Реально - нереальная история

                РЕАЛЬНО - НЕРЕАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ



  - Эх-х, времена-а... Блин. И этот кандидат хренов - В ногу со временем надо шагать товарищ-щи-и. Прогресс это... Для него прогресс, это точно... Морда холенная. Рожжа... А тут...
 Степаныч в сердцах сплюнул и вполголоса матерно выругался в ответ на свои мысли.
 - Ты чего расплевался тут - глухо и недовольно раздалось над ухом.
 Степаныч вздрогнул и медленно повернулся.
 - А-а, это ты -  проговорил он, поднимая глаза и съедая вспыхнувшую злость.
 Чуть помедлил, махнул рукой и  вновь отвернулся, положив руки на рукоятки непривычно замершего станка.
 - Ты чего развоевался-то, Пал Степаныч - не отставал подошедший.
 Степаныч молчал.
 Ты вот что - не унимался тот - время обед, света сегодня точно не будет, так что убирай станок и дуй домой.
  Сверкнув глазами, еле сдерживаясь от вновь переполняющей его злобы, Степаныч сдавленно и  неразборчиво что-то промычал.
 Собеседник, неопределенно хмыкнув, развернулся, чтобы продолжить свой путь. И в это время Степаныч, наконец, не сдержавшись, зло саданул дверцей пристаночной тумбочки, так что с нее, с грохотом посыпались рядами сложенные,  полуобработанные детали.
 - Паша - укоризненно произнес, так и не успевший уйти человек.
 - Что Паша? - Взорвался Степаныч - Что Паша? Чем я сегодня своих баб кормить буду? Вот ты мастер, начальник можно сказать. Мы с тобой еще в фазанке бормотуху глотали. Скажи мне, старому товарищу. Чем? Третий месяц без денег. А эта стерва из бухгалтерии...
 Его голос гулко разлетелся по  углам притихшего, как будто испуганного тишиной, цеха.
 - А я-то тут причем ? - Удивленно развел руками мастер.
 - Да, знаю я - неожиданно тихо, понуро и  обреченно, как будто из него вдруг внезапно выпустили весь воздух, пробурчал Степаныч.
 Обессиленно махнул рукой и отвернулся.
 - Паша - мастер подошел вплотную и тихо проговорил, не глядя Степанычу в глаза - у меня талоны обеденные остались, практикантские... Зайди после душа.
 - Что-о? - Вскинулся Степаныч - А пацаны? А?
 - Что ты на меня орешь? - В свою очередь не выдержал мастер - Чо ты зыркаешь? Выискался тут. Ты не один такой. У меня тоже между прочим двое и получка меньше твоего... Была. А насчет пацанов не беспокойся...
 Мастер шумно выдохнул, беря себя в руки. И уже спокойно, но с ноткой виноватой горечи, продолжил - Выдали на восьмерых, а пришло пять, вот и остались. Не сдавать же их теперь, в самом деле. Да, и никто о них и не вспомнит. У них там - он коротко глянул на черный от грязи, некогда каждый год беленый, потолок - другие заботы.
 И выдал нецензурную и злую тираду.
 - …. Все делят чего-то. Э-э-х...
 Мастер медленно развернулся и, слегка приволакивая покалеченную еще во времена бесшабашной и беззаботной юности ногу, двинулся по проходу между рядами станков умирающего цеха.
 - Михал Саныч - окрикнул его Степаныч - Ты это... Ты...
  Но тот не оборачиваясь, коротко бросил - Зайди.


 Степаныч, крепко зажав в руке сетку, с завернутыми в столовскую бумагу, талонными котлетами, прошмыгнул мимо подслеповатой заводской вахтерши. Непрерывно и безразлично нажимавшую педаль вертушки, но делая при этом, неприступно - неподкупное, надменное лицо цербера у кладовой социалистическо-капиталистической, не поймешь, собственности.
  Пыхтя и отдуваясь клубами черного дыма, подъехал дежурный "ЛАЗ"
 - О-о - загалдели, не ожидавшие такой роскоши сегодня, заводчане у проходной.
 - Это начальство расстаралось - раздался в толпе чей-то голос.
 - Да уж, жди, начальство. Сам я поехал - Вынырнул из-за не высокой водительской перилки шустрый паренек, шафер.
 - Ну, ты молодец - восхитился кто-то.
 - Ага, ага - закивали остальные, готовясь штурмовать двери.
 - Да, не толпитесь вы - снова выкрикнул парень из кабины - Сзади Васька щас подъедет. Он в предместье. И Валерка, в центр. А я, по микрорайонам.
 Народ сразу же успокоился, разбредаясь вдоль тротуара и кучкуясь в местах предположительной остановки автобусов.
 - Взгреют тебя - хмуро проговорил старичок с землистым цветом лица и чахоточным покашливанием,  по всему видно из заточного, кряхтя взбираясь по ступеням.
 - А хоть бы и уволили, один хрен не платят - жизнерадостно отозвался парень - а пока не погнали и горючка на заводе есть, буду возить. Да и завгар наш парень что надо, так что прорвемся.
  Степаныч втиснулся в угол на горячее заднее сиденье. Зажал между коленками свою авоську. Вздохнул и, почти с ненавистью, сквозь слегка запотевшее стекло, посмотрел на предвыборные плакаты и листовки, вкривь и вкось налепленые на стены и ворота проходной. Тут мимолетно, неприметно на фоне этих бестолковых листков в глаза бросилась старая позеленевшая местами, а местами еще покрытая покоробившейся краской тяжелая медная доска с   названием  "-- ский ордена трудового красного зна..." Дальше читать стало трудно, на глаза навернулись слезы и Степаныч отвернулся, опустив голову. Мимолетно, искоса оглядев набившихся в автобус заводчан - не заметил ли кто его минутной слабости и, успокоившись, что никто не обратил на него внимания, прикрыл глаза, готовясь немного вздремнуть, по старой привычке, ехать-то долго, аж на другой конец города.
 Но вместо сна в голову лезла одна и та же муть, посетившая его и засевшая там с совсем недавнего времени. А именно, у замолчавшего на неопределенное время, может уже и навсегда, станка – Э-э-х времена… Знать бы, как говориться, где упасть… Вот вернуться бы на несколько лет назад… И что?... Ну как что? – Отвечал он сам себе, полуприкрыв веки – Все бы было по другому… - Ехал бы я сейчас не на дежурке, нюхая бензиновую вонь, а на своей, ли-ичной, восьмерке и музыка бы бабахала вовсю… Э-э-х… И, Верка бы  моя не надрывалась на птицефабрике, за несколько десятков яиц вместо денег. Не торчала бы у кассы, после работы, допоздна, в ожидании – не дадут ли хоть немного.. И Анька, и Вовка с Ленкой – милые мои близняшки – были бы сейчас с нами, а не в деревне, у тещи… Все лето уж там… Оно конечно, права Верка – там живность, картошка молодая, зелень всякая, молоко… Да и пенсия все же у нее…
 Степаныч вздрогнул, покосившись на авоську, в памяти внезапно всплыл образ мастера – стыдоба то-о… И втянув голову в плечи, ежась от ледяного ветра совести, замораживающего душу, не смея поднять глаза на товарищей, вжавших его в угол, тоненько, чуть слышно завыл.
 Но тут до слуха долетел зычный голос паренька водителя – Эй Степаныч, твоя-а. Ты где там? Станция Березай, собирай монатки, вылезай.
 Каламбурил он…
 Степаныч подхватил злосчастную авоську и бросился напролом к выходу. На него зашикали, но он в панике, не обращая ни на кого внимания, стремился к открытым створам дверей.


 Степаныч стоял на тротуаре. Авоська оттягивала и жгла вдруг обессилившую руку, готовая упасть на заплеванный грязный асфальт. Стоял и не двигался. В глазах туман, который никак не хотел смаргиваться.
 - Пал Степаныч, А Пал Степаныч… - Раздался совсем рядом тянучий, с оттенком просительности, голос.
 Туман, выпав росой на ресницы, рассеялся и Степаныч, наконец, разглядел, звавшего его по имени.
 У открытой двери, припарковавшейся рядом вишневой девяносто девятой, стоял верзила в нелепо торчащем в разные стороны цивильном, мятом костюме.
 - Пал Степаныч – Снова законючил тот – Пал Степаныч, время же идет, пора ехать.
  Степаныч от неожиданности отвалил челюсть и непонимающе поглядел на верзилу.
 - Пал Степаныч, Вера Ильинишна ждет, два раза уже звонила. Поедим а… До Акимова-то ближний свет пилить.
 - Это вы мне? – не понимая, что происходит, пролепетал Степаныч. Пятясь от машины и парня.
 - Пал Степаныч, что с вами? – Встревожено спросил верзила, делая усталые глаза.
 - Это вы мне? – дрожащим голосом переспросил Степаныч, тупо уставясь на парня.
 Верзила тяжело вздохнул и, что-то пробурчав про себя, скрылся в машине. Через секунду вновь появился, держа в руках громоздкий сотовый телефон.
 - Пал Степаныч, Вера Ильинишна…
 Он потыкал пальцем в кнопки и протянул трубку Степанычу.
 Степаныч сделал шаг назад, но парень был уже рядом. А из трубки несся, слегка искаженный, механический, но вполне узнаваемый голос жены.
 - Пашка, какого хрена ты там торчишь. Ты думаешь ехать или нет? Или ты б…. набрался уже…
 Голос медленно, но верно переходил в визг.
 Степаныч, молча и глупо, таращил глаза на телефон. Редкость по нынешним временам, с красивыми иностранными буквами. «MOTOROLA» - автоматически прочитал он.
 Наконец, тряхнув опухшей головой, Павел Степанович взял себя в руки и осторожно спросил в трубку, все еще находящуюся в руках парня.
 - Вера это ты?
 - Ты еще спрашиваешь?... Кобелина пьяная… - Бесновались на том конце линии.
 - Ты на меня кричишь?
 - А что я тебе песни петь буду…
 Последние слова Степаныч пропустил мимо ушей.
 - А Аня, Лена, Вовка с тобой?
 - Я, щас, сама приеду и покажу тебе и Лену и Вовку…
  Не обращая внимания на брань, несущуюся из глубин эфира, Степаныч спросил – Где мои дети?
 Голос его на этот раз прозвучал твердо и отчетливо. На том конце провода сразу смолкло. Но тут же как будто опомнившись заверещало с новой силой.
 - Ты чо, сволочь, до того допился, что забыл, что Анька в Лондоне….
 Голос с визга скатился на рыдания и сквозь всхлипы пробились последние слова – импотент проклятый…
 

 Степаныч отпрянул от парня с трубкой, оступился и полетел на заросший пыльный газон. Перевернувшись, встал на чевереньки и, опираясь, на все еще дрожащие руки, начал медленно подниматься.
 - Паша, ты чего?
 Степаныч поднял глаза, над ним склонилась жена. Бросив сумки, помогала ему подняться.
 - А-а?
 - Под ноги смотри Пашенька – улыбаясь, проговорила Вера – не ушибся?
 Степаныч отрицательно покрутил головой.
 - Ты меня что-ли ждешь? Так время-то еще… А я сегодня пораньше ушла с работы. Представляешь? Нам зарплату выдали за позапрошлый месяц – тороторила радостно Вера Ильинишна, отряхивая брюки мужа – я вкусненького купила, на рынке. В магазинах-то, сам знаешь шиш, да ни шиша. На выходных в Акимово съездим, ребятишкам увезем да маме. Соскучилась страсть…
 Степаныч обнял жену, прижал ее к себе. А сам украдкой поглядел на дорогу…