Июль-1

ИЮЛЬ
(Из книги "Времена года")

Невестке Наде

Я всё это знал...
Улетали птицы...
Высыхала трава...
Погибали звёзды...
Эдуард БАГРИЦКИЙ.
«Февраль»

Я дверь открыл и вышел из подъезда.
Уже за тополя садилось солнце,
И длинные узорчатые тени
Асфальт горячих улиц прочертили
Наклонными косыми полосами.
И словно за решёткой оказался
Огромный, гордый и свободный город.
Но от своей удушливой свободы
Он отказался с той же простотой,
С какой измученные жаждой люди
Готовы всё отдать за родниковый
Глоток воды.
Таким глотком воды
Была едва пахнувшая прохлада;
Она была приятней сладкой неги,
Нужнее всемогущего богатства,
И, уж конечно, радостней свободы,
Которая так за день надоела,
Что хоть беги куда-нибудь.
         
И город
Сбежал поспешно в полосы косые,
Лежащие заманчивой решёткой,
А вместе с городом – сбежал и я.
Я шёл по тротуару, лёгкой тенью
Укрытому от солнечного света.
Наверное, всего-то с полчаса
И плиточник, и вдоль него кустарник,
И воздух, застоявшийся над ними,
Намёком на прохладу наслаждались,
Но как-то вдруг об этом разузнали
Скрывавшиеся где-то воробьи,
В кустарниковых ветках понабились
И огласили улицу концертом,
Таким крикливым, бойким, беззаботным,
Что проступила на губах улыбка:
«Скажи-ка, целый день не слышно было,
А к вечеру ожили, разошлись...»

Так думал я, когда вдруг на углу
Скучающего нищего заметил.
Не то дремал он на ступенях банка,
Не то печально птичий щебет слушал,
И заскучать бедняге от чего,
Пожалуй, в пребольшом избытке было –
Всё это время ни одна душа
В банк не входила и не выходила
Из чудища валютного, и мимо
Никто не шествовал, лишь одиноко
Я брёл по тротуару, но всем видом –
И бородой небритой, и одеждой –
Я ничего страдальцу не сулил.

Да так оно и было. В старой куртке,
В её кармане левом, неглубоком,
Лежала мелочь – где-то, может, десять
Рублей, и всё, не более того.
Я двухрублёвик, кажется, нащупал,
Нет, вот поменьше, в самый раз монетка,
Да к ней ещё копеек пятьдесят.
На, Божий человек. Раз пять по столько,
И фонд мой милосердный разойдётся.
И хорошо. На то и милосердный.
Но дальше (я дошёл до самой церкви)
Мне ни один бродяжка не попался,
Всех извела июльская жара...

А в это время всенощное бденье
Таинственное действо начинало.
Размеренно в открытом алтаре
Позвякивало всплесками кадило.
Пока брянчащий звук в обход престола
Легко и неуклонно продвигался,
Я подошёл, пригнувшись, к аналою,
Перекрестился и поцеловал
Старинную икону чудотворца,
Великого защитника России,
Духовника Димитрия Донского,
Благословенье давшего на подвиг
В жестокой битве с вражеской ордой.
Поставив свечку на большой подсвечник,
Начищенный до золотого блеска,
Я прихожанам низко поклонился,
И те ответили, кто чем успел –
Кто головой кивнул, кто улыбнулся,
Кто поклонился в пояс мне, а кто
Земной поклон низёхонько отвесил.

И я прошёл к излюбленному месту
В двух-трёх шагах от хора.
Между прочим,
Хор постоянно был в одном составе:
Высокий юноша, худой и плоский,
Пел бархатистым басом;
регент хора,
Лет сорока, на голову пониже,
Но в плотном, словно у баскетболистки,
Подвижном теле, – партии вела
Привычной «золотою серединой»,
Что основной мелодией зовётся.
А третья – выводила высоко,
Шла теми недоступными верхами,
Которые, со звуками другими
Гармонию, сливаясь, создают.

Они по-прежнему в тот вечер пели
Уверенно и слаженно,
и если
До воробьёв их пенье доносилось,
Пернатые артисты в изумленьи
Наверняка в ветвях своих смолкали,
Победу за хористами признав.

(Продолжение следует)