Властитель дум

Отвратительно пахнущий дым дешевой сигары пластами плыл по салону первого класса, заставляя мужчин покашливать, а женщин – брезгливо морщить припудренные носы.
- Что он себе позволяет?! – Возмущенно прошипела блеклого вида дама лет сорока пяти в огромной, размером с тележное колесо, белой шляпе с вуалью, делающей ее похожей на безумного пасечника.
- Он курит. Сигару. – Лаконично ответил ее спутник в черном сюртуке, полосатых брюках и котелке, всеми силами стараясь не смотреть на курильщика.
- Пьер, мне сейчас станет дурно, - не унималась пасечница. – Сделайте что-нибудь, будьте джентльменом!
Пьер вздохнул, поманил пальцем официанта в белом матросском бушлате, и, когда тот скользнул к столику и угодливо наклонился (масляная улыбка, салфетка через руку, набрильолиненный чуб из-под бескозырки), тихонько проговорил, указывая глазами на владельца сигары: «братец, ты не мог бы что-нибудь с этим сделать? Запах – просто зверский какой-то! Дышать совсем невозможно»
Официант кивнул, задумался на секунду, потом еще раз кивнул и заскользил на негнущихся ногах к курильщику. Подойдя к тому, склонился у него над ухом, что-то прошептал, выслушал короткий ответ между двумя клубами сизого дыма, кивнул в третий раз и, шевеля на ходу губами, чтобы не забыть текст, вернулся к столику, за которым сидела возмущенная пара.
- Ваше превосходительство, - польстил Пьеру официант. – Господин с сигарой покорнейше просит передать, - тут официант запнулся, но потом, вспомнив точные слова,  продолжил, - что он может угостить вас такой же сигарой, или предложить вам с вашей спутницей выйти из салона на свежий воздух. Помочь же еще в чём-либо он, право, затрудняется.
- Хам! – Чуть громче, чем следовало, произнесла пасечница.
- Кто, я? – повернул голову в ее сторону курильщик и привстал со стула.
- Да! – практически хором прошелестел  салон.
- Аксолотли! Лемминги! – вскочив из-за стола, прогремел курильщик. – Жалкие рабы условностей и капризных самок! Бесполые слизни!
Он метко метнул недокуренную сигару в шляпу пасечницы. Сигара приземлилась на обширных полях и задымила, а пасечница – завизжала. Не удовлетворившись этим, курильщик отправил в след за сигарой чашку кофе, стоявшую у него на столе, и на этот раз попал в Пьера.
В салоне начался полный бардак, женщины кричали, мужчины вскакивали с мест и  неуверенно стягивали с себя сюртуки, в дверном проеме появился вызванный официантом наряд – два матроса во главе с юным румяным мичманом, и над всем этим шумом и гамом, подавляя его, несся сочный и мощный баритон курильщика:
- Вам, прожигающим жизнь
В суете!
Боящимся любви,
Онанирующим со страху,
Я говорю:
Идите вы все
Ннна х…!
Салон, оторопевший от последней строчки, на секунду замер, а потом в полной тишине раздался тонкий девичий голосок: «Это же Перлюк! Господа, это же Перлюк!»
Еще секунда тишины, а потом в салоне робко зазвучали одиночные аплодисменты. Потом  еще и еще, сильнее и сильнее, и вот весь зал до краев заполнили отчаянные овации! Дамы опять завизжали и бросились к курильщику. Вслед за ними, одев обратно так и не снятые до конца сюртуки, бросились мужчины. Герой момента стоял среди ликующей толпы, сдержанно улыбаясь и, засунув большие пальцы рук в карманы жилетки, снисходительно кланялся.
Пасечница, завозившись с тушением пожара и поняв, что не успевает добежать первой, повернулась к своему кавалеру: «Пьер! Немедленно добудьте мне автограф месье Перлюка! Да хоть бы и вот прямо тут. На этой шляпе»
- Мне кажется, у вас уже есть там его автограф, - криво усмехнулся Пьер. – И кто, скажите на милость, этот самый Перлюк?
- Как, вы не знаете Перлюка? – Округлила глаза пасечница. – Вы меня разочаровываете, Пьер! Это же величайший поэт нашей эпохи! Властитель дум! Соловей Серебряного Века! Ну же, что вы стоите? Идите, просите для меня автограф, будьте джентльменом! Да, и не забудьте перед ним извиниться!»