Иммигрант Глава 2

 
   Глава 2

 «Yes, London.
You know: fish, chips, cup ‘o tea, bad food, worse weather,
Mary fucking Poppins… LONDON».
          Cousin Avi "Snatch".
               
 
    Гриф жил на юго-востоке Лондона, в районе Сарри Киз, населенном преимущественно средним белым классом. Футбольным клубом района была команда "Milllwall", которая очень часто проигрывала, ее футбольные болельщики компенсировали бесконечные проигрыши команды мордобоем фанатов выигравшего клуба. Болельщики  Милллуолла слыли самыми драчливыми во всей английской лиге.
   Грифу, искателю политического убежища, по-английски «asulym seeker», государство предоставило бесплатную квартиру. Чтобы стать искателем политического убежища в Великобритании, нужно было приехать в “Home office”, министерство внутренних дел, расположенное  на станции Ист Кройдон и сочинить красивую историю о гонениях в стране исхода, политических или религиозных, главное, что бы рассказ попал под Женевскую конвенцию. В главной конторе на Ист Кройдон у тебя снимали отпечатки пальцев и брали образец ДНК из слюны, занося все твои данные в общий национальный компьютер. Обычно, у работников министерства внутренних дел, занимало от года до полутора лет, чтобы вызвать тебя на собеседование по твоему делу и попытаться вывести на чистую воду, все зависело от того, насколько они были загружены работой. Страну начала захлестывать волна нелегальной иммиграции. Иногда дела терялись или зависали надолго, как в случае нескольких моих друзей, они уже шестой год ждали решения своего вопроса.
    Даже в случае отказа вида на жительство в Великобритании, у тебя было право на несколько апелляций, что продлевало срок твоего нахождения в стране минимум до трех лет. После получения отказа, многие пополняли многомиллионную армию нелегальных иммигрантов, живущих в Великобритании, и уезжавших домой только когда их ловили и сажали на самолет за счет королевы. Пока скрупулезные работники «Home office» рассматривали твое дело, можно было снимать сливки с начинания, в виде купонов на еду, сорока фунтов наличных в неделю на мелкие карманные расходы, и бесплатной квартиры. Грифу дали маленькую двухэтажную квартирку, очень компактную, я бы сказал даже миниатюрную.
   Гриф жил с вертлявой брюнеткой, по имени Света, постриженной под мальчика, с совершенно плоской приплюснутой попой, признаком явной стервозности у женщин. На улице уже рассвело, и она отправилась дальше спать наверх, а мы по-братски ещё несколько часов праздновали мой приезд, допив остатки «Джека» из машины и ещё бутылку виски, которую я купил в магазине «Duty free». Последнее что я  запомнил в это утро, это был мой расхристанный друг «Эрик Робертс», медленно уползающий на четвереньках, под «Immigrant song» группы «Led Zeppelin», по лестнице наверх, и издававший в пути боевые крики команчей себе под нос.
   «First party is over».

   Я проснулся днем с ощущением вкуса медной дверной ручки во рту, может из-за рок-н-ролльной смеси «Джек Дэниелс» с колой, голова кружилась от жуткого похмелья, разбудив Грифа, было решено совместить обзор достопримечательностей города Лондона с парой пинт пива. Вместе с Грифом в Лондон, в начале девяностых, прорвались ещё три наших друга: Пит, Базилио и Длинный, позвонив по телефону, мы договорились с ними, встретится в центре города.
   У меня было с собой семьсот фунтов, всё моё состояние на этот момент, собранное по копейке, правдами и не правдами, я спросил Грифа, на сколько этих денег может хватить в Лондоне.
   - Братан, ненадолго, здесь всё очень дорого, бабло утекает, как вода сквозь пальцы.
   - Как ты зарабатываешь деньги? Ты работаешь где-то?
   - Я несколько лет работал на телефоне, продавал конференции в Лондоне русским компаниям. Были разные мутные комбинации, зарабатывал минимум четыре штуки фунта в месяц, но в прошлом году произошёл обвал экономики в России и весь бизнес пошёл по ****е. Я пару дней назад устроился работать в магазин «Diesel» на Ковент Гарден, на неполный  рабочий день, «part-time». Они ещё не знают, какого ценного работника приобрели, - сказал он с загадочной ухмылкой. - Можем провернуть с тобой одно дело, я тебе скажу когда.
   - Брат, я открыт для любых предложений, мне нужно начинать зарабатывать деньги, кстати, чем занимаются наши друзья? Я их давно не видел.
   - У Пита дела лучше всех, он устроился барменом в новый пафосный клуб, «ChinaWhite» называется, встречается с англичанкой- стриптизершей, красивой, что бывает очень редко. Мы пересекаемся не чаще одного раза в год, он работает по ночам, а днем спит. Пит вряд ли сегодня придет, он весь в работе и телке. Он с нами теперь только по телефону иногда общается. Базилио постоянно бухает и общается с какими-то нищими и уличными бродягами, я тоже его редко вижу, Длинный стал буддистом и вкалывает поваром в каком-то затрапезном ресторане на окраине города. Мы скоро с ними увидимся.
   - Гриф, поспрашивай знакомых, может, есть какая-то работа, любая, мне нужно с чего-то начать.
   - Ты разговариваешь по-английски?
   - Конечно, разговариваю.
   «Как я был наивен».

   ЛОНДОН. Я вертел головой во все стороны, рассматривая здания и людей, жадно впитывая увиденное, пытаясь понять, где мне предстоит жить. Лондон в конце двадцатого века был прообразом современного Вавилона. Здесь можно было встретить человека любой расы и оттенка кожи, из любых самых дальних уголков земли. Лондон был большой «melting pot», растворяющей кастрюлей, где варились вместе все национальности мира, миллионы людей из разных стран, создавая неповторимый колорит на улицах мегаполиса.
   Хилым лучам зимнего солнца иногда удавалось ненадолго пробить броню, низко висящего, свинцового неба. Мы шли по мощеным крупным булыжником шумным улицам Ковент Гардена, в далеком прошлом тихого монастырского сада при Вестминстерском аббатстве. В семнадцатом веке выдающийся английский зодчий Иниго Джонс, по поручению четвертого Графа Бэдфорда, построил здесь красивые дома, чтобы привлечь богатых квартиросъемщиков. Иниго, также разработал дизайн площади и расположенного неподалеку собора святого Павла.
   Постепенно, спустя многие десятки лет, район начал терять свою популярность, как место жизни богатой лондонской знати, дома начали занимать актеры, музыканты, поэты, писатели, и продавцы книг. К восемнадцатому веку район был уже известен как квартал красных фонарей, где жили известные лондонские проститутки. Все театры Ковент Гардена имели так называемые «комнаты отдыха» соединенные с ложами, чтобы любители искусства в полной мере могли насладиться походом в театр. Жертвами необузданного темперамента театралов, будущих любителей кино, в это время стали пятьдесят тысяч женщин, продающих свои тела, то есть практически каждая десятая живущая в городе. Существовала даже определенная группа проституток, которая цепляла клиентов возле театров. Их называли «spells», чародейки. В это время в Лондоне издавалась карманная книжка с перечнем, картинками и описанием услуг примерно восьмидесяти самых выдающихся жриц продажной любви. В ней в эротической форме описывались достоинства ночных бабочек, размер груди, фигуры, рост, умение танцевать, петь, поддерживать беседу и заниматься любовью. Некоторые из куртизанок имели очень плохие рецензии, чем-то они явно не угодили, при личной встрече, автору справочника. Иногда контрольная закупка бывает неудачной. Услуги дам полусвета из этой книги стоили недешево, около одного фунта за посещение, два фунта тогда считались приличной суммой денег, месячной зарплатой клерка. Этот эротический справочник издавался ежегодно, и носил название «Список Харриса дам Ковент Гардена». Метрдотель таверны «Голова Шекспира» Джек Харрис окрестил себя «Пимп-Генералом всей Англии» и некоторое время издавал эту книгу, пока не попал в тюрьму Ньюгейта за долги. Там он передал алкашу-сокамернику, ирландскому поэту по имени Сэмюэль Деррик, разрешение на использование его имени для издания бестселлера. Путеводитель по бабам стоил недешево по тем временам, два шиллинга шесть пенсов. В фунте стерлингов тогда было двадцать шиллингов, а в шиллинге – двенадцать пенсов. Один фунт равнялся двести сорока пенсам. Позволить себе купить эту книгу могли только озабоченные читатели с более чем средним достатком, бедные читатели могли только попускать слюни на обложку, видя ее в витрине магазина. «Список Харриса» можно смело назвать прообразом современных вебсайтов с рекламой представительниц древнейшей профессии.
   Гриф показал мне на Бау стрит, сохранившийся фасад первого лондонского полицейского участка. Именно здесь в конце девятнадцатого века,  ждал своего приговора писатель с мировым именем – Оскар Уайльд, осужденный впоследствии за «совершение непристойных действий» и приговоренный к двум годам каторги.
   Сделав большой круг и осмотрев здания театров с мировым именем и модные обувные магазины, мы вышли на узкую улочку, Нилс Ярд. Здесь находился наверно самый маленький, и самый вонючий магазин в мире, продающий сыры. Запах исходящий от этого бутика бодрил как туалетный нашатырь. Из Ковент Гарден, мы двинулись на Лейстер сквер, английский ответ на американский Бульвар Голливуд, место, где проходят все премьеры фильмов и в бетонных плитах находятся отпечатки рук известных актеров.
    Я не знаю, как выглядели известные лондонские проститутки и простые честные миссис в восемнадцатом веке, в конце двадцатого века, в Англии, красивые девушки попадались мне на глаза намного реже, чем на улицах в России.

   В типичном английском пабе нас уже ждали Длинный с девушкой. Длинный был под метр девяносто роста, с длинным носом, его карие невообразимо глубокие глаза пылали каким-то шальным блеском, он чем-то неуловимо внешне напоминал молодого Петра Мамонова под кайфом. На ногах у него были кроссовки «Адидас» сорок шестого размера, широкие джинсы «Gap» и бежевого цвета безымянное полупальто в цвет штанам. Вместе с ним пришла невзрачная рыжая девушка с простым фермерским лицом, широкими плечами и жопой, размером с небольшую духовую печь. Ее звали Мег, она была австралийкой и англичанкой, по маминой линии. Они были необычной  парой. Он - высокий и худой, она  - маленькая и толстая. Я был рад встретить Длинного, моего старого друга, он был нормальный парень с хорошим чувством юмора.
   - Длинный, братан, сколько Лен, сколько Зин, я так рад тебя видеть, как ты? Я слышал, ты стал буддистом? Мне Гриф уже доложил.
   - Здарова, братан, наконец-то ты добрался сюда. Молодец. Я слышал, у тебя был долгий путь. Да, я стал буддистом, нашел своего бога. Мы снимаем комнату с Мег в буддистском центре на Бетнал Грин, приходи к нам в гости на медитацию.
   - Приду, меня всегда интересовала культура Востока. Это твоя девушка?
   - Вроде, невеста. Собираюсь на ней жениться, нужен паспорт. Глянь, сколько здесь страшных жаб ходит. Это же паспорта, - проронил он с усмешкой.
   Посередине паба, два толстых английских бегемотика подтанцовывали под песню INXS «Need you tonight». Они держали в руках бокалы пива и трясли двумя центнерами жира на животиках и безбрежных бедрах, им казалось, что это – «very sexy». Швы на их черных лосинах кричали в безмолвном ужасе, обтягивая толстые, как колонны Парфенона, ляжки. Густой сигаретный дым в пабе висел туманным коромыслом, частично скрывая заплывшие морды этих Годзилл.
   - Англичане сотни лет скрещивались друг с другом на острове, у всех немного похожие лица, есть общие типажи. Местные телки здесь безалаберные, не умеют готовить, жрут свой «fish and chips» и «МcDonalds», с утра до вечера. Ты когда-нибудь слышал об «English breakfast», английском завтраке? - спросил Длинный, закуривая сигарету.
   - Нет, наверно это что-то типа "Овсянка, сэр", звучит солидно, «English breakfast» - что это?
   - Это - яичница глазунья, сосиски жареные на жиру, бекон из свинины, пережаренный тоже на жиру, аж хрустит, разогретая красная фасоль в томатном соусе из банок. Еще в английский завтрак входит черный пудинг - это что-то типа украинской кровяной колбасы, только гораздо более мрачного вкуса, тоже жареный на жиру и зажаренный помидор с двумя кусочками белого хлеба, подсушенного в тостере. Прикинь, какое это количество калорий с утра? Чистый удар по желудку, поверь мне как повару, поэтому ожирение - это проблема нации. Многие девушки в пятнадцать лет здесь имеют нереального размера жопы и сиськи. Ты знаешь, более менее красивых англичанок здесь называют «Аn English rose», английская роза. Мы с друзьями называем всех толстожопых англичанок «розами», или «паспортами», - подытожил он, ехидно ухмыльнувшись.
   Подвалил Гриф, груженный бокалами пива «Stella».
   - Чувак, все англичанки любят трахаться в попу, я тебе говорю, у меня было трое, всех сразу трахал в попочку. Ах, как мне нравятся эти узенькие дырочки, - подняв глаза вверх и что-то вспоминая, произнес он. У него было мечтательно-довольное лицо.
   - Гриф, мне кажется, это только тебе нравится анальный секс, я таких англичанок не встречал, - отреагировал Длинный, покосившись на Мег и выведя Грифа из сладких грез.
   - Гриф, я смотрю, у тебя за годы проживания в Великобритании появились новые наклонности - я усмехнулся. – Помнишь, мы с тобой, когда нам было по девятнадцать лет, заключили спор кто больше трахнет телок за месяц? Мы договорились в качестве доказательства вырывать у них по одному волосу из лобка. Вырванные волосы мы хранили у меня дома, в моей музыкальной коллекции. Каждый волос, я засовывал в отдельную коробку от кассет, между прозрачной крышкой и бумажкой с названиями песен. Смотря на этот волос, заодно можно было учить английские слова. Лена Костлявая, группа Эй Си/Ди Си, альбом «Муха на стене».
   - Да, было время! - звонко рассмеялся Гриф. - Я помню, нас с тобой пригласили две девчонки на их последний звонок в школе, мы с тобой пришли и ждали их на лавочке возле входа. Когда все выпускницы вышли из школы, оказалось что мы трахнули вдвоем, девять лучших телок из двух выпускных классов. Мы офигели.
   - Семь учились в одном классе и двое в другом. Они все оказались подружками и знали, что мы со всеми переспали. Никто из них не был девственницей, когда мы с ними познакомились. Девушки из маленьких русских провинциальных городов занимаются любовью наверно не хуже голливудских звезд, потому что им нечем больше заниматься – сказал я.
   - Мы сидели окруженные школьницами, которые пили вино из горла бутылки, курили сигареты и потихоньку ругались матом на учителей – с ностальгией вспомнил Гриф. - Они были одеты в укороченную до мини коричневую школьную форму, высокие белые гольфики, накрахмаленные кружевные переднички, на головах были хвостики с огромными белыми бантами. Они все любили нас, каждая своей любовью.
   - Родина! Такое только дома возможно - со вздохом констатировал Длинный.
   - Гумберт Гумберт такое не видел даже в своих самых извращенных снах. Ему не повезло, он не жил в юности в русской провинции - заметил я.
   - Кто из вас выиграл спор?
   - У нас была ничья, мы переспали вдвоем с сорока двумя девушками за месяц. Потом мы перестали  заниматься коллекционированием волос, потому что нам стали попадаться телки которые брили письки наголо, в Советском Союзе тогда произошла секс-революция, и появилась мода на интимные стрижки. Быть может, они начали советоваться между собой, почему парни у них дергают волосы, и начали их состригать.
   - Мы прорубили дорогу будущим поколениям пацанов. Вообще, вырывание лобковых волос отвлекает от поцелуев и прелюдии, думаешь не о том, как девушке сделать приятно, а о том, как бы у нее быстрее рвануть клок для отчетности. Спор есть спор. Я обычно всей ладошкой залазил в трусы и резко дергал. Всегда пару волос оставалось в руке - поделился Гриф секретами депиляции.
   - Ни *** вы пацаны даете! - насмешливо произнес Длинный. - Вы в курсе, коллекционеры, что в Англии раньше жили ваши коллеги? Поэт лорд Байрон всегда носил с собой локон лобковых волос леди Каролины Ламб. Она прислала их ему в письме с подписью: От твоей дикой антилопы! В восемнадцатом и девятнадцатом веке у мужчин высшего общества Англии было модно собирать лобковые волосы своих возлюбленных и куртизанок. В одном шотландском музее сохранилась табакерка короля Георга Четвертого, доверху набитая разной волосней, которую он выщипывал поштучно. Вполне возможно, что законодателем этой моды был английский король Чарльз Второй, который жил в семнадцатом веке. Однажды он подарил своим друзьям-собутыльникам в Шотландии королевский парик, сделанный из лобковых волос своих любовниц. Шевелюра на этом парике, по по свидетельству очевидцев, была буйной, густой, разной по цвету, и по форме неожиданно напоминала кочан цветной капусты. Этот необычный подарок вызвал впоследствии целый культ среди богатой шотландской знати, аристократов и либертинов. Был даже организован так называемый «Клуб Парика», где члены этого клуба благодарно целовали это лохматое руно и дарили в знак почтения добковые волосы своих любовниц - этому постоянно лысеющему предмету культа. Одеть этот парик на голову считалось великой привилегией.
   - И где сейчас этот парик?
   - Неизвестно. От него осталась лишь старая деревянная голова, на которой он хранился. Парик был утерян. Последний раз его видели в офисе дорогого адвоката в начале двадцатого века. Дальше след парика мистически теряется. Может какая-то уборщица брезгливо бросила  в камин эту кучу волосни, а может богатый извращенец втихаря надевает его вечером дома перед зеркалом, думая что он - король.
   - Мы, как коллекционеры, попали в неплохую компанию - заметил я.
   - Пацаны, вы - русские иммигранты! Здесь в Лондоне все намного сложнее с женщинами, чем дома. Здесь просто так бабы не дают. Они даже не смотрят на русских мужчин. Здесь есть французы, итальянцы, испанцы. Жизнь здесь бьет «фейсом об тейбл», если нет капусты.
   - Пацаны, говорят, в двадцать - женщину можно соблазнить блеском своих глаз, в тридцать - умом, а в сорок - нужно уже иметь деньги. Давайте выпьем за то, чтобы, мы все быстро  разбогатели!
   Мы стукнулись бокалами пива.
   - Братан, мы тоже приехали сюда шесть лет назад, собираясь быстро взять Лондон на абордаж – тихо сказал Длинный. – Не питай иллюзий, здесь все очень сложно.
    В паб завалился Базилио, одетый не по погоде в майку и легкую джинсовую куртку. Он уже где-то по дороге успел принять на грудь и согреться. Его язык немного заплетался.
   - Старичок, рад тебя видеть, как ты? - сказал я, обнимая еще одного друга детства.
   Базилио был миниатюрной версией актера Брюса Уиллиса, так, если бы лысую голову актера привинтили к телу неизвестного коротышки. В отличие от большого американского двойника, его редко видели с женщинами. Базилио не был геем, он был романтиком. Он верил в  чистую платоническую любовь мужчины к женщине, и, философствуя на эту тему, любил выпить всю вашу алкашку, придя нежданчиком к вам в гости. Душа любой компании и веселый рубаха-парень.
   - В п-порядке. – Базилио икнул. – Какие у тебя планы действий?
   - Да какой у русского человека может быть план действий? Наш народ всем страшен своей импровизацией. Работу буду искать вначале.
    - Б-Братан, чтобы устроится на работу в Англии, нужно иметь разрешение на работу, «work permit». Без него тебя только возьмут на черную работу. Хочешь, я устрою тебя на с-свою бывшую работу? Разрешение не нужно. В ночной клуб «Тurnmills» на с-cтанции Фаррингтон? - спросил он, отпивая глоток холодной «Стеллы».
   - Что нужно делать? - заинтересовался я, мне давно хотелось оказаться в настоящем лондонском ночном клубе.
   - Работа «басбоем», нужно ходить и всю ночь с-собирать пустые бутылки и с-стаканы по клубу, и под конец вечера надо еще подмести зал.
   - Да, это явно не работа моей мечты. - Я как-то по-другому представлял себе свою работу в клубе. - Сколько они платят?
   - Три фунта восемьдесят пенсов в час, но есть куча с-своих плюсов, когда убираешь шваброй пол, можно найти на полу кучу денег и наркотиков, и если подружишься с барменами, они будут на шару наливать тебе бухло перед работой.
   - Да, работа-блеск! - усмехнувшись, сказал я. - Пьяным ищешь всю ночь на полу наркотики и деньги, и тебе еще за это платят. Это мое первое предложение о трудоустройстве в этом городе. Ладно, давай забьём стрелу, сходим вместе в это место.
   Я также пытался поговорить с Мег, но после минуты общения с ней, я понял, что совсем не знаю английский язык. Все, что я учил в школе и дома, по словарям и кассетам, оказалось не нужным на деле. Я практически ничего не понимал, что мне говорят. Хуже того, когда я пытался сказать что-то по-английски, слова стояли в горле и отказывались выйти наружу, как у молодого русского ботаника, который внезапно, по ошибке, оказался под светом софитов на большой сцене театра в Ковент Гарден.
   Это был языковой барьер. Мне нужно было заново учить английский язык и желательно, как можно быстрее.