Пара

Короткие  косые штрихи дождя чиркали по открытому окну, собирались в струйки, стекали на подоконник, а по нему – на крашеный дощатый пол. В комнате пахло грибами и прелыми листьями. Димка уже полчаса думал, что надо бы встать, да закрыть окно, но все никак не мог заставить себя вылезти из-под теплого и чуть сыроватого лоскутного одеяла.
Однако, вставать было пора. Во-первых, хотелось чаю, во-вторых, скоро должна была прийти со станции Лена, а ее Димка всегда встречал у калитки, там, где густо разрослись кусты калины с побуревшими от ранних заморозков листьями и гроздьями сморщенных ягод.
Она, обвешанная всякими сумками и свертками, ногой открывала скрипучую калитку, а Димка выскакивал из-за кустов, понарошку пугал ее (Ууу!!!), забирал сумки из рук и целовал. Сначала в холодные мокрые щеки, потом в теплые губы, а потом пытался добраться до шеи, но она отталкивала его и ругала лодырем и паразитом, на эту самую шею ей навязавшимся. А еще говорила, что она за целый день «без ног» и, сурово сведя у переносицы брови, спрашивала, спилил ли он наконец эту самую чертову яблоню, которая того и гляди рухнет на веранду и побьет все стекла, и на веранде будет холодно, а скоро – зима!
Димка краснел, пытался увильнуть от неприятного разговора и плел что-то про затупившуюся пилу, которой надо развести зубцы,  чем он сегодня же вечером и займется, а пока, может они уже пойдут в дом? Потому, что чего стоять-то на виду у всего поселка?
Ленка оглядывалась, сердилась, говорила, что если он не спилит этот чертов сук, то она на нем повесится, и тогда ему все равно придется что-то с этим деревом делать. А он ей отвечал, в промежутке между поцелуями, что тогда повесится рядом, и сук точно обломится. Она прыскала от смеха, и они шли домой. Он – брутальный, крупный, слегка неуклюжий, припадающий на правую ногу, в старом китайском пуховике Ленкиного мужа, выселившего ее после развода на дачу. Она худая, в очках, в затянутом на талии плаще, из которого виднелась покрасневшая от холода тонкая шея. Маленькая кассирша из банка и медведь.  Ничем не пара – да вот как-то так сложилось.
Дома, на  газовой плитке уже кипел загодя поставленный Димкой чайник, в кастрюле с водой плавала криво почищенная картошка, а кое-как отмытая холодной водой от утренней яичницы сковорода ждала купленных Ленкой котлет.
Они готовили ужин, пили чай, занимались любовью, еще раз пили чай. Если не было дождя, выходили в сад и, укутавшись от осеннего промозглого холода одеялом, курили и тихо разговаривали. Всегда об одном и том же. Он бессвязно и подробно рассказывал про свою жизнь, она, сдержанно и неохотно – про свою.
Уже совсем поздно, перед тем, как ложиться спать, она говорила ему: «Дим, посмотрим?»
Он усмехался, открывал погреб, кривясь от боли в заживающей ноге, спускался вниз и поднимал  в комнату тяжелый брезентовый мешок с металлическими планками по краям.
Они ставили его на пол, открывали и долго молча смотрели на тугие брикеты в блестящей целлофановой упаковке.
Потом он поднимал на нее глаза и безмолвно спрашивал: «ну?»
А она также безмолвно отвечала: «Нет, Дим. Рана у тебя еще не зажила. Опять же, сумма немаленькая, плюс – охранник и водитель… Пусть лучше шум уляжется. Ждем!»