Глава первая, часть 3

Едва ли можно было найти здание, которое бы давило на него больше, чем сумасшедший дом. Увенчанная длинным шпилем центральная башня в венецианском стиле, казалось, уставилась на него, как строгий отец на провинившегося сына. Всякий раз, когда Оливер Грейсон посещал Аркэмскую психиатрическую лечебницу, его не покидало ощущение, что решетки на окнах и железная ограда только и ждут, когда он вновь попадет в их цепкие объятия, чтобы никогда уже не отпустить его.

Оливер кивнул расположившемуся в сторожке охраннику и направил свой видавший виды «Форд-А» дальше, по засыпанному гравием подъезду. Двигатель то и дело кашлял и заикался, в очередной раз напоминая, что неплохо бы показать его механику Эйбелу Сайксу. Развернув автомобиль, Оливер припарковался у подножия лестницы, ведущей к главному входу.

Центральный корпус лечебницы был построен из красного кирпича. В обе стороны от него тянулись флигели, где обитали пациенты и располагались процедурные кабинеты. Все окна были забраны толстыми железными прутьями, вкрученными прямо в кирпичную кладку, а стены скрывались за густыми синюшными зарослями.

Оливер вышел из машины, застегнул пальто на все пуговицы и как можно сильнее натянул на голову фетровую шляпу – так, что кончики аккуратно подстриженных коричневых волос теперь едва виднелись из-под нее. На дворе стоял конец сентября, и с западных холмов задул пронизывающий массачусетский ветер. Подхватив лежавший на заднем сиденье кожаный портфель, Оливер направился к массивной окованной сталью дубовой двери.

Он шагал твердо, слегка наклонившись вперед и засунув свободную руку в карман пальто, – прямо доктор-детектив Торндайк, словно бы сошедший со страниц «Голубого скарабея» Ричарда Остина Фримана. Впрочем, Оливер осознавал, что так было лишь в его разыгравшемся воображении. Торндайк был высок, красив и статен, тогда как сам Грейсон выглядел типичным «книжным червем»: среднего роста, худощавый, немного нескладный, с «утиным» (как часто пошучивали студенты) носом.

Поднявшись по лестнице, он нажал на кнопку электрического звонка, и тот загудел, подобно колоколам в церкви Св. Михаила, возвещавшим пастве о начале службы. По спине, как всегда, пробежал неприятный холодок. Оливеру постоянно казалось, будто местные сотрудники спали и видели, как бы надеть на него смирительную рубашку. Абсурд, конечно: к подобным мерам уже давно не прибегали, добиваясь от пациентов спокойствия и послушания скорее медикаментозным способом.

Дверь открылась, и на пороге возник незнакомый коренастый санитар. Он оглядел Оливера с ног до головы и замер в проходе, ожидая, пока тот заговорит.

– А ... Доброе утро. Оливер Грейсон. К Генри Картрайту. Я звонил доктору Хардстрему, мне назначено. Да, я, наверное, рановато, но у меня сегодня еще занятия в университете. Ну, вы понимаете: молодежь – она тянется за знаниями и...

Тут он заметил, что санитара это совершенно не волнует, – да и с какой стати? – и словесный поток иссяк сам собой. Оливер частенько начинал заговариваться, когда нервничал, а лечебница не просто давила на нервы, она пугала – больше, чем практически любое другое место в Аркэме, а это уже о чем-то говорит. Санитар жестом пригласил Грейсона внутрь; Оливер снял шляпу и шагнул в тускло освещенное фойе. Узор из черно-белой плитки, которой был выложен пол лечебницы, складывался во множество зигзагообразных стрелок, указывавших на железную решетку, преграждавшую путь к внутренней части здания. Даже сама архитектура этого места заманивала в свои сети, как бы сообщая, что палата с мягкой обивкой уже готова и ждет не дождется того дня, когда нервы профессора сдадут окончательно.

Сбоку от входа стояла небольшая конторка. Санитар зашел за нее и начал искать фамилию Оливера среди записанных на сегодня посетителей.

- Грейсон?

- Да.

- И к кому вы пришли?

- Я, кажется, уже говорил, - ответил Оливер. – К профессору Генри Картрайту.

Санитар смерил его подозрительным взглядом и покачал головой.

- У нас нет сотрудников с таким именем.

- Да, он здесь не работает, - как можно вежливее произнес Оливер. – Он пациент.

- Вот именно, - сказал санитар. – Пациент, а не профессор. Не приписывайте людям свойства, которыми они на самом деле не обладают.

Оливер хотел возразить, что Генри Картрайт - сумасшедший он или нет – заслуживал звания профессора куда больше, чем многие из тех, кто носил его. Однако спор с этим санитаром ни к чему хорошему не привел бы; в лучшем случае Грейсона просто вытолкали бы за дверь.

Санитар развернул регистрационный журнал к Оливеру:

- Теперь распишитесь, - сказал он, будто тот был здесь впервые.

Оливер достал перьевую ручку и, обмакнув ее в утопленную в конторку чернильницу, написал свою фамилию, затем сверился с карманными часами и указал время прибытия. Четверть восьмого – слишком рано по меркам любого уважающего себя ученого, но в утренние часы Генри казался наиболее вменяемым. После уколов речь его становилась бессвязной, а к вечеру он и вовсе впадал в состояние, близкое к кататонии.

По лязгу ключей и скрежету петель Оливер догадался, что в фойе вошел кто-то еще. Он поднял глаза и увидел худощавого санитара по фамилии Монро с самокруткой в зубах, от которой неприятно тянуло сыростью и мхом.

- Отведи его наверх, - сказал коренастый, ткнув мозолистым пальцем в Грейсона. – У нашего «поджигателя» гости.