Июль-4

ИЮЛЬ
(Продолжение)

Потом припомнилось, как написал
Поэму об отце, о страшной тайне
Отцовой –
как за Родину Советов
Он не пошёл с винтовкой воевать.
Чтоб написать такое, надо было
Его согласье получить.
Но был он
Тогда уже далёко от земных
Забот, запретов, неповиновений.
Один мне, право, выход оставался
Смиренно Вседержителя просить,
Чтоб мне отец приснился и сказал,
Хранить ли мне поэму или, может,
Подобно Гоголю огню предать...

И мне отец приснился.
Только странно.
Он плыл по нашей речке и рукою
Приветствовал меня издалека.
Ни слова, ни полслова.
Сам решай...

Так мысли, тяжелей одна другой,
Меня в минуты первые терзали,
Пока мои мученья мой товарищ,
Тот, чья походка поровней казалась,
Вдруг не почувствовал и не сказал:
– Давай кончай. Так можно и свихнуться.
А нам еще с тобой отчёт давать.
Там всё припомним. А забудем если,
Напомнят те, чей дух чернее тучи... –

И он опять тихонько нам поведал,
Как вместе с ангелом, его принёсшим,
Был в райские обители отправлен
Владыкой Неба, чтобы посмотреть,
Как там живут святые братья наши.
– Ах, как живут!.. Земная наша жизнь
Пародия на ту. И даже хуже... –
Он говорил с улыбкою.
Но тут же
Задумывался так, что становился
Порой на тучу мрачную похожим,
Хотя её немыслимый багрянец
Со всех сторон усердно озарял...

Давно уж наша странная колонна
Из города потоком хмурым вышла
И по шоссе, как будто бы по руслу,
На много вёрст вдоль колок и полей,
И речек нешироких растянулась.
Когда шоссе взбиралось на холмы,
С верхушек их пологих видно было,
Что все вокруг шоссейные дороги 
И все окрест дороги полевые
Забиты были толпами идущих
На юг, на юг (я эти знал места).
И ужас набегал: да как же можно
Идти, как роботам, послушно, долго
И заданного шага не сменить!..

А между тем, уж утро наступало.
Был пятый час. (Я взял с собой часы).
Но, вопреки всемирному закону,
Над горизонтом солнце не вставало,
Лишь только багровевший небосвод
Всё ярче и глубинней разгорался.
Потом, позднее, сколько мы ни шли,
День всё не начинался.
Птичьи стаи
Над нами торопливо пролетали,
Показывая путь нам.
И за ними
Мы шли безостановочно.
Но вот
И птиц не стало.
И трава степная
Нещадно высыхала.
Русла рек
Невидимые камни обнажили.
И звёзд не видно было.
И я понял,
Что там, в закрытых далях беспредельных,
Они сгорают,
и на землю нашу
Шлют свой багровый, свой прощальный свет.

А в нашей поднебесной полумгле,
Скорее в поднебесном полусвете,
Всё жарче и угрюмей становилось,
И тяжелей шагалось нам.
Но странно –
Ни есть, ни пить, ни спать нам не хотелось,
И только мысли глупые терзали
Растерянные души наши:
«Как
Пройдём мы через реки и проливы?
Как люди из Америки далёкой
К назначенному месту доберутся,
Ведь там не реки – море-океан?»
– Эх, закурить бы, граждане, да нету
Ни крошки табаку, – сосед мой Фёдор
Вздохнул сердечно, помолчал и вдруг
По-детски как-то всхлипнул, и добавил:
– А знаете, друзья мои родные!
Ведь я у тятьки деньги воровал...
Был у него железный сундучишко.
На кухне он его за печкой прятал.
Подцепит доску топором, достанет,
Откроет кованым ключом, положит
В него деньжата, и опять в тайник,
А ключ с веревочкой – себе на шею.
И я, ребята, так поднатарел
Гвоздём согнутым открывать копилку,
Что чуть не каждый день помельче деньги
Я забирал себе. Отец не знал.
И грех я этот свой не исповедал.
А за него, пожалуй, в ад кромешный
Как раз и попаду... Ведь вот беда...

(Окончание следует)