свежежующий тюленей

Красота ничто, красота не останется навсегда. Ты даже не знаешь, как тебе повезло, что ты такой урод, поскольку если ты людям нравишься, то знаешь, что они тебя любят за что-то другое.
Ч. Буковски - Самая красивая женщина в городе

Бармен спросил:
- Тебе как всегда?
Он посмотрел на бармена, выдержал паузу в несколько секунд и, в тот самый момент, когда бармен собирался отвернуться и отойти от него, ответил:
- Конечно, Макс, как всегда.
Бармен усмехнулся, покачал головой и сказал:
- В мире есть всего несколько вещей, которые постоянны и никогда не меняются. Одна из них – это твой заказ.
Он ответил, глядя куда-то в другой конец зала:
- «Постоянны» и «никогда не меняются» - это одно и то же. Это как говорить «масло масляное». Или «Трансформеры» - дерьмовый фильм.
Бармен ещё раз усмехнулся и сказал:
- Ты такой юморист, что прям обосраться можно.
Он ничего не ответил и продолжал смотреть вдаль. Если это слово было уместно в маленьком зале бара, где с трудом помещались даже 50 человек.
Бармен принёс стакан и поставил перед ним.
- Спасибо. Сделай ещё один сразу, чтоб потом не париться, – сказал он.

- Что ты там такого интересного нашёл? – спросил бармен, ставя перед ним второй стакан.
- Да не, ничего такого. У тебя там очень выразительные трещины на стене, – без тени улыбки ответил он.
- И что же они выражают?
Он пару секунд непонимающе смотрел на бармена, потом усмехнулся и сказал:
- Они выражают тебе признательность за отличное пойло.
- Ты как всегда в своём репертуаре, - бармен похлопал его по плечу. – Спасибо. Рад стараться. Обращайся, если что.
- Если что?
- Ну, как что? Если выпить захочешь.
- Блин, Макс. Я и так каждый вечер торчу у тебя в баре.
- Я про то и говорю. Всегда рад тебя видеть.
- Всё, иди в жопу, - сказал он и отвернулся, потягивая из стакана.

Через пару минут бармен вернулся к нему:
- Ты мне напоминаешь одного парня. Мы с ним знакомы были ещё до того, как я этот бар открыл. Тоже писатель был, как и ты. И пил также много. Фамилия у него была такая странная, то ли польская, то ли немецкая, я не разбираюсь. Генри звали. Хороший парень был. Не знаю только, что с ним стало. Спился, наверное, вконец.
- И к чему ты мне это говоришь?
- Да так, не знаю даже. Видишь вон ту? – и он показал пальцем в угол.
Он проследил за пальцем бармена и упёрся взглядом в девушку. Тёмные волосы средней длины, чуть вздёрнутый носик, маленькое чёрное платье. В руке бокал.   
- Которая в чёрном платье? – без тени заинтересованности спросил он.
- Ага.
- Ну, вижу, и чё дальше? – равнодушно сказал он.
- Будто ты не знаешь, чё бывает дальше? Ты каждый второй вечер уходишь из бара с такими вот «чё дальше».
- Макс, харэ ****еть.  Я уже почти как год ухожу отсюда пусть иногда и с тёлкой какой-нибудь, но ужратый в такое говнище, что там речи не то, что о сексе не идёт, там у меня единственная проблема остаётся – как бы доползти до дома и не захлебнуться в собственной блевотине.
- Ты бы мог попытаться не пить так много, – рассудительно заметил бармен.
- Пошёл на хер. Ещё и ты мне мозги ****ь будешь? Я хоть раз уходил, не заплатив? Вот и заткнись.
Бармен пропустил это оскорбление мимо ушей.
- А насчёт девчонки-то что?
- Не, Макс, не сегодня.
- То есть?
- Ну, вот так. Не охота чего-то. Совершенно.
- Это на тебя не похоже. Ладно, твоё дело. Но если я скажу, что она пьёт то же самое, что и ты?
- То есть? – пришла его очередь удивляться.
- Так и есть. Точнее, не совсем то же самое. Немного в других пропорциях, но ингредиенты те же самые.
- Херня какая-то! – он встал и решительным шагом направился к девушке.

Через какое-то количество времени и выпитых порций она спросила:
- Так ты говоришь, ты писатель?
- Ну да, бывает.
- Я твоих книжек в магазинах не видела почему-то.
- Я не очень популярен.
- И что же ты пишешь?
- Хемингуэя читала?
- Конечно, читала.
- Сарамаго?
- Читала.
- Мёрдок?
- Да.
- Саратара? Бля, чёртов француз! Сарта… Сартр, мать его! 
- Бох ты мой, - засмеялась она. - Я читала даже Коэльо и Паланика. Каюсь, я даже уронила пару слёз над тем поляком, который один в сети, проводник по тёмным закоулкам женской души, – и, продолжая улыбаться, спросила: - Ты сейчас перечислял всех известных тебе лауреатов Нобелевской премии, начиная с пятидесятых годов?
- Нет, просто это – единственные писатели, имена которых сохранились в моём пропитом и прокуренном мозгу.
Он налил ещё и в свой стакан, и в её бокал из стоящей на столе бутылки, которую предусмотрительно захватил у бармена. Она положила ногу на ногу и затянулась сигаретой. Он продолжил:
- Да, детка, хоть я и считаюсь писателем, книг других авторов я не читаю. «Ловец пшеницы» в семнадцать лет убил во мне любовь к чтению.
- Ржи.
- Чего? – не понял он.
- Там про рожь было. В книге.
- Какая нахрен разница?
-  В общем-то, никакой.
Она облизнула губы и переложила ногу на ногу, почти как Шерон Стоун в известной сцене(5). Он заметил, что нижнего белья на ней нет. 
- Ты хочешь сказать, что ты вообще не читаешь книг? – как ни в чём не бывало, спросила она.
- Художественную литературу – нет. Но зато в последнее время я повадился читать школьные учебники. Да-да, не смейся. Иногда там такое вычитаешь, что никаких Софоклов не надо.
- Ого, какие имена ты знаешь.
- Про него недавно тоже в учебнике каком-то прочитал.
Оба замолчали. Он погладил её по бедру, задрав платье почти до опасного уровня. Она выдохнула дым сигареты ему в лицо. Он глотнул из стакана.
- Единственное исключение составляют современные авторы. Заходят ко мне такие время от времени. Приносят свои сочинения и алкашни какой-нибудь покрепче. А то ведь без лол-литры невозможно читать то говно, какое они пишут. Но приходится читать, ведь они считают меня своим другом. На самом-то деле они мне никакие не друзья, просто пить с кем-то – это совсем другое, чем пить в одиночестве. Все эти современные авторы не достойны даже того, чтобы их, так называемые, произведения печатали на туалетной бумаге, – он затушил сигарету об стол и бросил окурок на пол. – О себе я того же мнения, кстати.
- Зачем же ты тогда пишешь?
- Я и сам не знаю. Причисление себя к людям этой творческой профессии оправдывает мой упаднический, порочный и антисоциальный образ жизни.
- Проще говоря, кроме этого ты ничего больше не умеешь делать?
- Главная причина в том, что я не хочу ничего другого делать.
Он сделал глоток из стакана и вылил остатки в её бокал.
- Какого чёрта? – недоумённо воскликнула она.
- Там, всё равно, то же самое. Тем более, я слишком пьян, чтобы контролировать свои действия.
- Раз писатель, так это значит, что тебе всё можно? – она вылила свой бокал ему на штаны.
- Ээ, детка, поаккуратней! – он встал и шатающейся походкой направился к выходу. Остановился, обернулся: - Пойдём, пройдёмся. Проветриться мне надо.
Она тоже встала, взяла сумочку и пошла за ним. Вдруг он остановился, поднял руку вверх и крикнул:
- Маакс! Я хоть раз уходил, не расплатившись?
Бармен поднял голову из-за стойки, посмотрел на него и покачал головой.
- Ну так вот, Макс, спасибо тебе, – он сунул руку в карман, достал несколько мятых купюр и положил на стойку. – Ещё раз спасибо тебе. Всего наилучшего!
Бармен взял деньги со стойки. Несколько посетителей метались взглядами между барменом, ним и девушкой. Постоянные посетители не обращали на них никакого внимания. Такое повторялось почти каждый вечер с немногочисленными изменениями. Он положил руку ей на плечо, в другой руке у него была недопитая бутылка, и он размахивал её в опасной близости от голов сидящих. Они, спотыкаясь, вышли на улицу.

До его квартиры было рукой подать. Но они потратили на путь в полквартала в четыре раза больше времени, чем человек во вменяемом состоянии. Бутылку из бара допили по дороге и разбили об чей-то пикап. Четыре лестничных пролёта казались непреодолимым препятствием. С десятого раза ключ попал в замочную скважину. Он ввалился в квартиру и свалился прямо у порога, увлекая её за собой на пол.
- Я сейчас обоссусь, - сказал он. – Мочевой пузырь просто разрывается.
Он на четвереньках пополз в туалет. Она ногой толкнула дверь, та закрылась.
- Эй, у тебя тут душ есть?
Он, держась за стену, вышел из туалета и показал на дверь с фотографией голой Памелы Андерсон времён развала Союза.
- Полотенце там висит на крючке.
- Какая пошлость, - сказала она, показывая пальцем на постер, - она же старая как помёт трицератопса, - и скрылась за дверью.
Он прошёл в комнату, скинул ботинки и рухнул на кровать. Кровать была такая широкая, что там без труда поместилось бы пять человек. Кроме неё в комнате стоял только небольшой шкаф и тумбочка с телевизором. Он поднял с пола початую бутылку пива и сделал большой глоток. Вытащил из-под задницы пульт от телевизора и включил его. Там сообщали про очередное падение индекса какого-то Доджонсона. Он переключил на другой канал. Там Брюс Макклейн опять спасал мир. Нажал на кнопку ещё раз. Там некто в синих боксёрских трусах бил морду кому-то в красных трусах.
- Да что за дерьмо! – воскликнул он и бросил пульт в телевизор.
На пороге комнаты появилась она.
- Нет женщины прекрасней, чем женщина, только что вышедшая из душа и одетая в одно только полотенце.
- Ух ты. В тебе проснулся романтик? – она подошла к телевизору, подняла пульт и выключила звук. На экране продолжали бить друг другу морды два взрослых мужика.
Она несколько секунд смотрела на экран, потом повернулась и оглядела комнату.
- И куда только не занесёт, - тихо пробормотала она.
Она подошла к кровати. Полотенце беззвучно упало на пол. Она стала расстёгивать пуговицы на его рубашке. Его глаза были закрыты, а дыхание ровным, как у младенца.
- Да ёб твою ж! – сказала она сама себе. – Вырубился и спит, как сраный суслик. Ну и спи, говнюк, сама справлюсь.
Она легла на кровать рядом с ним. Широко раздвинула ноги, положив одну ему на ногу. Сунула в рот два пальца правой руки, смочила слюной и ввела их ниже лобка, где кончаются волосы.
- Ну что же, ****ь, спи. Спи давай, дрыхни, - улыбнулась. - Дрыхни-трахни. Драхни-трыхни. 
Нарочито громко стонала. Когда кончала, закричала так, как никогда не кричала, даже когда её трахал какой-то двухметровый хер на пляже Андаманского моря в паре километров от Пхукета. Он продолжал посапывать во сне, только перевернулся на бок, скинув её ногу и подложив обе руки под щёку. Она поднесли ладонь к лицу, понюхала, облизала пальцы, только что побывавшие в её дырке.
- Вот они, современные писатели. Даже бабу выебать нормально не могут.
Она встала с кровати, подняла сумочку с пола и достала пачку сигарет. Закурила и села на край кровати. Стряхивала пепел прямо на пол. Окурок запихнула в бутылку с недопитым пивом.
Она расстегнула ему брюки, пошарила там рукой и вытащила его член на свет божий. Тот был маленький и сморщенный. Он не проснулся, только промычал что-то. Потискала член в руке, дожидаясь, пока тот затвердеет.
- Красота такая, а сидит без дела.
Она достала из сумочки трусики и надела ему на голову. Потом подняла с пола платье и надела. Чмокнула его в губы и вышла из комнаты. На пороге задержалась и оглянулась: он продолжал посапывать во сне с её трусами на голове и нелепо торчащим из штанов членом, который снова стал маленьким. Она ухмыльнулась и вышла из квартиры, оставив дверь нараспашку.