Жизнь моя, рубиконы мои

                А человек не умирает:
                Он просто дремлет не дыша.
                Горит, горит и не сгорает
                Его бессмертная душа.

                ( Эльдар Ахадов)
               

               

               

         В детстве я очень боялся смерти. Мне казалось очень несправедливым, что люди умирают. Я не мог понять, зачем они это делают. Везде, куда не посмотришь, все живые. И вдруг, кто то  взял да и помер, его ложат в гроб, на телеге везут на кладбище и там хоронят. И он уже никогда не вернется назад. Почему? В моей голове не укладывалось, почему он не может вернуться. Еще одно обстоятельство не давало мне покоя. Вот умирает человек зимой, его хоронят в ледяную могилу. Люди уходят с кладбища, а он остался там один, в холоде и одиночестве. Как он себя чувствует в этой холодной ночи, зачем ему такое наказание? Задавать эти вопросы взрослым я стеснялся, а может быть и боялся чего то, не знаю. Переживал в себе. Но самое ужасное, это когда начал сознавать, что и я тоже должен буду умереть. В такие минуты меня охватывал ужас и я думал: «Зачем тогда родился, если обязательно должен умереть». И опять ответа не было. В голове мелькали разные мысли, в которых я пытался найти утешение, какой то выход из этого замкнутого круга. Слабым утешением было, что я еще молодой, а умирают старики. Впереди еще много лет жизни, может за это время люди, что нибудь придумают и не будут больше умирать. При всей эфемерности этой надежды, я цеплялся за нее, как утопающий за соломинку, она давала ощутить мне под ногами спасительную твердь долгожданного берега. Это обстоятельство вносило успокоение в мальчишескую душу и я засыпал сладким детским сном.
     Сказать, что ныне я не думаю о смерти, будет неправдой. Думаю, конечно. И даже чаще, чем в детстве, но думаю уже по – другому. Я ее теперь не боюсь, детский страх отступил. Я ее теперь понимаю и, как это ни печально, соглашаюсь с неизбежностью такого конца для любого живущего на нашей земле, для себя, конечно, в том числе. Гораздо больше теперь я думаю не о грядущей смерти, а о прошлом, пытаясь в своей памяти воскресить прожитое. Вспоминая, одновременно и сопереживаю те или иные эпизоды, возникающие в моей памяти. Мысль о необходимости проанализировать пройденный путь, стремление понять, как и почему именно таким образом, сложилась моя судьба, стали навязчивой идеей. Я не могу от нее избавится, она, как навязчивый коммивояжер, не дает мне прохода, заполняя собой все пространство и время. Как так  получилось, что из деревенского мальчишки образовался нынешний, пока еще не очень старый и ворчливый, но все таки уже дед или бабай, если использовать местный разговорный язык. Иногда, за кружечкой пива со своими ровесниками он в тишине уютного дома рассуждает об упадке нравов нынешней молодежи и их вопиющей безграмотности. Неужели он забыл о своей молодости, о беззаботном деревенском детстве. Забыл о годах своей юности, забыл как ворчали тогдашние старики и старухи о бессовестных «девках», одетых в короткие юбки, о молодцах с длинными волосами и начесами на голове, обильно смазанными бриолином.
     Да нет, не забыл, помню. Помню и брюки – дудочки и шузы на манке, много чего помню. Но речь не об этом. Ворчание старших по отношению к младшим это просто фон событий и не оно определяет нашу судьбу. Ее определяют, на мой взгляд, наши поступки, именно они и формируют нашу жизнь. Более того, часто мы становимся заложниками наших необдуманных действий, непродуманных поступков. А совершив тот или иной поступок, мы зачастую становимся, как бы заложниками его и далее вынуждены вести себя уже в соответствии с образовавшимся обстоятельствами.
     Вот хрестоматийный пример. Когда то, давным -  давно, чуть более двух тысяч лет назад один знаменитый человек совершил поступок. Это был римлянин, патриций из высшего сословия всадников, государственный человек, занимавший высокие должности военного трибуна, эдила и претора, полководец Гай Юлий Цезарь. Нарушив закон, он с войском перешел реку Рубикон, развязав тем самым в Священной империи гражданскую войну. Сделал он это сознательно, имея перед собой конкретную цель: захват и узурпацию власти. Он нарушил прямой запрет Сената и достиг ее, этой цели, достиг, не взирая на гибель и страдания людей, своих сограждан, вопреки всем предостережениям и уговорам. Людям, которые просили его повернуть назад и не подвергать свою страну опасности, он отвечал: «Жребий брошен. Рубикон перейден» Эта фраза означала, что поступок совершен, назад возврата нет. Много кровушки человеческой пролил он и власть захватил. Дальнейшее хорошо известно: Великого Цезаря зарезали его же друзья, да и Римская империя со временем пала. Осталась в человеческой памяти лишь фраза о Рубиконе, который невозможно перейти назад.  Осталась память, прежде всего о поступке. Наше современное общество даже придумало обобщенное выражение этому явлению: пройдена точка невозврата.  В своих раздумьях о прожитой жизни, я пытаюсь отыскать такие точки и поступки, которые, как реперные отметки, прокладывали мне путь. Хочу понять, кто же штурманом был, кто, какие события определяли мою судьбу. Были ли в моей жизни свои точки невозврата, ведь позади, практически, целая жизнь.
     В известной песне поется: «Мои года, мое богатство». Прав, конечно, Вахтанг Кикабидзе. В повседневной суете, мы не замечаем бега времени, забываем иногда простую истину: срок, отпущенный нам для земной жизни, иссякает. А бывает, просто боимся этой мысли и остается наше нажитое богатство с нами навечно. А что нашим детям и внукам? Что мы им оставим? Значит, пусть учатся с нуля, на своих ошибках. Неправильно это, достаточно вспомнить мудрость: «Умный учится на чужих ошибках, глупый на своих». Я хочу, чтобы мой опыт помог моим детям и внукам. Иначе, для чего же я жил? Поневоле вспомнишь Раскольникова: «Что ж я, червь земной? Или право имею?». Считаю, что не только «право имею», но и прямую обязанность имею. Обязан, просто обязан передать свое богатство. Тем более судьба так распорядилась, что я оказался свидетелем и участником эпохальных событий происшедших с моей Родиной. Хочу познакомить их со своей точкой зрения на эти события. Надеюсь им это будет не без интереса, а может сумею даже подсказать правильный выбор в трудную минуту.
     И еще. Я уже достиг возраста, когда: «Пора думать о вечном». Стараюсь думать, конечно. Вот иногда, нас называют Иванами, не помнящими родства. Действительно, мы зачастую не знаем свою родословную далее второго, третьего колена. Простой пример. Несколько лет назад, можно сказать, почти случайно, зашел я на кладбище, в земле которого, покоится прах моих родных. Бабушка и дедушка, по материнской линии не так уж и давно были здесь похоронены. Кладбище то я, слава Богу, нашел, а вот могил своих дедушки и бабушки не сумел. Кладбище маленькое, чисто деревенское, все заросло травой, ни крестов, ни холмиков не осталось, могилы бабушки и дедушки, да собственно и память о них, утеряны навсегда. А ведь они дали жизнь почти десятку детей. Ни кого не хочу винить, спрашивать надо, прежде всего, с самого себя. Посмотрите на наши погосты: редко где увидишь ухоженное место последнего пристанища. Почти повсюду грязь, мусор и запустение. Мы забываем, что кладбище это наглядная история нашей малой родины, это музей нашей прошлой жизни. А, мы? Сегодня поставили красивый и величественный памятник на центральной площади, а завтра новые правители или бесноватая толпа сломали его, выбросив на помойку даже память о человеке, на которого еще вчера молились. И такое варварство считается нормой. В запале праведного гнева выбрасываем из своей истории целые периоды и говорим, что так и было. Ужасно это, по - моему.
     Вот поэтому я и рискнул написать серию рассказов о своей жизни, адресуя их, прежде всего, своим детям и внукам. Не могу гарантировать абсолютную точность фактов, приводимых здесь, документальных записей я ведь не вел, могу лишь гарантировать, что вымысла в этих письмах – рассказах, нет.
               
               

                Часть первая.      Коммунизм – наше светлое будущее.
             


               

                Моя деревенская мама.


      Родилась моя любимая мама, в небольшой деревне Протопоповка, Свияжского уезда, Казанской губернии в начале века, а конкретно, в 1906 году. Недавно закончилась позорная японская война, эхо которой практически не задело ее деревню, а   до революции еще далеко и община жила своей, веками устоявшейся, патриальхальной жизнью. Девочка росла в обычной крестьянской семье и казалось бы ничто не предвещает беды. Но в годы ранней юности наступили лихие времена. Что такое революция, кто такие красные, а кто белые, она не знала, да и знать не хотела. На всякий случай прятались от тех и других. Наконец смута закончилась.  Деревня вздохнула. Мир опять стал таким понятным и привычным. Деревенских, правда, уже  поделили на кулаков, середняков и бедняков, но люди еще жили одним миром. Все шло своим чередом, взрослые работали и старели, дети росли и взрослели, молодые, после работы гуляли,  веселились и влюблялись. Все, как во все времена, как испокон веков. Моя мама – девушка на выданье. Кстати и жених уже имеется. Молодой человек работает на близлежащей железнодорожной станции сцепщиком вагонов. Хорошая профессия по тем временам, между прочим. Ну, чем не партия.
       Первая любовь! Что еще может быть прекраснее. Поэты всех времен и народов истратили уйму слов, чтобы воспеть это чувство. Не могу стерпеть, приведу простые и очень емкие слова одного из них: «Любовь бывает не у всякого, но первая любовь у всех».  К моей маме она тоже пришла. Влюбленные строят планы на будущее, тем более родители не возражают. Но, не зря говорят: « Бог улыбается, когда слушает наши планы». На работе трагический случай, молодой человек погибает. Молодая невеста идет не под венец, а провожает суженого на погост. Глаза выплаканы до дна, слезы вытекли до последней капли. Господи! За что! За что, наказуешь? Но, нет ответа. Боже! Боже! Неисповедимы пути твои, Господи.
       Время неумолимо, время и палач, время и лучший лекарь. Жизнь продолжается. Постепенно она возвращается и к ней. После долгих, мучительных лет, боль утраты стихает, душевная рана не «саднит».   Она, даже замуж выходит. Казалось бы, слава богу, все хорошо, все обустраивается. Но не тут то было. Чаша жестоких испытаний еще не выпита до дна, даже конца не видно. Деревня живет «счастливой», колхозной жизнью, всем миром строит социализм, сыплет в закрома Родины богатый урожай хлеба. Слышали? Товарищ Сталин сказал: «Жизнь стала лучше, стала веселей». Но не дремлет враг, пытаясь повернуть нашу жизнь вспять, возвернуть  нас в рабство. То здесь, то там проверяет нашу обороноспособность, но: « Броня крепка и танки наши быстры!» Не зря ведь писали наши безграмотные прародители: «Мы не рабы, рабы не мы». Муж уходит на финскую войну защищать советскую власть. Она солдатка, она на сносях. Наступает положенный срок, роды проходят нормально, на свет появляется двойня! Нет предела счастью, для моей мамы. Слава тебе, боже, за дары твои. Но судьба вновь показывает ей свою истинную версию ее жизни. Вот он, перст божий! Младенцы, едва успев родиться, умирают. Умирают, даже не подышав всласть воздуха, не почуяв запаха своей мамы. А она выживает, бог оставил ей жизнь. Но зачем? Что тут, в этой жизни, ей делать? Да помереть, и то лучше, чем жить после такого. Говоря современным языком: нужен контрольный выстрел, только его, этого выстрела и  не хватает. И вот вам, пожалуйста, он производится: в дом приходит похоронка на мужа. Ну, вот теперь все, кончено. Она подошла к Рубикону. Как  быть?  Что делать? Как, вообще, дальше жить? Кто подскажет, кто поможет?
    Мир всегда, при любой власти, не обходится без добрых людей. Люди всегда помогут, отзовутся, так случилось и тут. В городке, ближайшем от деревни, на той стороне Волги, на заводе, открываются новые цеха. Набирают рабочих. В бараках, около завода, дают койко-место. Из деревенских,  кое кто уже перебрался туда. Какая тебе разница, Шура, где горе мыкать, как горе горевать? Ну, чем, не вариант? Работа поможет ранам зарубцеваться, а тяжелая работа, даже лучше. Надвигавшаяся большая война требовала, не только жизни молодых, но и нуждалась в снарядах, что бы было чем, их, молодых, убивать. И мама, привыкшая к безотказному труду, встала у станка. При собственном весе в сорок пять килограмм, с энтузиазмом молодости вставляла тридцатикилограммовую железяку в станок на первичную обработку, что бы в конце конвейера, такие же молодые, женские руки или руки подростка, эвакуированного из Ленинграда, упаковали чье-то будущее материнское горе в ящик, темно-зеленого цвета.
      Семь лет вращала она, вместе с подругами и внезапно повзрослевшими детьми, этот смертоносный конвейер. Мирная, тихая и законопослушная женщина, так много перенесшая горя от смерти, становится верной служанкой ее. Выполняет и перевыполняет военный план производства смертоносных снарядов. Условия, в которых живут заводские, не поддаются описанию. Не способен понять это нормальный человек. Мне они известны из рассказов матери, а частью и из личного опыта: я видел своими глазами эти бараки с людьми, жившими в них! Скажу только, люди и не то способны выдержать, а уж советский труженик тем более, и уморить его, ой как трудно, это надо очень сильно постараться.
     Завод, на котором трудилась моя мама, кроме снарядов, строил еще и морские, военные катера. Регулярно, с фронта  присылали экипажи, принимать их. Отсюда они уходили в море, на войну. В одном из таких экипажей и служил мой будущий отец. Это, по словам матери, был не просто случайный роман. Скорее это была сделка: женская молодость заканчивалась, а детей нет и перспектив никаких: война без конца и краю. Да и меркантильная сторона дела: морской офицерский  паек, это вам не карточки на хлеб и баланду в заводской столовой. Как тут устоишь. Вот вам и тайна моего рождения, истоки моей безотцовщины. К стыду своему, должен признаться, до сих пор не знаю судьбу своего отца. Получив, новенький морской охотник, они всем экипажем ушли на фронт, бить врага на море.
        Осенью я благополучно родился. Буквально на днях закончилась вторая мировая война,  Япония подписала акт капитуляции, домой потихоньку начали возвращаться чудом уцелевшие солдаты, а на трудовом фронте почти без перемен. Все та же, до изнеможения, работа, все та же холодная и голодная жизнь без просвета, без намека хоть на малейшее улучшение. Декретный отпуск! А, что это такое? Завтра на работу, а малыша в ясли. Заводские ясли, вот они рядом в одном из бараков. Но, боже мой, что это такое? Ни тепла, ни ухода, ни питания. Это каторжная тюрьма какая-то, а не ясли детские. Не отдам! Умру, хоть сейчас казните, но не отдам!
        Каким образом, моя мама сумела официально уволиться с завода, не знаю. Ведь законом советским это запрещено было. А может к тому времени послабление какое то вышло в этом вопросе, может просто Система не устояла перед напором и отвагой отчаявшейся, на все готовой женщиной, мне неведомо. Так или иначе, она получила увольнение и получила свободу. Перед войной мама перешла свой Рубикон, уехала из деревни, что бы забыть боль и страдания испытанные здесь и никогда больше не возвращаться.
      Но простая женщина – мать, это вам не Цезарь Великий, который, перейдя речку, якобы не мог повернуть назад. Она все может. Плевала она на всех цезарей, взяла и перешла этот Рубикон обратно! Она вернулась в свою родную деревню, вернулась туда, где так много страдала, где испытала так много горя, она не побоялась сделать это! Вернулась, что бы уберечь, то единственное, что теперь составляло весь смысл ее жизни: своего сына. Это был поступок настоящей Женщины. поступок Матери, поступок Матери – Героини! И пусть мне говорят теперь, что перейдя какой-то ручей (вся длина-то этого Рубикона, меньше тридцати километров), нельзя повернуть назад. Неправда! Можно! Можно, если руководят тобой не личные, корыстные соображения, а забота о близком человеке, желание сделать человеку добро.