Летние шумы, глава 1

Ветер шевелит верхушками деревьев, запутывается, проводит листьями друг по другу и создает далекий, хаотичный шум. Из сада слышно легкое жужжание насекомых. То тут, то там оно подчеркивается благодаря особенно громкому или особенно близкому шмелю или пчеле; низкое, неослабевающее гудение, оно становится ближе, еще ближе, обрывается. После некоторой паузы оно еле слышно возобновляется; удаляется, замирает. Сейчас больше ничего не слышно.

Тренькает птица. Чириканье. Тихое кряканье. Шуршание в кустарнике, замерло, снова шуршание, один черный дрозд, второй, справа, слева, через сад, теряясь в его дальней части, выныривая снова, третий; громкие и резкие, царапающие звуки. Шорох, что-то хрустит: дрозды умолкают. Издалека снова слышен шум листьев.

Может быть кошка бродит по саду. Осторожными и гибкими движениями пробирается она под кустами, вытянув тело, протаскивая изогнутую спину под нависшей веткой, на другой стороне выгибаясь горбом, потом замирая, цепенея посреди движения,так что лишь медленные и сконцентрированные перемещения хвоста и подрагивание усов выдают в ней признаки жизни, пока она одним движением не запрыгивает на ограду сада, высоко расположенную ветку, выступ стены или крышу сарая, оказывается при этом напротив другой ветки, сбивает строительную крошку, или мелкие камни, или сухую еловую шишку с садовой ограды или выступа стены, вздрагивает, замирает: вспугнутые дрозды, громко ругаясь, летят через сад.

Сюда проникают голоса.  Тихий смех. Или пение. Группа прохожих или радио, приносимые ветром, обрывочными клочками, то отчетливо слышные, снова становящиеся тише, исчезающие, и опять совершенно отчетливые, как будто это рядом, прямо перед домом, в саду или на террасе под балконом. Откуда они - не понятно. Может быть, они также с улицы, может быть... сейчас они снова становятся нечеткими, пропадают. В саду еще слышно только тихое жужжание пчел, щебетание птиц.

Кошка должна покинуть сад, тягучими шагами двигалась она по цветочной грядке, легко и уверенно ставила лапы, протаскивала упругое тело под кустами и вымахавшей травой, отделяющей сад от соседского участка; извивающееся движение в сторону, взмахнувший хвост, легкое покачивание ветки; больше ничего. Или она исчезла в другом направлении, в плодовом саду, втянула голову, прижала уши и нырнула в высокую траву под фруктовыми деревьями, невидимая для птиц, как скоро движения колосьев прийдут вновь к спокойному состоянию, или ветер  пробежит опять по траве и сотрет каждый след, так что останется только еще перед глазами гладкая, туда и сюда колышущаяся волнами поверхность.

Детские голоса. Не радио, не пешеходы; группа детей. Они говорят беспорядочно, громко и быстро, потом тихо, внезапно начинают смеяться, пронзительно кричать, голоса меняют направление, она поворачивает голову, пытается различить отдельные голоса - словно они двигались в начале в одну, а потом в другую сторону, как будто у них не было никакой цели или они не могли решиться на какую-либо цель или замысел. Сейчас они становятся громче, горячатся, отдельная, непонятная реплика, они смазываются, визг и крики начинаются по-новой.

Порыв ветра зацепился за шторы, задул одну из них далеко в комнату и там задержал, не дал ей снова упасть, она смотрит на отогнутый угол, на ненатурально округленную кверху ткань и скрученный край. Ткань вибрирует.

Голоса приближаются, сейчас по-настоящему; они не могут быть единым, звонким смехом, кто-то протестует, громко и ожесточенно, голос становится выше и пронзительнее, Марен сжимает веки, крик - потом снова становится тише, приглушеннее, крики и визги исчезают, ее лицо разглаживается, остается слышным только легкое туда и оттуда отдалившихся голосов, тихий смех или хихиканье, бормотание.

Штора снова опала, задевает за пол, издает равномерный и чиркающий шум, приближается к ней и опять отклоняется обратно, временами это отчетливо видно, потом снова можно разглядеть только легкое колебание. На какое-то время она задерживает дыхание, старается не скрипеть стулом и не касаться бумаг на столе. Под ладонями она чувствует холодную столешницу. Хлопает дверь. Сейчас снова тихо.

Пчела летит вдоль стены дома, жужжание становится ближе, пчела пролетает балконную сетку, дверь, поднимается выше, снова летит к дверной раме, еще раз взлетает, направляется в одну сторону, в другую, опять снижается. Она недолго бегает по раме, изучает лак, место, где он осыпался, и обнажившуюся под ним древесину. Взлетает, движение назад, наружу, маленькая черная точкв, точечка, жужжание затихает. Ее больше не слышно.

Ветер ослаб, движения штор замедляются, легкое покачивание, вибрирование, больше ничего. Марен слышит шаги в саду, голоса детей, отдельные возгласы и полуфразы. Кто-то хихикает, окрик, имя, голос начинает считать, снова смех, возгласы и крики, не разобрать, не определить.Она прислушивается. Голоса обрываются. Тихо шелестит трава; голоса возвращаются, снова становятся громкими и пронзительными, стараются друг друга заглушить, вытеснить, сейчас заливистый смех, он уже громче, выше, она смотрит на окно; смех не прекращается, нарастает, становится еще громче, пауза, опять немного потише, снова усиливается, проносится дальше, постепенно ускоряется, обрывается.

Марен смотрит на небо над вершинами деревьев. Перед ее глазами по горизонту тянется полоса конденсата, толстая белая полоса поперек светлоголубого и безоблачного неба. Хотя не видно никакого самолета, не слышно никакого шума двигателя.

Вы должны тащить. Тащить! Та-щить! Ну же! Детские шаги по гравию, шорох густой травы. Смех. Кто-то стонет.

Полоса конденсата стала толще, образует густую цепь из компактных и повисших друг на друге облаков, становится еще более толстой и в то же время нерезкой, края смазываются, растворяются, пока еще только конец конденсатного шлейфа остается узнаваемым, наконец и он также растворяется, начинает теряться в белоголубом небе, его еще можно распознать только по белой, размытой дымке, и Марен опускает голову, возвращается обратно в комнату; балконная сетка, дверь, шторы, стол: бумаги, книги, письменные приинадлежности.

Пахнет свежесрезанной травой, сочной, зеленой и влажной, и бензином, бодряще и одновременно едко, она трясет головой, пытаясь отогнать свежий воздух, вскрик, она вздрагивает от страха, локти прижимаются к телу, вслушивается, ошущает звук еще в ушах, колющую боль в голове - голос давно затих. Больше ничего не слышно. Марен садится обратно. Она узнает треск машинки для подстригания газонов, приближающийся и отдаляющийся, громче и снова тише, все время через равные промежутки, дроздов и заглушающий, а потом исчезающий шум ветра, переходящий сам в крики дроздов, шелест листвы.

Ну же! Давайте! Та-щить! Та-щить! Возгласы и крики стали громче, скрежешущий шум, царапанье и шарканье. Как будто что-то тащили по полу, напряженно и прерывистыми движениями; дрова, хворост, может быть большую ветку, покрытую зеленью, полдерева с бесчисленными ветвями и сучьями, побегами и корнями, вновь и вновь застревающими, путающимися, прерывающими транспортировку, они должны расчищать путь, убирать в сторону препятствия или освобождать либо обламывать ветки. - Их попросили помочь с дровами соседям, крестьянам, которые сдали их родителям квартиры на время каникул - и сейчас она понимает причину криков и возгласов, смех и нетерпение, понимает, что детей заставили думать о толстых чурбанах, поколотых на небольшие поленья и уложенных сушиться у стен хлевов и сараев, защищенных от непогоды навесами или козырьками крыш, и они целое лето видели их, лежащих там нетронутыми -

Сейчас самолет все же можно услышать, не громко или оглушительно, чтобы можно было однозначно определить, что это самолет, больше как гром или тряску, охватившую воздух, мебель, поверхность стола и распространившуюся оттуда дальше, вибрацию в ее ладони, в руке, которую она заметила только в момент спада, возможно лишь потому, что перед этим наблюдала за полосой конденсата на небе и ожидала самолетный гул. Она вслушивается, пытается определить путь самолета, вычислить направление, гудение становится тише, затихает, сменяется голосами детей, которые снова стали громче, приблизились, пока еще можно ощутить лишь легкий отголосок, след, в ушах, теле, пока разговоры детей не заполняют помещение, не вытесняют все остальное, и Марен начинает сопоставлять отдельные голоса, громкий голос Шарлотты и квакающий голос Биржит, младшей сестры:

Слотан уже опять убежал.

И ни одного низколетящего самолета не было, - стонет Шарлотта.

Возможно ей надо было ненадолго выйти, пойти погулять, искупаться или пробежаться по лесу, до тех пор, пока они не начнут приготовления к празднику, пока она не должна будет спуститься вниз и помогать остальным, и когда она просто не сможет отказаться.

Бежать; быстрыми шагами пересечь узкую дорогу между лужаек, мимо ограды вокруг учебной площадки, свернуть в лес и там вволю набегаться, напрыгаться, поноситься зигзагами в лесу по мягкому, пружинящему покрову; холодный воздух под деревьями, легкий ветер, струящийся со стороны через листву и по коже. Марен перепрыгивает один корень, еще один, увертывается от усика растения, солнечный луч пересекает наискосок дорогу, ослепляет, солнечные зайчики перед ее глазами, что-то трещит, сбоку, рядом с ней, она ничего не может разобрать, сейчас сзади нее, она вздрагивает, оборачивается: листья тихо движутся по ветру. Среди темного мха на земле местами сияют светлые участки дерна. Ничего не слышно.

У них была лошадь, настоящая, и пони для детей, стоявшая за домом на лугу, так что в любое время на ней можно было покататься, и еще после школы она часто приходила с подругой, чтобы поесть вместе с ней, а потом покататься на пони, почистить скребницей и покормить, пока не становилось темно, и ей уже нужно было возвращаться домой, к родителям и домашним заданиям. Она так давно об этом не вспоминала. Месяцами после школы она шла к ней, и там пропадала до самого вечера, когда больше было нельзя оттягивать уход домой. Если шел дождь, они играли в прятки. Весь дом был в их распоряжении.

Марен поднимает глаза, окидывает взглядом балконную дверь, сад, деревья на другой стороне сада, тополя, которые выдались далеко над верхушками остальных деревьев и чьи листья подбрасываются ветром, их отражающую свет, с серебристо-серой изнанкой, в сверкающих и волнистых движениях, легкую дрожь; листья снова опускаются, вибрируют, раскачиваются в стороны и сталкиваются друг с другом, правда ничего не слышно, ни треска и ни хруста, ни шуршания или скрежета - шорохи не забираются в ее комнату, бродят внизу в легком шуме ветра и голосах детей, которые сейчас находятся на лужайке и постепенно приближаются к дому:

Поторопитесь! Давайте!

Шарлотта переступает по земле, пытается одна тащить дальше ветку; ну же, мужчина!

Она стонет, ветка ударяет по земле. Кто-то смеется. Марен морщит лоб: смех должен исходить от Валери. Или от того толстого парня по соседству. Приглушенный шорох, что-то падает на землю, Вапери прыскает со смеху, и Марен наклоняет голову. Снова глухой шум, треск дерева, сдавленное хихиканье, потом слышен голос Шарлотты, она говорит громко и быстро, голос срывается, ничего не разобрать, теперь черед Биржит; кваканье.

Конечно же детям не отдали тщательно нарубленные и уложенные штабелями поленья, для них приберегли только кустарник, который забыли вырубить весной, и сейчас дети тащат за собой эти совершенно свежие и зеленые ветки, борятся с тяжелыми кустами на лужайке, хотя давно знают, что их старания напрасны, что им должны помогать подростки, потому что им требуются дрова, толстые поленья, которые долго отдают жар и на которых можно поджарить баранье мясо. Кто-нибудь должен был организовать сборку нужных дров или хотя бы помочь им с инструментом; распилить на части кустарник так, чтобы они могли по меньшей мере перетащить его вручную, не останавливаясь постоянно, когда они вновь уронят ветки, им по одному приходится прерываться, так как им не хватает сил, они даже не знают, как и где им нужно хвататься за ветки, им не помешала бы тачка, носилки, что-нибудь, чтобы связать ветки друг с другом, или хотя бы перчатки -

Дом тогда ей показался огромным, зал выше второго этажа, большая, широкая лестница, потом галерея, с которой можно увидеть зал. С другой ее стороны двери в комнаты, в ванную комнату с ванной, в которой они все вместе помещались, и в которой было что-то наподобие вихря, отверстие, из которого вода выстреливала так, что о нее можно было сделать себе массаж, как объяснила ей подруга.

Фредерику разумеется ничего не нужно.

Марен вздрагивает, голос Шарлотты, без сомнения, она узнает интонацию, громкость, отрицательные нотки, и сверхотчетливо, как будто она говорит ей прямо в ухо:

Он же только читает.

Шарлотта стонет. Что-то твердое падает на землю. Марен смотрит на свои пальцы, смотрит, как они движутся по поверхности письменного стола, следуют за узорами древесины, до его края, снова назад, останавливаются, объезжают книги, которые ей дал Тобиас в первую неделю, отодвигают в сторону карандаш, ложатся.

Они давно ожидают Карстена, естественно, затягивают с транспортировкой кустарника, так как знают, что в любую минуту он может прийти и помочь им, засучит рукава, и кусты тогда будут перетянуты через луг одним сильным рывком. Им остается только довольно долго кричать, и звать, и спорить, и ждать, и не сходить с места, когда-нибудь придет Карстен, он будет медленно идти через луг в их сторону, смотреть на кустарник и детей, улыбаться и ждать. Так, так. Он проведет руками по волосам, ухмыльнется, еще раз проведет руками по волосам, наконец спросит, в чем проблема, что за восстание они тут устроили, если у них же все не так плохо! Карстен посмотрит на детей, на дрова, между детьми и дровами, посмотрит на небо и на цветы на клумбах, а дети будут переступать с ноги на ногу и ждать. Они засунут руки в карманы и будут ковырять ногами землю, а потом Карстен ринется к кустарнику, схватится за самую толстую ветку, одим быстрым и сильным движением поднимет ее и - через луг, а дети - вокруг него и позади него, или он неожиданно повернется и пойдет назад, распросит крестьян и немного погодя вернется обратно с уймой сухих и поколотых дров, в тачке или лучше в прицепе трактора: Карстен за рулем и крестьянин на сидении рядом с водителем, и в прицепе - гигантская гора дров; достаточно для праздника, для множества праздников. Дети орут, бегут за трактором, трактор делает круг почета вокруг места для гриля, а Карстен кивает и улыбается, и возможно он берет с собой детей, набивает ими прицеп или сажает на второе сиденье рядом с водителем.

Марен видит уже саму себя готовой высунуть голову из двери, пройти два, три шага от письменного стола до балкона и выглянуть оттуда, чтобы не пропустить эту процессию, чтобы не только ее услышать, но и увидеть. И она видит Христиану, как раз подходящую к окну и смотрящую на своих детей и на Карстена: Шарлотта и Биржит бегут хвостиком за своим отцом. И Георг. Она почти забыла Георга. Марен смеется. Смеется про себя, так как видит их всех, рассматривающих это шествие; Христиану и саму себя за письменным столом, родители Слотана стоят за кухонным окном, а от дороги сюда смотрит Георг. Хотя Фредерика здесь действительно нет. Георг буцает по кругу камень и наблюдает за Карстеном в саду. А за изгородью стоит Тобиас. Конечно. Из-за изгороди, из-за стены сарая или дома вынырнет Тобиас, выйдет, легко ступая, выдавая себя, если только, хрустом гравия или скрипом собственных суставов. Или он подойдет по свежепокошенной лужайке, шаги по мягкому дерну будут приглушены и упруги, пока он по недосмотру не наступит на ветку или не споткнется о камень, и ее внимание привлечет не шум шагов, а его короткий и сдавленный вскрик, так что она отведет глаза от детей и Карстена и посмотрит вниз, на стену дома, под балкон; Тобиас оглядывает лужайку, фиксирует место между травинками, его лицо искажено и перекошено.

Тонкий слой пыли образовался на немногих свободных участках на краю стола, он собирается в тоненькие трубочки вокруг корешков книг, чьи очертания остались бы белыми прямоугольниками на поверхности стола, если бы она принялась их убирать, если бы она стала наводить порядок или выкидывать все те вещи, которые она с начала каникул оставила упакованными на столе, а потом очень скоро отодвинула к краю. - Марен дует на тонкий слой пыли, маленькие частицы кружатся вверху, срываются в воздух с края стола и, двигаясь в танце, снова опускаются вниз. Она ждет некоторое время, воздух проясняется, на краю письменного стола опять обозначается легкий слой пыли, ровным слоем покрывающий книги и рабочую поверхность.

Она сидела с Карстеном в тракторе на сидении рядом с водителем, сначала, она выпрямляет руки, вспоминает вид мускулистых ног рядом с ее бедрами, жару, громкое рычание мотора. И пыль. Запах пыли в носу, першение в горле. Почти шесть недель позади, они только что приехали, как раз узнали имена друг друга. Они помогали с перевозкой сена, быстро, пока из-за дождя не стало сыро и бессмысленно это продолжать. Толстые, тяжелые капли дождя на исцарапанных руках, запах сена, пота и дизеля и под их голыми ногами все еще горячий металл сиденья рядом с водителем, на котором их швыряло туда и сюда, за спинку которого она ухватилась, когда Карстен положил ей руку на плечи, прижал к себе и потянул обратно на сиденье, так что она почувствовала тепло и вес его руки, корячую кожу его щеки и позволила кидать себя во все стороны, следуя за движениями трактора и его тела: в коротких штанах в сено, она смеется, она сидит на тракторе, чувствует жар, скрежет и тяжесть звеньев, тела прижимаются друг к другу, качаются вправо и качаются влево, как будто трактор непрерывно отклоняется, как будто есть только изгибы, ни одного прямого участка, даже не повороты, теплая верхняя часть тела на ее боку, голые ноги - и наконец трактор повернул по-настоящему, съехал с проселочной дороги, и они увидели Тобиаса, его растерянное лицо, когда проезжали мимо него, как будто он их не видел, не замечал ни их раскачиваний, ни трактора, не воспринимал ничего - потешная птица, они ухмыляются, подергивают плечами, тянут уголки рта вниз, а брови вверх, Тобиас становится все меньше и меньше. Трактор проезжает выбоину, крестьянин что-то говорит, кричит в их сторону, но они не могут его разобрать, пожимают плечами и улыбаются, и он пытается еще раз, что-то орет им, извиняется за бешенную езду, за это состязание трактора с грозой, за эту тряску и раскачивание, ничего страшного, кричат они в ответ, смеются, пытаются раскачиваться в разные стороны, подставляют лица навстречу усиливающемуся дождю и смотрят на сено в прицепе.

Она зашла в воскресный полдник, чтобы покататься на пони, а подруга еще завтракала. С кем-то из родственников. Или с другом семьи. Может быть с кузином. Или со старшим братом. Но у подруги не было никого брата. Значит друг. В любом случае он был частью семьи. Начался дождь и пошел снег, и они втроем стали играть в прятки. Наверное снаружи было очень холодно и слякотно, а дом был такой большой и необозримый, у большинства комнат было два входа, и потом много мебели и штор, лестниц и коридоров. И никого не было в доме, кто мог бы им помешать или почувствовать себя из-за них потревоженным. Марен вспоминает. Она видит большие мужские ноги в зазоре между креслами, видит,как они медленно и осторожно входят в помещение, останавливаются, снова начинают двигаться, подходят к письменному столу и к шторе, медлят, ждут. Ноги не идут ни вперед, ни назад, сейчас они вновь поднимаются, тихо, медленно и осторожно, она прислушивается, задерживает дыхание, ноги приближаются к книжной полке, собираются пройти за стул и освободить дверь, Марен отодвигает кресло в сторону одним быстрым движением, бросается к двери, крик, он тянется за ней, но она быстрее, уже оставляет позади себя дверь, коридор, скачет вниз по лестнице, громкие шаги, раз, и она чувствует его руку на своей руке, как раз когда ее осаливают.

Дети по-прежнему заняты транспортировкой кустарника (или кустов, хвороста...), тянут тяжелые и громоздкие вязанки по плитам и по траве, втискиваются между деревом и землей, но все равно еле продвигаются вперед. Марен поворачивает голову к балконной двери. Кустарник царапает траву, сейчас слышится громкий скрежет по плитам, заминка, чей-то возглас, Валери. Валери скачет по лужайке, освобождает ветки, застрявшие между плитами и шезлонгом, несется обратно, пропускает остальных, убирает с лица прядь волос.

Марен видит худое тело, чуть загорелую кожу и исцарапанные руки и ноги. Волосы выбились из конского хвоста, нетерпеливым движением детской ладони отодвигаются назад, она откидывает голову, смеется - Валери тянет обратно в группу Слотана, после того как увела его из плодового сада, леса или из-за ограды учебной площадки, она перепрыгивает ветку, мяч, уклоняется от ребенка, изворачивается между ветками и другими детьми, которые провожают ее взглядами, следят за ее телом, за прыжками и извиваниями, всасывающими в себя движения, принимающие их собственными телами; гибкие и плавные движения туловищ, голов и рук, дети прыгают через ветку, мяч или лопату, дети не могут отпустить, они не хотят отпускать, Марен смеется, следует за движениями верхней частью тела, проводит рукою по волосам, она в состоянии снова смеяться, она бежит, она вспоминает холодный и влажный воздух леса, впирает в себя запахи берез и торфа, ветер скользит по коже, она следует извилистой тропою через березовый лесок, перепрыгивает лежащие вокруг ветки. Почти ничего не слышно, кроме собственных шагов, легкого эха земли, шороха в кустарнике, случайного крика птицы. Солнечные лучи пробиваются между тонкими стволами дереваьев, жалят глаза и опять исчезают, быстрая перемена, мерцание и вспышка, она запрокидывает голову, так долго она еще не бегала, не бегала по лесу, она смеется, не обращает внимания на треск и хруст, на шорохи в кустах. Ноги перепрыгивают ветку, корень или углубление в земле, тело поворачивается в сторону, уклоняется от ветки, от уса ежевики, повторяет один изгиб, другой, снова запах торфа и берез, после влажной лесной земли и цветов подлеска -

Дребезжащий шум, ведро, она вздрагивает, опять дребезжит, кто-то орет, голоса слились, громкий смех, она наклоняется вперед; кто-то спотыкается о ведро, в ручке которого должно быть запуталась ветка и сейчас она тащит его ненароком за собой, поэтому смех становится все громче, все оглушительнее, вовлекает других детей, отходит от своей первоначальной темы, пока дети не начинают смеяться над собственными руками и ногами, над скаканиями и спотыканиями, пока не падает Слотан и не оступается Валери, пока не шлепаются в кусты два столкнувшихся друг с другом орущих ребенка и Марен наконец-то может объяснить себе шорохи, скрежеты и потрескивания, в это время голос Валери все усиливается, напирает и вытесняет и наконец она громко и отчетливо произносит "какашки", отталкивает в сторону Биржит, хватается за дерево и пытается тащить его дальше сама, не обращая внимания на прорезаемую на лужайке борозду от бревна.

Всё разрушить, конечно. Тобиас стоит за стеною дома, за кустом или за деревом:

Мир умрет с голоду, будет расстрелян или как-нибудь иначе, а маленький луг это также больше не затронет.

Марен слышит его слова, отдающиеся в ушах эхом, слышит обрубки и толчки, бессвязные, половинчатые фразы, видит, как Тобиас солидными шагами идет по саду: руки в карманах, поникшее тело, ногу, медленно тянущую шаг в траве, в то время как его глаза туда-сюда смотрят на детей, между детьми, на борозду в травяном покрове и на ее балконную дверь, снова и снова смотрят на дверь, громкий стон или вздох, Тобиас переступает с ноги на ногу, смотрит на балконную дверь и на лужайку, делает шаг вправо и шаг влево, откашливается и заходится в кашле. Затем она слышит шепот, недолгий смех, одну, две короткие фразы, смех становится громче, дети опять начинают разговаривать. От Тобиаса больше ничего не слышно.

Может быть Христиана переймет ее роль, может быть она тоже высунет голову из окна и крикнет вниз ее детям, и Валери, и Слотану. Марен тихо и осторожно отходит от стола. Ей необходимо закрыть балконную дверь, вытеснить из комнаты и из своей головы шорохи и запахи, если она еще хочет вернуться к своей работе, если она хочет использовать те нескол.ько часов, пока не начнется праздник, пока ей не придется заняться приготовлением салата и теста для хлеба на палочках, если она еще хочет к чему-то прийти, по крайней мере дописать ту часть, которую она хотела закончить еще утром, которая собственно должна была быть готова уже очень давно, отложена в сторону, не отзываясь эхом в голове или в теле.

Слишком много она запланировала. Она хотела начать на следующий день после своего приезда, после совместного завтрака на террасе, после которого они лениво остались сидеть, хотя медленно коченели пальцы и было чересчур холодно для этого времени года. Марен зевает; шесть недель,невероятно. Она натягивает рукава на ладони и прижимает руки сильно к телу. Тобиас сел рядом с Биржит и положил на шезлонг гору подушек. Он жмурится. Иногда солнечный луч пробивается сквозь облака и отражается от его волос.

Сто лет назад точно также на много месяцев отправлялись на морские курорты.

О ужас! У нас до сих пор нет поблизости моря.

Тотчас отправляемся в путь.

Они смеются. Они сидят друг против друга, внизу склона играют дети, по небу проплывают облака. Шумы постепенно становятся отчетливее: тяжелая походка, крики, шаг, глухой удар безвольного мяча, потом шаги слышатся снова. Легкие пружинящие шаги, излучающий счастье смех, шум быстрого, уверенного бега. Карстен поднимается. Марен видит, как он, склонившись, смотрит на траву, она поворачивается, видит Валери, бегущую по лужайке, Валери перепрыгивает одну клумбу с розами, вторую, Слотан бежит следом за ней, они смеются и хихикают. Теперь и Карстен начинает хохотать, он убирает волосы с лица, Валери опять перепрыгивает клумбу, делает крюк, несется, вьется между других детей.

Тобиас что-то сказал, Марен не отводит взгляд от лужайки, Карстен также склонился вперед. Сейчас они оба смотрят на луг, перед ее глазами отчетливая картина, перед ними Валери, худощавое тело, мягкие и гибкие движения. Края подлокотников врезаются в запястья, в банке с повидлом исчезла пчела, Тобиас говорил о хлебе, о муравьях. Марен пожимает плечами. Потом Слотан бежит быстрее, они сталкиваются друг с другом, смеются, Марен поворачивает стул в сторону лужайки, Валери и Слотан катаются по траве, Шарлотта упаковывает мяч, Карстен вновь садится обратно.

Тобиас уходит. Слышно, как на кухне громко хлопают дверцы шкафа. Звенит посуда, из радио доносятся возбужденные голоса. В хлебнице повсюду копошатся муравьи. Марен вместе с Карстеном остается сидеть на террасе. Они созерцают худощавую фигуру на лужайке.

Локти ездят по письменному столу. Она откидывается на стул, указательный и средний пальцы постукивают по поверхности стола. Со строительной площадки доносится рокот тяжелых дизельных моторов, перекрываемый шумом тормозов грузовика, шум от тормозов становится тише, исчезает. Сейчас еще слышен только рокот дизельных моторов, тихо, издалека, как будто он давным давно принадлежит лету.

Только Христиана не ела вместе. Никакого чувства голода. Совершенно никакого. Она улыбается: По утрам я пью только кофе.


Для меня загадка, где она время находит, ведь животному требуется, корм, конюшня. Не говоря уже о деньгах. У твоей маленькой подруги другие возможности. Марен вспоминает. Она сидела на лестнице, мама стояла в дверях, качала головой и говорила. Ты же не можешь там каждый день обедать, пригласи ее хоть раз к нам домой. Но здесь нет никакого пони. И никакой лошади. И уж точно никого для игры в прятки. Но она этого не сказала. Мама должна была позаботиться об обеде, Марен ползла наверх ступенька за ступенькой, острые края с треском задевали за бедра, врезались ей в попу, когда она повисла между двумя ступеньками, пытаясь, незаметно для мамы, выбраться с ее поля зрения.

Какашки, Шарлотта ступает по земле, упирает руки в бока, в мягкое и округлое тело с двумя маленькими выпуклостями, которые обозначились над большим детским животом, как будто тело не может решить, хочет ли оно открыть в себе много других возможностей, и которые исчезают, как только Шарлотта выгибает спину, наклоняется назад, выпячивает живот и топает ногами по земле:

Мы принесли достаточно дров.

Шарлотта запрокинула голову, глаза прилипли к лицу отца, она говорит настойчиво, серьезно и громко, немного излишне громко, совсем чуть-чуть - Карстен поворачивается, отодвигает Биржит в сторону и ищет Валери, вместе с Валери тянет за ветку, а Шарлотта еще раз упирает руки в бока, топает ногами об землю и подчеркнуто громко повторяет свою фразу:

Мы принесли достаточно дров.

Пусть другие дети только и делают, что глупости, в их головах нет ничего кроме хулиганства, и несмотря на то, что было так утомительно и тяжело, они едва сдвинулись с места, потому что все время застревали, деревья были такими тяжелыми и громозкими и потому что Валери и остальные дети кругом все время гоготали.

Они все время только ржут вокруг, все делают неправильно, ничего не доводят до конца, может вообще ничего не делают путного! Шарлотта топает ногами, бросает дерево, инструмент или ведро, не хочет больше участвовать, нет радости в сборе дров, строительстве плота или собирании вишни, какашки! Шарлотта ступает на носочках по земле, пробуравливает в траве дырку, бежит прочь и отталкивает в сторону Биржит, одно резкое движение руками: Вали отсюда! Постоянно эта беготня и кваканье вслед, ты достала меня, бегай за другими, вали отсюда!

Сейчас ветер совсем затих, деревья не шевелятся, ни одной трущейся друг о друга ветки, ни шороха листьев, ни единого треска или хруста. Два, три черных дрозда взлетают, пересекают ее поле зрения. Марен наклоняется вперед, слышит голос женщины, отчетливо и все же издалека. Она говорит по телефону. Или разговаривает с кем-то, кто ее не слышит. Повторяет все время одно и то же предложение или высказывание на языке, который она не понимает, делает паузу, снова повторяет то же самое предложение, громче, кричит, потом следует целая серия предложений, резких и быстрых, заполненных согласными, и сейчас в первый раз больше ничего не слышно, как будто неожиданно оборвалось соединение или больше нечего сказать, больше ничего не слышно, дети тоже перестали пронзительно кричать, никакого смеха или хихиканья, ни крика, ни шепота и никакого шороха шаркающих по земле ног или трущихся друг о друга тканей. Со стройки также ничего не слышно. Кажется, что дети растворились в ваоздухе, задержали дыхание, движения, голоса - скрежешущий шум, гравий, что-то шлепается на плиты, шаги, один ребенок орет: Карстен! второй, сейчас хором: Карстен! Кар-стен! Кар-стен! - она больше не помнит, действительно ли было так тихо и дети на самом деле переставали смеяться и пронзительно кричать, или она напротив не почувствовала толчок, прошедший по детским телам, когда шум шагов по гравию обозначился, медленно стал усиливаться и подбираться ближе, пока Карстен на самом деле не обогнул угол здания, и  закричал первый ребенок, второй, они хором выкрикивали его имя, и шаги тонули в крике детей и пружинящей траве лужайки.

Мы принесли достаточно дров, говорит Шарлотта.

...достаточно дров, вторит Биржит.

Да, да, отвечает Карстен.

...и по ходу дела перекопали сад, говорит Тобиас.

Она не слышала, как он пришел, совершенно забыла о нем, он должен был подойти со стороны плодового сада, тихими шагами выйти из-за кустарника, пока дети собирались вокруг Карстена, а Карстен наблюдал за детьми и за дровами, смотрел на Валери, на тонкие руки и маленькие круглые плечи в разноцветной футболке.

Всезнайка тоже здесь. Голос Карстена. Потом ничего. Пауза. Он поднимает брови, мгновение смотрит на Тобиаса, больше ничего не говоря, ни одного замечания или движения, она слышит нерешительность, паузу, слышит искусственность паузы, потом шелест, треск, громкий смех:

Толкай, толкай, ноги ступают по земле, громкое дыхание, он опять повернулся к детям, схватился за куст и резким движением потянул его наверх: согнутая спина Карстена, сзади кавалькада детей, толкательные движения, крики и пыхтение, становящиеся громче и в то же время отдаляющиеся, до самого конца лужайки, до плодовых деревьев, пока Карстен неожиданно не останавливается, и дети, на полном ходу застопорившись, спотыкаясь, падают, налетают друг на друга, шлепаются на траву и на куст, увлекая за собой Карстена и Валери: куча запутавшихся друг с другом детей и в центре Карстен и Валери, упавших друг на друга и сцепившихся друг с другом крюком, толкающих друг друга на ветки или сбитых ветками с ног, пока вновь не поднимаются Шарлотта и Биржит, Слотан медленно перекатывается по траве, пока только Валери и Карстен, бок о бок или нога за ногу, еще не остаются раскачиваться вверх и вниз на густых ветвях, используя их в качестве матраца или трамплина, вдыхая запах травы, свежего дерева, земли и теплых тел: яблочного шампуня и детского пота, средства после бритья, щекотят волосы или трава, Карстен притягивает Валери, ее голова на его груди и над ними небо, солнце и листья деревьев. Синее небо и может быть немного ветра и больше ничего, только тяжесть детского тела на его груди, запах яблочного шампуня в носу. И вокруг них повсюду другие дети, глаза и взгляды, ощупывающие сейчас свои тела, рука на животе и ладонь в волосах, всасывающие в себя картину, фиксирующие, каждую деталь, каждую мелочь, и они не могут отойти, куда-нибудь еще смотреть или куда-нибудь еще уйти, их ноги буравят землю, их пальцы и ладони сжимаются в судорожных объятиях, сжимаются тем сильнее, чем дольше лежат там Карстен и Валери, не делая ни единого движения и ничего не говоря, они молча стоят вокруг, смотрят на Карстена и Валери, на скрещенье рук и ног и головы и живота, вместо того, чтобы пошевелиться и что-то сказать, осмотреться или ухмыльнуться, до тех пор, пока вновь не усиливается ветер, пока кому-то не требуется чихнуть или не слышится громкое карканье сороки или вороны, пока не наступают перемены и Карстен и Валери делают движение, встают, отряхивают одежду, и издают громкое Пух! или Уфф!, сгребают еще немного ветвей и потом уходят, чтобы еще раз принести дерево, настоящее дерево, дрова.

Голоса становятся тише, шаги, сейчас только можно различить еще отдельные высокие тона, треск ветки, затем больше ничего. Что-то скребет по траве, хруст, по гравийной дорожке удаляются шаги Тобиаса. Пчела залетает в открытую балконную дверь, изменяет направление и вылетает обратно в сад. Сейчас ее больше не видно.