчишками, - ответила она и тряхнула гривой, которая поседела от снега.
- А тебе сколько? – спросил он совершенно бестактно, еще не отойдя от взгляда этого мальчика, который смотрел, как они уходят в сторону Невского. (такси было ближе ловить за углом, около той самой ночной столовки, до которой он так и не дошел, но в этом городе все вечно идут к Невскому, ибо только там – жизнь)
- А мне тридцать, - ответила она просто и без жеманства. – Я уже старушка, у меня дочке одиннадцать лет.
Борис присвистнул.
Она поглядела на него и рассмеялась:
- Что, испугался? Не подхожу?
- Да не испугался, - ответил он. –Ты выглядишь моложе. – потом добавил – Мне вот тоже тридцать.
Он соврал. Тридцать ему должно было исполниться только через два с половиной года.
- А дочка  не испугается одна-то, пока ты ночью… - он запнулся, - гуляешь?
- Шляешься хотел сказать? - хриплый смешок. –Нет, не испугается, она привыкла. Да и не одна она.
В такси она целовала его так, что у него закружилась голова, и спасло их от секса в машине  только то, что приехали они по пустым улицам быстро – да и ехать-то было не далеко.
Они вошли,  целуясь, в его квартиру, недавно только купленную им с первых больших денег, совершенно пустую, ждущую ремонта. Обжита была только одна комната из трех, где стояла лишь кровать, шкаф и два стула – даже стола не было – зачем стол, когда есть такие широкие, метровые подоконники.
- Класс, - сказала она, люблю когда пусто, - швырнула куртку куда-то к стене   и вдруг пропела короткую музыкальную фразу. – Здорово, и акустика хорошая.
- Ты что, певица? – спросил он, расстегивая ремень ее джинсов.
- Ага, сказала она, - освобождаясь от свитера.
- Что, правда?
-Да,-   ответила она глухо, расстегивая его рубашку.
- А где ты поешь?
- А, везде, - небрежно махнула она рукой и толкнула его на кровать.
 
Ему жалко было ее будить утром – она спала как маленькая – обняв руками подушку – рыжие волосы, вконец   растрепанные, лежали кольцами на спине, - но ему надо было на работу.
Он легонько потрогал ее за плечо – такое худенькое и острое :
 -Аль, Аль, вставай.
Она открыла глаза и улыбнулась.
- Хорош, ты прям пан директор, - сказала она, глядя на него, свежевыбритого, в дорогом костюме и с пижонским галстуком.
- А я и есть пан директор, - усмехнулся он. – Ты прости, но надо вставать, - добавил он , извиняясь.
- Нет проблем, - сказала она хрипло, - подай мне одежду.
Он собрал ее одежду и сказал:
- Позавтракать мы еще успеем, я тебя жду на кухне, собирайся, ванна справа.
Он уже доел свою порцию бутербродов и яичницы, когда она, умытая и причесанная, вышла на кухню.
- Я не ем по утрам. Только кофе. Кофе есть?
Он кивнул на плиту.
- Ого, - удивилась она – еще и сварил! Ты правда хороший парень.
Они улыбнулись друг другу, он слегка смущенно, а она совершенно беззаботно.
Сейчас, на утренней кухне, было заметно, что она старше, чем казалась ему в клубе, но все равно – тридцати он бы ей не дал.
Он достал деньги и протянул ей.
- Это еще что? – спросила она, и он почувствовал себя гадко.
- На такси, - сказал он и покраснел.
Она пересчитала и сказала, рассмеявшись:
- На такси тут много.
- Ну я ж не знаю,   как далеко тебе ехать, выкрутился он.
Она взяла две бумажки, остальное положила на стол:
 -Вот этого на такси в самый раз.
-Ты мне телефон оставь, - буркнул он.
Она оторвала от пачки сигарет крышку и написала номер:
- Ты в субботу, если хочешь, приходи на мое выступление.
- Где?
- Я не помню. Ты позвони в пятницу днем, я скажу.
И они вышли на улицу – он поехал на работу, а она перешла дорогу и остановила такси в другую сторону.
 
За три дня он вымотался – приезжал домой и падал в постель. Подушка пахла ее волосами – горький такой тонкий запах, и тогда он ее вспоминал – хриплый смех, рыжие волосы, гибкая спина и ненасытная любовная жадность. Засыпал с улыбкой, думая, что больше, наверное, не увидятся.
В субботу он проснулся поздно, наверстывая за всю неделю, уже снова начинались декабрьские сумерки.
Он блаженно завтракал, радуясь, что никуда не надо спешить, прикидывал, чем займется сегодня – и тут взгляд его наткнулся на обрывок картонки с цифрами.
А позвонить что ли, лениво подумал он. Выспавшись и отдохнув, он с удовольствием представил еще одну такую ночь – с ней, страстной такой, просто яростной.
Она безбашенная, конечно, подумал он, вертя картонку с телефоном – какие-то мальчики, все навзрыд, дочка, выступления, курточка тоненькая…А денег смотри-ка, не взяла.
И он потянулся к телефону.
- А Али нету, - ответил ему женский голос.
- А, извините, она меня на выступление приглашала, - сказал он , думая, что мама, наверное, - а я не знаю, где.
Женский голос сказал ему название места (ничего ему не сказавшего) и отключился.
Борису пришлось звонить в справочную, чтобы узнать, что это небольшой кабачок
рядом с Таврическим.
 
Когда он позвонил туда, чтобы уточнить, во сколько начинают выступать музыканты и чем кормят, у него поинтересовались, заказан ли у него столик, и когда он сказал, что нет, с сожалением ответили, что сесть можно будет только у стойки.
- Опять у стойки, - подумал он с неудовольствием.
 
Поужинал он все-таки заранее, в   знакомом месте ( он еще не совсем освоился с тем, что у него есть деньги, но некоторые привычки, с ними связанные, уже приобрел), и в кабачок этот зашел в разгар вечера.
-Baby I'm gonna leave You – пел невыразимо прекрасный женский голос, страдающий и печальный.
Он вошел в небольшой зальчик и увидел Алю, которая стояла на краешке небольшой сцены, где едва уместилась она, фортепьяно и несколько музыкантов.
Глаза ее были закрыты, и казалось, что она плачет:
It was really, really good.
 
You made me happy every single day.
But now... I've got to go away!
 

 
Это был женский вариант песни, и пела Аля его с такой скрытой страстью и тоской, и в то же время  с нежностью, что у Бориса появился в горле ком, который было никак не сглотнуть.
Он с трудом совмещал вот эту глубокую, нежную, прекрасную страдающую женщину, которая сейчас пела в микрофон и ту баламутную раскованную девицу, которая поехала с ним в ночь со вторника на среду после одной порции коньяка.
Baby, baby, baby, baby
 
That's when it's callin' me
I said that's when it's callin' me back home...

 
Допела она, и в зале захлопали громко, и кто-то крикнул – Аля, супер, детка!
Борис облокотился на барную стойку и заказал кофе.
 
Отсюда было совсем близко до сцены, и он видел, как Аля улыбается хитро и насмешливо, слушая аплодисменты, кивая кому-то в толпе. А в барабанщике, который с таким самозабвением и торжественным выражением лица отбивал ритм, он опознал давешнего мальчика из клуба, отставленного любовника.
А она жестокая сучка, эта Аля, - подумал он со странным восхищением.
Она спела еще пять песен – в основном джаз – и он глаз не мог отвести от ее   лица, погруженного в музыку.
- Какая же она красивая, - думал он удивленно, – черт возьми, как же я не заметил, что она такая красивая!
- Ну а теперь отдохните, доешьте ваши стейки с кровью спокойно, - хрипло пошутила Аля и подошла к столику, который стоял прямо у сцены. Бориса она, кажется, не заметила, и поэтому он начал пробираться к ней.
- Привет, - сказал он.
Она что-то говорила, смеясь крупному парню в белом свитере, и с этой не ему предназначенной улыбкой повернулась в его сторону:
- О, привет, пришел! Познакомьтесь, - обратилась она к компании за столиком – это Борис, хороший парень.
Хороший парень неловко кивнул и сел на предложенный стул. Прямо напротив него сидел юный барабанщик и с  угрюмой ненавистью смотрел прямо ему в   глаза.
- Я думала, ты не придешь, -говорила Аля и отхлебнула виски.
- Я рад, что пришел, -сказал он. – Ты прекрасная певица.
- Открыл Америку, - буркнул барабанщик.
- Жень, ты ревнуешь, что ли? – хохотнула Аля, похлопав его по руке.
Тот только дернулся , как бычок.
- Спасибо, - сказала она, - мне приятно, что тебе понравилось. Приходи, я здесь почти каждую субботу.
- Мишка, кстати, спрашивал, не хочешь ли ты и во вторник здесь выступать, - лениво и покровительственно сказал этот, в белом свитере
- Сереж, мы с тобой говорили уже, я не хочу сюда по вторникам, - ответила Аля.
- А что, в этом твоем клубешнике лучше, что ли? Тебе там даже не платят.
- Сережа, давай дома поговорим, не зли меня, мне еще петь. Там зато публика классная.
- А здесь тебе чем не классная?
- Здесь вечно жрут.
- А там типа не жрут?
- А там не жрут – там все нищие, им не на что, - запальчиво ответила Аля и, оборвав его на полуслове, повернулась к Борису:
- А ты давно здесь?
- С Baby I'm gonna leave You, - зло сказал барабанщик Женя и Борису стало его жалко - заметил, значит.
- О, ну и как тебе?
- Мне очень…понравилось.
- Понравилось ему, - буркнул в сторону Женя.
- Правда? – она серьезно посмотрела Борисув глаза , - это   не совсем мой репертуар, знаешь – но у меня настроение такое было - захотелось спеть.
- А что твой?
- Джаз в основном, - ответила Аля.
- Может, и не твой, - продолжил Борис. – Но спела ты…очень хорошо. Я чуть не расплакался.
Женя фыркнул, а Сережа в белом свитере поднялся, махнув кому-то приветственно.
- Хороший ты все-таки парень, - сказала она ему серьезно и вдруг подмигнула.
- Угостить тебя чем-нибудь, - спросил он.
- Нет, ты что, мне сейчас выступать. Я пьяная не могу. –она хохотнула, - а вот потом , когда я закончу – можешь угостить.
- А где ты, кстати, так хорошо выучила язык? – спросил он быстро, чтобы было не заметно, как он обрадовался этому ее «потом».
- Язык? Господь с тобой, - рассмеялась она – я ни слова не знаю!
- Но как же – ты идеально говоришь – я же слышал только что – безукоризненно!
- Дурак, - сказала она, улыбаясь – не говорю – пою! У меня абсолютный слух.
Нет, ну мне Сережка там переводит, чтоб я знала, о чем речь…Хотя…Речь всегда об одном и том же.
- О чем же?
- О невозможности любви.
- А Сергей , - он посмотрел в сторону отошедшего к кому-то Сергея, - твой директор, что ли?
- Сергей- мой муж, - ответила она. – Ой, ребята, все, время вышло, поднимайтесь.
И они пошли на свою маленькую сцену.
 
 
 
- Он мне муж, но бывший, - говорила Аля ночью, положив голову ему на плечо. –Мы развелись год назад, но пока живем вместе, с его родителями. (Так вот кто мне отвечал по телефону, понял Борис – ее свекровь).
- А почему живете вместе?- спросил он ее.
- А куда мне деваться? Жить мне негде, не к родителям же в их распашонку- там и так тесно – брат с семьей. Да меня и не гонит никто. Живем пока. Мы даже спим до сих пор вместе.
- Не понял, - неприятно напрягся Борис. – Зачем спите? Если развелись?
- Ну, он меня любит, - говорила рассудительно Аля.
- А зачем тогда развелись?
- Ну он не может со мной жить, - объяснила Аля как маленькому. Ты же видишь, какая я – дурная. – Она рассмеялась и нырнула  головой под одеяло.
Борис подумал, что ничего не понимает, но мысль быстро ушла, потому что осталось одни чувства и ощущения, и эти чувства захватили его полностью.
 
Утром он спросил ее, как относится ее муж к тому, что она…он остановился, подбирая слово
- К тому, что я сплю с другими? Ну как,как. Он и сам не ангел, знаешь ли…Раньше, когда еще не развелись, пару раз вмазал, конечно – я потом с этим бланшем две недели не выступала. А сейчас…не знаю, видимо терпит. И потом, мы же уже разведены, понимаешь, это уже другое.
- Не знаю, - сказал он, - какое там другое, если вы живете вместе, спите вместе, он занимается твоими делами, и вообще…
- Ты ничего не понимаешь, - сказала она легкомысленно, махнув рукой _ потому что ты – пан-директор. И хороший парень, к тому же.
 
За эту зиму он узнал множество новых мест в городе –Аля выступала много, почти каждый день она где-то пела, иногда со своим коллективом, иногда с другими.
Борис часто не мог, но раз в неделю приезжал, обычно на выходных, стал своим в этой странной компании, и даже барабанщик Женя с ним здоровался, с неохотой, но все-таки кивал ему – Привет.
Иногда они потом ехали к нему, но порой Аля была не в настроении, и тогда он, не признаваясь самому себе, чувствовал глухую тоску.
Он скучал по ней, хотя сам себе не мог бы ответить – в какую из двух он влюблен – в ту, что неземным голосом так пронзительно поет о любви, таким глубоким и сильным голосом, дрожащим от желания, одиночества и страсти – или грубоватую, много пьющую болтливую земную Алю, которая умела устраивать выматывающие марафоны на простынях.
 
 
- Не привыкай ко мне, ладно, - сказала она как-то, когда они, лежа у него дома, в темноте, слушали неведомую ему группу (она вечно притаскивала кассеты со странной музыкой).
- Поздно, я уже, кажется, привык, - проговорил он, радуясь, что его голос не дрогнул.
- Ну и зря, - сказала она печально.
 
 
 
- Ты меня любишь? – однажды выдохнул он (она в этот момент оплела его руками и ногами и смотрела прямо ему в глаза – они были совсем близки, как только могут быть близки люди).
Она закрыла глаза, не ответила .
Он тоже ничего не сказал, но ему стало больно.
 
 
 
- Тебе, наверное, еще нет тридцати лет, - сказала она в одну из ночей, когда он был особенно нежен.
- Почему?
Она рассмеялась хрипло, пожав плечами:
- Потому что Так в меня обычно влюбляются мальчики.
- Как так? – спросил он.
- Ну вот так- словно я королева. И носятся со мной, как с драгоценностью.
- Ты королева, - прошептал он и зарылся в ее рыжие волосы.
- Нет,- отрезала она.
- Ну хорошо, не королева. А кто?
- Ты что, еще не понял? Я сука.
Он промолчал, вспомнив Женю, глядевшего когда-то им вслед.
 
 
 
 
 
 
- Слушай, - спросила она, когда они ловили очередное такси среди ночи в метель, - а если ты пан директор, то чего у тебя нет машины?
- Ты представляешь, - рассмеялся он – у меня и моего совладельца нет – все нам некогда, вот правда, некогда. А у нашей секретарши – есть.
- Хорошо вы ей платите, - хмыкнула Аля, дрожа под мартовской метели.
- Да нет, это ей муж купил, пояснил Борис, а сам подумал – черт, правда надо машину купить, а то что это такое!
- Хочешь, я подарю тебе шубу? – спросил он ее.
- Какая шуба, ты чего! Весна уже! Если тебе деньги некуда девать – лучше заплати нам за репетиционную точку, - ответила она, - а то нас скоро погонят – за два месяца задолжали.
- Заплачу, если надо. Но шуба – это шуба. Хочешь шубу?
- Купи мне новый микрофон. Он дорогой, у меня почему-то не получается отложить.
- Да с чего там тебе откладывать, - рассмеялся он, - с твоих грошей?
 
 
 
Как-то в апреле он заехал за ней к концу выступления (машину он уже купил, синий Вольво). От Таврического сада пахло мокрой землей и отсыревшими деревьями – весной.
Он вошел в районе двенадцати, увидел пустую сцену, огляделся. За столиком, где обычно сидели музыканты со своей компанией, ее не было. Он подошел, кивая знакомым (стал завсегдатаем).
Женя, увидев его, неожиданно широко ему улыбнулся и даже приобнял его, словно они старые друзья.
- А где Аля, - спросил Борис, закуривая.
- А она уже ушла, - ответил Женя.
Борис нахмурился :
- Давно? Вот черт, мы ж с ней договаривались .
- Плохо, значит, договорился, - кинул Женя и отошел.
 
 
 
 
Он позвонил ей на следующий день.
- Старик, - сказал Сергей, - а она еще не вернулась. – Она не с тобой разве была?
Он молча повесил трубку.
Рабочая неделя была такой сумасшедшей, что ему было не до встреч.
В субботу он, как обычно, подъехал к Таврическому, подгадал к перерыву.
Аля сидела за столом, с сияющим лицом, красивая и уже чуть пьяная, рядом с незнакомым мужчиной, высоким загорелым здоровяком.
- Привет, - сказал он.
- Привет, сказала она, вскинув на него глаза и улыбнувшись. – Познакомься, это Дима.- она указала на здоровяка – Дим, а это Борис, хороший парень.
- Привет, Борь, - сказал Женя и подмигнул.
 
 
 
После окончания программы ему удалось отвести ее в сторону.
- Аля, кто это? Что это значит? – спросил он ее, и сам уже зная ответ.
- Это Дима, мой любовник, - ответила она.
- Ты сука, - сказал он.
- Да, я тебе говорила.
- ****ь.
- И это тоже.
- Я… Я тебя ненавижу.
- Я тебя предупреждала, - сказала она скучным голосом. – Я влюбилась.
- О чем ты меня предупреждала?
- О том. Что не надо ко мне привыкать. Что я сука. А ты хороший парень.
- Аля, - он взял ее за руку, -поедем ко мне, поговорим спокойно, я ремонт почти закончил, поглядишь, - он старался взять себя в руки, - не можем же мы так вот взять и расстаться.
- Да иди ты к черту, сказала она , выдергивая руку, - Мы уже расстались.
Развернулась и ушла.
 
 
 
 
Он больше не ходил по тем клубам, где она пела, погрузился в работу (хотя сделал еще несколько глупых попыток ей позвонить – она была не против встретиться, но он слышал, слышал, что она уже – ушла, навсегда ушла от него, даже переспи она с ним еще сорок раз), как водится, напился пару раз , но это не помогло, потом бросился в блуд, потом в спорт, потому что пустота, которая образовалась, требовала заполнения, но никак не заполнялась, ничем.
Чеерез два года   он переехал в Москву, заведя совсем другой бизнес (сначала было сложно, потом пошло хорошо), влюбился, женился, у него двое детей, большая квартира, собака и в общем-то счастливая жизнь.
В Питер ездить он не любит – только по делу.
Еще не любит джаз , группу   Led Zeppelin и рыжеволосых женщин.
Жена у него очень спокойная, хозяйственная блондинка.