Пароль на все времена

     «Помнишь Симурга и 30 птиц Аттара, которые, пройдя долгий путь к горе Кааф, наконец, узрев его, сознают, что они и есть Симург, и что Симург – это каждая из них, и все они вместе. Так мне кажется, что это про Дагестан и народы, его населяющие».                                       Шамиль Гасанов «Симург и птицы Аттара»
 

Разумеется, в 1979-м году, когда мой дедушка, Абдурахман Даниялович Даниялов, закончил работать над воспоминаниями, об этом ещё нельзя было упоминать. Но об этом писали другие люди, намного позже. Одни – с благодарностью, часто со вполне характерным для Кавказа пафосом, кое-кто изрядно пофантазировал. Иные писали с желанием опровергнуть, дескать, не было вовсе угрозы депортации, выдумки всё. Обе позиции были мне известны с детства. Как сказал в конце 90-х земляк моего отца, когда папа с огромным трудом пробивал картину про имама Шамиля, "Юсуп, наверху столько сил потрачено на то, чтобы ваша фамилия была забыта... Ты думаешь, сейчас ей позволят вновь прозвучать? Всё сделают, чтобы ты этого фильма не снял". Так, собственно, и вышло.
 Поэтому живя в Дагестане, учась в институте, и после, я старалась не афишировать свое родство, не зная, как отреагируют люди – положительно или наоборот. К тому же я понимала, что было много зависти, доходили до меня и байки про несметные сокровища нашей семьи (вот тут просто восхищаюсь фантазией земляков и с сожалением вздыхаю о мифических богатствах). К счастью, мне ни разу не довелось лично столкнуться с негативом. Но восхищенные разговоры о «спасении Дагестана от депортации» вызывали у меня смущение. Если и была какая-то особенная заслуга дедушки в той истории, то моей-то – вовсе никакой. Потому я и старалась не упоминать о своем родстве, пока в этом не возникала необходимость. Но одна встреча прорвала мою холодноватую оборону. Пожалуй, этот рассказ я и оставлю в своей памяти в ответ на терзающий некоторых земляков вопрос «а была ли угроза депортации или это все выдумки?»
Для меня не имеет значения, можно ли документально подтвердить или опровергнуть это. Мне достаточно рассказа Муслима. Так не любивший чиновников и все, что с этим связано, презиравший регалии, игнорировавший систему, талантливый архитектор, выпускник Ленинградской Академии Художеств, мечтавший об эмиграции, Муслим Муслимов, давний друг моего мужа, успел рассказать это в последний день своего пребывания на родине. Для меня его короткий рассказ дороже, чем все архивы и статьи о дедушке.


Когда говорят о мужестве...

1991-й год. Завтра Муслиму лететь в Москву, оттуда в Америку на постоянное место жительства (ПМЖ).  Он зашел к нам попрощаться. Тогда улетать на ПМЖ означало прощаться навсегда. Они долго сидели в прокуренной кухне, говорили о разном. В какой-то момент речь зашла о критериях мужества, и вдруг Муслим произнес мою фамилию. Надо сказать, он был удивительным рассказчиком, прекрасно знал историю Дагестана, с легкостью оперировал датами, именами. Он гордился историей своего края и умел ее преподнести. Вот и здесь, на тему мужества у него нашелся пример из истории своего рода, который перекликается с историей моей семьи, и во многом отражает историю всего Дагестана.    
– Когда говорят о мужестве, я всегда вспоминаю рассказ своего деда, – сказал Муслим. –  Он часто рассказывал мне это в детстве, хотел, чтобы я запомнил на всю жизнь.   
И он заговорил о том, как непросто складывались судьбы людей в Дагестане после революции. Гражданская война делала врагами вчерашних родственников, соседей, кунаков. Дагестанцы, не принявшие Советскую власть, уходили в горы, собирались в вооруженные отряды. Одним из таких отрядов руководил дед Муслима.  
– Начало Великой Отечественной войны на взгляды этих людей не повлияло, – говорил Муслим. – Они по-прежнему не подчинялись законам Советского государства. Тем временем на Северном Кавказе происходило насильственное выселение. Были объявлены предателями и вывезены целые нации: абхазы, чеченцы, ингуши, балкары. Очередь была за Дагестаном. Были подготовлены эшелоны, приезжал Берия (член Государственного Комитета Обороны, лично руководил депортацией народов во время ВОВ - авт.). Предполагалось, что после  депортации населения Дагестан частично будет включен в состав Азербайджана, поделён с Грузией. Муслим  достаточно точно излагал суть истории, которая мне и Шамилю была известна, и я уж подумала, что, вероятно, не услышу ничего нового и интересного. Но рассказ обернулся неожиданной и ранее неизвестной мне стороной. 
  - Через местного мельника деду стало известно, что с ними хочет встретиться Даниялов, лично. 
Тут Муслим счел нужным пояснить:
– Абдурахман Даниялов был председателем совнаркома, членом Военсовета Закавказского фронт. Мой дед со своими людьми посовещались и передали ответ: пусть приедет один, без оружия. Даниялов приехал безоружный, как договорились, один, верхом в указанное место, и описал людям ситуацию с предстоящим выселением. Он сказал им: «Да, может быть, вам удастся спасти свои семьи, но будут вывезены целые районы, целые народности. Вы понимаете, что после этого Дагестана просто больше не будет?" Он рассказал и про возможные планы по разделу республики, обрисовал все как есть. Он сказал: «Я вас понимаю, вы против советской власти. Но вы любите Дагестан, так же, как я, и на данный момент задача у нас одна: защитить. Понимаю, наивно просить вас сложить оружие и идти воевать за страну, которую вы не принимаете. Но если цель вашей борьбы – не допустить уничтожение Дагестана, другого выхода сейчас нет…».    
– Когда Даниялов уехал, - продолжал Муслим, - стали раздаваться голоса, что нечего было его слушать, он наш враг, зря живым отпустили... И тогда мой дед сказал…
Тут Муслим сделал короткую паузу и медленно произнес:    
– Да... Он, конечно, наш враг... Да... он по одну сторону баррикад, а мы – по другую, – снова пауза и, чеканя слова: – Но в личном мужестве ему отказать нельзя. Муслим недолго помолчал, и завершил рассказ:
– На это ни один человек не смог ничего возразить.

Помолчав, Шамиль заметил:       
– Когда твой враг может сказать о тебе: он мой враг, но в личном мужестве ему отказать нельзя - это высшая похвала.
– Да, – согласился Муслим.    
– То есть в решении этих людей прислушаться к аргументам противника его личное мужество оказалось решающим критерием? – предположила я.    
Муслим кивнул. Для меня это было откровение. Мой отец, как позже выяснилось, не знал этой истории. Никакой сценарист, никакой режиссер не сумеет додумать или сочинить то, что выдает иногда сама жизнь. В последний день своего махачкалинского пребывания Муслим успел рассказать этот короткий эпизод, который содержал для него что-то очень личное – уважение к деду, памятные с детства слова, его, казалось бы, внутрисемейное дело. А для меня его рассказ перевел историю моего деда, да и вопросов депортации в другую плоскость.
Раньше я слышала лишь о том, что Даниялов осмелился отстаивать села и народности перед Берией, настроенным на выселение, в то время, как глава Чечни, человек городской, и опасавшийся ездить в горы, такой ответственности на себя не взял "как я могу отвечать за эти горные тейпы?". Даниялов же ездил в самые далекие аулы, куда было не проехать на машине, добирался верхом и даже пешком. Он лично общался с людьми, знал настрой местных жителей, и описывал Берии ситуацию по каждому селению, с чем тот, кивая, соглашался "Да, и у нас такие сведения... Да, верно".     
Но это все – управленческие дела, кабинетные. А вот то, как принимались решения в горах, вооруженными людьми, державшими в страхе целые районы, оставалось для меня загадкой...  Был отряд, который не сдался, около трехсот человек. Говорят, они были позже разбиты в горах. Но большая часть «лесных» людей пошла добровольцами на фронт. Почему? Что заставило их изменить решение и уйти воевать за чуждую им тогда страну, за ненавистную советскую власть? Когда я думала об этом раньше, не состыковывалось, не сходилось с образами засевших в лесах людей, которые не боялись ни раны, ни смерти. И вот, через Муслима появился четкий и ясный ответ – личное мужество для этих людей было чем-то вроде масти, принадлежности к одной группировке, одной духовной касте. Пароль, пропуск в сердце. И это заставило людей услышать. Они пошли на фронт.
– Живыми с войны вернулись немногие, - продолжал Мкслим. - Но они знали, на что идут, и ради чего.    
– Если добровольно идешь на смерть ради какой-либо цели, это все равно, что принести себя в жертву, – сказала я. 
– В какой-то мере, так оно и было, – согласился он.  
Чуть позже, увидев на полке среди книг старое семейное фото, Муслим с удивлением узнал на нем героя своего рассказа. На домашнем, слегка выцветшем снимке были мы с братом, маленькие, и дедушка. Мы катались тогда на пароходе по Москва-реке. Было жарко, у дедушки рубашка летняя расстегнута, майка виднеется, волосы ветер треплет, обычное семейное фото. Муслим увидел, узнал. Тут только я и призналась, что прихожусь внучкой герою его рассказа.     
На следующий день он уехал.
Осенью 2004 года Муслима не стало. Он скончался в Нью-Йоркской больнице.


 Герои нашего времени
  Когда начали вспоминать об угрозе депортации вслух, и стали упоминать Даниялова в позитивном ключе, я каждый раз представляла себе рядом с дедушкой тех героев-воинов, в большинстве своем безымянных для меня, которые, как мне кажется, сыграли в этой истории не меньшую роль. И теперь, когда раздаются вопросы о том, что никакой угрозы депортации не было, я вспоминаю Муслима, и мне, выросшей в Москве, вдали от атмосферы удивительного, особого уважения к Абдурахману Данияловичу, этого рассказа вполне достаточно.
 Кто-то находит время на походы по архивам, пытаются выяснить, бывал ли Даниялов у Сталина или не бывал. Что зря время тратить? Не был ни разу, о чем и говорил, и писал. А вот у "незаконных бандформирований" был, на личной аудиенции, один против всех. Эти суровые ребята не вели архивов. Но лично для меня рассказ Муслима – более надежный и убедительный документ. Герои его истории символизируют в моем представлении народности Дагестана. Они, словно птицы Аттара, вдруг осознавшие своё единство, обретают Путь, отражающий уникальность и значимость каждого из них.

* * *
Эта история вспомнилась мне, когда из телевизора прозвучало краткое "Работайте, братья". Никакие эпитеты не нужны для усиления эффекта этих простых слов. Они отозвались в сердцах очень многих людей разных национальностей и верований. Каждый из дагестанцев знает об этой истории чуть больше, чем сказано в прессе. У кого-то родные знают соседей этой семьи, у кого-то друзья знают родных, и т.д... мы все понимаем, что Магомед Нурбагандов ни на секунду не заблуждался в том, что его ждет гибель, но в его голосе не было даже намека на страх. А у его убийц это вызвало лишь ухмылку и раздражение. Так почему же в далекие военные годы личное мужество врага было для дагестанцев словно опознавательный знак - "свои". Казалось бы для наших земляков этот критерий - пароль на все времена. Почему нынешние "лесные патриоты" восприняли стойкость несломленного духом человека с какой-то чуть ли не брезгливостью? Я думаю, у каждого есть ответ на этот вопрос. Мы способны различить в другом человеке лишь те свойства, которыми наделены сами. Щедрость, сила духа, доброта, мужество, великодушие, скромность - они видны лишь тому, кто хоть в малой доле сам наделен этими качествами.
Мы с рождения впитываем слова, образы, смыслы, всё, что нас окружает и формирует наше мировоззрение, а дальше начинаются наши собственные действия, наши поступки. Именно они подчас создают историю, отражаются на судьбе всей Родины. Это, увы, не громкие слова, а, ставшая вполне будничной для Дагестана, сегодняшняя реальность. Те, кто это понимает - истинные герои, подчас безвестные герои наших дней. Каждый, кто хранит чистоту души, искренность, смелость быть добрым и справедливым, не поддаваться золотой лихорадке, захватившей умы и сердца, каждый, кто стремится сохранить свой край в чистоте, передать его будущим поколениям цветущим, а не заваленным мусором и бессмысленным хламом, будь то вещи, фальшивые слова или ложные идеи, каждый такой человек - истинный герой. Ордена, награды, звания не способны отразить значимость его труда, цель которого - оставаться благородным человеком с чистым сердцем. 

Шахри Даниялова