Глава пятая Беззвучное знакомство

Мы живем, потому что надежда обращается к Памяти, и обе нам лгут.

Никогда не знаешь, что с тобой случится в следующую секунду.
Меньше всего я хотел возвращаться в этот город. Но судьба моя распорядилась иначе. Будто желая похвастаться количеством разбитых мечтаний, она возвращала меня в Колдегард. Для меня этот город являлся чем-то вроде проклятья...Любовь, надежды, мечты...казалось, что в нём я оставил часть своей души. Ах, сколько раз я мечтал что стану выступать на большой сцене...что приобрету народную славу...сколько раз я представлял, как мы с Фальорой...нет, я же пообещал больше не думать о ней. Но с каждым скрипом колёс, с каждым покачиванием телеги мои мысли возвращались к ней. Как легко было поверить в чистую любовь, и как сложно оказалось принять реальность...

Я не хотел возвращаться. Ведь там было столько воспоминаний...Михаэль, мой учитель...удивился ли он, когда в один день я не пришёл к нему на занятие? Думаю, я обидел старого учителя...мне было одновременно больно и стыдно...Я боялся увидеть кого-либо из знакомых, друзей...что я скажу им? Ах да, теперь я даже не услышу ответа...мне все не верится, что я лишился слуха. Казалось, что вот, пройдёт еще секунда, и он вернётся, и я услышу голоса, звуки...я старался выдумывать для себя свои аналоги...скажем тот же скрип колёс. Если я пытался прислушаться, наступала тишина...но стоило отвлечься, и воображение озвучивало для меня реальность...о том, что это именно воображение, я догадывался по тому, что звуки не совпадали с движениями телеги, были вырванными из общего шума, лишенными той мелодии жизни, которая обычно слышна...и почему я раньше не замечал всего многообразия звуков? Ощутил их нехватку только лишившись слуха...Если бы я знал, насколько важны звуки, я бы наверное уже бы был знаменитым музыкантом.

Мы въехали в город. Возница остановил повозку, и о чем-то спросил стражника, охраняющего городские ворота. Я судорожно пытался понять о чем они говорят...бывают ведь люди, умеющие читать по губам. Но для меня все их жесты движения губ ни о чем не говорили. С тем же успехом я мог бы смотреть на выброшенную на берег рыбу, в предсмертной агонии открывающую и закрывающую рот, и пытаться найти смысл в этих движениях.
Посередине разговора стражник вдруг вытаращился на лежащего в телеге солдата. Потом задумался, и, будто что-то вспомнив махнул рукой в сторону городской площади. Но возница лишь покачал головой. Тогда страж погрузился в большее раздумье, почесал щетину, и указал в сторону бедных районов города. После чего что-то объясняя вознице, он показывал путь рукой. Возница кивнул, стегнул лошадей, и мы снова тронулись.

Переезжая к более бедным районам, мы плавно погружались в самую пучину жизни города, в тот адский котёл, в котором варятся бедные люди, ищущие всеми правдами и неправдами способа выжить и разбогатеть. На нас опасливо косились прохожие, но, несмотря на большое количество народу, толпа лишь плавно обтекала повозку. Выехав на одну из множества небольших улочек, возница остановил телегу. Затем спрыгнул с козел, и, подойдя к старому, полуразвалившемуся зданию, попытался открыть широкую дверь. С первой попытки у него ничего не вышло, и он махнул мне рукой, чтобы я помог. Пришлось слезть и вместе открывать тяжеленную дверь. Однако вдвоём мы достаточно быстро справились с этой задачей. Но за дверью нашему взгляду предстало далеко не самое приятное зрелище. Ветхая, как мир конюшня. В потолке зияли дыры, доски были полусгнившие...Наверняка где-то в сене копошились мыши. Несмотря на ветхость постройки, кто-то совсем недавно накидал сена на сеновал. Однако лошадей почему-то не было...

Затем мы с возницей аккуратно перенесли раненого солдата в конюшню.
Возница кивнул мне в сторону остававшейся повозки, и явно попросил разуздать коней. Хотя я не понял почему это должен был делать именно я, а не возница, я все же пошел пытаться справится с этими животными. Кони были смирными, но моя неумелость обращения с ними играла своё дело. Я все никак не мог освободить обоих коней...С трудом, каким-то непонятным образом мне удалось снять абсолютно все ремешки и замки с одной лошади...но другая для меня оставалась проблемой. Я мучился достаточно долго, чтобы лошадь несмотря на усталость начала нетерпеливо брыкаться, храпеть, и мотать головой. Глядя в ее огромные глаза, мне казалось, что само животное справилось бы с возложенной на меня задачей в несколько раз лучше. Наконец мне удалось освободить от пут и второе животное. Лишь сейчас я заметил, что возница стоит у дверей в конюшню и спокойно наблюдает за моими действиями. Сам не знаю, как сдержался, чтобы не врезать ему...

Мы завели коней в конюшню и заперли стойла. С удивлением я обнаружил, что пока я развлекался с конями, возница успел каким-то образом затащить солдата на сеновал, находившийся достаточно высоко. Не знаю, как ему это удалось, но то, что солдату будет гораздо лучше поспать на мягком теплом сене, нежели на сырой и холодной земле, это однозначно. Подумав, он снова жестом показал мне следовать за собой. На этот раз мы откатили за угол конюшни повозку, которая явно не влезла бы внутрь.
Затем возница вернулся в конюшню, и показал мне жестами что куда-то сейчас сходит. Он вывел чёрного коня из стойла, и, несмотря на усталость животного, пустил его галопом в направлении городской площади. В конюшне остался я один. Вернее я, раненый солдат, и серая лошадка. Мне хотелось обдумать все происходящее, понять, что я делаю в этом городе, как мне дальше жить, и чем заниматься...я уютно расположился рядышком со вторым стойлом, оперевшись спиной на его стенку, и даже не заметил, как провалился в сон.

Сон был сумбурный...мне снилось что меня выпускают на большую сцену, что я выхожу, весь в лучах огней, играю восхитительную музыку...вдруг мои зрители превращаются в ужасных тварей,и начинают кидать в меня тухлыми овощами, затем камнями, потом и вовсе стреляют в меня из луков...Я вижу лицо Михаэля, который кривит такую знакомую мину, как когда я фальшивлю...но его быстро сменяет лицо Фальоры. Я всматриваюсь в её глаза, тонкие, но привлекательные губы, мне хочется прикоснутся к шелковистым волосам...но в этот момент я понимаю, что смотрю на лицо возницы, который внезапно разражается ужасным смехом. Но его лицо также сменяется на лицо раненого солдата...у него нет повязки на лице, и на месте правого глаза был огромны провал, в котором полыхал огонь, и казалось, плясали демоны...Издав жуткий крик, солдат выхватил откуда-то огненный меч, и ринулся прямо на меня. Я не успел увернуться, приготовился к резкой боли, но воин прошел сквозь меня, как будто я был бесплотен, и унёсся куда-то прочь. Венцом этой феерии оказалась девушка, сидящая на горе израненных, стонущих тел, и играющая на арфе...вдруг она запела...ее голос был невероятно сладок, даже слаще песен сирен...он проникал в душу, брал за живое, заставлял саму природу души меняться...даже раненые, служившие своеобразным троном этой богине музыки замерли...у многих из глаз текли слёзы...
казалось еще секунда и мое сознание расширится, впустит в себя эту музыку, я сам стану музыкой...я был готов открыться навстречу этому чудесному пению...

В этот момент кто-то нещадно затряс меня, и я проснулся. Ещё несколько секунд я пребывал в состоянии близком ко сну, пока не осознал, что возница трясет меня за плечо.
Похоже я возненавижу этого возницу. . . Хотя когда он протянул мне графин с молоком и лепёшку,  я был готов его обнять. . . . ведь только сейчас я понял,  что последний раз ел два дня назад.
Я умял все за несколько минут, и довольный откинулся к стенке второго стойла. Я и не заметил, когда возница успел поставить своего коня обратно в стойло. Вдруг я задумался над тем, что до сих пор не знаю имён своих спутников. Не то, чтобы меня это сильно волновало...просто терзало любопытство. Однако узнать их я никак не мог. Возница достал какую-то книжицу, и открыв ее на определённом месте, принялся читать. Странный он тип однако. Нечасто встретишь простого человека, которому чтение доставляет удовольствие. И тем более, который согласится потратить приличную сумму на книгу. Впрочем не думаю, что этот случай бывает реже чем глухие флейтисты...я горько усмехнулся. Похоже больше он никуда уходить не собирается. Я снова прислонился к стенке, и быстро уснул. На этот раз никаких сновидений не было, по крайней мере я их не запомнил.

Утром я проснулся от стука копыт. Возница выводил своего черного коня из стойла. Глянув на меня, он что-то сказал, затем указал на сеновал. Я лишь развел руками. Возницу хлопнул себя по лбу. Затем задумался...достал откуда-то из пыльных одежд клочок бумаги, и что-то написал, и передал мне. ПОсмотрев на бумагу, я прочёл:

«Генерал Конрад, Трибунал города Колдегарда постановляет вам в срочном порядке явиться для дачи показаний по сдаче «Песчаного Грифона» врагу»

Мои брови удивлённо взлетели наверх...значит вот этот раненый воин, это и есть знаменитый генерал у которого в форте я так мечтал набраться опыта и историй для вдохновения? Непобедимый герой и славный воин, смело сражающийся с ордами зла. на самом краю мироздания? Чушь собачья!

Я не заметил,  как возница написал что-то еще,  и протянул новый клочок бумаги мне.

«Позаботься о генерале.  Приди на слушание его дела.  Тебя пустят, покажи им эту бумажку. Руфус. »


Моему удивлению не было предела.  Да кто такой этот возница,  чтобы его имя открывало мне дорогу в Трибунал? Что он вообще за человек? Хотя теперь я знал имена обоих моих спутников,  легче мне не стало. . . в голове роилась куча мыслей. . . хотелось хотя бы жестами задать вопросы этом таинственному Руфусу. . . Однако тот лишь усмехнулся и во весь опор ускакал прочь.  И что ему неймётся? Куда он так спешит?

Только сейчас я заметил что рядом со стойлом аккуратно стоят еще два кувшина и лежат завёрнутые в бумагу две лепёшки. . .
Видимо Руфус успел сходить за ними,  пока я спал.  Ну,  я решил не упускать случая,  и позавтракал.  Второй кувшин и лепёшку я оставил генералу.  Однако мне жутко хотелось прогуляться. . . я решил взять еду на всякий случай с собой.  Выйдя на улицу,  я пошёл куда глаза глядят.  Достаточно долго я просто бродил по Колдегарду,  пока не понял,  что ноги целеустремлённо пытаются привести меня к дому Фальоры.  Сжав зубы,  я повернул совсем в другую сторону.  К тому же,  вдруг вспомнил,  что меня попросили позаботиться о генерале. . . подгоняя себя мыслью,  что ему возможно нужна моя помощь,  я вернулся к конюшне. 

Открыв дверь,  я замер на пороге. . . Конрад,  как ни в чем не бывало умудрился не только спуститься с сеновала самостоятельно,  но и спокойно держался на ногах,  лишь слегка покачиваясь.  В непонятном состоянии аффекта,  я подошёл к нему,  и отдал кувшин с молоком, лепёшку и записку.  В голове мысли словно взрывались «обманщик!»,  «трус!»,  «предатель!».  Как он мог будучи почти здоровым бежать с поля боя? Как он мог прикидываться серьезно раненым? Что все это значит? Может он и заслужил славу у солдат,  но я буду искренне рад,  если на Трибунале его приговорят к смерти.  Из-за его неумелых действий погибли люди! Его люди. . . а он прохлаждается здесь,  на сеновале. . .

В ярости,  я вышел  из конюшни,  хлопнув дверью.  Я бродил по Колдегарду весь день.  Просто так,  бездумно.  Ближе к вечеру я решил,  что нужно увидеть,  как осудят этого военного мерзавца.  Придя к зданию Трибунала,  я достал бумажку,  данную мне Руфусом.  Протянул ее стражнику.  Тот молча читал. . . дойдя до имени,  его глаза расширились,  и он тут же пропустил меня.  Не зная,  куда идти дальше,  я обратился к первому попавшемуся человеку с этой запиской.  Тот начал было что-то мне объяснять,  после чего заметив что я его не понимаю,  махнул рукой,  и повел меня за собой.  Он отвёл меня на кухню,  где меня накормили, вкусной кашей. . . не думал,  что солдатская еда придётся мне по вкусу. Потом мне долго пытались объяснить,  что дело будет только завтра.  Я достаточно быстро это понял,  но упрямо не хотел уходить из тёплой кухни. . . и махнув на меня рукой,  мне позволили остаться.  В ту ночь я спал мало.  Но проснувшись ощущал лёгкую вибрацию,  как будто от мелодичного звука.

Заметив,  что я проснулся,  повар,  который уже вовсю готовил что-то новое,  шепнул что-то подмастерью,  и тот быстро привел рядового,  который отвёл меня в зал суда.  Ждать было недолго,  и уже вскоре в зал привели Конрада.  Слушание длилось около часа,  и мне было жаль,  что я не слышу выдвигаемых обвинений,  однако,  что было странно,  генерал вообще не проявлял никакого сопротивления. Судя по всему,  его всё-таки признали виновным.  Тут я ощутил одновременно странную,  злую радость,  и стыд. . . С одной стороны мне казалось,  что он заслужил наказания. . . но с другой,  он действительно выглядел беспомощным там,  в повозке. . . и меня попросили позаботится о нём.

Когда его выводили из зала,  через ту же дверь вбежал какой-то мальчишка. . . генерал обернулся,  и мы встретились глазами. Его взгляд был полон такой тоски и боли,  что я невольно содрогнулся. . . Дверь захлопнулась.

Вбежавший паренёк что-то вопил,  и люди повскакивали со своих мест. . . я не мог ничего понять,  но в голове зазвучал гул из разнообразных голосов, звучащих на самых разных тонах,  высоких и низких,  накладываясь друг на друга,  они создавали единый шум,  гул,  как множество пчёл создают жужжание. . .Их голоса вибрировали,  словно струны. . . и единственным,  что они говорили,  было «пора,  Сильвио,  пора. . .»