Дерзкий Джек

Молли снились тяжелые шаги сумасшедшего. Он входил в дом и шел по комнатам, обстановка которых менялась прямо на глазах.
( Т. Харрис «Красный дракон»)
Это было любимое место Кристины в её собственной квартире. И все потому, что в этой комнате, по сути своей, зале, или как это принято было сейчас называть все по западной манере, гостиной были поклеены обои, о которых она мечтала все свое детство. Они были бордового цвета с мелкими закругленными узорами, завитки которых отблескивали серебром. Глядя на них, у гостя сразу возникали ассоциации со временами Людовиков во Франции, и что возможно обои подобного узора были расклеены в некоторых комнатах Версаля, а может и в самой опочивальне короля. Кристина выросла в суровых условиях почти полного тоталитаризма со стороны отца. Но будучи спокойной и сильной, она сумела во время вырваться из этого морального плена.  Со времен прочтения ею в 13 лет «Королевы Марго» она мечтала именно о таких обоях, но в её комнате с каждым ремонтом возвращались нудного рисунка зеленые обои. Сейчас Кристина не могла наглядеться на собственноручно наклеенные обои. Комната была небольшой, но она потратила на оклейку много времени, стараясь, чтобы все было ровно, подолгу прохаживалась валиком по свеженаклеенной полосе, чтобы ни один краешек не завернулся. Мебели здесь было мало. Всего-то диван, пара кресел, стул, подставка с телевизором и два узких высоких шкафа с любимыми книгами Димы, её мужа. В основном это были детективы всех времен и народов, но была специальная полка, на которой стояли, выпятив потрепанные корешки, книги его детства. Что-то наподобие «Последнего из могикан» и «Тысячи лье под водой».
Кристина любила смотреть на них, книги очень гармонировали с её обоями. В осенние ливни она любила сидеть на кресле, укрывшись пледом, уплетать вкусные круасаны из соседнего магазина и наблюдать за прохожими из окна, временами поглядывая на книжные шкафы на фоне тускло поблескивающих стен.
Именно в эту комнату она пригласила своего сегодняшнего гостя. Здесь она чувствовала себя наиболее защищенной и неуязвимой. И не только из-за окна и обоев, эта комната была проходной, и ей было не страшно впускать в дом незнакомцев. Квартира находилась в новостройке, в одном трехэтажном доме, рядом с частным сектором, было всего 6 квартир. Она знала, что кроме них под ними были заняты еще 2 квартиры, а остальные ждали своих хозяев. Кристина удивилась, увидев в глазок совершенно незнакомого ей мужчину. Но потом она предположила, что это может быть кто-то из управления домохозяйства, но все равно спросила, кто это.
- Милиция, -  ответил незнакомец, застенчиво улыбаясь одними губами.
Кристина была законопослушной гражданкой, поэтому сразу же открыла дверь представителю закона.  Немного склонив голову на бок, на неё смотрел худощавый человек, чуть выше её самой, а она едва ли дотягивала до роста среднестатистической женщины её возраста. Он имел очень усталый вид; был бледен и сутулился. Всем своим обликом он выражал оживленное понятие бесцветности. Только глаза как-то болезненно поблескивали на исхудалом лице, хотя совсем и не угрожающе. - Что-то случилось? – встревожено спросила Кристина, распахнув дверь.
Он показал корочку, и представился следователем уголовного розыска. Он вопросительно произнес её имя и год рождения. Кристина подтвердила, что это она.
- Могу я войти? – спросил он, и хозяйка, не раздумывая, впустила гостя.
Не только вид его был изнеможенный, но и голос, хотя и был тверд, выдавал хроническую усталость незнакомца. И как только он вошел, по его движениям Кристина, поняла, что этот человек ведет очень активный образ жизни, который высасывает из него все соки. Она провела его в комнату, пригласила присесть напротив её кресла на диван или стул, и предложила кофе или чаю. Следователь невесело улыбнулся,  и отказался. Его улыбка выглядела, словно он натянул её на себя насильно.
- Я вижу ваше положение, - сказал он, садясь на стул. – Поэтому не задержу вас надолго.
Кристина приготовилась внимательно слушать. Он вынул из своего дипломата старого образца конверт. Он сделал это так, что девушке не удалось разглядеть содержимое его дипломата. Чтобы сделать это ей бы пришлось стать у него вплотную сбоку. Впрочем, Кристина не обратила на это внимание, гораздо больше её интересовал конверт, и что было в нем. Сотни мыслей пронеслись у неё в голове, пока он возился с замками дипломата. И некоторые их, окажись они правдой, привели бы её в состояние крайнего ужаса. Дима был на работе,  родители проводили последние дни отпуска на даче за городом, и младший брат в это время оканчивал учебу. И с каждым из них могло что-нибудь случиться, непоправимое и страшное. Она стала лихорадочно вспоминать, когда она в последний раз разговаривала с матерью. С отцом её отношения портились окончательно, особенно после того, как она вышла замуж, «за самого недостойного человека», как он выразился. Диме она звонила час назад, и он был вполне доволен жизнью. Оставался брат. Но он был тихим и спокойным, как она. Врятли, он что-нибудь мог натворить, но его могли втянуть во что-то. Он был очень податлив на чужое влияние. Но больше всего Кристина переживала за мужа.
Но она одернула себя, и решила спокойно выслушать все, что бы ни сказал этот человек.
Он в нерешительности замер, глядя на конверт, который держал в руках.
- Не знаю, могу ли показать это вам… - Давайте. Что это? – Кристина протянула руку.
- Нет, я, пожалуй, сначала все вам расскажу, - словно не слыша её последней реплики, проговорил он, поднимая голову. Кристина опустила с досадой руку, и выпрямилась. Она смотрел на него в упор. И не могла не согласиться, что, даже имея такой не представительный вид, этот еще бесспорно молодой человек, был привлекателен, хотя врятли бы заинтересовал её, попадись он ей в обстановке, располагающей знакомству.
- Я не знаю, как вам преподнести это в более мягкой форме. Думаю, это невозможно.
Кристина решила, что самое время начать по-настоящему серьезно волноваться.
- Но вы не переживайте, с вашими родными и близкими все хорошо, - спешил уверить он её. -  Они живы и здоровы. Это касается только вас. Девушка озадаченно посмотрела на него и положила ладонь на свой большой живот. Следователь проследил за её движением из-под бровей, почесав пальцем нос.
- Вы слышали что-нибудь о сектанте? – спросил он, отперевшись локтями о колени, и внимательно глядя на неё.
- Нет. А кто это? И я здесь причем? - Вы не читаете газет, правда? – он опять склонил голову на бок.
- Конечно, нет, - с гордостью ответила Кристина. – В них так много насилия и политики. Я этого не люблю, тем более мне сейчас вредно волноваться. - Несомненно, - сказал следователь. – Но я решил, что моим долгом будет рассказать вам, о чем вы, я уверен, и не подозревали. Я хочу уберечь вас от ошибок в будущем, и научить вас осмотрительности. Особенно, когда у вас появиться ребенок. Кристина удивилась такой вежливой речи, но промолчала, еще больше заинтригованная.
- Сектант – это прозвище, которое дали журналисты серийному убийце, который вот уже два года орудует в нашем городе. Точнее орудовал. Он предпочитает, чтобы его называли Дерзким Джеком. Это второе прозвище, которое дал себе Джек-Потрошитель. Но все его знают, как Сектанта.               
У девушки вырвался вздох. - Он уже найден и ждет приговора суда в камере, и уже никому не причинит вреда.
- А почему сектант? – поинтересовалась Кристина, преодолевая отвращение.
- В том-то и дело, - сказал гость, озабоченно вздохнув. – Я не знаю, как вам об этом сказать. Может, вы посмотрите вот это? Он отдал ей в руки лист бумаги, который оказался ксерокопией. Оригинал был вырванной откуда-то страницей. Сверху донизу, он был исписан мелким корявым почерком. Вверху строчки были более-менее ровными, но уже со второй половины почерк стал размашистым, буквы прыгали. Несколько строчек были написаны  сверху вниз, а не слева направо. Кристина вгляделась в текст, но с трудом сумела разобрать лишь некоторые слова, которые не смогли её натолкнуть на смысл всего написанного. В чем она не сомневалась, так это то, что весь стиль почерка не хорошо охарактеризовывал автора этой страницы. Рука, писавшая это, была нервной, а мысли автора путались вместе с буквами. Девушка заметила, что здесь присутствовали не только русские буквы, здесь была латиница, и даже несколько иероглифов. При этом они были разбросаны по всему листу, и она была уверена, что написанное не было по смыслу целостным текстом, это скорее были отдельные мысли, написанные подряд, без малейших признаков знания пунктуации. И более того, написанные разными языками, и возможно даже выдуманными словами. В некоторых  присутствовали вместе и латиница и славянские буквы. Внизу страницы был рисунок, от которого все внутри Кристины похолодело. Это было лицо ревущего младенца, все с морщинах и складках. Вокруг него кольцом были написаны буквы, они не имела разрывов, и Кристина не решилась прочитать это.
- Советую вам перевернуть его, - сказал незнакомец, продолжая наблюдать за ней.
Кристина взглянула на него. Следователь облокотился на спинку стула, руки скрестил на груди, а кулаком подпер подбородок. Кристине показалось, что он в чем-то сдерживает себя. Она подумала, что может быть этот разговор неприятен ему самой темой. Из-под светлых бровей за ней следили ясные голубые глаза.
Другая сторона ксерокопии ошеломила девушку. Потому что с верхней половины страницы на неё смотрела она сама. Волосы на фотографии были такие же, как и у неё сейчас. А ведь она подстриглась два дня назад. На фото она смотрела прямо в объектив, не улыбаясь. Её сняли, когда она выходила из дверей детского супермаркета, сжимая в руке пакет. Другой рукой она заправляла непослушную прядь за ухо. Кристина не могла вспомнить, чтобы когда-нибудь видела, как её фотографируют посторонние. И это очень встревожило её. Ужаснуло её и то, что рядом с таким почерком её фото не могло означать что-то хорошее.
Под своей фотографией она видела несколько слов написанных столбцами. На первый взгляд это были действительно слова, между которым обнаруживались даже знаки препинания, но Кристина, приглядевшись, заметила странность: этот текст был составлен только лишь из 2 букв: а и б, вместе они составляли длинные непонятные наборы, похожие на слова, потому что между ними были равные промежутки.
- Что это? – прошептала, поддавшись вперед.
- Это страница из записей сектанта, - ответил следователь, немного смешавшись, как будто его застукали за засыпанием на важном совещании. - А моя фотография? Что она здесь делает? – взволнованно говорила Кристина. – Это он снимал? Он, что, следил за мной? - Да, он следил за вами. И как вы видите, он сфотографировал вас, находясь прямо перед вами, а вы не заметили, – с укором ответил он. - Как я могла не заметить его? Он не невидимка ведь.
- В этом его прошлая неуязвимость. Он так следит за своими жертвами, что они и думать не думали, что кто-то ходит за ними по пятам. Он пользовался тем, что бы незаметен.
Кристина отпрянула назад, будто перед ней выскочила змея, сверкая клыками, полными смертоносного яда.
- Жертвами? Вы сказали «жертвами»? - Да, вам не послышалось, - продолжал мужчина. – Так он выслеживал своих будущих жертв. Когда мы обыскивали его квартиру, мы нашли тетрадь, в которой были заполнены лишь две первые страницы. Второй была именно вот эта. Те буквы, под вашим фото, это двухбуквенный шрифт Бэкона, в котором каждой букве соответствует определенный набор этих повторяющихся 2 букв.
- И что там написано? – спросила Кристина со страхом.
- Подробности вашей жизни, в основном бытовые, мелкие, ничего не значащие, но для убийцы они были очень важны. Он написал ваши физические данные, адрес, описывал, в чем вы одеты, как вы ходите, он даже описал ваш голос.  Впрочем, он так делал со всеми женщинами. Вы должны были стать следующей жертвой.
Кристина прижала ладони ко рту, сдерживая крик. Он не должен был этого говорить. Он мог намекнуть. Хотя и так было уже ясно. Но сказать так прямо было безжалостно с его стороны.
В её глаза стояли слезы. Она смотрела на следователя, а он и не подумал отвести взгляд, и даже не смог хорошо скрыть свое желание наблюдать за ней. Она была шокирована, и странное выражение его глаз не было ею замечено. Её сейчас приходилось думать над тем, что её жизни всего два дня назад угрожала смертельная опасность. И не только ей. Её ребенок так и не увидел бы свет, если бы его не поймали. Её страшила сама мысль, что её смерть ходила за ней попятам, а она даже не видела его, не замечала его фотоаппарата. Неужели она не заметила безумца, который преследовал её? Кристине никогда не приходилось быть на грани, она не знала, что такое риск для жизни. И подобное столкновение привело её к смятению. Она была на волосок от смерти. Еще несколько дней или недель, и её бы не стало. Она лишилась бы всего, что любила, и всех, кого любила.
Как бы её родные пережили бы это? Как бы Дима смог заходить в эту квартиру, зная, что её больше нет? Как бы он смотрел на эти обои, выбранные его любимой женой, которая погибла от рук сумасшедшего? А Кристина не сомневалась, что этот человек сумасшедший.  Отец бы жалел, что так и не помирился с дочерью, а мать была бы безутешна. А сама Кристина? Она ясно представила себе свое возможное будущее. Её сын учится ходить на руках у отца, и тянется рукими к матери. Лучи солнца пронизывают воздух вокруг него, а он смеется и все время падает на колени. И родители смеются ему в ответ. Вот он идет в школу, и Кристина с мужем стоят в толпе родителей, провожая увлажнившимися глазами ряды первоклашек. А вот он первый раз подрался, и мать, поругав его, улыбнулась и провела ладонью по раскрасневшейся щеке сына. Подумать только, всего бы этого не было, если бы этот сектант добрался до неё. Он бы не родился, не вырос и не пошел бы в школу.
Её бы не было. Она лишилась бы всех этих радостей. Кристина в панике оглядела комнату, не задерживая взгляда ни на одном предмете. Ей показалось, что просто лишиться возможности созерцать эту комнату, уже чудовищно. А он хотел отобрать у неё жизнь. Отобрать у неё будущее, причинить боль её родным. Он хотел разрушить её семью. Кристина и не подозревала, насколько она хотела жить. Люди сотнями погибают каждый день, если не тысячами. Но только не она. Она заслуживала жить, она хотела прожить не меньше 80 лет и увидеть своих внуков. Она жила, ходила, дышала и радовалась, не подозревая, что рядом в нескольких метрах от неё ходил человек, смысл существования которого был в том, чтобы отобрать у неё её саму.
Все это казалось страшным сном, черной тучей зависшей над её спокойным домом, черной воронкой, которая открыла свой зев, едва не задев её. Он бродил рядом. Был её тенью, вдыхал её воздух и только чудом его мысли остались только мыслями, столбцами в тетради.
Кристина судорожным движением обхватила живот, в попытке защититься.
- Но почему я? – чуть не плача спросила она.
Следователь, казалось, немного воодушевился, поддавшись вперед к ней, он протянул тот самый конверт.
- Вот посмотрите эти фото, - предложил он вкрадчиво.
Неуверенной рукой она взяла его, бросив на гостя взгляд, просящий слов поддержки. Но он молчал.
Она открыла его и вытащила несколько фото. Кристина встала, обошла кресло, повернувшись к окну, чтобы он не видел её лица. То, что она увидела на этих фотографиях, заставило её содрогнуться всем телом. Она остолбенела, и не могла отвести взгляд от этих ужасных картин, что были сфотографированы. На всех фото были изображены женщины. Но ничего человеческого в них было мало. Это были окровавленные куски мяса, когда-то бывшие людьми. Руки и ноги их были переломаны под неестественными углами. Все они лежали на больших столах, и, не смотря на сломанные конечности, были привязаны. Их лица представляли собой маски из изувеченной кожи, мяса и обломков костей. Женщины были обнажены. На голой груди у каждой были потеки и брызги засохшей крови. Дальше груди Кристина увидела развороченные животы, с обнаженными внутренними органами и с белеющими среди моря красноты костями таза и дугами последних ребер. Она никогда в жизни не видела человеческих кишок, красных больших червей, которые были в беспорядке уложены вокруг трупа. Она увидела желтоватые вкрапления жира в этих пропастях брюшных полостей. Он тормошил их, как куриц, с тем только различием, что вспарывал животы. Он потрошил их, как диких зверей, чтобы собрать  для своей коллекции. Но самое страшное Кристина заметила внизу фото. Там были мертвые младенцы. Облитые кровью, они лежали кто на боку, кто на спине, все между ногами своих матерей. Пуповины были обвязаны вокруг их шей. Даже на фотографиях было видно, что дети были мертвы.
Эти фото изображал несчастных с разных ракурсов. Фотограф будто пытался залезть к ним вовнутрь, через остекленевшие глаза, затянутые дымкой, через их заклеенные рты. Он даже осмеливался пытаться выведать их тайны через их распахнутые животы. Он нырял в их внутренности, снимал каждый разорванный нерв, аорту и поврежденный желудок, а на одном фото, весь объектив был поглощен созерцанием мертвого сердца. Убийца не погнушился залезть рукой под опустившиеся ребра и вырвать его из плена легких. Это сердце лежало в самом центре брюшной полости одной их женщин. Оно было словно выживший среди полегших в ожесточенной схватке тел среди поля брани. Фотограф запечатлял их лица, то есть то месиво, что было вместо них, пытаясь разузнать их чувства перед смертью, хотя все они были лишь разными сторонами самовыражения убийцы через избиение беззащитных. Он делал снимки отдельных участков тел, где видел какие-то нарушение.  Это были лопнувшие артерии, длинные узкие раны на шее от следов удушения тонкой веревкой, ворсинки застрявшие в этих красных дугах, рваные участки кожи, сквозь которые виднелись окровавленные части костей. Фотограф фиксировал малейшие кровоподтеки, следы укусов и царапины от ножа, появившиеся вероятно в попытках жертвы избежать своей смерти. Снимавший уделял внимание их маникюру, он замечал поломанные ногти, сжавшиеся пальцы, и следы на ладонях от вонзившихся ногтей. На одной из фотографий были засняты несколько коротких параллельных полос на чем-то напоминающем старый паркет. След отчаянья. Поразительно, но детям было уделено гораздо меньше внимания. Они удостоились лишь нескольких кадров, которые охватывали их крошечные скрюченные тела. Фотографу они были безразличны, он был поглощен созерцанием связанные покрасневших запястий, и посиневших грудей, которых не когда не коснутся младенцы. 
Казалось, фотограф был в восхищении от всего неистовства, которые творилось здесь совсем недавно. Он хотел запомнить своим фотоаппаратом дух смерти, витавший над телами их последним вздохом. Он, бесспорно, также хотел запечатлеть буйство фантазии мучителя, его желание наделать побольше надрезов на телах жертв, творение его ножа, которым он  с яростью нанес столько кровавых мазков, сосредоточив их большинство в одном центральном месте, которые возможно имело для него какое-то иное значение, чем для других людей. И у него это получилось. Он передал весь ужас этих картин; объектив его фотоаппарата был беспристрастен, он запомнил все.
Кристина не могла ручаться, но она насчитала 5 женщин, потерпевших от сектанта. Они не были для него личностями, а будто лишь полотнами для искусных переплетений синяков и ссадин, или это фотограф постарался прибавить этим бездушным сценам налет определенного порядка, или художественного хаоса.
Кристина выронила фото и покачнулась. Чтобы не упасть, она схватилась за спинку кресла. Её пальцы сжали ткань кресла. Здравый смысл ей подсказал, что что-то было не так на этих фотографиях, что-то, что резало глаз, но что ускользало и не давало себя обнаружить. Но что было «так» на них? Разве часто объектом фотографирования были мертвые матери и их младенцы. Вот почему именно она. Из-за её ребенка. Что сделали ему все эти женщины? Что сделала ему она сама? Она ужаснулась от того, какую участь он ей готовил. Сделать её такой же, сделать выпотрошенной. Бросить умирать на грязном столе и на её глазах убить её ребенка. А потом какой-то сумасшедший фотограф точно также разделал бы её на кадры. А может она не услышит криков своего ребенка, может, он более милосерден к своим жертвам? Может, он даст ей умереть, с надеждой, что её ребенок выживет? Она не хотела об этом думать, но не могла выкинуть из головы мысли о том, чего она избежала, и не могла забыть этих женщин, до которых он добрался раньше, чем милиция до него. Кристина сделала глубокий вдох, чтобы её голос звучал, как можно спокойней.
- Почему он это делал? - Это долгая история, - произнес следователь. - Были эти женщины живы, когда он?.. – она не смогла договорить, голос предательски сорвался.
- Нет, первыми умирали матери. Девушка удивилась его словам. До неё дошло вдруг сознание того, как рисковал он, показывая ей эти фото. Она твердо ему сказала, что ей нельзя волноваться, зачем же он показал их ей? Зачем говорить людям, что они чуть не стали жертвами маньяков? Зачем беспокоить их, если они избежали этой участи, даже не подозревая об этом? Наверно, у этого человека совсем нет сердца. Но Кристина все же спросила, не поворачивая головы.
- Зачем вы пришли? Зачем вы рассказали мне все это? – сердито говорила она. – Зачем показали эти фото? Почему позволили мне увидеть их? Его голос прозвучал неожиданно близко. Его рука обхватила её горло, и что-то ударилось о живот. Этот хрупкий с виду человек, оказался обладателем недюжей силы. Она била его руками, ногами, вырывалась и металась. Но он крепко держал её. Нож вонзался ей в живот бесконечное количество раз. Даже её руки не были ему препятствием. Он пронзал ей руки, и крепко держал второй рукой.
В момент, когда Кристина должна была забыть все мысли, и бросить все силы на то, чтобы выжить, она поняла, что было не так с фото. Перед ней ясно предстала его ошибка, которой он выдал себя. Но эта догадка пришла к ней слишком поздно. Подумай она об этом минутой раньше, она бы смогла обернуться. Не дать ему подкрасться. Она бы позвала на помощь, она бы осталась в живых. Но уже поздно. Краем глаза она видела, как нож весь выкрасился в темно-красный от её крови. Его рука мелькала быстро над ее животом.  Его кисть была вся в крови, на белой тюли виднелись мелкие брызги, несколько капель попали даже не обои. У Кристины мелькнуло в голове, как Дима в исступленном бешенстве сорвет этот участок со стены и сожжет на пустыре, край которого виднелся из окна их кухни.                На этих фотографиях не было ничего связанного с милицией, только голое убийство. Обнаженные беззащитные жертвы, бездыханные тела невинных младенцев. Он убивал их, а потом запечатлял себе на память. Не было ни линеек, не белых пальцев в резиновых перчатках на этих фото. Он их делал, когда был одни на один с ними, когда первый наблюдал их откровение через выпотрошенные животы. Его палец, нажимавший на кнопку, возможно, был еще в крови. Эти фотографии были частью его игры, они были частью ритуала, и он любовался каждым из них. Он снимал не на память себе, но их снимал нарочно, как яркая приманка для следующих жертв.
Ужас и красота равным образом усыпляет. И он здесь. Позади неё. Он душит её. Этими руками, обагренными кровью стольких жертв. И его рука добавляет ему грехов. Она чувствовала его сердце. Она чувствовала это чудовище, и понимала, что сама впустила его в свой дом. Она дала ему в руки оружие, она «легла на стол» и дала ему себя «привязать». Кристина преподнесла ему все, что имела. Сделала все, чтобы он преодолел расстояние между ними. Чтобы он застал её врасплох. Она сделал все возможное, чтобы быть убитой. Через несколько часов он сделает из неё мертвую модель, безликую и раскуроченную. Он обезобразит её. Её квартира, которая должна была послужить оплотом семейного счастья и благополучия станет местом преступления, станет декорациями для её последних фотографий.
- Ты была прекрасней всех, - услышала она будто издалека его голос, который стал ласковым и в то же время ядовитым и приторным. Это был голос другого человека. Он замер. Его нож остался в ней, погруженный по рукоятку. Только Кристина этого уже не чувствовала.
– Ты была прекрасна в своих страданиях. Ты держалась мужественнее всех. О, как ты смотрела на моих крошек! Это было восхитительно, наблюдать за тобой. Это высшее блаженство, слышать твое участившееся дыхание, видеть набухший живот, который ты так судорожно обнимала.
Убийца резко вдавил нож дальше, погрузив в её живот свои пальцы. Одновременно он прерывисто выдохнул.
- Мне было с тобой хорошо; лучше, чем с прошлыми, - прошептал он с блаженством. - И я позволю тебе присутствовать при смерти твоего дитя.