Письмо 4

         

     Ложь и страх.

Вниз тоже можно лететь, только это падение в пропасть. И чаще всего оно и начинается с ощущения чужого полёта, такого близкого, но всё равно чужого. Раскинутые врозь руки-крылья готовы к испытанию, душа рвётся, голова пылает, мышцы напряжены, сосредоточен, сконцентрирован, вдох... но груда камней в груди - насмешка, угроза, страх - не даёт возможности рискнуть. Назад тянет. Не смог. Осёкся злым словом. Вашим словом, мама. А головокружение было настоящим и вкус во рту - вкус океана, неба, звёзд и немного крови! Я никогда его не пробовал, но знаю, что это был именно он. Ощущение полёта было живым. Полёта не было. А ощущение было. Я помню его, всю жизнь помню то, чего не было - и берегу, как святыню. И снова беру разбег. И снова, раскинув руки, останавливаюсь на краю, и снова, и снова, и снова...  и так до бесконечности. И уже просто стою над пропастью, бессильные руки едва балансируют, представляя собой жиденькую горизонталь для обрюзгшего тела. Я давно уже не пытаюсь взлететь.

Ложь. Ложь и страх. Чужая ложь и свой страх всегда тянут на дно. Всегда.  И стоишь этой чёртовой вешалкой, на которой давно уже болтаются засаленные лохмотья чужих грехов. Но приняв на себя, их уже нельзя бросить, ибо без присмотра они могут погубить кого-то. А ты же ... избранный... Да и не подлец же совсем, чтобы всех подводить, вот этому, случайному попутчику и буду верен. Только это не случайный попутчик, это закон. Закон притяжения противоположностей. Слабый - к сильному, глупый - к умному, подлый - к честному. Так что ли выходит? Не знаю. Знаю только, что раз подставился - всю жизнь в ответе. Значит, надо спрятать у себя все эти лохмотья, а то ещё подумают, что твоё, а ты ведь... И стоишь, распихиваешь по карманам чужие отходы, будто ворованные. И кто-нибудь непременно увидит и ухмыльнётся понимающе, а ты вдруг пристыжённо и чуть не заискивающе начинаешь оправдываться, выворачиваться, юлить, мол, не моё это, так, случайно...  Откуда эта манерочка? Ведь ты не врал и не крал? Так чего же ты боишься? Какой правды? Но ты слишком благороден душой и возвышен помыслами, чтобы задуматься об этом, столь ничтожном, чтобы уличить во лжи и бросить этот хлам его хозяину. Ведь ты велик! Избран! А у таких, и ложь, которую ты ещё победишь - вот увидите! - должна быть великой, под стать. А это низменное, не то, чтобы не важно, что ложь, а просто стрёмно как-то. И ещё  что-то гложет, интуитивно угаданное, липкое и противное, как тошнота. Червоточинка. Чья?
Но пока ты разбираешься со своими возвышенностями и благородностями душевными тебя уже спасают те самые люди, которые на тебя всё это и поднавесили и делают они это так похоже на вас, мама, что ведёшься тут же.  Интуицией угаданное страхом осознания закрывает шлюз. И простая мысль послать всех к чёрту, остаётся там. Привычная  форма отцовского поведения - замять, перевести тему, пойти на поводу во избежание конфликта или разъяснительного процесса, ибо всё равно все знают, кто победит, хотя он же, точнее, она и не права - срабатывает безотказно и безотчётно. Потому что привык. И потому что в случае с мамой это единственно верное решение. Но здесь другие люди, скажите вы. Да,  люди другие - ситуация та же. Не виновен, значит... должен извиниться и взять ответственность на себя, ибо - Я. Проекция, подчинение, убеждение, что это только "на сейчас", а потом всё будет иначе,  и прочая дребедень засасывает в болото. Болото - это не улица. Болото - это твой собственный страх. В капкане, поставленном собственными родителями, и оказался. И никаких "плохих компаний" не существует!!! Есть плохие родители и детские страхи.  Страшные родители и плохие страхи. (А страхи бывают хорошими? Да. Но тогда это сомнения. А это другое). Детские страхи родителей и детские страхи их детей. Но у родителей есть власть над детьми, а у них-нас, детей, нет. Поэтому надо выбрать один из страхов и мучиться им про себя, втихомолку. Потому что, если скажу вслух, то будет уже не страх, а ужас. Страх грядущего ужаса до такой степени пугающ, что я выдержу любое сегодняшнее "плохо" молча, только бы не было ещё хуже. А если попытаться отстоять себя, то... б-рр-р!  Да и отца с сестрёнкой жалко.


Вам непонятно, мама?

Тогда попробую вот так:

Вопреки, в доказательство, назло НИЧЕГО НЕЛЬЗЯ СОЗДАТЬ.  Можно только разрушить. Любовь в отмщенье не приходит. От плохого отца никогда не будет сильного потомства, оно будет таким же - хилым и слабым. Ибо - ОТЕЦ! Корень жизни. Подпиливая и вытаптывая корень, глупо ждать, что ствол будет крепким, а молодая поросль сильной. Усердие и тщание, с которым вы разделывали отца на мелкие щепки на наших глазах, сделало бы честь любому дровосеку! Вы никогда ничего не забывали, смакуя каждое слово спокойным ровным голосом. Особенно вы не забывали ему его предыдущих поражений - ведь раз промолчал, значит, согласен с обвинениями, а раз согласен, значит виноват! Если отец пытался осадить вас, мотивируя нашими нежными ушами, торчащими где-нибудь поблизости, вы патетически восклицали: "А пусть знают, кто их отец! Пусть знают, что из-за них терплю такую муку!"

Как же вы всю жизнь любили в себе вот эту "муку" и "тягловую лошадь"!
Безотказный добряк с чувством вселенской вины, страдавший за всех и вся... Помню, однажды младшенькая не выдержала: "Мама, - воскричала она в сердцах, - да добрее и мягче нашего отца разве что... Иисус Христос!". Подобрала сравненьице! И как всегда, метко. (Глазастая была, что не надо вечно видела и лепила в лоб). Ну, а вы и не против были. Иисус - значит ко кресту. Ей-богу, даже мне было больно за них обоих из-за её этой нелепо-искренней выходки. Пока - редкий случай - отец не подрезал вас.
Однажды, собираясь куда-то уходить, мы все четверо  стояли в тесном коридорчике уже готовые к выходу, кто-то что-то сказал, отец ответил, и мы все оглянулись на него. Он стоял, задумчиво почёсывая тыльную сторону запястья. И вдруг, протянув слегка обе руки к вам, без тени иронии на лице сказал: "Стигматы чешутся".  Так откровенно стать тринадцатым апостолом не захотелось даже вам.
Ну, а уж - Идиот Михайлович Достоевский-Митров - это было святое!
Он никогда не вникал в суть обвинений, большинство которых не имело  к нему ни малейшего отношения, он просто хотел, чтобы вы успокоились, и в доме воцарился мир. Но вы не успокаивались, и со временем начинало казаться, что он действительно виновен во всех смертных грехах. Он как-то неловко и даже чуть пристыжённо замолкал или старался перевести тему, или тащил вас на кухню, приговаривая, "вот я тебя сейчас накормлю, и ты подобреешь. Ты просто проголодалась и устала". Так чтобы вам хоть тут-то не остановиться, а? Мама?  Нет же. Вы без боя не уймётесь! Врагом всегда назначался отец. Смел он дерзнуть попытаться отстоять себя или нет, значения не имело. Вы всегда били на поражение и пленных не брали. Вам не нужен был мир. Вам нужна была победа! Полная капитуляция и публичное посрамление врага.

Вот от чего я действительно устал с детства - это воскресать после ваших оглушительных побед. Вы целились в неведомого нам врага, но убивали нас. Всех троих. У отца были какие-то свои счёты и с жизнью, и с вами. Раз он всё терпел, значит, у него были на то причины. А мы?
Собирать черепки с каждым разом становилось всё сложнее и сложнее, потом скучнее и скучнее. Собирать ведь интересно когда строишь и видишь то, что построил.  А бесконечно восстанавливать одно и то же, зная, что назавтра снова всё будет разрушено... Какой смысл? Да и черепки мельчали, крошились, пока, наконец, не рассыпались совсем.

И ещё: категорически нам было запрещено жаловаться и рассказывать о том, что происходит у нас дома кому бы то ни было. Мы должны были всегда улыбаться и говорить, что у нас всё хорошо.  Самый подходящий момент проявить абсолютную родительскую власть, как метко заметил профиль с плакатов советских времен, пришедший к финишу на полголовы раньше двух своих товарищей по партии и так увековеченный и растиражированный миллиардно не только на бумажных, но и  кумачовых, атласных и, совсем было круто, бархатных отрезах, а так, же самописными стенными газетами, эмблемами, значками и прочей атрибутикой давней-предавней эпохи нашего счастливого детства. И мы как всегда выполняли всё на "4-5". Да и радости тогда ещё был запас, просто, потому что жизнь, потому что солнце, потому, что ещё было интересно, к чему-то всё-таки влекло.
Так создавалась видимость благополучия, держащегося на маминых плечах. Лживая пустота.

Шутка про Карла Маркса кислая какая-то получилась, а я рассмешить хотел вас, мама.


продолжение следует...