Трип-репорт 013

"Человек становится на земле странником, идущим к своей духовной родине".
Св. Серафим Саровский
      
       Иерусалим в снегу. Это необычайно красиво. Даже не просто красиво. Великолепно. Торжественно. И ужасно неправдоподобно.
       Пушистые шапки ослепительной белизны на ветвях вечнозелёных деревьев. Сугробы на узеньких улочках, примыкающих к главному рынку, на балконах, террасах, крышах домов. Бедные бродячие кошки!..
       Снегопад, однако, сменяется к полудню моросящим дождичком. Приходится нахлобучить капюшон, делающий меня похожим на францисканского монаха, несмотря на торчащие из-под плаща джинсы с кроссовками и полное отсутствие чёток. Терпеть не могу капюшоны. Они лишают возможности смотреть по сторонам, не поворачивая головы. Чувствуешь себя, как в тоннеле, где пахнет склепом и каплет со сводчатых потолков. Это сбивает дыхание и действует на нервы.
       Блин. Как меня сюда занесло? Я отчётливо помню, что лежал голяком на махровой простыне под кустом на диком пляже в Черноморке. Занимался день. Было тепло, но не жарко. Жужжали какие-то мухи или пчёлы. В отдалении горланили чайки.
       Надо мной склоняется Лёша, что-то спрашивает и, не дожидаясь ответа, уносится к палаткам. Я запускаю руку под простыню, извлекаю прохладный фурик с чистой, как слеза, жидкостью - подарок Сестры - и выливаю содержимое под язык. Вкус тоже напоминает слезу: горьковато-солёный. Я усмехаюсь, зажмуриваюсь и сглатываю.
       Спустя несколько секунд возле меня вновь объявляется Лёша. Присев на корточки, он принимается колдовать над моим левым предплечьем. На мгновение меня пронзает током, в носоглотке коротко шибает жасмином, и я отключаюсь...
       Поначалу мне показалось, что это Кишинёв. В декабре, в Кишинёве... Нет, стоп! Так уже было. Было или снилось. Или... Ну, конечно - это последняя фраза из одного моего давнего текста. Там ещё что-то говорилось о ёлках, глушилках и танках на Пражской брусчатке. А здесь нет ни брусчатки, ни танков. Вокруг высятся кательцовые строения, поминутно визжат полицейские сирены, и по сугробам важно ступают пейсатые бородачи в необъятных меховых папахах.
       Блин! Жизнь... Нет - реальность... Нет - моё существование, точнее, восприятие себя по отношению к окружающему миру превратилось с некоторых пор в подобие художественного текста. Не сказать, чтоб гениального, но явно кем-то задуманного и скрупулёзно нанесённого на свёрнутую руллоном ленту времени. С соблюдением правил грамматики и стилистики. И побуждения автора, мягко говоря, туманны... Ну, да... И с каких же это "некоторых пор"? Не с тех ли самых, как я возомнил себя хозяином собственной судьбы, поддел точку сборки струной от баяна и...
      
       Нет, так нельзя. Это уже не свиток с текстом, а какая-то бобина с перфолентой: многоточия, многоточия, многоточия. Словно дырки в сыре. Или от бублика... И никак не согреться!
       Слушай, старик, а может, ты уже мёртв? Тогда всё как бы становится на места: и монахи, и могильная сырость, и саван сугробов. Только причём тут Иерусалим?..
       Улица Яффо, слегка попетляв, выводит меня к воротам Старого Города. Дождь внезапно прекращается. Откуда-то - не с Востока ли? - веет тёплым ветерком. Снег начинает моментально испаряться, не тая. За кадром лают собаки и каркают вороны. Вот-вот закричит петух...
       - Петух, - говорю я вполголоса. - А также козёл. И бродячий кот имени Крысолова. Гаммельнские, твою мать, музыканты...
        (В узком конце телескопа - рассвет на берегу моря в Черноморке. Мокрый галечник. Арматура, торчащая из песка. Бетонные ступеньки, уводящие в прибой (это не сюр - там действительно так, словно какие-то психи пытались построить хрущёвскую пятиэтажку прямо в заливе, а потом всё бросили на уровне фундамента)... Гудит движок вселенной (это такая побочка бывает по возвращении из дальнего полёта: на заднем плане сознания слышится монотонный, не очень резкий, но надоедливый звук какого-то генератора или ещё чего-то в этом роде). У БГ есть строчки: "Я не знаю, как у вас, - у нас всегда кто-то сверлит. Может, взять и скинуться, чтобы они перестали сверлить?" Это как раз именно про это! Над пирсом чиркают по небу чёрные чайки и ласточки (а может быть, стрижи). На пирсе стоит пожилая женщина с ребёнком, созерцают восход. Непонятно, чего это их подняло в такую рань?.. Зрение начинает постепенно фокусироваться, различать детали...)
       Этот мир - не мой. Не мой, и всё. Я родился и вырос где-то в иных измерениях. Хотя внешне всё очень похоже: люди, дома, деревья. Даже воробьи. Даже краски заката... Но море шумит иначе. Другие запахи. А главное - вакуум. Злой. Непробиваемый. Удушливый. Как смирительная рубашка... Это ощущение появилось у меня тогда же, в Черноморке, лет пять назад, когда я очнулся на махровой простыне под кустом на диком пляже. В конце июля. Местность была пустынна. Отдыхающие куда-то разбрелись. Моя команда свернула палатки и спальники и отчалила в направлении Одессы. Только Лёша, этот невменяемый, но преданный оруженосец, слонялся от кострища к кострищу, бубня себе что-то под нос и периодически косясь в мою сторону. Я натянул плавки, присел и попробовал встать. Что удивительно: дикая слабость не препятствовала движениям. Более того, мои руки-ноги и прочие члены повиновались мне с чёткостью хорошо отлаженного механизма. Чего, увы, нельзя было сказать о соображаловке...
       Да. Тяжело приходить в себя после таких улётов. И не тяжело даже - просто вообще не хочется. Как просыпаться с крутого похмелья. Смех и грех. Но надо.
       Горизонт над морем застилает дымка. Бликующие силуэты чаек бесшумно мечутся на фоне этой дымки. Больше никаких движений в обозримом пространстве не наблюдается. Даже волн нет. Несмотря на свежий дополуденний бриз, на море стоит полный штиль. Я пытаюсь осмотреться, но голова почему-то отказывается вращаться вокруг оси. Что-то там у меня нарушилось в шейных позвонках. Ну, и чёрт с ним... Курить не хочется. Хочется пить и пИсать. Странное такое желание...
      
    Повторяется, повторяется, повторяется всё... Блин, кто это сказал - Пастернак или Экклезиаст? Впрочем, не один ли фиг?
    Я был уже здесь когда-то. В июле или в августе. Сидел на раскалённом валуне под стенами Старого Города. У Яффских ворот. Пил ледяное пиво. Меня слегка вело с бодуна. Не сильно. Совсем чуть-чуть. Даже приятно. Голова была пустая и ясная, как субботний день в Палестине. Неподалёку находилась парковка туристических автобусов. Матюгальники экскурсоводов заливисто лаяли на всех мыслимых и немыслимых языках. От тысячелетних глыб и валунов поднимались испарения. Пахло мочой и марихуаной. Торговцы катали взад-вперёд свои тележки с кока-колой, мороженым, булочками и несъедобными сувенирами. Между ними стайками носились арабские мальчишки, занимаясь вовсе уж непонятно, чем. Приставали к пожилым америкозам и что-то клянчили на вполне приличном английском. Пинали пустые банки из-под соды. Сбившись в кучку, дружно усаживались на корточки и зачем-то чертили мелом на асфальте перевёрнутую пентаграмму Агрипы. "Почему не в школе?" - лениво подумалось мне. Хотя, конечно!
    Это же лето 1990-го. Каникулы. Плюс интифада.

    Тогда я встал и пошёл дальше.

    2007, Хайфа


Рецензии
Александр, прочитала Ваш интересный рассказ, наполненный событиями, трансформацией и ностальгией.
С уважением,

Елена Роговая   10.01.2015 16:54     Заявить о нарушении