Навстречу

    Неотвратима, непредсказуема, несвоевременна, бесчестна, мимолётна - это жизнь, - моя, твоя, его, - наша …
Или это я – такой: беспечный, непредсказуемый, наивный, несвоевременный, недосказанный? 
Или это все такие: наивные, беспечные, легковерные, несвоевременные, недосказанные?
Сколько ошибок за мизерный срок! - за человеческий век!
«Жизнь, куда ты так летишь? – куда спешишь? - куда исчезаешь так стремительно и безвозвратно»? Будто работает гигантский насос. Он всасывает самую жизнь: юную, романтичную, беззаботную, смешливую - с мечтами и надеждами - только что успевшую налившуюся счастьем, но так и не успевшую понять: «кто оно», и «что оно такое» это счастье?
На место юной - тут же - мудрая, никуда не спешащая, ничему не удивляющаяся, почтительная старость. И нет никакой «зрелости»! – место юности спешит занять (захватить) старость! Пока их поровну - мы наивно полагаем, что эта и есть зрелость. Отнюдь, с каждым толчком наша кровь становится холодней, гуще, медлительней. Насос беспристрастен - он неутомим, совершенен, не знает поломок. Он крадёт нашу юность: мою, твою, его, - нашу.
Юность где-то накапливается, - для кого-то, для чего-то. Её там столько! - столько! Нам, взамен юности, старость – не нашу – чужую. Наша не успевает состариться, - её потом для других.
Докопаться бы до причины - («за что»?) и постараться исправить, любой ценой? Лет на двести закачать в наши жилы зрелость - настоящую - ту, о которой мы догадываемся, но ведать не ведаем. Лет на двести! - зрелости!
    Юность и старость – вот что в наших запасниках. Зрелость! - нам бы её!
А старость она сразу: шажок из юности, и ты в старости. Нету зрелости.
Та что «на два десятка»? - это не зрелость! Согласитесь, «двести» отличается от «двадцати» и даже от «тридцати». Я – наивный – и то понимаю это. Чем же заняты не наивные? – почему молчат?
    «Подождите с насосом! Я ещё ничего не понял: не досказал, не выбрал, не успеть. Подождите! – отложите старость лет на двести! – верните зрелость!».
А юность она тут же, - рядом. Бывает нос к носу, но она такая проворная, – я не успеваю за ней. Раньше бы в два счёта – сейчас не успеваю, обидно.
Юность и … сразу старость. Кто так решил? Докопаться бы: («за что») и любой ценой, исправить …

     Я посредине «двадцатилетней» зрелости переполнен любовью, - переполнен недосказанностью. К кому мне с этим? 
Люди, вокруг, заняты, - они тоже «посредине» … И у них два, от силы три, десятка лет на то, чтобы досказать тем, кому необходимо дослушать. Меня не замечают, – проходят мимо – сквозь меня …
Обидно, - столько любви! - её через край, - она переросла меня, – её не удержать, – ей тесно во мне!
Я не могу вот так: состариться посредине «двадцатилетней» зрелости, и умереть переполненный любовью. Она не отпустит меня: поймёт, что я не успел за «два десятка» - за двести бы – и то вопрос?
Кто во мне нуждается, отзовитесь! - не молчите! Я посредине «двух десятков», а это ничто по сравнению с «двумястами»!
Она молчит …
Кто-то должен сделать шаг, - шаг навстречу! Первый - единственно верный шаг! Не стоит медлить …
Мы нужны друг другу. Мы живём, потому что любовь. Мы пришли - сохранить и передать её дальше – тем, кто за нами.
Она позовёт. Когда-нибудь так и будет: посредине двухсотлетней зрелости звонок: «Я нуждаюсь в тебе - всегда нуждалась - и посредине «двух десятков» - тоже нуждалась».
Мне не унести столько любви, и жить вечно я не хочу. Хочу в один день, и чтобы сердца до краёв, той единственной, которая переполняет, расплёскивается и не отпускает по одиночке …