Кабинет

Совсем вечер. Смесь грусти, с обреченной, наигранной веселостью, наполняли голову, в один миг нелепо переплетались, затем, сменяя друг друга, оставляли лишь один, белый или черный след.  Молодой писатель, Семен Пожарных, сидя в своем кабинете, предавался мыслям о предназначении всего сущего, и во всем этом, самого себя.
Чудный кабинет. По периметру бледно-желтых стен, расставлены серые жестяные шкафы, подпирающие потолок, тусклый свет, от единственной люминесцентной лампы, по счастливой случайности повисшей именно над его, низеньким, синим столом, и постоянное жужжание вентиляции, доносящееся откуда-то из вне. Можно считать ему повезло, рабочее место для начинающего писателя самое подходящее. Из предметов, заполнявших пространство прямоугольного рабочего стола, сумка с необходимыми вещами, цифровая печатная машинка, с сотнями букв на экране, а в правом углу, неизвестно откуда возникший, толстенький, чуть потрепанный, точ-в-точ в цвет столешницы, томик детской библии. Именно такой, где-то далеко в детстве, мама читала ему вслух и показывала цветные иллюстрации к библейским рассказам. На обложке изображены, младенец Иисус, в пеленке расстеленной на сене, дева Мария склонившая колени, и несколько волхвов вокруг новорожденного, со смиренно радостными лицами. Откуда он здесь, что это за знак свыше, для Семена было загадкой, но убрать или выкинуть неизвестно откуда возникшую книгу, совсем не хотелось. Одно название «Детская Библия», наводило на мысли о непорочном, чистом, истинно духовном восприятии действительности. Периодически, в его кабинет заходили знакомые и не знакомые люди, здоровались, интересовались ходом дел и снова исчезали, за массивной железной дверью. Он снова оставался наедине с невидимым жужжащим существом, в невероятном личном пространстве, свободного от предрассудков искусства. 
«Я - человек без границ, но мои эмоции порой сильнее меня. Кто назовет это творчеством?» - Пальцы на клавиатуре замерли, и Семен глубоко погрузился, в мир собственных размышлений.
«От чего же наш город, наша планета, полыхают в огне безумия - отчаянной человеческой мерзости. Каждый день люди придумывают все новые, более изощренные методы обмана. Они воруют деньги из карманов друг друга, убивают своим бездушием близких. Как потушить этот пожар всеобщей обреченности? Мыслящие, казалось бы, понимающие, сознательные обитатели земли, не обращают на это никакого внимания. Каждый в заботе только о своем доме, с ловкостью фокусника, поджигает обитель своего соседа, оставаясь незамеченным, слепыми зрителями. Где та всеобъемлющая, всепрощающая любовь, что завещана нам. От чего люди, обладающие возможностью влиять: своим мнением, своим творческим авторитетом, перестали нести духовное, чистое в массы. Формировать личность человека, как целостное, наделенное добродетелью, думающее существо». - Семен остановился, встряхнул легкой пушистой головой и заговорил вслух.
- Кажется, вместо творчества, я начинаю нести занудное нравоучение. Поношу всех и всякого. Может быть мне самому, не разглагольствовать, а создать что-то стоящее, то, что хотя бы чуточку оттянет угнетенную, черную кровь настоящего. - Встав из-за стола, он большими шагами, разделил кабинет по диагонали и остановился в противоположном углу. Запустил все пять пальцев правой руки, в воздушный шар пенистых волос, и задумался еще крепче. Серые шкафы и бледные, грязно-желтые стены, с тем же безразличием, молча, смотрели на него.
- Исправить серость, да, именно, исправить равнодушие, вот задача.
 –  В голос продолжил Семён, закипая всем своим существом. - Как например с этим кабинетом. Что сможет преобразить его: пара банок краски, кисточки, немного творческого вдохновения, фантазия, и силы одного человека. Но вот что важно, в основе всего, должна быть любовь, элемент без которого любой процесс теряет свой первоначальный смысл, становиться компьютерно-механическим, бездушным исполнением. Или же истребляющей, уничтожающей, но не в коем случае, не животворящей силой, созидающей новое, светлое. Одно остается непонятным, если человек, по природе своей, всеяден и может приспособиться практически к любым условиям, но имеет право выбора и выбирает самое комфортное, красивое, вкусное, а иногда даже полезное. Почему разум его не стремиться к тому же, а наоборот, развращается, полностью уничтожая всю содержащуюся в нем добродетель, убивает своего бога, а значит себя. В борьбе за мнимые блага жизни, порой, мы истребляем себе подобных а, борьба за свободу и независимость, приносит несчастия и смерть, превращаясь в войну. Правда, справедливость, равенство, становятся лишь иллюзорными - плакатными лозунгами, с помощью которых, манипулируют большинством, те немногие, что служат бесчеловечным принципам тотального порабощения. В то же  время, духовные, наделенные способностью свободно мыслить, писатели, журналисты, режиссеры, люди культуры и искусства, добровольно становятся инструментами безжалостной системы, убивающей личность. Тысячи бесполезных, засоряющих голову книг, журналы, переполненные не настоящей, приторной жизнью. Телеэфир, зомбирующий культом жестокости и обмана, разменивающий настоящие ценности, фальшивыми. А невероятная, всеобщая тяга к собственному, материальному обогащению, не имеющая под собой никаких основ, кроме той, что за бумажные фантики, можно купит, что, и кого угодно, заставляет многих думать, - так было и будет всегда.
Неожиданно, дверь кабинета шевельнулась. Сеня, с взъерошенными, на кипящей голове волосами, разрезав кабинет пополам , поспешил сесть обратно за стол. Послышался легкий скрип, и в проеме появилось круглое, с ехидно-овальной улыбкой, лицо, отдаленно знакомого ему человека.
- Здорово! - Немного посмеиваясь, овальная улыбка заплыла внутрь гудящего пространства, и открыв серый суровый шкаф, деловито начала в нем копошиться.
-Здравствуйте. - Растерянно пробормотал писатель, слегка приподнявшись со стула.
- Ты что здесь, Майн Кампф пишешь?
-От чего же? Я вообще, больше думал сейчас, чем писал.
-Ну орел. Смотри осторожней - это у нас процесс запрещенный.- Немного выше прежнего подтянув уголки губ, к ноздрям, овальная улыбка, превратилась в треугольник, и с непонятным газетным свёртком в руках, скрылась за дверью. Тот же легкий скрип и Семен опять остался один, в переполненной жужжанием комнате. 
«Что за привычка, врываться без предупреждения, отрывать от работы своими бессмысленными назидательными шутками. Правильно говорят - смех отвлекает от проблем и серьезных жизненных вопросов». - Семён наклонил голову над столом и погрузился обратно, в бесконечную вселенную размышлений.
«Вот все и шутят. Для начала  телевизор дает нам порцию криминального ужаса, наводящего страх на зрителя,  следом первые лица строго докладываю, что в стране все хорошо, а будет еще лучше, затем сериал, где всех хулиганов поймали честные и вежливые милиционеры, а на сладкое что-нибудь расслабляюще-смешное. Теперь спать можно спокойно, в стране все по плану, убили, слава богу не их, поймали тоже, да и смеялись над кем-то другим, незнакомым. Чудо, а не жизнь. Вот только кто является действительным предметом, столь жестокой иронии?»       
Подобные мысли впервые посещали молодого Семена Пожарных. Испуг, неуверенность в себе и одновременно невероятное желание изменить мир, с трудом уживались в нем. Он не думал о том, легко это или тяжело. Что останавливает, тех, кто гораздо ближе к такой возможности, и почему они бездействуют, покоряясь всеобщему сумасшествию. Яркое солнце новой идеи, обжигало взбудораженный ум и привлекало светом великой, как ему казалось, миссии освободителя. Молодой писатель немедленно принялся за работу, сочиняя манифесты, призванные изменить мир. Отчеканивая каждую букву на клавиатуре, он складывал слова, из них вырастали спелые, наполненные концентрированным соком предложения, готовые тот час взорваться и разбросать вокруг плодородные семена, благородной идеи. Пальцы, в своем физическом бессилии, переставали успевать за стихией бушующей мысли, ураганом проносившейся в сознании творца. Цель, казавшаяся столь отдаленной, с каждой строчкой, стремительно приближалась. Изумленные собственным невежеством, прозревшие лица, то и дело представлялись ему. Весь мир, словно открывший до боли сжатые глаза, после сотен лет слепоты, обретал зрение и исправлял сотворенное ранее, стремясь, ко всеобщему благу. Теперь никакого страха, ожесточенная, направленная уверенность руководила им, луч древней мудрости, коснувшийся сознания, подводил все ближе к самому главному, к предназначению человека, смыслу всеобщего бытия. Сам, не замечая того, Семен растворял минуты, а за ними часы беспощадного времени, находясь все в том же сером, потрепанном кабинете с тусклой повисшей на потолке лампой. Всем своим существом он был вовлечен в совершенно другое, космическое пространство, вне законов, рамок и границ.
Внезапно, мысль прервала, с грохотом распахнувшаяся дверь кабинета, и Семена, из мира мечтательных фантазий, с силой приземлило обратно на стул, перед синим, обшарпанным столом. На пороге стоял сильно усатый, взмыленный мужчина. Длинная, на половину расстегнутая куртка, подпоясанная широким ремнем  с карабином, неравномерно висела на массивных плечах, создавая впечатление невероятной спешки, с которой проходили сборы. В правой руке, он держал большую белую каску с прозрачным забралом и сложенными в нее трехпалыми перчатками.
- Собирайся Пожарных. Чего расселся, тревога, срочный выезд. - Сеня неподвижно сидел, с недоверчиво разглядывая усача. Он кажется не понял, чего от него хотят.
Серая громада, с симметричными, оранжевыми полосками, сделала несколько шагов в его сторону, и громко крикнув, - Тревога! Етить тебя так! - выбежала из комнаты.
Одновременно с железным хлопком двери, по всему зданию депо раздался оглушающий звон пожарной тревоги. Очнувшись, Семен пружиной вскочил со стула, распахнул свой шкаф с боевой одеждой, накинул термостойкую куртку, наискось надел на еще не остывшую голову шлем и выбежал из раздевалки в белых кальсонах, со штанами перекинутыми через плечо.
Прошло пятнадцать минут. Большой красный грузовик, с диким ревом мотора и оглушающей всё вокруг сиреной, старалась спешить в Московских пробках, спасать жизни попавших в беду людей. Семен, молча сидел на заднем сиденье, рядом со своими сослуживцами, жарко обсуждавшими вчерашний футбольный матч. 
«А ведь они сейчас будут спасать жизни людей, возможно ценой своих, но совсем не разговаривают об этом, - думалось ему теперь, - это их работа, они просто ее выполняют. Больше того - это их добровольный гражданский долг. От чего же другие, призванные спасать и лечить души человеческие, этого не делают, а поступают совсем наоборот. Большинство из них - поджигатели. А тушить, выходит и некому?»