Пустыня

Что есть камень? Булыжник, материал для чего-либо? Забудьте это.
Солнце так припекало мне голову, что волосы почти загорались. Хотя я был на этой Земле каких-нибудь… Какое-то время. Может давно и долго, а может пару мгновений. Под ногами копошился песок, вздымаемый ветром. Я в пустыне, стою в очереди. Очередь – это долго? Нельзя знать. Все куда-то стояли, мужчины, женщины. Что можно увидеть, чего можно тут добиваться, в этой пустыне. Они не знали этого – мне казалось. Да и я не знал. Это не нужно.
Моя очередь подошла почти сразу, как я себя осознал. Передо мной стоял господин в безрукавке на голое тело и в шляпе. Его штаны были так протерты, будто он пробыл в них вечность. Позади него  я заметил стол и стул. Наверное, это все его мебель. А за его спиной на горизонте удалялись какие-то точки, словно муравьи – люди, опередившие меня в этой очереди. Они молниеносно исчезали на горизонте, сейчас, кстати, был закат. Я задумался.
- Не спи друг, а проходи! – рявкнул на меня этот господин и вернул к действительности. При этом он сунул мне в руки какой-то рюкзак. Я весь содрогнулся от такой грубости и не стал задерживать остальных – пошел в пустыню.
Я шел очень долго, я это понял по тому, что у меня выросли длинные ногти и волосы, которые пришлось стричь. Погода не менялась, было жарко. А я все шел, шел… И ничего не видел вокруг. Да и не на что было смотреть. Мне стало хуже со временем, я ощущал тяжесть за спиной, моя спина болела, и казалось, что вся она посинела от боли. Ах, да! Рюкзак! Я устроился на ночлег, это была уже тысячная ночь моего пребывания здесь, а может я уже перевалил и через третью тысячу ночей. Спина раскалывалась, и никто меня не мог здесь выручить.
Сидя у костра, я открыл рюкзак. Подумал: кажется, первый раз. В нем были камни, тяжелые, некоторые такого размера, что и ладонью не обхватишь. Я стал их вытаскивать, работа пошла. Уже обозначились звезды – я их не заметил. Покраснел восток – я этого не заметил. Я все вытаскивал камни. Мной овладела дикая злость. Они не кончались! Но потом я понял – так и должно быть. Камни не должны кончаться.
Мой сон был глубоким. Я не слышал ничего во сне и ни разу не проснулся, но когда, наконец, продрал глаза, то солнце уже пекло вовсю. Но глаза пришлось протереть еще раз: рюкзак, который я вчера растормошил и отбросил за костер – он вернулся, он лежал рядом со мной. И, черт возьми, полный! Все камни были внутри, я даже не стал его открывать – это было ясно по его натянутости. Может он порвется когда-нибудь. Пожалуй, вчера ничего не было и ничего не произошло, да и вообще это был не я.
Мой путь продолжался долгое время, а спина болела все также сильно. Это было привычно. Когда боль иногда отпускала, мне становилось легче, но как-то все же не по себе. Верно, боль должна быть, эта возня с болью, суета – как же без них? Разве моя боль существует без меня? Сложно сказать. Но тут стало понятно – я не существую без нее.
Однажды утром я издалека заприметил каменную кладку с крышей. Наверное, колодец. Так и оказалось, когда я был на том расстоянии, чтобы рассмотреть его лучше. Я сбросил рюкзак и ринулся к колодцу. Вековая кладка, ничего не скажешь. Что он тут делает? Зачем? Я стер песок и пыль с краев и заглянул вниз. Этот омут ответил молчанием на мой крик и не давал эха, хотя я был уверен, что он довольно глубок. Я перегнулся через край, ноги едва удерживали равновесие, мои волосы упали на лоб, пот выступил мгновенно. Чернота внизу и только. Кровь прилила к раскаленной голове, глаза закрывались. Сверху подул ветер и больно уколол спину поднятым вихрем песка. Я вернулся на землю. Я не упал вниз. Оглянувшись, я что-то невольно искал глазами. В пустыне всегда что-то ищешь: караван, оазис, пальму. Что угодно. Но это все чужое. Я же искал свое. Спасение? Рюкзак. Его занесло песком, но я его вытащил у подножия холма с колодцем, там, где и оставил. Боль меня мучила дальше, камни бились о спину с яростью, но я был спасен, я не упал в темноту, в бездну. Там ведь нет спасения. Там нет ничего. Как и тут. Нет, тут есть мой рюкзак с камнями. А там… Там, скорее всего, нет ничего. Или все-таки есть всё? Пора оставить эти мысли, шагать было веселей, а впереди было бесчисленное количество ночей. Некогда думать о таком, когда камни бряцают о спину.
Однажды, на закате дня я встретил девушку. Она тоже была таким же ходоком и путником, как и я. Ничего не могу сказать о ее внешности – пожалуй, ее красота была стерта такими же бесчисленными ночами на Земле, которые были и на моем счету. Я развел костер и наблюдал за ней, но больше все-таки за звездами. Это небо, черное ночью, что-то напоминало. Колодец, подумал я. Возможно. Но звезды, эти островки, эти лучики тепла привлекали так же, как оазис в пустыне. В колодце звезд не было. Но если там есть вода, то, может, они там сейчас отражаются? Это обман, их там нет и не должно быть. К счастью, и меня нет на дне этого колодца. Я провел на Земле достаточно времени, чтобы понаблюдать за звездами. Это единственное, что я еще не познал тут, чего не осознал – их недосягаемости. Может там есть другой мир? А может, оттуда сейчас тоже смотрит такой же человек и вздыхает по Земле. О мире без камней.
- Девушка, а есть ли жизнь без камней? – осведомился я.
- Без чего? – оторвалась она от созерцания огня.
- Без камней. Жизнь.
- Без корней?
- Без камней! – начал злиться я на ее непонятливость.
- Камней? А что это? Я в жизни много чего видела, но камней – ни разу! Покажете?
- Лучше спать. – Отрезал я.
- Согласна, – сказала она и улеглась, не выразив и капли сожаления по поводу того, что я не раскрыл ей что-то новое на Земле. Ничего ты не видела в жизни, девочка, если ты не видела камней. У себя за спиной, гром тебя разрази!
Я злился, ворочался на песке, кусал губы, ругал звезды, ругал камни, ругал рюкзак и ее тоже ругал. Но она спала как блаженная. Тем лучше, легче будет уйти. Сейчас.
Я продолжил путь только на рассвете, хотя хотел уйти от стоянки с этой женщины сразу. Значит, спал. Кажется, что несколько дней спал. А может и не спал. Впрочем, я перестал отличать жизнь от сна, это одно и то же.
На семитысячный день моего пребывания на Земле я дошел до господина в шляпе и безрукавке. Он сидел на стуле и спал, а очереди перед ним не было. Той самой, в которой я стоял некогда. Я оперся руками на стол рядом с ним и испустил стон от тяжести камней. Стон злости, отчаяния, дерзости.
  - Проснись, человек.
- К вашим услугам, – зевнул он и поправил шляпу. Его стул тут, кажется, стоял вечность и был на редкость крепок. Ножки были метров пять длиной, так глубоко они уходили под землю. В Землю. Господин в безрукавке окинул меня мутным взглядом и тем самым спросил, что мне нужно от него. Пожалуй, никто еще не приставал к нему с вопросами в такую рань: восток заалел так скромно, как краснеет гость, когда хватил лишний бокал вина.
- Где я могу оставить это? – произнес я сбивающимся, но все, же решительным голосом  и указал большим пальцем себе за спину на рюкзак. Человек встрепенулся и отпрянул от стола, не сказав ни слова. Я тоже решил больше ни о чем с ним не говорить – все было понятно без слов. Просто из-под стола выглядывал какой-то мешок, и я ударил его ногой – выпал камень. Когда я отошел на приличное расстояние от него, то уже услышал храп.
Путь продолжался. Или бег. Бег по кругу. Кругу? На восьмитысячный день в моей жизни я испугался во второй раз за весь путь. Правая нога не почувствовала привычной земной тверди под ногами – то есть песка, который разбегается от каждого шага. Я едва успел отдернуть ногу: передо мной раскинулось удивительное ущелье, я никогда не видел ущелья! Шириной в пару километров, а глубиной… Лучше и не знать. Даааа, я прожил  долгую жизнь и живу ею сейчас, я исходил это пустыню  вдоль и поперек, таскал свои камни, узнал все углы в этой песчаной бесконечности, если конечно углы вообще могут быть здесь.
Над ущельем струился легкий туман, дымка, серость, через которую нельзя было ничего узреть. Да и не нужно, мне хватало просто видеть это ущелье, манящее ущелье, захватывающий омут, не то, что тот колодец. Это что-то новое, неизведанное, куда там моим камням и той девушке на ночлеге!  И как я не попал сюда раньше? Я был глуп? Нет, раньше я терпел камни, но этот период кончился. Скоро я перестану сутулиться под этой тяжестью и наконец, осмотрюсь вокруг  себя, увижу новый мир, где нет камней, а есть лишь я!
Все было сделано быстро: я не без труда снял рюкзак и подволок его к краю пропасти. Все-таки он стал тяжелее в последние дни, а сейчас весил как целая скала, но я все равно упорно подталкивал его к границе двух миров. Он соскользнул с помощью моей ноги в бездну, и я распрямился, поднял голову, отыскал солнце. И взглянул на него не щурясь в первый раз.
Бешеная сила охватила меня за шею, и моя радость избавления улетучилась – я летел в пропасть, в ущелье и стремительно догонял свой рюкзак. Я догнал его и мы летели вместе вдоль каменной стены, поросшей какими-то неприхотливыми растениями. Здесь было мрачновато, и только ветер свистел в ушах. Своей лямкой рюкзак прихватил меня с собой, утащил в бездну.
Через пару секунд я осознал, что это не ветер свистит у меня в ушах.
- Решил от меня избавиться, друг? – бряцал рюкзак с камнями.
- Да, я мог бы жить без тебя как человек, – не растерялся я.
- А ты не подумал, что солнце сожгло бы тебя через пару мгновений?
- Оно не сожгло меня раньше, когда я тысячи дней бродил по пустыне.
- Ты бродил всего пару месяцев.
- Что такое месяц?
- Ах, ты не знаешь… Выдумка, вспышка, фокус! Ты бы умер там наверху, друг.
- Чушь. Я умру сейчас, - говорил я и посмотрел вниз, где уже виднелось дно ущелья, – или через пару мгновений.
- Ты смелый человек. Но ты не первый, кто прыгнул сюда. Ведь сюда можно только прыгнуть, сюда нельзя свалиться без нашей помощи. Мы, камни, стягиваем людей вниз, даем им последний шанс остаться в живых, а не гореть на краю пропасти от лучей солнца.
  - И где  же мой шанс?
- Накинь лямки на плечи, да перестань ныть от боли в спине, не то ты через пару мгновений переживешь последнюю боль в жизни.
Неплохое предложение, эта «последняя боль в жизни». И все-таки я накинул рюкзак на спину и не разбился.
Когда я отряхнулся, то рюкзак больше не разговаривал, камни лежали ровно, а главное – лежали у меня за спиной. Небо зазывало своим свежим голубым свечением. Я его видел в первый раз, такое небо. Впрочем, все это не так важно, важно, что ущелье сузилось к дну и образовалась дорожка, по которой я смело пошел и через пару десятков дней вышел на свет. Или месяцев? Хотя, а что такое месяц?
Моим расширившимся глазам предстал тропический лес, сочный, зеленый, густой, высокий, тихий. Но я знал, что он еще расшумится, когда я подойду к нему ближе. Там пели птицы и вились насекомые. Определенно, тут все ПОКА мне было очень даже незнакомо. Я преодолел свое удивление, закинул удобнее рюкзак с камнями и пошел вперед, навстречу лесу.

Подвластно циркулю
На пути к тропическому лесу мне повстречался старец. Не старик, а именно старец – такое именование ему подходит больше. Он сидел в пальмовых зарослях на камне в какой-то тунике и своим присутствием заслонял путь в лес. Я вынужден был остановиться возле него. Он поднял на меня глаза и мне показалось, что я отвлек его от какого-то размышления, которое длилось целую вечность. Впрочем, вечность – пустой звук в этих местах. Иных местах.
- По твоим глазам я сразу понял, - вдруг заговорил он, - что ты не простой путник. Большинство спешит мимо меня вперед, в лес, непонятно к чему, они даже не останавливаются, чтобы спросить «а что нас там ждет?». Меня будто бы нет для них. В их глаза суета, у кого-то и спесь. Они срываются там, в ущелье, где некогда сорвался и ты. Потому что хотят идти вперед, вот и ты пришел.  Ну что, пройдешь мимо?
- Теперь уж нет, славный старец. Мои камни загонят меня в гроб, потому я отдохну и посижу рядом с тобой на камне. Почему ты сидишь тут? Похоже, что давно. Почему не пошел дальше?
- Не вижу смысла. Я был там, Я был во всех сторонах Земли – аллегории и света. И понял, что дальше не пойду – я выдохся и еще один переход убьет меня. Можешь считать меня оракулом.
- Любопытно. Тогда ответь мне, раз ты оракул. Я думаю, что нахожусь не на своем месте, раз пришел сюда, раз свалился сюда. Кажется, все люди изначально стоят не на своих местах, они всю жизнь стремятся попасть на то место, что им нужно, но получается это только у избранных, а их очень мало. Все заброшены в мир и стремятся бежать куда-то, куда их влечет. Но достигают ли? Кажется, что да. Бедняк хочет стать богатым, богатый хочет еще большего богатства или завести детей или обрести любовь. Один человек живет в хижине и мечтает о путешествиях, но так и умирает в своем убожестве. А иного моряка  самой юности носит всю жизнь по морям и единственное, чего он хочет, – оседлости.  Если бы все они родились и оказались на тех местах, к которым стремились потом всю жизнь и умерли, не достигнув их, так вот, если бы они исконно находились на столь желанных ими местах, то я уверен – они бы с той же решимостью опять бросились в путь или смирились с поражением. Так или иначе, не остались бы на месте. Я тоже куда-то бегу, я не на своем месте. Та пустыня – не есть мое место, где я бы остался.
- И все же ты не ушел бы оттуда, если бы…
Я не удивлялся, что знает обо всем произошедшем.
- Тут чудесные места, - заявил я, осматривая лес, - тут можно столько всего сделать, построить, зажить по-человечески.
- А не сбежишь ли ты вскоре? Ты ведь должен бежать! И всегда по одному кругу. По одной пустыне, по одному лесу. Всю жизнь, без остановки.
- Что-то я не понимаю. Что мне мешает остаться здесь?
- Я еще отвечу на этот вопрос, а еще объясню, почему ты не мог уйти из пустыни сам. Ты ведь в детстве наверняка чертил циркулем. Круги на бумаге получались такие ровные, красивые – рукой не нарисуешь, увы.  Твоя жизнь в пустыне, твоя жизнь в этом лесу, твоя жизнь раньше – это круги, нарисованные циркулем, нарисованные с таким усердием, что они стали черными от множества повторений одного и того же движения – поворота циркуля на бумаге. Таких кругов мало, они очень жирные, тяжелые, душные, страшные, побеждающие и унижающие тоской, которую наводят. Каждый такой усердно выведенный круг – это фрагмент твоей жизни, который повторялся и повторялся бесконечное количество раз  и доведший твое сознание до того, что ты не можешь припомнить ничего существенного из этого жизненного цикла, ничего выдающегося, потому что весь он представляет из себя, этот круг, он представляет собой стершийся образ, ничего не значащий, ненавистный тебе. Однако ты из него ни за что не уйдешь, ты хочешь вырваться, но не можешь. А твоя немощь тут важнее. Ты боишься потерять привычную циркуляцию, привычный жирный выверенный круг, созданный тобой же и по которому ты бы гонял еще всю жизнь. Но когда ты подходишь к краю ущелья и не можешь тащить свою ношу, ты либо умираешь, сожженный солнцем, либо с помощью своего малодушия падаешь в ущелье, соглашаешься тащить всю ту же ношу, эти проклятые камни, но уже в другом круге, который ты нарисуешь циркулем, словно прилежный ученик. Сначала ноша покажется тебе обновленной, будто вместо камней у тебя в рюкзаке или мешке песок, но потом круг станет жирнее, рука начнет уставать. Обе руки: одна, которая тащит рюкзак, а вторая, которая выводит циркулем круги, которые скоро уже протрут бумагу и перенесутся на стол или что там у тебя. А потом ты умрешь в этом круге, так никогда и не приблизившись к той заветной точке, которую оставляет острие циркуля. Ты умрешь в этой гонке, словно колесничий на ипподроме от разрыва сердца в безжалостной гонке на потеху зрителям.
Я скатился с камня на песок и, придерживая рюкзак, передернулся как облитый горячей смолой. Глаза были открыты, а разум  внимал внимательно, как никогда еще. Этого уже хватило.
- Эта циркуляция… Это повторение… Оно убивает меня, я чувствую. Иногда дает передышку и убивает вновь, по чуть-чуть. Так неизлечимая болезнь подтачивает человека и убирает его с глаз долой, только это, видно, хуже болезни, потому что с болезнью можно бороться, а с этим...
- Верно.
- Почему я не на своем месте? Почему я должен выписывать эти круги!
- Ты бы хотел жить в Венеции? Прекрасный город.
- Конечно, это можно даже назвать мечтой или очень большим желанием.
- Местом, выражаясь твоими словами?
-Да, местом.
- Я был там, в Венеции и теперь я перед тобой. Нет, я не остался там. Меня выгнал оттуда мой циркуль и я это осознал слишком поздно. Но я добился этой жизни  итальянском городе сам, долгими трудами.
- А я желал бы получить все это сейчас. Здесь и сейчас. Ты ведь оракул.
- Оракул и волшебник. Но Волшебство мое – слово, которое может предостеречь. Что ты сделаешь с этой Венецией, которая свалится внезапно тебе на голову. Вот оно – счастье! Хочешь, живи в свое удовольствие, хочешь – твори, хочешь - умри там счастливый. Что ты со всем этим вдруг попавшим в руки сделаешь? Увы, ничего. Тебе это опротивеет еще быстрее, чем мне. Наша мечта или цель живет такой прекрасной и горящей жар-птицей лишь в нашем сознании, лишь в нематериальном, лишь там оно ничем не омрачено. Ни циркуляцией, ни смертью, ничем! Здесь оно совершенство и пусть там и останется. Но ты захочешь потрогать мечту или желание – а как же? Человек все должен потрогать, прежде чем выкинуть это через плечо или растоптать и отречься от некогда обожествляемого, желанного и восхваляемого. Но тут пойдут круги циркуля и Венеция исчезнет, мечта исчезнет.
- Но не могу же я ничего  не трогать, ничего не узнавать, никуда не ездить, только бы не получить скуку от всего этого со временем, только бы не получить эти круги и повторения, отвращение ко всему? Я хочу потрогать все это, все эти мои жизненные фрагменты!
- И разочароваться. Потому я здесь. Не только потому, что стар, но и потому, что еще один круг циркуля меня засосет и выплюнет мои косточки на Земле.
- Но это уже упадок! Это убийство жизни!
- Не столько жизни, сколько убийство циркуляции, которую  мы описываем. Как мотыльки во тьме. Это не жизнь, поверь мне. Твои походы по пустыне – это не жизнь, а циркуляция и только. Одно и то же, одно и то же. Я могу забросить тебя в Венецию, используя всю силу, которую мне вручили боги. Там ты все сможешь наладить. Но… Когда ты оттуда позовешь меня, позовешь меня и я услышу твой зов на этой Земле-аллегории, ибо здесь и останусь, тогда я ничем тебе не смогу помочь. Ты будешь кричать и надрываться от камней, которые навалятся на тебя даже ночью и гондолы будут переворачиваться под твоим весом с твоими проклятыми камнями. Тебя сведет с ума циркуляция, ты бросишь рюкзак в воду и он тебе скажет: «пойдем со мной, друг» и возьмет тебя в рабство снова и навсегда, даже смерть не освободит тебя, солнце не сожжет такого малодушного человека, каким ты станешь, лучи не подпалят и не расплавят тебя, потому что у тебя было все, чего люди добиваются очень долгое время, а ты растратишь это полученное зараз на свои круги циркулем. Ибо иначе не умеешь и иначе никто не умеет. И будешь носиться ты как тень по тропическому лесу или пустыне, трудясь подобно Сизифу, а твой циркуль – он никогда не развалится и не сточится его грифель, будешь вечность ты встречать с громким воплем на своих устах. Уста, которые сказали тут  мне однажды, что хотят всего и сразу. И не хотят разочарований.
- Ооо, боги, остается умереть! – произнес я сломленный и в руках оказался револьвер. Я уже привык, что некоторые вещи словно из воздуха возникают в руках, поскольку мы живем в моем сознании, которое кипит как адский котел.
Дуло у виска, патроны вываливаются.
- Ты даже этого не сделаешь, ведь лучше влачить свою никудышную душонку дальше, описывать циркуляцию теперь в этом тропическом девственном лесу, где бродят такие же проклятые как ты, но они несведущие и глаза их блаженны, а мозги их и не помышляют о циркуляции – им бы всю жизнь срубать деревья, да ловить рыбу. Но твои глаза – они чего-то стоят, пусть ты и можешь сойти с ума, может на Земле-аллегории – это лучшая судьба.
- Да, я не сделаю этого. Я не убью себя. Это выход, но глупый.
- Но не сделаешь больше из-за мешка с камнями у тебя за спиной, нежели от осознания глупости поступка. Один мой давний знакомый музыкант сказал: Жизнь должна быть как аккорд в любимой композиции. Он повторяется вновь и вновь, нам приятно его слушать, он все повторяется и повторяется, а нам все также приятно, так как это наша любимая мелодия. И все же аккорд не открывает тайны и каждый раз как будто новый.  Но какой же приятный для слуха! Это тоже циркуляции, это те же твои круги на бумаге, но они улучшены. От них можно устать, но они приятнее. Жизнь должна быть такой же. Ты должен сменить бесконечное множество обстановок, бесконечно число фрагментов жизни и впечатлений, все это должно лететь  в одном потоке. Но как только ты будешь чувствовать скуку и усталость от одного мешка с камнями, ты должен бросать его и брать следующий. Очень быстро, доводить до застоя нельзя, когда ты при смерти от циркуляции и стоишь на коленях перед камнями или летишь в бездну и становишься их рабом. Чтобы не стать их рабом, ты должен убегать от всего, к чему успеешь привыкнуть. Потому что твоя привычка рождает трусость, ты так привыкаешь к своей пустыне, что не можешь из нее уйти, поскольку боишься. Но хочешь уйти, иначе умрешь. Хочешь, но не можешь. Станешь рабом, если не убежишь навстречу новому и неизведанному вовремя, пока эти камни тебе не извели. Но ни одному человеку не удалось жить в таком ритме. А те, кто попытались, умерли красиво и сгорели подобно Икару – он тоже искал новое и нашел, полетев к Солнцу. Такая смерть хороша. Но жить в такой тревоге, в таком постоянном обновлении оболочки нельзя – Земля не переносит таких наглецов. Ей хочется, чтобы все чертили циркулем черные круги и не осознавали этого монотонного и глупого занятия. Может и хорошо, если они не осознают этого.
- Тогда все ходы замурованы. Нет смысла ни в чем.
- Есть. Твоя цель – чертить круги мягко, не нажимая, не привыкая к ним, твоя цель – располагать их рядом, когда один круг заезжает на края другого и такая спираль летит по белому листу жизни. Заведи семью и детей – тогда ты окажешься в безопасности. Любовь и семья – те немногие вещи, которые не лишены смысла. А потом заводи свою спираль и не оставайся в тропическом лесу, а улетай подальше и пусть он станет твоим домом и пристанищем. А со временем и твои дети пойдут по твоим следам и образуют спирали, которые так заполонят лист бумаги, что циркуль сломается и место кончится – тогда ты поймешь и они поймут, что жизнь стоит того, чтобы быть прожитой. А у всех остальных листы будут пустые, а их круги будут черными как смоль, их грифель никогда не сточится, он будет наворачивать так всю их жизнь, а в их глазах не увидишь ничего, кроме суеты, глупой и бесполезной суеты, непонятно ради чего. Боги помогут тебе, мой путник, ты осознаёшь. Ты сможешь жить, если понял, что я тебя сказал. Вернись на Землю из Земли-аллегории и оставь меня тут. Свой Тропический лес ты найдешь и там без моей помощи. Иди!
  Я побрел обратно к ущелью, так и не войдя в лес. С каждым мгновением я осознавал, что мое тело испаряется вместе с камнями за спиной, на которой вырастают крылья, которые принесут меня на Землю. Я знаю, что делать. Солнце не сожжет меня. Камни не задавят меня.