Пустыня

             
       Опускаясь в вечернюю тьму, за многие годы пустыня так и не научилась сохранять тепло, полученное от дневного светила. Лёгкие, по своей природе, песчинки днём нагревались от прямых лучей и, легко перемещаемые ветром, образовывали по своему произволу барханы, так же легко остывающие ко времени отхода солнца ко сну. Сами же барханы, такие же лёгкие на подъём, как и песчинки, то и дело подступали к городской стене, служившей, скорее, городской окраиной, нежели защитой от врага и от наступающей пустыни.

Совсем недалеко от городской стены, на чудом не утонувших в песке камнях, скорее тлел, нежели горел, костёр. По правде говоря, огонь был нужен не для обогрева или приготовления пищи, а как символ общения и как точка, на которую можно смотреть в темноте, когда не видно глаз собеседника.

       Сидящих, у костра, было трое. Смуглые, с широкими скулами лица и обветренной кожей, сидящие спокойно смотрели на ночную пустыню и на своё будущее, которое, казалось, было вечным и бескрайним, как эта пустыня.

--Уже скоро, уважаемые, уже скоро, - ни к кому конкретно не обращаясь, сказал один, сидящий спиной к городской стене.

--Да, скоро, - так же медленно, и с кажущейся усталостью в голосе, проговорил второй, от которого городская стена была по правую руку. – Мы снова изменим направление истории. Да, изменим. И снова будем уповать на благополучный исход. Снова. И снова….

--Уважаемые, у меня есть что сказать. – Это говорил третий, глядящий прямо на городскую стену.

--Мы слушаем тебя.

--Я прошу вас ещё раз взвесить правильность принятого решения. Не поторопились ли мы?

--Мы уже обсуждали твои опасения не одну тысячу дней, и столько же раз находили аргументы, которые тебя укрепляли в уверенности, что мы всё делаем своевременно. Что же тебя тревожит на этот раз?

--У меня есть предчувствие, что люди не готовы. Им надо ещё… повзрослеть.

--Согласен. Но взрослеть они теперь должны с готовой идеей, носитель которой только что рождён. Их развитие, увы, более не контролируется старыми законами, которые они получили оттуда, - говорящий показал рукой на пустыню. – Им нужны новые правила, новая идея и новый лидер.

--Но они извратят идею и погубят лидера. Мы это знаем – они убьют того человека, которого мы им покажем.

--Но они будут его боготворить.

--Нет, они сделают из него фетиш. Они сразу придумают для него чудеса, которые он, якобы, совершал. Они придумают для него речи, которыми он, якобы обращался к ним. Они придумают для него жизнь полную загадок, которую он, якобы, прожил. Всё это люди придумают для того, чтобы оправдать его убийство, кровь за которое будет на их руках. Они будут заставлять верить в него и убивать за эту веру. Они будут торговать его изображением, целовать его и сжигать его в ярости. Они будут поклоняться его имени и его же именем творить беззаконие – вот что они будут делать! Но никто из них не будет думать о нём, как о человеке и оплакивать его, как простого человека потому, что всем надо будет от него только утешения и чуда. Они привыкнут к нему, как к лицедею в вертепе, но не примут его как человека, сегодня изменившего их историю навсегда. Лицемерие, ложь и зависть людская не подлежат изменению ни сегодня, ни в ближайшие сотни лет этой новой истории. Именно эти пороки кормят сегодня души этих людей, и именно они убьют этого человека, на которого мы им укажем.

--Я понимаю и слышу твоё опасение, - сказал тот, кто сидел спиной к городской стене. – История не может не проливать собственной крови и собственных слёз. История – это воспитание, опыт, мораль и взросление. Очень много людей сегодня собралось за стенами этого города? Да, много. Но, все они нам не нужны. Их слёзы и их пролитая кровь всего лишь урок, который они не извлекли из истории. Мы же стремимся помочь им понять вселенские правила, а для этого они уже достаточно подготовлены. Знаем ли мы, что ожидает того, кто будет нами сегодня представлен? Безусловно! Но иначе мы не сможем изменить сознание всех тех, кто сейчас находится за городской стеной, в сторону понимания вселенских законов. И принесение в жертву их нового лидера есть необходимый атрибут и истории, и взросления. Если бы мы были людьми, такими же, как они, мы бы тоже пожалели избранного. Но, к счастью, мы знаем, а не чувствуем. Мы поступаем, а не соболезнуем – такая у нас обязанность.

--Да, уважаемый, я всё понимаю и выполню всё, что мне надлежит, но….

--Вот и хорошо, что понимаешь. Нам уже пора – звезда взошла. Теперь её появление будет считаться символичным, как и приготовленные драгоценности, ткани, масла и травы. Нам пора.

        Три ночных странника поднялись на ноги, взяли по горсти песка и, выпуская его тонкой струйкой на тлеющие ветки, погасили остатки костра.

        Первым в сторону городских ворот шёл тот, кто смог убедить в своей правоте сомневающегося собеседника.

       Вторым от костра отдалился тот, кто почти всю беседу молчал.

        Третий немного задержался, присматриваясь к песчинкам, выскальзывавшим из его ладони. Он поднял голову к небу, посмотрел на яркую звезду и вытер глаза рукавом восточного халата.

--Прости нас, малыш, за ту судьбу, которую мы тебе уготовили. Прости нас….

       Костёр полностью погас. Пустыня так и не научившаяся сохранять тепло, полученное от дневного светила, безучастно провожала трёх путников, идущих в старый Иерушалаим, чтобы снова, в который раз, изменить историю.