Разговор с господином президентом
суматохой явлений
день отошел,
постепенно стемнев.
Двое в комнате.
Я
и Ленин –
фотографией
на белой стене.
( В. Маяковский)
Вообще-то, я редко смотрю телевизор, а если и смотрю, то в основном новости…
Но и новости, я так смотрю… не смотрю, просто проглядываю, а все, потому что меня уж очень нервирует наш президент, премьер-министр, правительство, Дума, Совет Федерации, все эти многочисленные судебные органы: конституционные, верховные, арбитражные, республиканские, краевые, городские. Очень меня также нервируют прокуратуры, как генеральные, так и местные, милицейские чиновники, и не только милицейские, но и в целом все чиновники… И если проще сказать меня нервируют все эти государственные субстанции и личности возглавляющие их, которые избраны нами, чтобы облегчить нашу жизнь, но которые кроме облегчения собственной, и без того сладкой жизни, ничего не приносят. Вот потому я смотрю новости в обнимку с дистанционным управлением.
Хорошо, все-таки, придумал технический прогресс- дистанционное управление телевизором.
К примеру, нервирует тебя президент, ты- бах! и заткнул его… И теперь смотришь на него, как он там широко открывая рот, что-то говорит и не нервничаешь, да думаешь про себя: «Вот, вот, господин президент, теперь ты нервничай! Злись там, глаза вперед выпучивай, губы в трубу складывай и дуди в них, а я нифигашечки тебя не услышу!» А как только такой обозленный, разнервничавшийся, с покрытыми морщинами лбом и обидчиво-недовольным взглядом президент покидал экран телевизора, грозя мне вытянутым вверх пальцем, мол, ничего придет время он со мной разберется, я опять включала звук.
Ах! Нет! Нет! теперь там показывался премьер- министр, но его я тоже не могу слышать. Я его и зреть не могу, а уж слышать и подавно! И начинает меня мелко так потряхивать, от его лысой физиономии. И кажется мне тогда, что он разнесчастный такой, тока от моего перетряхивания, все свои волосы за эти десять лет и растерял… Еще пару лет я на него погляжу и у него совсем волос не останется. Определенно от моей ненависти весь облысеет, и не тока голова, а все тело… такой во мне взгляд ненавистный проглядывает!
И опять я выключаю звук, разворачиваюсь к нему спиной, это значит за тем, чтобы меня не обвинили потом, что по моей вине премьер волос лишился на всем теле, и начинаю мыть посуду. А он мелькает перед моим глазами потому, как над раковиной висит зеркало и показывает мне не только комнату позади меня, но и экран телевизора по которому двигается, обращая на себя внимание премьер, и его соратники.
И тогда я начинаю бухтеть… похоже, мне так легче….
Говоришь, что-то неприятное в адрес всех этих власть держащих и не нервничаешь… Он ведь ответить не может, только слушает, а значит сам начинает нервничать. И вижу я, покуда отмываю очередную тарелку, как краснеет и наливается недовольством да яростью лицо премьер-министра, и нос его, и щеки, и подбородок, и лоб его высокий, вплоть до затылка. Вижу, как злобно грозит он мне кулаком, а после все же покидает экран телевизора!
Фу! Наконец-то! Радуюсь я! Теперь, можно посмотреть новости, узнать как живут простые, такие же как и я, люди!
И верно, теперь немного о простых людях!...
И снова - упал вертолет, затонуло судно, сгорел дом, сын убил мать, а отец испортил дочь…
« Нет! Я этого не выдержу!»- негромко стенаю я, и, оборачиваясь, беру со стола дистанционку, выключаю телевизор.
Затем я беру на руки младшего своего сына, прижимаю к груди и целую его в светло-русые волосики, ощущая тепло и любовь идущие от него, и чувствую, как сладко он пахнет воробышком…
И я обращаясь к сыну говорю : « Ну, вот Панька, совсем я смотреть не могу телевизор, он меня нервирует!» А Панька кивает мне головой и отвечает на своем детском языке: « И меня он нервилует!»- и смеется, да и я начинаю смеяться. И этот смех снимает нервное напряжение и стресс, которым объято не только мое тело, но и все наше судорожно вздрагивающее государство.
Но однажды со мной произошло нечто ошеломляющее…
Я как всегда включила пятичасовые новости, села за кухонный стол укрытый плотной кофейной клеенкой и стала чистить картошку на ужин. Да, глянула на экран телевизора, а там опять он - президент!
Я схватила дистанционку, и выключила звук…
Но не тут-то было…
Президент сидел за широким, из дорогой древесины столом, позади него развевались флаги, он хотел было, что-то доложить стране, а тут я – бах! и выключила звук!... Неприятно, в самом деле!... Однако президент, на этот раз не растерялся. Он сначала покачал головой, негодующе глянул на меня. Затем медленно привстав со своего «царского» трона, оперся животом об стол, протянул руку и просунув ее сквозь экран, нащупал панель телевизора внизу да нажав на кнопку- включил звук!
Я ажно, от такой неожиданности, перестала чистить картошку, хотя очень торопилась, а чистить мне ее нужно было много. Ведь семья у меня большая и скоро старшая детвора со школы, а муж с работы должны были вернуться… Но тут я положила нож на стол, и онемев, приоткрыла рот.
А президент уже усаживался на свой « царский» трон и поправлял немного выглянувший из-под пиджака синий в горошек галстук. И когда он оправился, то глянул на меня так… что я струхнула и тут же подскочила с металлического табурета, встала и выпрямилась, а руки грязные вдоль тела опустила, да вытянулась по-струнке…
Ну! так как у нашего народа принято приветствовать начальство… не важно- махунечкое оно или само- ПРЕЗИДЕНТ!
И я даже ему улыбнулась! Широко так, на все лицо…
Президент же посмотрел на меня смурно и явно остался доволен моей выправкой, потому негромко одобрительно крякнул!
И лишь он крякнул!
Как я вспомнила, что он меня уже который год нервирует! Да и вообще, я вспомнила, что я его ненавижу, а из-за его политики живу плохо, постоянно на всем экономлю, отказывая себе и детям во многом.
Вспомнила я, как сидим мы без света, хоть и исправно платим.
Вспомнила, по какой грязи мы ходим до остановки.
Вспомнила, как часами ждем автобуса, как по улицам бегают бездомные собаки и кусают, пугают нас.
Вспомнила, что и милиции и чиновникам, нет до нас никакого дела, хотя и туда мы исправно платим.
Вспомнила, что цены в магазинах постоянно растут, что не знаю я смогу ли собрать в этом году детей в школу и купить учебники, уголь, дрова, газ.
Короче вспомнила я, в какой дыре находится моя страна, мой народ, моя семья и я, из-за его правления.
И тогда я согнала улыбку с лица, ссутулилась, потому что от тяжелых ведер, в которых таскаю уголь, чтобы с осени по весну согреть наш дом, спина моя изогнулась дугой, а лечить ее опять нет денег. Уперла я руки в бока и сморщила лицо так, чтобы выразить каждой морщинкой все свое презрение…
Но президент, оглядев мое искривленное лицо и не менее искривленную фигуру, да нагло-презрительный взгляд, осуждающе покачал головой и заметил:
-Ну, ты, Ленка и нарываешься… Вот уже который раз, у меня возникает непреодолимое желание наказать тебя…
- Ох! напугал!- засмеялась я, потому что взаправду сказать, нисколечки его не боялась, как говорится я по жизни смелая… а может непуганая была.
- Ах! Ты меня значит не боишься?- спросил президент, и я отрицательно покачала головой, показывая всем своим видом, что не боюсь его, а он усмехнулся, скривил губы, куда-то на бок и продолжил,- а вот и зря… Знаешь, я ведь все могу… Не только суда топить, и дома сжигать, не только цены на продукты повышать и душить вас тем, не только гробить и без того агонизирующее образование. Я еще могу таких умников, смелых или непуганых, как ты – учить уму-разуму… Скажу я – ап! и тотчас мои люди схватят тебя и на части разорвут… Скажу я – ап! и тотчас ты окажешься в железной клетке по сфабрикованному, уголовному делу… А захочу я – ап! и ты будешь лишена родительских прав, а дети твои окажутся в детском доме!... Так, что ты там пореже своим дистанционным управлением рот мне затыкай, пореже…
- Да, я, да, я…,- я так разозлилась, что даже не нашлась чего ответить.
Я схватила картошку, каковая лежала в кастрюле, и, размахнувшись, решила ею в него запустить. Да, в последний миг, вспомнила, что если попаду в экран телевизора, за которым укрывается президент, то могу его разбить… а на новый у нас нет денег.. И хотя картошка вырвалась из руки и полетела в сторону телевизора, но в связи с тем, что я вспомнила про деньги, она не долетела ни до президента, ни до телевизора, а упала на темно-серый в крапинку линолеум, и несколько раз подпрыгнув там, словно мячик, замерла на месте.
Президент бросил косой взгляд на картошку и наморщил свой большой, белый и умный лоб, да тихим, вкрадчивым голосом, пояснил:
- То все в тебе гордыня говорит, смири в себе гордыню и Господь…
- Я в вашего Господа не верю,- тяжело задышав, перебила я президента и протянула в сторону телевизора свой большой, натруженный кулак, а президент поспешно отвел взгляд, лишь увидел величину того, да набухшие на тыльной стороне ладони жилы и вены,- не верю! А потому проповедь оставь для своей семьи… Этот Господь помогает, да дает хорошую жизнь лишь таким бездушным, как ты и подобным тебе, вот и верь в него сам… И запомни, президент, я хоть и маленький прыщик, но все же прыщик, и никогда не буду думать так как велишь ты, и детей своих я тоже прыщами растить буду… Чтобы тебе и таким как ты, не очень там сладко и мягко сиделось….
- Ничего,- оправляя рукава пиджачка и оглядывая свое добротное одеяние, ответил президент.- Прыщик я выдавлю, да подушечку подстелю, и усижу как-нибудь…
Я услыхала те наглющие слова, и заскрипела зубами, а президент добавил:
- А вот ты прыщик, хреновастенько жила и еще более хреновастенько продолжишь жить… А твои дети и вообще ничего не увидят.
- Это я поняла, что они ничего не увидят,- откликнулась я и точно обессилев, опустила кулак вниз.- Потому что жили мы хорошо, лишь при советской власти… Может и были тогда какие перегибы, но в целом простые люди жили хорошо… Ели свежие, без всяких химических добавок продукты, пили чистую воду, в школах, техникумах, институтах учились бесплатно, и также бесплатно лечились в больницах. Одевались мы по-простому, но ни я, ни мне, никто не завидовал… И знаешь, президент, наверно тогда мы - простые люди и были счастливы… А когда явились такие, как ты, дюже разумные, дюже верующие и в то же время лишенные всякой духовности, у коих одна любовь- это к зеленому доллару, так мы сразу и стали жить… как это ты сказал…- Я на миг замолчала, вспоминая слова президента, а затем проговорила,- ах! да-хреновастенько… И так хреновастенько, как ты выразился живу ни одна я, а вся мой страна, мой народ и словно громадный снежный ком катится моя Родина вниз с огромной, горной кручи, с каждым оборотом набирая скорость… А когда скатиться, слетит и шибанется обо что-нибудь, так мгновенно развалится на тысячи, миллионы кусочков, и никому тогда не поздоровится… ни нам, ни вам.
- Оно тебе… и таким простым дуракам, как ты не поздоровится,- усмехаясь и выпучивая вперед свои большие, будто лягушачьи глаза, сказал президент.- А у меня домик, да квартирка далеко от этой страны есть. Я там за ранее схоронюсь, укачу туда и не пострадаю, ни я, ни моя семья… Ты же и такие как ты, которым деваться не куда, да которые упиваются своей любовью к Родине, вот вы и будете своими тупыми лбами бухаться об эти острые, каменные выступы которыми обложена эта горная круча, да будете разлетаться на миллионы искореженных кусочков…
Я схватила в руки дистанционку и принялась нажимать на кнопку, стараясь отключить звук, и еще я начала топотить ногами, а президент сидел за своим широким, из дорогой древесины столом, на своем «царском» троне и довольно потирая руки, пялился на меня, да тихонько смеялся…
Он смеялся надо мной, над тобой, над нашим народом, над нашей страной!
Наконец этот топот услышал мой младший сын, он открыл дверь, и выскочил из комнаты в кухню. Панька подбежал ко мне, взволнованно заглянул мне в лицо, потом повернулся и глянул на невероятно довольного хохочущего президента и побежал к телевизору. Панька схватился правой рукой за черный шнур, а левую ручонку поднял вверх и сжал свой маленький кулачок, да сунул его прямо в нос президенту.
И видела я, как этот кулачок, поднесенный к самому носу, напугал президента, так будто перед выключение, он увидел в этом махоньком кулачке, свою увы! не счастливую и безбедную жизнь вдали от нашей Родины, а смерть!
Экран телевизора потух, поглотив президента, а я горестно всплеснув руками, опустилась на свой табурет. Панька посмотрел вначале на экран, затем на меня и негромко заметил:
- Мама, а знаешь, он не торько меня и тебя нервилует, а похоже и теревизол… видишь как он быстло потух!- и засмеялся…
А я вспомнила испуганный взгляд президента, от поднесенного к его носу маленького кулачка, и тоже засмеялась, подумав, что если у нас не хватит духа, что-то изменить в своей жизни, то у них… у этих махоньких прыщиков, у наших детей, этот самый дух обязательно найдется!
КОНЕЦ.
г.Краснодар, июль 2011г.
Свидетельство о публикации №211091800993
Изучая логику развития капитализма люди начинают понимать необходимость преодоления его тотального стремления к получению максимальной прибыли и к эксплуатации человеческого стремления просто жить. Капитализм в таком ракурсе понимания его негативной сущности впервые появился в творчестве социологов ещё в девятнадцатом веке. Возможность преодоления этого негатива и выход из тотальной системы вины уже тогда некоторые специалисты по изучению человеческой души видели в необходимости возврата к принципам общинности, но на более высоком уровне её развития.
В культе стремления к капиталистической наживе многие авторы выделяют также некоторые черты религии, но этот культ не имеет собственной догматики или теологии, но он никогда не прекращается и продолжается перманентно, не прерываясь ни в будни, ни в праздники, что приводит к крайнему напряжению психики человека. А так как этот культ наделяет виной то, вероятно, это первый культ, нацеленный не на искупление вины, а на обвинение общества в необходимости постоянно быть в напряжении и заставляет иногда радикально использовать свою власть во вред обществу.
В стремлении дойти до конца, до порабощения самого Бога, это религиозное движение капитализма в конце концов достигает последнего состояния отчаяния, которое уже не воспринимается как надежда и от которого не ожидается исцеление. Историческая беспрецедентность капитализма заключается в том, что он больше не улучшает бытие, а превращает его в руины.
Как замечает немецкий философ Вальтер Беньямин (1892 — 1940), начинается «обвальное и чудовищное» движение, в котором оказывается вся система капитализма вместе с «безмерным сознание вины» и он стремится к культу не для её искупления, а для универсализации вины. Даже сам Бог оказывается виновным, искупления нет ни в самом культе, ни в его реформировании или в отказе от него.
Именно это утверждение мы находим в трудах немецкого философа начала ХХ века. А значит капитализм можно рассматривать как религиозный культ с таким же основанием, как некоторые люди рассматривают религиозный культ коммунизма.
Теории Фрейда, Ницше и Маркса, пишет Беньямин, относятся к господству жрецов такого же религиозного культа, который выражается любым религиозным мышлением. В теории Фрейда «вытесненное греховное представление» является капиталом, производящим выплату процентов Богу из «преисподней сумасшествия». Философия Ницше превосходно выражает капитализм: сверхчеловек, разрушающий и пронзающий небеса в апокалиптическом прыжке, воплощает не искупление, покаяние или очищение, а «предельное напряжение, взрывное, дискретное усиление своей воли для достижения цели любым способом!».
Схожим образом Маркс пишет о социализме, который, не меняя направление движения в развитии человечества, должен сменить капитализм, как капитализм в своё время занял место феодализма. Получая проценты от вины капитализма социализм, а затем и коммунизм должны искупить всю вину власть и богатство имущих за эксплуатацию ни в чём не повинных людей за тысячелетия стремления к их истязанию и эксплуатации для достижения своих корыстных целей.
Беньямин ставит методологическую задачу изучить эволюцию отношения денег и человека в истории их развития до учреждения деньгами своей власти. Когда древнее язычество воспринимало религию как нечто практическое и непосредственное, а не моральное или высокое, то непонимание сил природы в язычестве сходно с непониманием власти денег при капитализме. Когда капитализм проявляет свою сущность как некоторая религия своего культа, причём, вероятно, наиболее радикальной религии из когда-либо существовавших, то любой его элемент может иметь религиозный оттенок только в непосредственной связи с этим культом.
Возможно на такие мысли Вальтера Беньямина вдохновила книга Макса Вебера «Протестантская этика и дух капитализма» (1904). Беньямин ссылается на Вебера и упоминает его мнение о капитализме как «религиозно обусловленной формации», а затем вновь возвращается к высказыванию Вебера о том, что при реформации христианства в своём стремлении к справедливости оно не способствовало возникновению капитализма, а само христианство со всем своим стремлением выжить превратилось в капитализм, чтобы со временем вновь возродиться социализмом.
По мысли Вебера, протестантское аскетическое отношение к труду являлось условием возможности возникновения и развития западного капитализма. Вебер отмечал, что пуритане беспокоились об индивидуальном спасении, которое можно получить через добрые дела с помощью веры. Беспокойство облегчается когда с правом на общественно необходимый труд у людей появляется гарантированное право жить достойно количества и квалификации своего труда при условии честного и справедливого его нормирования и своей добросовестной бережливости при некотором управлении своим благосостоянием, а это почти гарантирует божью милость.
Постепенно этика материального благополучия по заслугам перед обществом становится мирской целью, а спасение отступает за горизонт, ибо грешить угнетением кого-либо уже нет никакой необходимости. И когда заметны большие изменения условий жизни людей при развитии общественного труда, то жить им становится намного интереснее, так как при развитии такого общества можно формировать максимально справедливое распределение необходимых каждому производимых в обществе средств для жизни от их общей массы по количеству и квалификации труда каждого. И хотя веберовский тезис был направлен против основополагающей марксистской формулы, согласно которой социальные формы бытие определяют формы общественного сознания, позиция Вебера и разнообразие мнений по этой теме привело человечество к одной из самых известных и продолжительных дискуссий в социальных науках о том, определяют ли условия жизни людей их сознание, или сознание людей определяет их условия жизни...
Аникеев Александр Борисович 25.07.2020 20:00 Заявить о нарушении