Копье Судьбы. Часть Первая. Глава 2

В ОККУПАЦИИ. КРЫМ. 1941 г.

       Захват немцами Крыма случился так же нелепо и катастрофически, как и обрушение всей  западной границы СССР 22 июня 1941 г. Никому и в голову не могло прийти, что Крым может быть оккупирован сухопутными войсками врага! Со стороны суши на узком Перекопском перешейке полуостров защищала 51-я армия, в ее составе находилось 12 дивизий! С моря Крым прикрывал  Черноморский флот, с воздуха -  авиация, у одного только флота имелось в распоряжении 626 самолетов!


       Но Советское командование в Крыму действовало весьма странно. Вместо того, чтобы надежно запечатать Перекоп, оно бросило все силы на… отражение возможных морских десантов (перед глазами стоял пример недавно захваченного немцами Крита). Самолеты с красными звездами на крыльях барражировали над морской гладью в поисках десантных кораблей врага. Подвижные истребительные отряды носились по полуострову с целью отражения воздушных десантов. В сухопутный прорыв врага никто не верил!


       Когда 11 сентября 1941 года немецкие войска завязали бои на Перекопе, этому не придали серьезного значения! Все основные силы 51-й армии по-прежнему были нацелены против мифического десанта. Наступающей и отмобилизованной 11-й армии немцев противостояла одна 156-я стрелковая дивизия. Штабы и высшие командиры вели себя подобно введенным в транс гипнотикам. Словно бы кто-то зловещий и могущественый повелевал волями высших командиров Красной Армии, железной указкой протыкая дымящиеся дыры в их штабных картах (а за дырами вскрывались прорывы фронтов, «котлы» и страшные поражения). Погруженное в фата-моргану ложных представлений, командование обороной Крыма послушно подставляло войска под удары танковых и пехотных соединений вермахта.


Не спасла Крым и переброшенная из Одессы Приморская армия численностью 86 тысяч штыков. В октябре 41 г. немцы взломали оборону на следующем за Перекопом перешейке, Ишуньском, при этом со стороны немцев в боях не участвовало ни одного танка, а вся артиллерия состояла из 24 самоходных орудий!
        1 ноября 1941 года нашими войсками был оставлен Симферополь. Дорога на Севастополь была перерезана передовыми немецкими частями. Лес был наводнен отступающими красноармейцами и краснофлотцами. 

                ВАСИЛИЙ ЖУКОВ. Прямая речь

       «Мы временно стояли в пионерском лагере. Мимо текли отступающие войска. У нас из оружия были польские карабины и японские «Арисаки», захваченные еще на Халхин-голе. Я решил разжиться настоящим оружием, остановил на дороге одного матросика из отступающих.
- Стой! Руки вверх!
Он устало посмотрел на меня – я ведь совсем еще молодой был – и ничего не ответил.
- Драпаешь? – как можно грознее спросил я.
- Отходим, - матрос сел на корточки и скрутил самокрутку.
- Куда? – спросил я.
- Это военная тайна.
- Для кого это тайна? – хмыкнул я. - Все к Севастополю идут.
Он выдохнул дым.
- А ты чего не идешь?
- Кто в тылу будет воевать? Мы врагу здесь покоя давать не будем.
- А, ну-ну…
- Слушай, - сказал я, - винтовка у тебя классная.
- СВТ-полуавтомат.
- Давай меняться.
- Не, - матрос докурил, вскинул винтовку на плечо и зашагал по дороге. Я догнал
его.
- Да погоди! Тебе в Севастополе автомат дадут, там оружия навалом, а я тебе хлеба
дам буханку. Ну, соглашайся, и банку тушенки, а? Давай махнемся!
Он остановился.
- Ну, давай. Че у тебя?
- Карабин польский…
- Ладно, сойдет, бывай тут, партизан.


        Матрос ушел с моим карабином. Я с восторгом осматривал полуавтомат, представляя, как буду крошить из него немчуру.
       «Немчура» между тем входила в столицу Крыма. Население Симферополя высыпало на улицы. Нескончаемыми колоннами в грохоте моторов и сизом бензиновом чаду  двигались танки, набитые автоматчиками грузовики, мотоциклисты, вооруженные  турельными пулеметами, велосипедисты. Никогда еще горожане не видели столько военной силы, не вдыхали столько бензинового духа. Становилось страшно. Как победить такую армаду?
Начал устанавливаться «новый порядок», над городом зареяли красные полотнища только вместо серпа и молота в белом круге черным пауком свернулась свастика.


        Вновь открылись разграбленные магазины и парикмахерские, кондитерские лавки и рынки, только вывески теперь были на немецком, а в витринах красовались портреты Гитлера. По городу ездили агитационные машины и сообщали приказы немецкого командования. В перерывах крутили пластинку «Марфуша все хлопочет, Марфуша замуж хочет, Марфуша будет верная жена». Люди стояли возле агитмашин с открытыми ртами и слушали.
По Пушкинской лихо маршировал татарский батальон в немецкой форме под песню «Тореадор, смелее в бой».


       В кинотеатрах крутили фильмы - «Тигр Эшнакура», «Индийская гробница», а перед сеансом показывали хронику о победах германской армии. В кинотеатрах устраивали облавы, оттуда увозили людей в Германию либо в гестапо.
На рынках висели доски с ценами, выше которых торговать было запрещено. За нарушение, понятное дело, расстрел. Деньги ходили немецкие и советские. Курс марки к рублю был, как сейчас курс гривни к евро, один к десяти. Евреям приказали нашить желтые звезды и ходить только по дороге, не наступая на тротуар.


Чтобы население не передохло, немцы раздавали баланду. Хлеб выдавали по карточкам, точнее не хлеб, а брикетики горелого пшена. Наши войска перед отступлением подожгли поля, немцы заставили собрать золу и выдавали ее вместо хлеба. 100 г детям. 50 г взрослым. К «хлебу» полагался «довесок». Младший брат Нины Помазковой Игорь получал хлеб, прятал запазуху, а довесок долго жевал во рту, растягивая удовольствие. У них образовалась своя ватага – Семен-карманник, Кифилей, Муха, Рио-Рита, Вера-Вероська.
Днем мальчишки считали немецкие самолеты, летящие бомбить Севастополь. По возвращении пересчитывали и, если не хватало хоть одного самолета, бурно ликовали – сбили!
По ночам в той стороне, где Севастополь, в небе стояло зарево, и доносился беспрерывный гул, будто стонала сама земля.


               БЕРЛИН. Особняк на Беренштрассе, 36. Наши дни.

     «Старичок-то выжил из ума, подумал Огуренков, сохраняя непроницаемое выражение лица».
- Я понимаю, - позволил себе тень улыбки старый граф, - вы сочли меня выжившим
из ума ветераном. Пусть будет так. Пойдите навстречу причуде старика. Ведь моя просьба вполне реальна. Скоро вы получите неограниченный доступ к архивам КГБ. Я прошу вас найти там материалы о нападении на мой конвой. Кто-то мог остаться в живых, кто-то мог оставить сведения о моей утраченной руке. Конечно, ни о какой секретности уже не идет и речи, все это случилось более 50 лет назад. Вам будет щедро заплачено. Полагаю, сумма в 50 миллионов евро вполне возместит ваши издержки?


Огуренков с трудом «проглотил» услышанную цифру.
- Конечно же, господин граф, для меня не составит усилий поднять архивы по
вашему делу, - значительно более почтительным тоном ответил он. - Вместе с тем, вы утверждаете,  что на вас напали партизаны. Партизанское движение лишь в малой степени управлялось из Центра, где об этом сохранялись документальные свидетельства. Поэтому нападение на ваш конвой могло не оставить никакого следа в архивах.


- У меня есть основания полагать, что нападение на мой конвой было спланировано
из Москвы, - убежденно заявил старый граф. – О моей миссии не могли знать ни партизаны, ни даже руководство вашей армии или фронта. Группа партизан осуществила не случайное нападение. Оно преследовало одну цель – заполучить содержимое портфеля, который был пристегнут к моей руке стальной цепочкой. Партизаны разгромили охранение, взяли меня в плен и увели в лес. Когда им стало ясно, что от погони не уйти, они избавились от меня.
- Каким образом?
Старик ответил просто.
- Они меня застрелили.

       СТАВКА НЕМЕЦКОГО КОМАНДОВАНИЯ В КРЫМУ.
Симферополь. 1 марта 1942 г.

       1 марта 1942 г. личный посланник фюрера полковник Клаус Шенк фон Штауфенберг провел совещание в Симферополе.
       На совещании присутствовали:  полицай-фюрер Крыма и полиции генерального округа Таврида бригаденфюрер СС Л. фон Альвенслебе, командующий 17 оккупационной армией генерал-полковник Э. Енеке, начальник шатаба по борьбе с партизанами майор Штефанус, командир СОН (соединения особого назначения) «Бергман» (Горец) Второго отдела Абвера капитан Боде, начальник абверкоманды военно-морской разведки НБО «Нахрихтенбеобахтер» корветтен-капитан Рикгоф, начальник специального лагеря по подготовке диверсантов лейтенант Жирар де Сукантон.


        Открывая заседание, посланник фюрера заявил. 
- Важнейшей задачей вермахта на данном этапе войны фюрер считает не захват
Москвы, а окончательный захват Крыма и взятие Севастополя. Это имеет первостепенное значение для обеспечения подвоза нефти из Румынии. Крым - непотопляемый авианосец Красной Армии для разгрома нефтяной промышленности Румынии с воздуха. Нефть – это кровь войны, а другого источника нефти у Германии нет. Командующий 17 армией доложите о положении дел.


       Выслушав доклад генерал-полковника Енеке, посланник фюрера полковник Штауфенберг задал неожиданный вопрос.
- Господа, какие части Красной Армии, на ваш взгляд, воюют наиболее доблестно?
- «Шварце тодт», - не задумываясь, ответил командующий 17 армией. Увидев
вопросительно приподнятую бровь Штауфенберга, генерал-полковник Енеке пояснил.
- «Черной смертью»» наши солдаты называют морскую пехоту противника, одетую
в черные бушлаты. Их контратаки неоднократно спасали безнадежное положение русских под Севастополем. Это особый сорт людей, практически лишенных страха смерти. Даже нашим, безусловно, лучшим в мире войскам поистине трудно сражаться ними.


- Да, - кивнул одутловатым лицом дородный полицай-фюрер Крыма фон
Альвенслебе, - я видел их контратаку на Меккензиевых высотах. Наши сухопутные войска поспешно отступали. Севастополь держится до сих пор во многом благодаря именно этим «черным дьяволам».
- Все согласны с тем, что наиболее доблестно сражаются именно русские моряки? –
Штауфенберг обвел взглядом сидящих за длинным столом военных. Офицеры по очереди кивали, но когда взор посланца фюрера остановился на начальнике спецлагеря по подготовке диверсантов лейтенанте Жираре де Сукантоне, тот приподнял руку с обрубленными фалангами мизинца и безымянного пальца.


- Никто не отрицает того, что морская пехота русских проявляет презрение к смерти
и волю к победе, - сказал лейтенант де Сукантон. - Тем не менее, я должен заметить, что на территории Крыма действуют воины, каждый из которых стоит десятка, а то и сотни этих самых отчаянных  «шварце тодт».
        Офицеры посмотрели на обезображенное зигзагообразным шрамом лицо матерого диверсанта.
- Уточните! – распорядился Штауфенберг.


- Я говорю о партизанах, господин полковник, - лицо де Сукантона передернула
судорога. – Я посмотрел бы на хваленых русских моряков, если бы им пришлось хотя бы на одну неделю переместиться из окопов и блиндажей в плотное окружение наших войск на заснеженные плато горного Крыма, где ночью температура опускается до минус двадцати, и при этом полностью лишиться продовольствия, боеприпасов и медикаментов. Места базирования партизан ежедневно подвергаются обстрелу из тяжелых орудий, их выслеживают наши самолеты-разведчики, вооруженные телеобъективами, по их следу идут многочисленные ягд-команды, австрийские «альпини», отборные бойцы горного соединения «Бергман» и отряды татарских добровольцев. Уверяю вас, никакая «черная смерть» не выдержала бы таких нечеловеческих условий. А партизаны, тем не менее, еще и воюют и держат наши коммуникации под постоянной угрозой.


- Не надо пытаться, герр лейтенант, таким образом оправдывать ваши неудачи в
борьбе с этими вонючими, потерявшими человеческий облик юберменшами! – генерал-полковник Енеке почувствовал, что заслуги сухопутных частей, сражающихся с «черной смертью» под Севастополем, пытаются умалить. – Выделенных вам средств и сил вполне достаточно для того, чтобы полностью искоренить эту заразу! Ваши хваленные ягд-коммандо под страхом расстрела не заставишь войти в леса!


- Это не соответствует истине, господин генерал! – на побледневшем лице
Сукантона четче проступила блестяще-красная извилина шрама. – Это ваша пехота пугается в лесах любого шороха. Во время последнего прочеса именно ваши солдаты открыли паническую стрельбу и ранили трех моих людей!
- Вы забываетесь, герр лейтенант! – Енеке выкатил на оппонента гневные глаза.
Штауфенберг прервал перепалку.
- Момент, мой генерал! Мне нужно знать, действительно ли партизаны сражаются
так доблестно, как это только что описал герр лейтенант?


- Неандертальцы с автоматами! – Енеке раздраженно вынул из глаза монокль. – Я не
смог находиться в комнате при допросе одного из них, такой смрад источало это заросшее, полностью потерявшее человеческой облик лесное существо. Они превратились в пещерных людей, в их среде процветает людоедство. Настоящий солдат не замарает даже штыка об их омерзительную кровь. Я не считаю этих отбросов солдатами! Позор, что наши специальные части до сих пор не могут искоренить эту нечисть.


        Начальник штаба по борьбе с партизанами майор Штефанус счел нужным вмешаться.
- И все же, господин генерал, - примирительно сказал он, - вы же не станете
отрицать, что они сражаются отчаянно, как загнанные в угол волки. – Штефанус повернулся к Штауфенбергу. - Представьте себе, господин полковник, в начале оккупации Крыма в партизанах насчитывалось около пяти тысяч человек (ошибка, на начальном этапе войны в партизаны ушло около трех с половиной тысяч человек). Большинство из них оказалось профанами и погибли. Но те, кто выжили – о да, господа! – это действительно отборные образцы звериной свирепости. Они способны выживать в самых нечеловеческих условиях. Да что говорить, если для них является нормой поедание трупов своих же боевых товарищей. В то же время хотел бы подчеркнуть, что сама история поставила на этих людях исключительно интересный эксперимент. Спецвойска ни одного государства мира не проходили такого жестокого отбора. При столкновении с партизанами нормальных солдат охватывает мистический ужас. Они испаряются на глазах, чтобы объявиться за вашей спиной и нанести внезапный удар. Трижды убитый, он встанет, чтобы воткнуть вам нож в горло!


- Для борьбы с горсткой дикарей с фронта отвлекаются регулярные части! –
негодующе воскликнул командующий 17 армией.
- Вы позволите? – Сукантон взглянул на Штауфенберга, тот кивнул.
- Напоминаю, - чеканил Сукантон, подергивая изуродованной щекой, - эти «дикари»
составляют всего один процент от числа всех советских партизан, выживших после зимы 41 года. Всего один процент! Выжили только сильнейшие. Я сам не могу себе представить, как можно в таких условиях выживать. И, тем не менее, наши сытые, хорошо тренированные, вооруженные до зубов, выспавшиеся и отдохнувшие солдаты не могут окончательно добить эту кучку живых скелетов. Более того, наши воины имеют возможность осыпать партизан градом пуль, а те отвечают только одиночными выстрелами, потому что у них полностью отсутствует снабжение, и они добывают оружие и боеприпасы в бою. У них нет медикаментов. Мы перехватываем даже те немногие гондолы с провиантом и амуницией, которые им сбрасывают на примитивных фанерных аэропланах. Они объявлены вне закона, их не считают военнопленными, их ждет долгая и мучительная смерть, поэтому они никогда не сдаются в плен, бьются до последнего, а когда мы окружаем их лагеря, каким-то непостижимым образом из них исчезают.


        Штауфенберг встал. Офицеры поднялись.
- Господа! – личный представитель фюрера одернул китель и присутствующие
заметили стальную цепочку, прикованную браслетом к его правому запястью и уходящую под стол. – Я донесу до фюрера трудности борьбы, которую вы ведете здесь с такой доблестью и самоотдачей. Благодарю всех за ценную информацию. Желаю успехов в борьбе за дело Великой Германии. Хайль Гитлер!


- Хайль! – офицеры щелкнули каблуками и вскинули руки.
Жерар де Сукантон находился уже в дверях, когда его настиг оклик личного посланника фюрера.
- Герр лейтенант, я попрошу вас задержаться.
В опустевшей комнате полковник граф фон Штауфенберг поднял с пола стальной чемоданчик, прикованный цепочкой к его правому запястью, подошел к начальнику спецлагеря диверсантов и пристально посмотрел ему глаза.


- На меня произвел большое впечатление ваш рассказ. Ставлю вам задачу. Мне
срочно нужен живой партизан. Самый настоящий. Вонючий. Из леса. Не сдавшийся в плен, но взятый в бою, либо захваченный врасплох. Напоминаю, я - личный посланник фюрера. Мои приказы исполняются беспрекословно, как если бы их отдавал сам Адольф Гитлер! Вся информация об этой операции является строго секретной. Отличившиеся при выполнении этого задания получат железный крест с дубовыми листьями и месячный отпуск. У вас есть сутки. Выполняйте!


        Лейтенант де Сукантон сжал челюсти, на впалых щеках его выступили желваки, он щелкнул каблуками и выбросил правую руку, приветствуя в лице Штауфенберга того, кому была полностью вверена его личная, Сукантона, жизнь, как и жизнь миллионов немецких солдат, офицеров и генералов.

ДАША ЖУКОВА. Наши дни

       Когда я вернулась из туалета, дед уже высосал бульон через коктейльную трубочку.
Попросил поставить чай. Я пошла на кухню. На кухне воняло газом. Для экономии спичек у него постоянно горела одна конфорка. На плите чернело большущее пятно горелого жира.
- Что ты тут жарил? – крикнула я в комнату.
- Где?
- На конфорке! Там все жареным жиром залито.
Из комнаты донеслось.
- Это я шашлычка захотел попробовать.


Я заорала, вбегая к нему в спальню.
- Ты жарил мясо прямо на газе?!
- На вилке, кусочек. А что? Я же уже выйти не могу в лесок, а мяска хочется…
- И кто после тебя будет плиту чистить?!
- А? – он оттопырил ладонью хрящеватое ухо, несоразмерно большое по сравнению
с усохшей головой. Я безнадежно махнула рукой.


       Дед суетливо выедал пластмассовой вилкой курятину из баночки. Руки тряслись, он закапал постеленое на колени полотенце, вымазал в жир подбородок,  бр-р, гадость!
Подъев курицу, старика вынул вставную челюсть и принялся ее… обсасывать!
        Я не выдержала.
- Не ковыряйся при мне в своей челюсти!
- А чего?
- Меня тошнит!
- Ты же зубы чистишь, вот и я чищу…
- Ты будто нарочно все делаешь, чтобы вызвать отвращение!
- Уж как умею, - он понюхал вставную челюсть. - Не нравлюсь я никому. Ничего,
недолго осталось. Уж потерпите.


       В семье только я деда не боялась. У него кличка была в микрорайоне «Партизан». Его все Выхино знало. Когда Василь Акимович был помоложе, напившись в зюзю, он залегал в кустах с воображаемым пулеметом и отстреливался от фашистов. Милиция приезжала и вежливо отвозила ветерана домой. Ой, да что он только не вытворял!
       Дочистив челюсть, дед повозил рукой под подушкой и надел на нос очки. 
- Ты моя любимая внучка, - многозначительно уставился он на меня через
захватанные стекла, - тебе я завещаю огромное богатство. Никому этого не рассказывал, а тебе перед смертью расскажу. Ты же знаешь, партизанил я в Крыму. Так вот, в сорок втором году закопал я там, в горах, несметный клад!


      Я обреченно вздохнула. Сейчас начнет рассказывать «про фашыстофф»! «Уроки мужества» повторялись в каждый мой приезд. А не выслушаешь с почтительным вниманием – все, ты враг на всю жизнь, смертельный!
        Дед оглянулся по сторонам и с видом заговорщика поманил меня поближе.
- Взяли мы тот чемодан на операции, - зашептал он, ширя глаза, - у одного
немецкого полковника. Ориентировка такая пришла, что по нашим местам будет проезжать этот как его… конвой… конвой, понимаешь, с оберстом из Берлина, с документами исключительной важности.

ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ. КРЫМ. 1942 г.


      Ранним мартовским утром 1942 г. из оккупированного Симферополя вышел хорошо охраняемый конвой. Впереди шел грузовик с головорезами СОН (соединение особого назначения) «Бергман», за грузовиком следовала мотоциклетная рота, вооруженная турельными пулеметами, укрепленными на колясках. В середине конвоя ехал черный бронированный  автомобиль «Опель-капитан». Замыкал колонну БТР на гусеничной тяге заднего моста, вооруженный счетверенным эрликоном и автоматической пушкой. Колонна проследовала по Бахчисарайскому шоссе и к полдню прибыла на Ай-Петринское плато. По периметру вокруг зубцов вершины (справа от нынешней верхней станции канатной дороги «Мисхор-Ай-Петри») было выставлено оцепление.


         К краю обрыва проследовал только «Опель-капитан». Их него вышли двое офицеров СС в чине гауптманов. Они вынули из багажника складной столик и собрали его на самом краю отвесного обрыва. Затем гауптманы вывели из автомобиля всклокоченного, избитого мужчину со связанными за спиной руками.


        Передняя пассажирская дверь открылась, из «Опель-капитана» вышел офицер в шинели, огляделся. «Это и есть гора святого Петра?» - спросил он адъютанта. - «Что ж, символично».


       Сбросив фуражку и шинель с меховым воротником на руки адъютанта, офицер с металлическим чемоданчиком, прикованным стальной цепочкой к руке, направился к гауптманам, державшим пленного. По его знаку они отпустили несчастного и удалились.
Дул холодный пронизывающий ветер. Избитый мужчина немного пришел в себя и
огляделся. Он стоял на краю обрыва. Далеко внизу в разрывах быстро ползущих облаков стыло маленькое стального цвета море, подернутое вдоль берегов пятнами бирюзового бриза. Головокружительные  обрывы, залитые туманом, призывно потянули к себе. Мужчина пошатнулся и отступил от края.


       Немецкий полковник в мундире пехотного офицера с Железным крестом на груди подошел вплотную. Два человека стояли на неком подобии скального балкона, повисшего на высоте полутора тысяч метров. В ушах гудело от ветра. Тучи на бреющем полете выли в бессильной злобе, не в силах столкнуть своими туманными телами плотные тела людей.


- Назовите ваше имя, - прокричал немец на русском языке. Волосы его бились на
ветру.
- Зачем вам?… - невнятно ответил партизан опухшими губами.
- Мне хотелось бы услышать лично от вас имя такого доблестного воина, как вы.
- Ну, Петр. Петр Малашенко…
- Послушайте меня внимательно, Петр. Я не питаю к вам ненависти. Напротив, я
питаю к вам чувство глубокого восхищения. Вы храбрый солдат и мужественно сражались, защищая Родину. Именно поэтому вы здесь. Богу неугодна кровь трусов и предателей. Поэтому Иуда удавился и не пролил своей подлой крови на землю. А вот Христос не умер на кресте от удушья, как обычно случается при распятии. Вы знаете, кто и как его убил?


        Партизан Петр Малашенко тяжело повел гудящей головой. Он ничего не понимал. 
- Евреи? – спросил он.
        Немецкий полковник покачал головой.
- Евреи обычно побивали преступников камнями. Нет, Христа убил ударом копья
офицер римской армии Гай Кассий Лонгин, германский наемник. Петр! Вы удостоитесь величайшей чести – вы примете смерть от того самого копья, которым закололи Христа. Вот оно, смотрите!


       Полковник отстегнул от запястья наручник, положил стальной чемоданчик на покрытый алым бархатом столик, открыл ключом замки и поднял крышку.
Сквозь облака проглянуло солнце. Внутри несгораемого саквояжа засверкали драгоценными камнями золотые ножны. Немецкий полковник вынул из них узкий, длинный, почерневший от времени клинок грубой ковки. В «талии» лезвие сужалось, перетянутое золотым «бинтом». На месте кровостока зияла прорезь, в которую был вставлен четырехгранный кованый гвоздь, унизанный плотными витками тонкой проволоки. Ручка клинка была круглой и полой, предназначенной для древка.


- Вот оно, знаменитое Копье Судьбы! Копье Лонгина, Копье Оттона Третьего.
Сейчас им владеет фюрер немецкой нации Адольф Гитлер. Перед этим копьем бегут армии всего мира. Время от времени оно нуждается в  подзарядке. Его должно омывать кровью героев. Сегодня его омоет ваша кровь. Я знаю, вы примете смерть с честью, как и подобает отважному воину. Прошу вас, запомните первые секунды в момент пронзания. Не тратьте драгоценное время на переживание боли, страха или отчаяния. Смотрите! Уверяю вас, вы увидите нечто совершенно необычное и потрясающее. Миллионы людей просто мечтали бы получить удар Копьем Судьбы, но они не удостаиваются такой чести. После удара этим Копьем ваша дальнейшая судьба сказочно переменится, вы совершите головокружительный эволюционный скачок, досягнете высот необычайных в духовном развитии. Приготовьтесь. Через мгновение земная майя, эта иллюзия, сотканная вашим разумом, рассеется, и вы увидите истинную реальность. Она ослепительна. Постарайтесь не  зажмурить глаза!


         Немецкий полковник вынул из чемоданчика две половинки стального древка и скрутил их, как соединяют биллиардный кий. На пальце правой руки поблескивал бриллантовыми глазами серебряный перстень, украшенный изображением мертвой головы. Закончив свинчивать древко, немец нанизал полый наконечник на держатель. В руке его образовалось короткое копье. Он поднял вверх левую руку и начал читать молитву на древнем языке.


      «И сотряс черноликий Финеес Копьем и издал вопль, и страх прошел по толпам, словно волны по водам. И снова сотряс Финеес Копьем, и полегли воины от крика его, словно колосья на поле под серпом жнеца. И в третий раз сотряс яростный в брани Финеес Копьем, и побежали воины от лица его, как отара овец от волка рыщущего».
Партизан со связанными за спиной руками застывшим взглядом смотрел на страшный ритуал жертвоприношения.
       «Он топчет точило вина ярости и гнева Бога Вседержителя!»


       С пронзительным, перекрывающим гул ветра воплем немец потряс копьем и нанес удар.
Наконечник вошел в бок  Петра Малашенко между пятым и шестым ребром.
       Немец выдернул копье с выплеском крови.


       Партизан покачнулся, оступился и полетел вниз с зубцов Ай-Петри. На лету меркнущим взором он успел увидеть стремительно уменьшающуюся фигурку немецкого офицера с воздетым к облачному небу таинственным копьем. Смерть сдернула покрывало майи с глаз жертвы. Петр Малашенко увидел истинную реальность: омытое его кровью  черное лезвие Копья преобразилось. Оно пылало, дрожа и вибрируя от переполняющей его энергии. Из раскаленного добела древнего жала с громом вырвался ветвистый разряд и вмиг покрыл небо сетью ослепительно пульсирующих молний. Немец вновь сотряс копьем - основной разряд, скрученым пучком молний, шипя и растрескиваясь, ударил в сторону Севастополя. Содрогнулись земля и небо, вал ужаса и паники покатился на стоящие в обороне части Красной Армии.


И в тот же миг отворились стороны света. Горизонты как бы высветились, но тяжким, багровым светом. Гул как бы от огромного водопада заполнил воздушное пространство до небес. Воздух вибрировал, напоенный криками и стонами миллионов людей. Земля была усеяна сражающимися друг с другом массами людей, каждый выступал жертвой и одновременно чьим-то палачом. Все рвали, терзали, били, грызли, сжигали, топили, расстреливаил друг друга. Бои шли повсюду – крупные фронтовые сражения, танковые битвы, мелкие стычки разрозненных отрядов и даже схватки отдельных людей - каждый был предназначен определенному убийце.
Петр Малашенко глянул на вершину и волосы у него на голове зашевелились. Громадная фигура, облитая фиолетовой мантией, восседала на дымящемся троне. Лик великана был бледен, глаза черны, под носом чернел черный квадрат усов, черная челка наискось пересекала лоб. Стылый взор вперился в зрелище мировых страданий. В руке его возвышалось огромное копье – то самое, малой копией которого немецкий оберст только что убил его, Петра Малашенко. С наконечника Копья били бесчисленные молнии.
«Сейчас он посмотрит на меня, понял Петр, и я погиб».
Все случилось очень быстро. Черные зрачки скользнули по проносящемуся мимо партизану, молния сорвалась с копья и ударила в него, и это скольжение зрачков и удар молнии решили судьбу Петра Малашенко на многие воплощения вперед.