Прислуга

  Катюша была совсем маленькой девочкой и даже ещё не все слова умела выговаривать. Она очень любила бегать за голубями и приговаривать: «Гуля, гуля». С тех пор во дворе, потом в детском саду, школе, техникуме, на работе и даже родители звали её Гулей. Кстати, на работе многие так и не знали её настоящего имени: Гуля и Гуля. Муж Лёша тоже звал её так, а иногда просто — «птичка».
Последний день своего отпуска Алексей проводил в праздности. Он небритый ходил по квартире в одних трусах, насвистывая все мелодии, какие только приходили ему в голову, курил и попивал чаёк. Было 17-е августа 1998 года. Из угла комнаты телевизор беспрерывно выдавал разную информацию, но Алексей, как обычно, не обращал на это внимания, и, услышав слово «дефолт», не придал ему никакого значения, уж слишком много за последнее время появилось новых непонятных слов, в которых все уже давно запутались.
Гуля позвонила из магазина, где она занимала должность старшего продавца отдела бытовой химии, и тихо, заговорщицки произнесла:
— Ты слышал, Лёш, что объявили дефолт?
— Ну слышал, а что это такое?
— Ничего, я сама-то толком не знаю, что это такое, но наши говорят, что это опять очередной кризис.
— Да брось ты, Гуль, по-моему, наоборот, наконец-то, всё вроде бы наладилось.
— Значит так, — Гуля совсем понизила голос, — ты сейчас бери побольше денег, иди по магазинам и покупай все подряд. Ну не все, конечно: там — гречки три килограмма, муки два хватит, подсолнечного масла бутылки три, тушёнки банок десять, сахара килограмма тоже три, что ещё? — Гуля призадумалась.
— Водки бутылок десять, — оживлённо подсказал Лёша.
— Хватит пяти, а я тогда у себя мыла, порошка, зубной пасты, туалетной бумаги и всякой химии прикуплю. Ну все, до вечера, а то тут вон девчонкам тоже звонить надо.
Алексей посидел и подумал, что всего этого быть не может, сколько ж можно, но слово Гули для него было — закон. Он оделся, взял деньги, сумки и отправился в путь.
Деловая суета наблюдалась непосредственно около подъезда. Кто-то уже затаренный возвращался из магазинов, кто-то только туда направлялся. «Значит, правда что-то происходит» — подумал Алексей, мимоходом оценив ситуацию.
Он купил все, что просила Гуля, только водки получилось чуть больше, не пять, а семь, но эти две лишние бутылки были спрятаны в заначку за шкаф.
Когда Гуля вошла в квартиру с двумя полными сумками химии, все продукты, купленные Алексеем, были выставлены на кухонном столе, а сам он сидел и смотрел на всё это «богатство», Гуля тоже выложила все свои покупки и села рядом с мужем. Оба помолчали минут пять. Гуля очнулась первая:
— А нам ещё Пете к школе всё надо покупать. Одежду тоже надо новую, все износилось, да и вырос он за лето.
— Надо, — вздохнул Алексей.
— Кстати, а где он бродит весь день? — устало спросила Гуля.
— Сейчас придёт, он прямо перед тобой забегал с ребятами, они попили воды и пошли за мороженым.
— Эх, Лёш, чувствую я, что с этим дефолтом всё плохо кончится. Вот чувствую. — Гуля поднялась с табуретки и стала разбирать сумки.
— Подожди, посмотрим, не паникуй, и не такое у нас бывало.

Первой потеряла работу Гуля. Это произошло чуть больше чем через месяц после августовских событий. Магазин «прогорел», и его закрыли, а сотрудников отпустили на все четыре стороны. Это был первый шок. Спустя пару недель после неё, где-то в середине октября, с работы вылетел и Алексей, так как в автосервисе, где он работал водителем автопогрузчика, произошло сокращение штатов. Он, конечно, знал об этом заранее, но Гуле пока ничего не говорил, боялся её окончательно выбить из колеи.
Когда Палыч, директор сервиса, отдавал ему трудовую книжку, то как-то смущённо, замешкавшись, сказал:
— Ты уж, Лёх, извини, сам знаешь ситуацию. Жена-то, я слышал, тоже осталась без работы?
— Да, осталась.
— Как вы теперь-то?
— Не знаю, будем что-то придумывать. Палыч, а кто теперь за погрузчик-то сядет? — для проформы поинтересовался Алексей.
— Кто, я сам и сяду.
— Ну ты ж начальник, прям в галстуке при подчинённых и клиентах будешь разъезжать по территории? — усмехнулся Алексей.
— А куда деваться? Так и буду. Подчиненных? Клиентах? Я так, Лёх, понимаю, что тут скоро ни тех, ни других не будет, сам прикидываю, куда бы мне пристроиться. Местечко, правда, одно есть, зовут. Вот прикрою эту контору и туда нырну. Так что, Лёх, если там зацеплюсь, то тебе свистну, лады? — Палыч протянул руку.
— Лады, — Алексей пожал её, развернулся и ушёл.
Придя домой, он молча шлёпнул трудовой книжкой об стол и выложил деньги, которые ему выдали под расчёт:
— Вот, Гуль, меня тоже уволили.
— Как уволили? Что, за один день? Так не бывает. Ты ведь все знал и молчал? Да? — Гуля обмякла и прислонилась к стене.
— Да, — тихо ответил Алексей. — Я не хотел тебя расстраивать. Но Палыч обещал помочь.
Это стало вторым шоком.
Утром, когда Петя отправлялся в школу, то очень удивился, что отец никуда не собирается:
— Пап, тебя что, тоже, как маму, выгнали с работы? Алексея передёрнуло от слова «выгнали», но он, как можно спокойнее, поправил сына:
— Не выгнали, а сократили.
— Понятно, пап, у нас в школе тоже у многих ребят родителей сократили.
— Ну вот, видишь как, не мы одни такие.
— И что теперь делать будем, пап?
— Попробуем выкрутиться, сынок, ты давай, беги, а то опоздаешь. — Алексей поцеловал Петю и закрыл за ним дверь.

До Нового года Алексей и Гуля только тем и занимались, что вычитывали объявления в газетах, на столбах, сами давали объявления, звонили и ходили по организациям. Везде ответом было: или «мест нет», или сокращения, или Алексея и Гулю не устраивала та мизерная зарплата, которую им предлагали. Иногда оба впадали в отчаянье и у них от бессилия опускались руки, но они подбадривали друг друга и начинали все сызнова. Тянули они на домашних сбережениях. Накопления тратились только на еду. Теперь даже Пете не давали денег на школьные завтраки, дорого выходило, а когда Гуля каждое утро клала ему в портфель пакетик с двумя тоненькими бутербродами и одно яблоко, то у неё, при взгляде на этот скудный паёк, сжималось сердце. Вещи, практически, тоже не покупали, лишь изредка самое необходимое.
Как-то вечером они втроём вышли погулять около дома. Петя возился в снегу, лепил снежки и кидал их в толстые стволы старых тополей. Каждое точное попадание он сопровождал негромким возгласом: «Попал!». Послезавтра Новый год.
— Бедный Петя, — тихо, чтобы сын не услышал, обратилась Гуля к мужу, — я уж тебе не говорила, а он меня вчера спросил, что ему подарит Дед Мороз и будет ли, как всегда, у нас дома настоящая ёлка? Я не смогла ничего ответить, отвернулась, а у самой комок к горлу подступил. Он постоял и ушёл к себе в комнату, ведь уже не маленький, всё понимает. Потом я на цыпочках подкралась к его двери и слышу — плачет. Мне так его жалко стало. Что делать-то будем, Лёш?
Алексей повернулся к Гуле, и в серо-синем свете уличных фонарей она увидела лицо измученного и уставшего человека, но через несколько мгновений он твердо ответил:
— У ребят займу. Так что будут у нас и подарки, и ёлка, и шампанское.
В новогоднюю ночь все это у них было. Они веселились, смотрели телевизор, танцевали и даже взрывали на улице петарды.
Но праздники быстро прошли. Дым от петард и бенгальских огней улетучился, деликатесы были доедены, шампанское допито, остались лишь те две «кризисные» бутылки за шкафом, подарки распакованы, ёлка уже потихоньку начинала осыпаться. Ситуация же никак не изменилась, а только ухудшилась — надо было отдавать долги.
И тут, где-то уже после Рождества, объявилась старая знакомая Гули — Настя. Они вместе давно работали в одном из универмагов на окраине Москвы. Но как-то раз Настя без всякого объяснения причины, быстро, в один день уволилась. Девчонки тогда так толком ничего и не поняли, подумали, что у неё возникли какие-то проблемы с начальством из-за недостачи. Но, недолго посудачив, о ней позабыли.
Позвонила она за полночь. Петя спал, а Гуля и Алексей в полудрёме лежали в постели и смотрели телевизор.
— Господи, кого это там ещё чёрт несёт? — Гуля вскочила с кровати. — Время-то? — и, поправляя ночную рубашку, потянулась к телефону.
«Не фигура, а загляденье», — подумал Алексей, посмотрев на жену с «тыла», и зевнул.
— О, Насть, привет, пропащая душа, сколько лет, сколько зим. Чего так поздно-то? — сонно произнесла Гуля. — Сейчас, подожди, я пойду на кухню к другому телефону, чтоб своим не мешать.
Сначала их разговор тёк как-то вяло. Затем послышался сперва негромкий, а потом уже громкий, смех, который прерывался какими-то интимными шушуканьями. Разговор явно затянулся. Подруги, перебивая друг друга, пытались высказать всё самое сокровенное, накопившееся за эти годы.
Когда Гуля вернулась в комнату, Алексей уже сладко похрапывал под телевизор. Она несильно толкнула его в плечо и возбуждённо прошептала:
— Лёх, ты спишь, что ли? Слушай, кажется, мы — живём. Хочешь, я тебе расскажу, о чём мы с Настей говорили?
— Завтра расскажешь, — пробурчал он, перевернувшись на другой бок.
По многолетней привычке Алексей проснулся рано, в шесть утра, и поплёлся на кухню ставить чайник. Также по привычке через некоторое время вслед за ним появилась Гуля.
— Ну и о чём же вы вчера с Настей говорили? — Алексей разлил чай по чашкам и сел на табуретку. Гуля отпила глоточек и начала:
— А знаешь, где она сейчас работает? Ни за что не догадаешься.
— Или уборщицей клеток в цирке, или опять же уборщицей, но в публичном доме.
— Вот ты смеёшься, а почти угадал. Да, уборщицей, только не совсем уборщицей, а горничной, причём не где-нибудь, а у иностранцев, и не просто у каких-то там замухрышек, а непосредственно прямо в посольстве, в семье дипломатов. Уже шесть лет как.
— В посольстве? И в каком, интересно? — удивился Алексей.
— В каком? В американском, — важно ответила Гуля.
— Ну да, в американском? Не может быть! — сыронизировал он.
— Вот так. И находится в полном порядке.
— Ну и к чему ты всё это клонишь?
— А к тому, что когда я ей рассказала о нашем с тобой положении, так она тут же сначала заохала-заахала, а потом сказала, что поспрашивает там у себя по своим каналам и, может быть, для меня чего найдёт. Понял?
— Понял, но не понял, ты что, собираешься в уборщицы пойти, да ещё к иностранцам? — Алексей чуть не поперхнулся чаем. — Они же ведь там, небось, все проститутки.
— Во-первых, я ж тебе говорю, что не в уборщицы, а в горничные. Во-вторых, насчёт того, о чём ты думаешь, так я ж у неё об этом аккуратно поинтересовалась, и она мне сразу сказала, что не бойся, у них в этом смысле всё строго. Даже слишком. Не дай Бог.
Алексей, однако, приуныл и впал в раздумье. Что-то сегодня на него спозаранку многовато обрушилось необычной информации.
Тем временем Гуля разбудила Петю и стала собирать его в школу. Сегодня мама ему показалась не такой удручённой, как обычно, и даже бутерброды на этот раз были гораздо толще, чем всегда, и яблок было не одно, а два.
— Одним с какой-нибудь девочкой поделишься, — поправляя на сыне одежду и ранец, напутствовала его Гуля.
Проводив Петю, Гуля вернулась на кухню, где Алексей по-прежнему пребывал в раздумье.
— Ну что? Все равно другого-то выхода пока нет, — сказал он и рухнул в постель досыпать.
В ожидании известий от Насти Гуля слегка затаилась. Алексей тоже как-то приутих. Общались они довольно-таки мало, только по какому-нибудь конкретному делу, но особого напряжения в их отношениях не чувствовалось. Всё было будто бы как всегда. Петя же вообще ничего не замечал и ни на что не обращал внимания.
Настя сдержала своё слово и вскоре перезвонила:
— Ну что, Гуль, нашла я тебе хороший вариант. С иностранцами, правда, не получилось, но тут тоже неплохо. Смотри, богатый бизнесмен средних лет, не бандит, да-да, не бандит, всё проверено, положительный, культурный, два высших образования. А главное, отец-одиночка, сына один воспитывает. Жена их бросила несколько лет назад, сучка. Она фотомодель бывшая, да ты её видела по телевизору, поехала отдыхать во Францию и там схлестнулась с одним «козлом», французом, тоже не нищим, дизайнером по мебели, потом вернулась сюда, здесь развелась и обратно умотала во Францию, вышла замуж за этого «кутюрье», родила ему там тоже сына и теперь прекрасно себя чувствует.
В общем, ему нужна и горничная, и гувернантка в одном лице. Я бы, честно говоря, сама пошла, да не могу, «своих» же я не брошу, у нас ведь всё по рекомендациям. Мой тебе совет — соглашайся. Потом выгода какая: деньги те же, что и у меня, зато знания языка не нужно. Я-то, знаешь, как в свое время намучилась с нашим знанием по школьной программе, ужас, пришла к ним и ни в зуб ногой, да ещё у американцев-то совсем другой английский, ни хрена не понятно, а ничего, привыкла, поднаторела, и сейчас я с ними только так тараторю. Так что, Гуль, подумай, как надумаешь, позвони мне, я тогда тебе его телефон дам, зовут Иваном. Не тяни, на размышление два дня, иначе перехватят.
— Настя звонила, — с выдохом сообщила Гуля Алексею, клеящему в этот момент отставшую подмётку на Петином сапоге.
— Да уж догадался. Ты прям вся исшушукалась и изагакалась. Говори, какие дела?
— Подыскала она мне место, теперь ты меня слушай, — и Гуля изложила ему всю суть разговора с Настей.
— И как быть? Лёш, деньги ведь такие немереные, и, в принципе, работа — не бей лежачего. — Она попыталась посмотреть мужу в глаза.
Тот, продолжая клеить, ответил:
— Гуль, я ж тебе тогда ещё сказал, другого выхода все равно нет. Так что договаривайся.
Алексей плотно прижал приклеенную подмётку, повертел сапог в руках, понюхал, дунул на него:
— Ну что, сапог готов. Ты звони им всем прямо сейчас, звони, а я пойду воздухом подышу, — и ушёл на улицу.
Когда он вернулся домой, она, немного возбуждённая и раскрасневшаяся от волнения, известила его:
— Всё в порядке, встречаемся с ним завтра, чтобы обсудить условия. Там, в общем, как: уборка квартиры, стирка, сына утром в гимназию возить и забирать оттуда, Пашей звать, от дома пятнадцать минут на автобусе, он моложе Пети на два года, восемь лет, готовка еды. Что ещё, а, вот квартира уж очень здоровая, двести пятьдесят метров, пять комнат, два туалета, две ванные, убирать замучаешься, правда, в центре, на Петровке. Вот так.
На следующий день Гуля как следует накрасилась, оделась во всё самое лучшее и уехала на встречу, а уже на другой она вышла на работу.

Закончились февральские метели, наступил долгожданный март, холода ещё стояли, но солнышко уже засветило по-весеннему, на пригреве заиграла капель, снег стал потихоньку проседать и опускаться, оживились птицы, их разноголосица звучала всё громче и звонче.
Алексей занимался домом, покупкой продуктов, и по-прежнему безрезультатно продолжал изучать объявления в поисках работы.
Гуля приходила домой уставшей, но каждую пятницу приносила приличную сумму денег. Бывшие долги все были розданы. И все же дух какой-то червоточины и тихого разлада явно витал в воздухе. Алексей искал причину происходящего, но никак не мог до неё докопаться. Что-то стало мешать в их жизни, а что — непонятно. Постепенно они отдалялись друг от друга всё больше и больше, спали теперь в разных комнатах, так как Гуля рано ложилась и рано вставала, а он допоздна сидел у телевизора, беспрестанно переключая с одной программы на другую. А Петя продолжал жить своей школьной, детской, наивной жизнью, ночевал то в комнате с мамой, то с папой, засыпая под работающий телевизор.

А тогда, в первые дни работы у Ивана, Гуля поняла, что попала далеко не на курорт. Когда она в действительности столкнулась с тем, что ей придётся делать, то от всего этого стало страшно. Помимо того, что квартира на самом деле оказалась огромной и убрать её целиком за один день было просто физически невозможно, опять же приготовление еды занимало время, плюс поездки за Пашей туда и обратно, плюс ему ещё надо было помогать делать уроки. Но самое главное, что мальчик оказался немного странным. Первым делом, когда Гуля вошла в квартиру, Паша, увидев её, сразу нахмурился, убежал в свою комнату и закрылся там, сильно хлопнув дверью.
— Вы, Гуля, не обращайте на это внимания, Пашка у меня немножко нервный, без матери растёт. — Иван посмотрел на закрытую Пашину дверь, помолчал и продолжил, — кстати, Гуля — это ваше настоящее имя?
— Нет, конечно, Катей меня зовут, — улыбнулась Гуля.
— Тогда, если можно, я вас тоже буду звать Гулей? — спросил Иван.
— Да, можно, — согласилась она.
Шли дни. Паша с самого утра, ещё перед уходом в гимназию, начинал закатывать истерику и биться головой об пол, крича:
— Уходи, плохая, ты мне не нужна, нам с папой хорошо, уходи. Я с тобой никуда не пойду.
Гуля вместе с Иваном с трудом заставляли его одеваться, и она волокла его в гимназию.
Потом с таким же трудом она его оттуда забирала. В гимназии он от неё убегал, прятался, а Гуля с учителями его отлавливала и повторялся утренний вариант. Дома он опять запирался в своей комнате и, как волчонок, сидел там один, со злостью ломая свои игрушки.
Гуля заходила к нему и предлагала помочь сделать уроки, но в ответ в неё летели обломки и остатки этих игрушек. Однажды она не выдержала и сказала:
— Больше я с тобой не дружу, всё, делай, что хочешь. — И теперь уже она хлопнула дверью, ушла на кухню и там заплакала.
Гуля долго не выходила оттуда, смотрела в окно, тёрла красные, опухшие от слез глаза и вздыхала. Но тут неожиданно открылась дверь и вошёл совершенно спокойный Паша. Она повернулась к нему, он увидел её заплаканное лицо, испугался и произнёс:
— Ты что, плачешь? Я никогда не видел, как тёти плачут, только по телевизору. Почему ты плачешь?
Гуле захотелось себя повести как-то посуровее, но у неё вдруг внутри что-то ёкнуло, и она, сев на стул, ответила:
— Да это у меня просто голова заболела.
Паша подошёл к ней и, дотронувшись до её лица, спросил:
— А можно я у тебя на коленях посижу?
От такого у неё опять навернулись слезы, она всхлипнула, но сдержалась.
— Конечно, мой мальчик, садись.
Он сел к ней на колени и прижался своей головкой к её груди. Гуля его слегка обняла и погладила. Паша посидел некоторое время, а потом сказал:
— Пойдём ко мне в комнату. Мы с тобой поиграем в мои игрушки.
— Пойдём.
Он взял её за руку и потянул за собой.
И так постепенно, день за днём, Паша будто раскрывался, отходил, как замёрзший цветочек.
Истерики закончились, волочить в гимназию его теперь не приходилось, он сам одевался, брал Гулю за руку и с улыбкой шёл вместе с ней по улице на остановку. В автобусе же он гордо вертел головой, мол, смотрите, я не один, я тоже как все дети. И уроки они теперь с большим удовольствием делали вдвоём.
Однажды Гуля краем уха случайно подслушала разговор Паши с отцом. Иван о чём-то его расспрашивал, тот отвечал, а потом вдруг полушёпотом произнёс:
— Пап, знаешь, а Гуля, оказывается, хорошая, добрая, тёплая и мягкая. Я у неё теперь часто на коленях сижу.
Как-то раз Иван не пошёл на работу и остался дома. Он сидел за компьютером, а Гуля мыла в квартире полы. Оба занимались своим делом и не обращали друг на друга внимания. Но тут Иван вдруг отвлёкся и посмотрел на согнувшуюся с тряпкой в руках Гулю:
— А вы знаете, что Паша мне сказал? что вы хорошая, добрая, тёплая и мягкая.
Гуля распрямилась, бросила тряпку, убрала рукой со лба выбившуюся мокрую прядь волос:
— Знаю, я тогда всё слышала.
Иван обнял её и произошло то, что должно было произойти.
А Алексей с Петей жили уже совсем бобылями. Алексей потихоньку хозяйствовал, листал газеты и много спал, да так, что уже стал путать сон с явью, а Петя, в основном, пропадал на улице.
Сердце же, мысли и чувства Гули теперь разрывались между четырьмя людьми: двумя мужчинами и двумя детьми. И главное, что всех ей было почему-то жалко.
Ну вот так и наступил март.
Гуля иногда дома, пока никто не видел, подходила обнаженная к большому зеркалу и, глядя на своё отражение, думала: «И что Иван во мне нашёл? Я же полная, неумная, в принципе, немолодая. Он, конечно, тоже не юноша, но ведь что-то во мне увидел. Говорит, что я пахну хорошо, что от меня пахнет жизнью, глупость какая-то. И ведь говорит, что любит».

Что она беременна, Гуля уже точно поняла в начале мая и ужаснулась: «Всё, попала, дура, ведь два месяца прошло, думала, обыкновенная задержка. Ан нет. Ещё бы хорошо знать, от кого? Что ж теперь делать-то? Кому первому сказать?
Первому она решила сообщить Ивану.
Гуля выбрала момент, когда он опять остался дома, собралась с мыслями, перекрестилась и вошла к нему в комнату.
— Вань, у меня к тебе дело.
К тому времени они уже были на «ты».
Иван отвернулся от монитора:
— Да, Гуль, я тебя слушаю.
— У меня, наверное, будет ребёнок.
— От кого? — Иван изменился в лице.
— Не знаю. — Гуля опустила глаза.
— Выйди отсюда вон, — сурово скомандовал он. Она ушла и стала ждать, чем всё это кончится. Через некоторое время из комнаты донеслось:
— Иди сюда!
Руки и ноги её затряслись, а услышала она то, что и ожидала.
— Мне беременные домработницы не нужны. — Он вновь перешел на «вы». — Вы уволены. Вот вам зарплата за последнюю неделю, плюс двести долларов сверху, за услуги. Всё, вы свободны. — И Иван опять отвернулся к компьютеру.

Выйдя на улицу. Гуля сначала немного выпила с горя сухого вина в близлежащем кафе, потом поплакала в сквере на скамейке и поехала домой.
Дома полусонному Алексею она сказала:
— Ну что, Лёш, меня уволили. А ещё я... забеременела, уже больше двух месяцев.
Он почесал взъерошенную голову и без всяких эмоций спросил:
— И от кого?
Гуля пригладила его волосы и сказала:
— Ну, конечно, от тебя, милый.
Алексей встал, подтянул трусы:
— Ну что ж, рожай, будем растить...