Старый дом

Это был в высшей степени странный дом. Он уже давноразваливался на куски – на крыше росла небольшая береза, крыльцо отделилось отвсего здания и жило своей, только ей понятной, жизнью – то отдаляясь нанесколько метров, то приближаясь почти вплотную. Забор, кажется, уже пустил вземлю корни – на досках заметны молодые, зеленые побеги. Ночью, когдаподнимался ветер, весь дом начинал петь какую-то глубоко тоскливую, раздирающуюпесню. В ней слышались стоны великана – скрипел проросший забор, издавало странные– ни с чем не сравнимые – звуки крыльцо, на крыше шелестело ненавистное дерево.Казалось, что в этих стенах заперто нечтоо огромное и необъятное; в темныеночи, с порывистым ветром, Жене виделось, что это нечто – сидящее внутрикаждого предмета мебели, в каждой доске, в каждой дешевой картине на стене –пыталось выбраться наружу, но так как было слишком тяжело для самого себя, вылосвою жалобу миру, с которым не получалось воссоединиться.
Подстать дому были и его владельцы. Хозяйка – старуха, которая решилась ехать всвои 80, дворянка, знаменитая Прянишникова, дочь Прянишникова-Рубинштейнасдавала комнаты семье Забежинских уже 12 лет. Она так сроднилась с этой семьей,что стала уже не хозяйкой дома и положения, а доброй бабушкой. И, поскольку всеее дети уже в шестидесятых махнули за ОВИР вместе с ее мужем (они, кстати, таки не развелись), то с большим удовольствием нянчилась с маленькой Софочкой иготовила Жене и его жене обеды и ужины, когда те ходили на работу – черездорогу.
Но самое странное – что в этом доме жил самый настоящий потомственныйдворецкий. Непонятно, на что – у хозяйки почти никогда не было денег, чтобызаплатить ему – но он упорно продолжал открывать дверь, как это делали всепоколения дворецких до него.
Это был настоящий дворянский дом – переживший Совок, сумевший спрятаться отперестроечных хрущёвок и доживавший свои последние дни в новой – уже третьей посчету - России.
В тот день хозяйка осталась наедине с дворецким. Забежинскиеуже уехали готовить квартиру в Хайфе, а она еще только начинала собирать вещи.Она включила телевизор – там как раз шли разбирательства о кавказце, убившемрусского возле какого-то московского ночного клуба. Малахов пытался сдержатьмужчину, который вопил что-то о межнациональной розни. Хозяйка поджала губы и выключилателевизор – она не понимала этой проблемы. Она видела кавказцев только нарынке, и те были довольно приятными людьми. Причем тут межнациональная рознь –модное, но довольно непонятное сочетание – она никак не могла разобраться. Онаслышала, что там арабы воюют севреями, но чтобы то же самое происходило и здесь – она не верила. Она неверила, что один человек может убить другого просто потому, что тот не такой –этого просто не могло быть. За религию убивать могут, за деньги убивать могут,даже за любовь – вернее, за страсть – можно и нужно убивать (она вспомнилаОтелло), но ненавидеть не такого как ты – это невозможно. Прянишникова встала ипошла во двор. Перед дверью тут же возник дворецкий.
- Желаете прогуляться? На улице страшная жара…
- Ничего, Миша, только подай мой зонт. Спасибо.
Взяв давно выцветший и поблекший жёлтый зонт – правда,создатели не ожидали, что их творение кто-то использует против солнца – онавышла во двор. Летом дом казался даже милым – он как будто потрескивал насолнце. Как будто жившее в нем существо – а никто из квартирантов уже несомневался, что оно есть – наслаждалось своей старостью и кряхтело отнаслаждения.
- Когда вы едете? – дворецкий внезапно появился из-за спины,заставив Прянишникову вздрогнуть. Только он мог ходить по этому дому так, чтоне скрипела ни одна доска.
- В конце недели, Миша.
- И все уже решено? – на его лице появилась торжественность,как будто сейчас здесь остановится лимузин, и оттуда начнут появляться богатыеи именитые гости.
- Да, Миша.
- Не могу понять, как вы решились – ведь вас наверняка будетмучить ностальгия.
- Миша, посмотри на этот дом – дерево на крыше, проросшийзабор, дымящая печь и, главное, этовнутри.
- Что это? – онспросил, понизив голос.
- Пожалуй, единственное, о чем я буду скучать – это вы,Миша. Вы, и ваш отец, и ваш дед и даже прадед, которого, как вы знаете, я ещепомню. Но знайте одно – с того момента, как я сяду в эту большую летающую дрянь– дом ваш.
- Мы, кажется, уже говорили об этом, мне не нужен дом.
- И тем не менее. Вы вольны делать с ним все, что захотите.
- Что Забежинские?
- Прислали письмо – эта новомодная почта настоящее изобретение – нашли небольшой дом вХайфе, недалеко от моря.
- Кирпичный?
- Наверное. Теперь все строят из камня. Это модно. Особеннов Израиле.
Дворецкий резко дернул головой вверх-вниз, и ушел в дом.Прянишникова огляделась – она наконец могла посмотреть на дом отстраненно – онаслушала эти привычные, но от того не менее странные звуки, смотрела на грязьпод ногами, на покосившуюся трубу, и её как будто что-то начинало сверлить,непонятная тревога, страх. И чем больше она смотрела на дом, тем больше он рос– или она уменьшалась – по крайней мере, именно так она чувствовала. Как будтотам, под землей, что начинало ворочаться, подниматься. Что-то старое, забытое –она, кажется, видела – или даже чувствовала нечто подобное почти сто лет назад,еще маленькой девочкой – когда вокруг были огонь, крики и запах плохопереваренного в желудках спирта.
Хозяйка нервно поднялась и, сложив выцветший зонт и пошла кдому. Дверь открылась – дворецкий всегда знал, когда кто-то шел по крыльцу.
- Ужин готов.
- Спасибо, Миша, я не голодна. Я, пожалуй, пойду спатьсегодня раньше – мне не хорошо.
- Выпейте чашку чая.
- Хорошо, Миша.
Дворецкий сразу же подал чай – как будто знал, что хозяйкаоткажется от еды – и ушел в комнату. Как только он скрылся, Прянишниковаощутила какую-то дрожь, причем, кажется, дрожала не она – а весь мир вокруг. Дажев старой надтреснутой чашке чувствовалась нарастающая эмоция – вот толькоПрянишникова никак не могла понять – что чувство испытывал дом. На чае быламельчайшая рябь, и в отблеске света Прянишниковой показалась злость. Теперь онаначала чувствовать – или ей так казалось – что все вокруг пропитывалосьзлостью, нет, яростью.
Дрожь все усиливалась, казалось, весь мир вокруг началсотрясаться. Зазвенела посуда, с потолка посыпалась старая побелка.
- Миша! Миша, что происходит?!, - старуха была беспомощна ииспугана. Она чувствовала, что сейчас случится то, от чего она, кажется, смоглакогда-то сбежать, что её настигает какая-то смутная тень из детства, то, о чемона всегда помнила, но старалась забыть – на душе от этого всегда становилосьмерзко.
Дворецкий вышел из комнаты:
- Ваша кровать готова. Пора спать.
- Миша, это же землетрясение. Ты слышишь? Землетрясение!Нужно бежать!
- Вам кажется, - он говорил ровно и спокойно, но как будтосо скрытой угрозой, - вам пора спать.
- Миша! – она попыталась идти к двери, но доска под нейпроломилась – такого никогда не было раньше – она попыталась вытянуть ногу,подняла глаза на дворецкого – и дом задрожал сильнее, еще сильнее – стеныначали рушиться, обвалилась печная труба, Прянишникова увидела летящее низдерево – «Береза», - почему-то подумала она, и все вокруг перевернулось.

Хоронили за счет государства. На кладбище никто не пришел.Дворецкий теперь числится пропавшим без вести. В причинах обвала никто не сомневался – дерево слишком выросло, и крыша его не выдержала.