То, что ты называешь ядом

… the time is out of joint…

    (William Shakespeare)

________________________________


 - Так о чём мы говорили, Вольф?

Тонио неторопливо подошёл к широкому окну и рывком отодвинул багровую занавесь. Выстрел золота по глазам… Скрытый сумраком Вольф зажмурился, и на неестественно бледном лице заиграли солнечные блики. Казалось, он постепенно оживал.

- О моём чёрном человеке.

Голос Вольфа, склонившегося над клавишами, еле слышно прозвучал из другого конца освещённой солнцем комнаты.

- О твоём чёрном человеке… - задумчиво повторил Тонио и внимательно всмотрелся в лицо друга. – Ты что-то неважно выглядишь… Так вот: именно поэтому я и не хотел бы оказаться на твоём месте. Рано или поздно потребуется расплата за твой дар.

Встретив недоумённый взгляд, Тонио поспешил пояснить:

- Всё просто. Ты помнишь, как сочинял последний концерт?

- Нет, - моментально парировал Вольф и дёрнулся, кивком убрав со лба навязчивую прядь, - нет. Гудело в голове, в кончиках пальцев, потом я сел за инструмент, и…

Пальцы Вольфа запорхали по воздуху, затем по клавишам неимоверно легко, он наслаждался и оживал, закрыв глаза.

- Когда я закончил этот концерт, он будто отпустил меня. Шум в голове утих, мне перестала сниться музыка. И теперь я жду нового прилива… хотя нет, не жду. Это само находит меня.

Тонио внимательно слушал, чуть склонив голову. Его беспокоила порывистая беззаботность друга, его неестественная бледность, но Вольф продолжал играть, и тяжёлые складки у него на лбу постепенно разглаживались.

- У меня всё иначе. Мне нелегко даётся каждая нота. Я пишу, зачёркиваю, думаю, играю… опять зачёркиваю, переделываю, переставляю… Я ощущаю весь процесс рождения музыки. И руки чувствуют… И когда результат получен, он ещё долго меня не удовлетворяет. Для меня это тяжело, но я добиваюсь того, чего хочу, путём вычислений и расчётов. Я не импровизирую. Вот именно поэтому я не хочу оказаться на твоём месте.

- Объясни.

Вольф прекратил играть, расстегнул сдавливающий шею воротник чёрного камзола и следил за медленными передвижениями высокой белой фигуры Тонио по огромной, залитой солнцем комнате.

- Играй, Вольф…

И тот, успокоившись, вернул длинные нервные пальцы пожелтевшим клавишам.

- Я знаю, чем плачу за каждую ноту. Раздумьями, усилиями, бессонными ночами. Ты – нет. Ты не платишь за свою лёгкость. Сел, наиграл – и всё получилось. И тебя вновь возносят до небес, потому что вышло гениально, как дышишь, без усилий. Ты не платишь. Ты не кормишь дар. Но рано или поздно за дар потребуют плату. Причём ты не знаешь, кто, как и где. Дар потребует жертвы. Это дорогая цена.

- Что ты хочешь сказать, Тонио? Что чёрный человек приходил за жертвой?

- Он просил реквием. Плата иногда взимается в самых странных и непредвиденных формах… Возможно, ты увидел его в своём отражении – того, кто всё это время правил твоей рукой. Твоя лёгкость, беззаботность, твой солнечный дар… Он тихо и незаметно разъедает тебя изнутри, как самый медленный в мире яд. Он тем и опасен, что незаметен… Играй, играй, Вольф, - махнул другу Тонио и вновь подошёл к окну. – На солнце нельзя смотреть, не прищурившись… Дар – он разъедает тебя изнутри… Но есть ещё много вещей с тем же эффектом, что и яд.

Вся наша жизнь подчинена достижению определённых целей – материального благополучия, успеха, любви… Пока эти цели не достигнуты – мы не успокоимся, и это даёт нам силы, пока мы молоды. Апатию и депрессию, приходящую с годами к тем, кто не достиг и остановился, опустим. Цель зудит внутри нас, как заводной шмель, цель кусает, заставляет бегать… Мы идём на поводу у цели и чувствуем себя живыми только в движении. Но вот ты достиг одного, другого, третьего – всё! – вскричал Тонио в азарте. – Остановка! Состояние покоя. Вот что губительно. И тут начинает своё действие яд под названием Страх потери.

Удержать то, чего мы добивались с таким трудом, часто не в наших силах. Никто не даст гарантии, что следующий концерт не будет провальным, никто не гарантирует никому вечную любовь, никто не застрахован от банкротства… И самое страшное – это потерять силу. Хотя при достижении всех намеченных целей она уходит первой. Она уже не нужна, а годы идут. И страх того, что ты что-то не сумеешь, у тебя что-то не получится – разъедает изнутри. Вот тебе яд, медленный, но сильнейший. Страх потери.

Любовь – тоже яд. Я говорю даже не о страсти, которая сама по себе утоляема, хотя и она – разрушитель. Гораздо страшнее, когда ощущаешь себя веществом, порошком, растворяющимся в бокале вина. Растворяясь в объекте любви, теряешь себя, теряешь мозг, теряешь «Я». Вы смешиваетесь – порошок и вино – и становитесь одним веществом. И ты вдвойне уязвим. Когда это проходит, очень трудно получить обратно себя прежнего. Можно получить некое сухое вещество путём испарения, но и вино, и порошок будут другими, иными по составу. Страсть обычно кратковременна и не оставляет глубоких следов. Она зудит внутри, становясь целью, и ей нужен выход – результат. Утоление. Неутолимая страсть сродни безумию. Но тут страх потери применительно к разуму не работает. Разум – самое ценное, но его потерять не боятся. Когда его теряешь, этого уже не осознаёшь.

- Как насчёт ревности? – поинтересовался Вольф, снова перестав играть и воюя с туго стянувшей кисть манжетой.

- Отнеси её туда же – к страху потери. Это единственное, что движет ревнивцами: сохранить приобретённое, но то, над чем мы не властны в полной мере. Над чувствами. Их возникновение и исчезновение не поддаётся контролю.

Успех – самый медленный и коварный яд. Достижение цели означает полную остановку. Озабоченность материальными благами исчезает, наступает пресыщение. Парализуется воля, засыпают чувства и утолённые желания. На первый взгляд, это полная гармония. Ты растворён в покое и благополучии… Конечно, несколько подстёгивают более удачливые конкуренты – если ты не совсем уснул. Но чаще тебе это становится просто безразлично. Настораживаешься, когда женщины, любившие тебя, уходят к новому кумиру, заканчиваются деньги… Зато ты уже можешь спокойно выйти из дома и дышать.

Конкуренты, да… Ещё один яд, по значимости я ставлю его на последнее место. Зависть. Почему? Потому что это очень часто – движущая сила. Зависть, соперничество, борьба выявляют лучшего, и это заставляет тебя шевелиться. Разъедает пассивная зависть, рождающая злобу, бессилие, ты теряешь силы и здоровье. И если не потерян разум, ты найдёшь, как заставить зависть работать на себя.

Прозрачные белые солнечные лучи постепенно проглатывали остатки полумрака, медленно, словно нехотя проглатывая худощавого человека в чёрном камзоле.  Задумчивая Кони хмурилась с портрета в массивной золочёной раме.

- Наверное, Вольф, ты думаешь, что я завидую тебе, твоему свету, твоему оптимизму, твоей лёгкости, твоему дару… Да, отчасти это так. Но как проявляется моя зависть? Я смотрю на тебя, я говорю с тобой, я вижу, как ты пишешь музыку. И я впитываю всё, что вижу, я чувствую тебя, я перенимаю, я вживаюсь в тебя, ты поселяешься во мне, и я приобретаю многое. Для меня наша дружба – своего рода симбиоз. Поглощение - и отдача. Но опять-таки манера письма у нас совершенно разная. У тебя вдохновение – у меня концентрированный продукт. У тебя дар и лёгкость воплощения – у меня труд. В итоге мы оба выдаём результат, и оба получаем освобождение. Временное. Пока тебя не поймает очередной порыв вдохновения, а меня – новый всплеск… ну, назови это завистью, если хочешь.

Теперь вернёмся к тому, с чего начали. С самого сильного яда. С твоего дара. Он уже разрушил тебя. Твой человек там. Внутри. Ты видел его в себе. Ты понимал, кому ты писал реквием.

- То есть я должен платить за дар сам себе? Через тебя?

- Я не требую. Просто мало времени.

Одним рывком задёрнута багровая штора – и снова комната во мраке.

- Ты уходишь?

- Нет. Уходишь ты.

Золотой тяжёлый кубок. Что там, на дне? Не видно за кроваво-красной мутью.

- Или ты выберешь яд, или яд выберет тебя.

И Тонио поспешно покинул комнату. Тяжёлая дверь хлопнула, как выстрел.