Контрадикс. Пятница тринадцатое

Удар был страшен. Тектоническая волна несколько раз обошла вокруг земного шара. Огромные вековые деревья расшвыряло, как спички, тайга горела на многие сотни километров, в верхние слои атмосферы были заброшены тонны поднятой взрывом пыли и сажи, словно при извержении десятка крупных вулканов, обеспечив современников феерическими зрелищами. Так, например, необычайно яркие и красочные северные сияния наблюдались даже жителями средних широт, где не видали их отродясь. Небо светилось настолько ярко, что ночью на улице можно было читать газету. Не менее красочным зрелищем были и закаты с рассветами, заливающие алым огнем полнеба. Жители Санкт-Петербурга наслаждались вернувшимися вне графика белыми ночами.
Потом начнутся долгие споры о том, что же это, собственно, было такое? Многочисленные экспедиции будут опрашивать местных жителей, искать упавший в тайге огромный метеорит и недоумевать, как умудрился он при своем прохождении через атмосферу повернуть почти на 90*, проявив не слишком-то свойственную метеоритам маневренность. Будут высказываться различные гипотезы, в том числе и гипотеза о его искусственном происхождении, признанная в ученых кругах чересчур фантастической. Пройдут годы, но ученые так и не смогут выработать единой  теории, объясняющей абсолютно все наблюдаемые эффекты…
После изобретения и испытания первых атомных бомб научная общественность вполне резонно заподозрит и в Тунгусском феномене ядерную подоплеку. Но посланные в тайгу экспедиции не обнаружат никаких следов остаточной радиации, которые просто обязаны были сохраниться после ядерного взрыва такой мощности. Следов радиации они не обнаружат, а вот мутировавших растений – сколько угодно. Лианоподобные кедры и сосны будут попадаться им на каждом шагу, словно дразня. Или намекая, что, даже если радиации тут и не было, но нечто не менее грозное и мутагенное присутствовало наверняка. И опять пройдут годы.
В конце двадцать первого века Сибирскому Федеральному Университету присвоят имя Первой экспедиции Корсака, и под это дело добавят две кафедры – в том числе и физики экстремальных явлений. Будут созданы новые теории и выбита пыль из старых гипотез. Нестандартную трактовку теории поля разработают тоже именно здесь, при попытках понять, что же все-таки случилось двести лет назад.
Дольше всех продержится кометная гипотеза. Наполовину каменная, наполовину ледяная комета действительно могла бы повести себя в атмосфере непредсказуемо. Взрыв, вызванный интенсивным испарением, вполне мог развернуть ее в полете. Соприкосновение же хвоста с верхними слоями атмосферы вполне могло сопровождаться явлениями, аналогичными описанным очевидцами. Кометный лед, опять же, мог содержать активные химические вещества, способные вызвать мутации окрестных растений, а со временем  распасться на безобидные составляющие, не оставив следов.
Но были два обстоятельства, которые не могла объяснить даже эта гипотеза. И оба они касаются времени.
 Пыль, поднятая мощным взрывом в верхние слои атмосферы, может не оседать очень долго. Не способен быстро рассосаться и хвост кометы, особенно – кометы крупной. И потому вполне резонно было бы ожидать, что описанные атмосферные явления будут наблюдаться в течение двух-трех месяцев. Как минимум.
Они же сошли на нет буквально за неделю.
И еще один факт. Совсем уж необъяснимый.
Дело в том, что яркое свечение ночного неба наблюдалось не только после тунгусского феномена, что было вполне объяснимо и понятно, но и в течение нескольких дней (вернее – ночей) до него.
И вот этого-то обстоятельства не могла объяснить ни кометная гипотеза, ни любая другая…


"Фразеры Эпохи Ящеров".
Надпись опять дополнили.
Одного этого было бы вполне достаточно, чтобы вконец испортить настроение. Не будь оно уже испорчено.
Милка стерла рукавом меловое паскудство. Остались лишь первые буквы. «Физика экстраординарных явлений». Монтаж вечного двигателя, освоение антигравитации и поиски всеми забытого метеорита.
Замок на двери хитрый – реагирует лишь на биокод. Раньше был простой, но его постоянно заклеивали жевательной резинкой те же лапы, что не ленились ежедневно дописывать табличку. Еще сегодня утром надпись другая была. "Фикус эндокринной язвы". А вчера… Что же было вчера?..
Закрыв за собой тяжелую дверь, Милка шагнула на перестроенный чердак. Оба зала пусты – день и пасмурно. Посидела, прислонясь спиной к холодному боку телескопа. Надо немного погодить с активными наблюдениями. Энергии  эта тварь жрет немеряно, комендантша уже интересовалась. Поторопить Кирюшу с его двигателем, еще на той неделе окончательно отладить обещал. Но ведь это – Кирюша, его пока как следует не пнешь – никакого полета творческой мысли…
Сегодня Милке вернули курсовую.
Чего и следовало ожидать – если защиту назначают на пятницу, да еще и тринадцатое. Фигня, короче. Переживем. Обидно другое – после возврата работы вызвали в деканат.
И намекнули, что тему лучше бы изменить…
Милка качнулась на трехногом табурете. Встала.
Скоро вечер, а это значит, что, несмотря на пасмурную погоду, сюда обязательно кто-нибудь притащится. Они, конечно, уже знают - слухи в универе распространяются со скоростью, на порядок превышающей световую.
Милка вытряхнула из рюкзака толстую пачку так и не пригодившихся распечаток. Открыв ящик стола, достала оттуда пакет ирисок "топ-топ", кулек с печеньем и остаток булки. Замена достойная. Можно отправляться. И поскорее, пока не пришел никто и не начал тактично сочувствовать…
Вжикнула молния, потертый кожаный рюкзак занял привычное место на правом плече, хлопнула дверь, и Милка, на секунду замерев в невесомости скоростного лифта, шагнула в звенящий и сверкающий полумрак вечернего Красноярска. За спиной что-то крикнула вахтерша по поводу несданного ключа, но Милка уже захлопнула стеклянную дверь и в два прыжка перемахнула улицу на красный свет - все-таки метр девяносто и ноги от ушей имеют и некоторые преимущества не только на баскетбольной площадке, кто бы там что бы по этому поводу не говорил!
А на перекрестке черт ее дернул оглянуться…
"Фантастика - это яд".
Буквы над козырьком светились несильно, на фоне стены почти не видно, но Милке они показались ослепительными. Особенно - последняя, переделанная чьими-то паскудными ручонками из восклицательного знака при помощи тривиальной елочной гирлянды. Ну, знаете… это уж слишком.
Кинув по сторонам пару быстрых взглядов, Милка достала из рюкзака горсть ирисок, а из кармана - рогатку, элементарную и недвусмысленную. И в два счета расстреляла пакостную букву, несмотря на четырнадцать разделяющих этажей. Впрочем, рогатка была не такой уж и элементарной, ее специально под Милкины руки Вовчик делал, другой кто и натянуть такое, пожалуй бы, что и не смог. А ириски «топ-топ» - каменной твердости, за что и любимы. Рогатка хорошо пристреляна, только вот руки дрожали – таки зацепила попутно одно из верхних окон…
С печальным звоном посыпались стеклянные осколки, заверещало сигнализацией чье-то авто, из-за дверей общаги выскочил слишком ретивый охранник и начал заполошно озираться. Пришлось удирать.
Бегать Милка не любила. Да и зачем, если можно просто шагнуть? И - еще раз шагнуть. А другие – пусть догоняют трусцой или даже галопом. Вот и сейчас она, промелькнув длинной тенью через подворотню, почти сразу же перешла на шаг. Возвращаться к остановке смысла нет– общежитие Универа располагалось в новом районе, почти на краю города. До трассы и пешком минут за пятнадцать вполне, особенно с Милкиными-то ногами, только Безвиху перейти.
На мосту было ветрено. От воды тянуло промозглой сыростью, и Милка ссутулилась, стараясь прикрыть  коротким воротником ветровки замерзающие уши.
Они даже не взглянули... Она почти два года собирала данные, рылась в архивах, а они не захотели просто посмотреть…
И ладно бы - в далекой Москве… Так нет же! В двух шагах от эпицентра того самого пресловутого феномена, исследование материалов о котором ныне признается неприличным даже для курсовой работы…
В ларьке за мостом купила каких-то консервов и бутылку водки. Литровую.

Дальнобойщик, подбросивший до нужного поворота, все пытался разговорить угрюмую пассажирку, но не преуспел, и, кажется, обиделся. Милке было плевать.
Светлячковый пунктир трассы остался позади. Под кедами мягко пружинила слежавшаяся хвоя, потянуло фитонцидно-гнилостным ароматом свежеразрытой могилы, а за ноги стали хватать наиболее вредные кусты. Еще не настоящая тайга, конечно. Но уже и не городская лесопосадка.
Тут сегодня тоже было сыро и мерзко. На голову сыпался всякий хлам, время от времени капюшон сдергивали наглые ветки, и за шиворот тут же прицельно шлепалась тяжелая смолистая капля. Вдобавок от шоколадной ириски ныл зуб, что не могло не отразиться на и без того уже основательно скисшем настроении. Милка споткнулась о корень и чуть не упала, но вовремя схватилась за какую-то сосну. И, разумеется, насадила ладонь на острый сучок. Шипя сквозь зубы, выругалась. Но как-то вяло.
У приколоченной к стволу выцветшей и помятой железки с едва угадывающейся меткой "Опасно!" покинула тропинку и пошла по притопленным бревнам. Сверху их не видать, и ноги мокрые, зато на сам остров никто не суется, обманутый широким пространством чистой воды.
Еще прошлой весной она подновила заброшенную гать, накидав для удобства свежих бревен. Проходя по одному из них сейчас, поскользнулась и по пояс ушла в жидкую грязь. Настроение стало до того отвратительным, что даже не возникло желания выругаться.
У самого острова, скользя по набухшей мягкой коре скрипящими от воды кедами, больно ударилась лбом о какую-то толстую ветку. А последнее бревно, демонстрируя свой характер крайней пакостности, подло крутанулось под ногами и наподдало другим концом пониже спины. Так что Милка, пролетев по инерции несколько метров, ткнулась лицом в грязные прошлогодние листья.
И ей стало совсем кисло…
А чтобы жизнь не показалась апельсином, начал накрапывать дождь…
Милка встала, осторожно проверяя, не сломала ли чего случаем. Это было бы вполне в тему. Но, похоже, обошлось. Сдула с лица паутину. Относительно сухой кленовый лист застрял в волосах и вызывал глухое раздражение. Но стряхнуть подергиванием головы не удалось, а рук из карманов Милка вынимать не стала из принципа.
- Вот мы и дома, - сказала самой себе. И вздохнула. Но не облегченно, как хотела, а коротко и судорожно. Пакости сегодняшнего вечера не закончились, и шелестевшие в опавшей листве капли дождя зашелестели там гораздо активнее. Милка машинально сделала было поползновение ускорить шаг, и была тут же вознаграждена по заслугам - дождь хлынул, словно из ведра. Теперь уже спешить не имело ни малейшего смысла. Даже наоборот – хоть грязь смоет немного, зачем ее в дом тащить?
Глубоко засунув руки в мокрые карманы и скользя по мгновенно раскисшей земле, Милка поднялась на холм, с которого уже было видно несуразное квадратное строение, обнаруженное во время экспедиции за грибами. Оно не было полноценным домом - просто добротная бревенчатая коробка, почему-то накрытая сверху фанерой. Крышу прежний владелец доделать не успел, а Милке было влом. Да и не в том настроении она сюда приходила, чтобы еще о крышах задумываться. Есть что-то там над головой, чтобы генератор от дождя прикрыть - и ладно.
Кроме фанерной крыши,  сооружение имело две комнаты, шаткую террасу и четыре довольно мрачных окна. Рядом с домом выползал из земли родник, добавляя грязи и сырости.
Милка остановилась в наисквернейшем расположении духа и мрачно уставилась на идущую к дому дорожку.
А вот это уже просто свинство!..
Самое свински-паскудное свинство, какое только и можно ожидать от этого свински-паскудного и гадско-мерзкого вечера.

Шагах в пяти от крыльца и в двадцати от Милки, под рыжим тентом, натянутом от крыши веранды до нижних веток единственного на острове огромного старого кедра, прислонившись спиной к стволу и вытянув поперек тропинки длинные ноги, сидел гуманоид.

Если до этого Милкино настроение напоминало простоквашу, то теперь оно сконцентрировалось до консистенции хорошо выпаренного лимонного сока…
Мало того, что сегодня два часа подряд измывались над ней эти безмозглые тупицы из экзаменационной комиссии, мало того, что юные дегенераты на весь город показали неспособность феистов защитить собственную крышу, мало того, что ей свистели в спину и облаивали, мало того, что болит проткнутая рука и ноет ушибленная задница, мало того, что она провалилась в болото, промокла, исцарапалась, изгваздалась и порвала джинсы, мало того, что на ее собственном - СОБСТВЕННОМ!!! – острове нагло сидит какой-то наглый тип в довольной и наглой позе, всем своим наглым видом демонстрируя, что устроился он тут надолго и уходить никуда не собирается, но для полной и окончательной свинскости тип этот ну просто-таки обязан был оказаться не-человеком. 
Пришельцем.
Классическим таким.
Как их в учебниках по уфологии рисуют.
Пакость какая.

И никаких ведь сомнений-колебаний, вот что обидно. Никаких спасительных "Этого не может быть!"
Как же - не может быть, - когда вот он, зараза, сидит себе. И деваться никуда не собирается.
И наверняка страшно рад и горд, и собою дово-олен. Три метра горделиво-радостного самодовольства, затянутые во что-то тускло-мерцающее, как в дешевых киношках. И ведь эффектная пакость. Наверняка отлично продумал сцену и специально сел таким образом, чтобы обрисованный холодным светом силуэт элегантнее всего смотрелся на фоне темного ствола…

- А в другое место ты приземлиться не мог? - с тихой ненавистью процедила Милка, стараясь дышать медленно. Тип неторопливо обернулся, и длинные волосы его высветились вдруг тем же холодным мерцающим светом, что и костюм. Мало того, что пришелец, пробы на гаде ставить негде - так еще и любитель спецэффектов.
Подойдя к перегородившим тропинку ногам, Милка мрачно смерила незваного гостя тяжелым взглядом, спросила с угрозой:
- Ну?..
Пришелец моргнул и подтянул колени к подбородку.
Глаза у него, оказывается, тоже могут светиться. Огромные такие глаза, как у стрекозы. Сидя, он оказался Милке по грудь, и теперь смотрел на нее снизу вверх. Не шевелясь, только волосы его живым серебром струились и переливались вокруг темного лица.
Милка вздернула плечи, засвистела фальшиво.
Вошла в дом. Щелкнув выключателем, запуская генератор. Зло хлопнула не имеющей замка дверью. Достала из сундука старые, но относительно  сухие шмотки, переоделась. Воткнула в розетку обогреватель, подвинула к продавленному дивану. Легла, стараясь полностью залезть под старое рыжее пальто с жестким воротником. Пальто было большим и теплым, но сворачиваться в клубок все равно приходилось, иначе ноги свисали. Высокий рост имеет не только преимущества…
Она лежала, слушая, как стучат по фанерной крыше тугие капли.
Без мыслей, без чувств, без сил.
Дождь мягко шуршал опавшими листьями, постукивал в окно, шептал: забудь. Было бы из-за чего расстраиваться. Жива, здорова, крыша над головой… На второй год не оставили, а ведь могли… Ну, не будет в этом году экспедиции… Можно подумать, что прошлогодняя хоть что-то нашла. Столько лет прошло, что там теперь можно нарыть?..
Временами налетал короткий ветер, и стекло жалобно всхлипывало, словно тоже просило – плюнь.
Милка нашарила рукой на полу рюкзак и сунула в рот ириску. Сладко и тепло, что еще надо? Сами собой разжались пальцы. Дождь шумел за окном тихо и настойчиво, не хуже валерьянки. Милка подумала, что надо бы выключить свет, и даже успела еще понять, что ничего подобного уже не сделает.

***
   
Сон был коротким и черным, пробуждение - резким и не слишком приятным.
Милка открыла глаза и села, словно вытолкнул кто.
За окном по-прежнему темно. И дождь стучал по размокшей земле тоже по-прежнему. Но что-то было не так.
Нахмурившись, Милка обвела пустую комнату подозрительным взглядом. И нахмурилась еще сильнее, потому что не смогла обнаружить ничего необычного. Да и рассматривать-то особо нечего. Стол, диван и брошенный рядом с ним рюкзак. Были еще полки, что-то типа сундука, портативный генератор и широкая лавка – но все это богатство находилось во второй комнате, за прикрытой дверью.
В ногах недовольно завозилась Крыска, цапнула когтями сквозь шерстяной носок – не балуй, мол. Нет, тут ничего не могло случиться, иначе бы Крыска просигналила, она кошка правильная. Одичавшая, правда – в город ни в какую. Но сюда ночевать иногда приходит. Чужих не любит.
Вот тут по аналогии Милка и вспомнила о пришельце.
И поняла, что именно это ее и разбудило - он улетел…
Вот и все…
Выключив свет, она подошла к окну. С надеждой - а вдруг? Но надежде сбыться было не суждено.
Милка потемнела лицом и скрипнула зубами.
Пришелец по-прежнему сидел под деревом, запрокинув голову и подтянув колени к груди.
Сволочь.
И плевать ему, понимаешь, на то, что порядочным людям приходится теперь из-за него натягивать огромные сапоги и лезть в мокрую холодрыгу…
Милка вздохнула и открыла дверь. Поежилась. Хорошо еще, что тент натянуть догадалась на прошлой неделе. Ноги в обрезанных чабах весили по тонне каждая, путь в четыре шага от крыльца показался бесконечным.
Пришелец сидел, прислонившись спиной к толстому стволу и закрыв глаза. Вокруг него было сухо и даже, вроде бы, тепло. Впрочем, чему удивляться – чуждые технологии, наверняка офигеть какие. Кажется, улыбался - Милка не успела рассмотреть, потому что он открыл глаза.
И сразу же лицо его потемнело.
Вернее, нет. Лицо осталось прежним. Оно просто стало казаться более темным на фоне ожившего серебряного нимба волос…
- Пойдем, раз уж приперся… - Милка бесцеремонно дернула его за край комбинезона, потянула к крыльцу. Забавно, но он, кажется, понял. Во всяком случае, не сопротивлялся.
В дверях ему пришлось нагнуться, а ведь проем Милка делала под себя. Метра три в паразите этом, не меньше. Смотреть на него не хотелось до оскомины. Спать не хотелось тоже. Ничего не хотелось.
Впрочем…
Милка посмотрела на брошенный у дивана рюкзак, обернулась, давя теперь уже званого гостя тяжелым взглядом. Спросила задумчиво:
- Водку будешь?

***

Проснувшись в очередной раз, она даже не сразу сообразила, утро сейчас или вечер. Голова смутно болела. Хотелось пить.
Морщась, встала. Нашарила чайник под  диваном. Пустой, разумеется. Хорошо еще, что сапоги надевать уже не надо – спала прямо в них.
К роднику пришлось спускаться, это огорчило. Подумала, стараясь не задеть чайником близкое дно: «родник на болоте - чистейшей воды бред». Но даже глубины собственных ассоциаций не восхитили.
Мысль о костре ту же вызывала омерзительную мысль о дровах. Милка вернулась в комнату и вытащила из-под дивана коробку с таблетками сухого спирта. Все триста пятьдесят условных литров - даже просто думать сейчас о распаковке пачки было неприятно.
Костер вышел яркий, нереально-голубой и бездымный. Милка долго смотрела в огонь. Даже когда чай давно вскипел. Ушла в комнату, лишь когда озверевшее комарье обнаружило, что защитное поле Милка включить забыла. В самом доме защита включалась автоматически с генератором, и это радовало.
Пришелец сидел в углу на скатанном одеяле и что-то то ли паял, то ли клеил из разноцветных деталек. Милка смотрела на него, слегка хмурясь, и думала - что, собственно, она должна бы сейчас ощущать? Страх, что все это сон? Радость - как же, вот оно, подтверждение!.. Злобное торжество - видите, я же вам говорила, что они существуют!..
На самом деле не было ничего. Совсем. Даже удивления едва-едва хватало лишь на себя – странно ведь это, не ощущать ничего. Ни на вот столечко!..
Впрочем, раздражения тоже больше не было.
Милка поставила чайник на стол, высыпала из пакета печенье и ириски.
- Ты чай будешь? Садись, - и вяло мотнула головой в сторону дивана. Пришелец покосился на диван с интересом, но с пола не встал, лишь передвинулся ближе к столу. Смотрел выжидательно. И тут до Милки дошло, что стаканы остались на полке. Рядом с дверью. В другом углу комнаты…
Милка посмотрела на полку с тоской - вставать не хотелось до потери сознания. Пришелец проследил ее взгляд, протянул длинную руку и, неуверенно сняв с полки два стакана, поставил их на стол. Милка испытала почти нестерпимое облегчение оттого, что вставать уже не надо. И что-то, похожее на смутные угрызения совести - хотя бы разлить-то надо было бы самой, хозяйка все-таки…
 Свой стакан он выпил залпом, даже не поморщившись, словно это был вовсе и не кипяток, а так, водичка из-под крана. Любитель спецэффектов! Впрочем, раздражения не было. Хоть и любитель, но - вежливый…
Милка сразу пить не стала, сидела, согревая стаканом стынущие руки. Стыдно… Хозяйка все-таки… Хоть поболтать о чем для приличия…
- Ты по-нашему понимаешь? - спросила с надеждой на отрицательный ответ. Но невезение продолжалось, пришелец подумал немного, склонив голову к плечу. Потом кивнул.
- Да.
- Это хорошо. Надолго?
- Как получится.
- Издалека?
Он опять подумал. И снова кивнул.
- Из далека.
  Вот и поговорили. Не о погоде же с ним …
- Что ж… Я рада…
- Правда? 
Ее не удивило отсутствие акцента, а вот явно различимая насмешка разозлила. Не очень, правда… Так, слегка.
- А если и не рада - твое какое дело?
- Де-ло? - его волосы вспыхнули живым серебром. И таким же неверным жутковатым огнем замерцали фасеточные глаза. Словно задней стенки у черепа нет, и сквозь эти стрекозиные прозрачные фасетки светятся волосы на затылке.
- Де-ло?.. Нет. Правда. Здесь моего дела нет. - Он вслушался в произнесенные слова, поправился, - СЕЙЧАС моего дела нет.
- Ну и хорошо, - злости хватило на пару секунд. Чего прицепилась-то к человеку? Чай вон пей.
Он не спорил.
- Хорошо.
Интонации у него были странные. Колеблющиеся какие-то. Чай неторопливо остывал в толстостенном стакане. А в голове ворочались такие же неторопливые толстостенные мысли. И от них тоже было тепло. Она поймала себя на том, что засыпает прямо за столом. Но было тепло и хорошо. Да и кто это придумал, что нельзя спать сидя?..
Милка лениво допила уже негорячий чай и уронила голову на руки. Посмотрела на пришельца снизу вверх.
- Если ты сейчас скажешь, что это именно твоя посудина протаранила время из будущего в прошлое и шандарахнула тут триста лет назад…а тебя, заразу, катапультировало и рикошетом… я тебя убью. Как только проснусь.
Он моргнул.
- Не скажу. Не хочу, чтобы убивали. Но… как ты догадалась?
Впрочем, Милка не была уверена, что он сказал именно это. Но вот в чем она была уверена, так это в том, что заснула за столом – а проснулась таки на диване, да еще и накрытая рыжим колючим пальто. И было понятно, что не сама она туда перебралась. Так незваный гость обрел свое земное имя.

***
               
- Что застопорился, Вежливый? Пошли!
- Мы же и так идем. Куда?
- За дровами, Вежливый, за дровами. Жрать охота, а брикеты я вчера все сожгла, так что костер разводить нечем.
- Ты как кортанка – не любишь огонь. Почему?
- Кто тебе сказал, что не люблю? Обожаю! А не люблю ходить за дровами. Это совсем другое.
- Контрадиксный язык. Воспроизводить легко, запомнить трудно.
- А вроде ниче так выходит. Чего тебе трудно-то?
- Странные логические посылки. Абсолютная анархия при подборе интонационной информации на фоне широкого смыслового диапазона…
- А если по-русски?
- Я плохо говорю? Странно… Эта программа не должна давать сбоев…
- Да не бери в голову! Хорошо ты говоришь. Даже слишком. Особенно, если не врешь, и действительно выучил за ночь… У вас там все такие?..
- Не понимаю… - в голосе – тщательно смодулированная растерянность. - А что в этом плохого?
- Не знаю, - Милка хмыкнула и задрала голову, любуясь зеркальными спиралями в странных глазах. - Неприятно ощущать себя недоразвитой, вот, наверное, и все. А что такое «контрадикс»?
- То, чего нет. И не может быть никогда. Но в то же время – то, что многие ищут. Бред. Абракадабра. Абсолютное несоответствие. Высший смысл. Трудно объяснить… Если твое вчерашнее поведение типично, то у вас, похоже, почти что контрадиксные.
- Не бойся, не типично, - она опять хмыкнула, - Я вчера не в себе была. Да и устала.
Какое-то время он молчал, отводя в сторону тяжелую ветку и осторожно переставляя длинные ноги. Странное телосложение, так мог бы выглядеть человекообразный кузнечик – длинные хрупкие конечности, укороченное туловище, огромные глаза. Носа практически нет, а вот рот вполне себе человеческий, даже зубы, кажется, есть, или что-то похожее. Уши… вот ушей не видать, волосы эти мерцающие до самых плеч… Гать он проигнорировал. Подкрутил что-то у коленок – и прошел прямо по воде, аккуратно переставляя длинные ноги. Выглядело забавно.
- Я тоже устал. Наверное. Впрочем - "устал" - это не совсем то слово, но…
- Плюнь. Помогай лучше…
Какое-то время он смотрел, как Милка отпиливает сухие ветки, и в глазах его снова крутились зеркальные спирали. Потом спросил:
- Это и есть дрова? Но они же растут…
- Конечно, растут, что им еще делать? Держи вот это - это называется армейский нож, хороший ножик, с обратной стороны пилка… Пили вот это. Это называется ветки. Или хворост. Или дрова. Как хочешь.
- Никак не хочу, – он повертел головой, держа ножик так, словно тот был змеей, готовой ужалить. Пожаловался: - Контрадиксный язык… Ветки, хворост, дрова… что общего??
- То, что они деревянные.
- Откуда это видно?
- Вот тресну по маковке – сразу увидишь, откуда. Пили давай!
- Нет, но все-таки… Откуда видно, когда говоришь?
- Не зли меня, Вежливый…
- Не понимаю… Ты же на самом деле не злишься.
- Вежливый, ты зануда.
- А вот теперь - злишься… на что? Не понимаю. Я просто хотел на наглядном примере показать контрадиксность вашего языка.
- Спасибо, показал… - Милка хмыкнула, - Но займись-ка лучше дровами.
Он пожал плечами, с сожалением разглядывая нож.
- Все-таки варварство…
- Знаешь, Вежливый… Хоть ты и Вежливый, но переть со своим уставом в наш монастырь не советую. Раз уж попал на отсталую планету - будь ласков, не ерепенься, а соответствуй.
Несколько минут они молча ломали сухостой. Вежливый пилил толстую ветку, и вид при этом имел очень несчастный, но решительный. Милка, несколько раз покосившись на него и покусав смеющиеся губы, наконец сжалилась:
- Они уже не живые. Сухие. Мертвые, понимаешь? Так что можешь не переживать…
И почувствовала, как неприятно екнуло что-то внутри - его волосы снова вспыхнули с ослепительностью электросварки (показалось даже, что вокруг посыпались искры и заметались испуганно-растерянно в зеркальных фасетках). Днем это выглядело не так эффектно, но все равно…
Милка отвела взгляд.
- Ладно, для начала хватит. Пошли домой, Вежливый. Да не хватай ты все сразу, тебе бы самого себя не уронить. Сядут батарейки твоего костюмчика - и что ты тогда делать будешь?
Какое-то время он молча вышагивал рядом – снова по воде, пижон! Потом вдруг спросил:
- Откуда ты знаешь про элементы питания? И вообще – откуда взялось это слово – гравикомпенсатор? У вас не должно еще быть таких технологий!
- Хорош бы ты был при нашей-то гравитации - и без компенсаторов!
- У вас были наши?! - он даже остановился.
- Может и были. Мне они не докладывают. Ты шагай, шагай.
- А откуда тогда ты знаешь о том, что у нас гравитация ниже?
- А чего тут знать-то? Достаточно разок на тебя посмотреть.
- Не понял.
- Рост, Вежливый! Не смог бы ты вырасти до своих трех с лишним при нашем-то тяготении.
- Почему?
- Это и ежу понятно..
- Вы проводили эксперименты?
- Не нуди.
- Тогда как же ты можешь утверждать!..
- Но ведь я права! Так чего же ты злишься?
- У вас и логика какая-то… контрадиксная! Технологий нет, а слова для их обозначения - пожалуйста! Бред…
- Бред, конечно. Кто бы спорил, а я не стану. Осторожно, Вежливый, тут ручей и бывает скользко…

***

- Бросай их сюда - она скинула палки рядом с черным пятном вчерашнего костра. Секунду поколебавшись, он сделал то же самое.
- Этого хватит?
Милка с сомнением оглядела довольно солидную кучу. Вообще-то, он неплохо напилил, и бревнышки аккуратные… Но запас карман не тянет.
- Нет… Давай еще разок сходим.

Сухостоя было здесь немного. А резать по живому Милке бы и в голову не пришло. Но торопиться не хотелось.
Милка села на покрытый инеем корень, прислонилась спиной к шершавому стволу. Ночью были заморозки, кочки затвердели, но ствол был весенний, теплый. И тепло это сквозь ветровку и свитер грело спину.
- Слушай, Вежливый, а что это за штучку ты на столе поставил? Жжется!
- Темпоризатор. Греть будет. У вас всегда так холодно?
- Да нет…вот скоро май кончится, станет жарче. А пока весна еще, так что, сам понимаешь… Скажи еще спасибо, что не зима, у нас тут до минус шестидесяти бывает!
- Зима?.. А, ну да, сезоны…наклонная ось… Возможно, этим и объясняется ваша контрадиксность. Низкая температура всегда ведет к замедлению темпов развития.
- Ага. То-то я смотрю - папуасы такие развитые!
- Кто такие - папуасы?
- Ну, это те, которые в Африке живут. И голыми по пальмам скачут. Потому что температура там высокая. И сезонов нет. Ничто, так сказать, развитию не мешает.
- Ты обиделась?
Милка поморщилась. Ну и вот как с ним разговаривать?
Запрокинула голову, прижавшись затылком к стволу. Перевела тему:
- Сможешь достать вон ту? Вроде тоже сухая…
  - У меня хорошие… батарейки.
Ей  показалось, что он обиделся. Но ему-то – на что обижаться?
Руки у него длинные. Очень длинные. Когда он, аккуратно положив на землю пару подобранных коряг, неторопливо выпрямился во весь рост и во всю длину вытянул эти самые руки вверх, то дотянулся не до той нижней ветки, с которой начала бы восхождение Милка. И даже не до той парной развилки, в которой она бы остановилась передохнуть.
Выше он дотянулся.
Гораздо выше…
Подтягивался он медленно и элегантно. Милка подавила завистливый вздох – такая вот кошачья плавность движений была для нее извечной мечтой, причем мечтой недосягаемой. Оставалось только утешать себя тем обстоятельством, что не сам он, пижон этакий, двигаться так изволит, это костюмчик за него работает. А сам пришелец при всей своей пижонистости без костюмчика шевелился бы в плену земного тяготения с грацией среднестатистического червяка, причем червяка, уже побывавшего под чьим-то ботинком.
Ему даже лезть не особо пришлось – одного раза подтянуться хватило.
Осторожно перехватываясь руками и тщательно следя за наличием непременно трех точек опоры, он сдвинулся к развилке. Уселся, обхватив ствол невероятно длинными ногами. А ведь плавность-то его, похоже, тоже от осторожности. Опасается он высоты. Очень опасается. Но – полез, и виду не подаст. Одно слово – пижон!
- Ну и долго ты там обезьяну изображать собираешься?
Он фыркнул. Склонил голову к плечу. Сощурился. Сказал задумчиво:
- Какая ты отсюда крохотная… Почти кортанка.
- А кортаны-то чем тебе не угодили?
- Кому же приятно, когда в твоих мозгах… - он передернулся. Замолчал. Мигнул высеребрившимися глазами, склонив голову уже к другому плечу. Спросил после короткой паузы:
- Опять эта ваша -  контрадиксная логика?
- Хенская, Вежливый! Просто женская. Не ломай голову, и покруче тебя академики так ничего и не поняли. Лучше ветку пили.
Какое-то время Милка с удовольствием наблюдала, как он пилит. Приятно смотреть на чужую работу. Потом на землю упала толстая коряга, а следом спрыгнул и Вежливый.
Впрочем, не на землю.
Рядом.
Пробив тонкий слюдяной ледок и уйдя в воду почти по колено…
И вот тут Милка впервые услышала, как звучит его язык - выругался он явно не по-русски.
- И что же твой компенсатор не сработал? - осведомилась ехидно, когда он выбрался на твердую землю. Вежливый не ответил, хмуро разглядывая высокие серебристые сапоги. На левом черной змеиной пастью дышал длинный разрез – от пятки через щиколотку. Потом снова покрутил что-то у коленок. И зашагал к острову, не оглядываясь. Над водой.
Милка нахмурилась. Сняла куртку, закатала рукав свитера – и сунула руку в воду почти по плечо. Пальцы сразу же нащупали острый стеклянный край. Подцепила, вытащила, повертела в пальцах горлышко от бутылки с оскаленной розочкой. И сюда добрались, паскуды. Что же это за суперткань такая, которую простым стеклом?..
Сунула осколок в карман куртки – не бросать же тут? - подобрала забытые коряги и пошла следом. Поскольку на своем горьком опыте убедилась, что запсиховавшего мужчину ни в коем случае не стоит оставлять одного. Особенно – в своем доме. Чревато, знаете ли. А кто он таков по расовой или там планетарной принадлежности – это уже дело десятое. Потому и шла она за Вежливым не спеша, но и из вида не упуская.
Сначала он почти бежал, скользя над водой, и она далеко отстала. Потом слегка притормозил. Потом притормозил еще. А на остров выбравшись, у самого дерева, остановился совсем. И зачем-то взялся рукой за ствол.
Нет, не рукой – обеими руками…
Когда она подошла, он сидел на земле. Почти в той же позе и на том же месте, что и в первый вечер.
- Пошли в дом, чего здесь-то расселся?
- Сей-час…
Показалось, что говорить он стал иначе. Медленнее, что ли.
Он поднял голову.
- У те-бя… пал-ка… есть?
Не показалось.
Действительно - медленнее, с напряжением, словно с трудом подбирал слова… Милка, не понимая еще, протянула ему одну из тех веток, что притащила для костра. Он качнул головой.
- Прочна-я.
Глядел он куда-то мимо ее плеча, и Милка с трудом удержалась от того, чтобы обернуться и посмотреть – что же именно он там увидел. Еще ничего толком не понимая, выдернула прикостерный шест для котелка. Он осторожно взял его обеими руками, поставил вертикально и, навалившись всем телом, начал приподниматься.
Очень неловко как-то, сначала на колени, а потом, шатаясь, в полный рост.
- Т-ты это что?.. - спросила Милка, внезапно охрипнув.             
Он улыбнулся. Показалось даже -  виновато.
- Н-не бойся. Я тут могу… вы-ру-биться... Не бой-ся. Это н-не страшн-но. Просто… Холл-лодн-но у вас. Очень…  не бой-ся... Ладн-но?
Его шатнуло.
Милка схватилась за его широкий пояс обеими руками, удержала, зарывшись сапогами в землю.
- Ты это… Помогу давай!
- Я… сам…
- Вижу, как сам! 
Крепко вцепившись одной рукой в гибкий, но твердый пояс, а другой подталкивая где-то на уровне колен, помогла зайти на ступеньки. Он почти не сопротивлялся, ноги путались, а в комнате было еще несколько малоприятных моментов, когда он действительно начал вырубаться, а ей пришлось тащить его затвердевшее тело до  лавки - не на пол же его класть, в самом-то деле! Хорошо еще, что скамейку эту длинною сколотила, под себя старалась…
Поэтому на происшедшие в доме перемены она внимание обратила не сразу.
И только когда, тяжело дыша и опираясь о стену над лавкой обеими руками, распрямила поскрипывающую спину, заметила, что в комнате стало жарковато.
Скажем - как в не до конца остывшей доменной печи…
Закашлялась - сухой прожаренный воздух обжигал горло. Посмотрела на запотевшие окна. Присвистнула. Если это - обычная для него температура, как он вообще мог переносить то, уличное?.. Впрочем…
Отогнула рукав его комбинезона с чем-то вроде влажного шевелящегося меха вместо подкладки, нащупала под тканью гибкую сетку. Понятненько. Электроподогрев. А электричество - оно и в Африке электричество. Намок, замкнуло, чего уж проще… но так ведь и вообще без ног остаться можно!..
Так, а где?..
Штучка стояла на столе.
Больше всего она походила на недостроенную ребенком Эйфелеву башню. Милка протянула к ней руку - и тут же отдернула, зашипев. Жар становился непереносимым уже в полуметре. Как же нам ее?.. Впрочем - зачем? Лавка  у нас, хвала аллаху, к полу не приколочена. И, ежели гора не желает идти к Магомету…
Здесь было почти прохладно - по  сравнению с тем, что творилось у самого стола. Упираясь подошвами в деревянный пол до мокрого скрипа и орудуя прикостерным шестом, как рычагом, Милка сдвинула впавшего в окончательную невменяемость Вежливого к столу. Вместе с лавкой сдвинула. Действовала с перепугу она довольно грубо, но он даже не пошевелился. Потерял сознание? Может быть, вообще уже… В таких случаях, кажется, щупают пульс и смотрят зрачок…
Кожа у него горячая. По человеческим понятиям - даже очень, градусник наверняка бы зашкалило. Да только вот для него подобная температура может означать как лихорадочный жар, так и летальную степень переохлаждения. И с точно такой же степенью вероятности может не означать ровным счетом ничего. А где у него можно пощупать пульс – и вообще непонятно. Зрачок. Ага…
Милка оттянула пальцами его веко.
И растерялась, столкнувшись с десятком своих отражений в зеркальных фасетках…
- От-вянь… - пробормотал он сонно. И еще что-то, но уже по-своему. Красивый у них язык. Мелодичный. Даже ругательства звучат, словно песня. Засыпает. Вот ведь зараза!.. Засыпает. Все замерзающие сначала засыпают, а уже потом…
- Э-э, нет, вот поспать-то я тебе как раз и не дам! - дернула его за плечи. Безрезультатно. Дернула еще раз, уже изо всех сил. Затормошила. Вежливый вяло трепыхнулся, взмахнул неестественно длинной рукой, задел Милку по касательной.
На спящих, выходит, вежливость не распространяется. Разве что, когда спят они зубами к стенке…
Но это Милка уже позднее подумала. Когда дыхание восстановила и от стенки себя отскребла. Ничего себе – отмахнулся…Хороший у дяди костюмчик. С экзоскелетом и этими самыми, как их там, компенсаторами, чтоб им пусто… И батареечки в нем хорошие. Сильные  такие батареечки.
Боль неожиданно помогла.
Разозлила.
Ах ты, мразь!.. Тебе, понимаешь… а ты, понимаешь!.. Все, короче! Мы теперь, понимаешь, ученые!..
Подходить к опасной зоне с пустыми руками не стала. Дураков нет. Сторонкой, косясь опасливо, обошла раскинутые на полу длинные ноги и с верхней, когда-то застекленной, полки выдернула аптечку. Откуда, после недолгого копошения среди выдохшихся пузырьков и старых таблеточных облаток, выудила катушку пожелтевшего лейкопластыря. Поставила аптечку на место, а из-за пакета с "геркулесом" вытащила пластиковую бутыль медицинского спирта.
Так, а теперь только бы он не дернулся…
Милка еще раз осторожно обошла длинные ноги, приблизилась и аккуратненько замотала липкой лентой заброшенные за голову руки, мимоходом отметив странную форму кисти и лишние суставы на пальцах. А сразу и не заметно… Затянула, перехватила под лавкой, прибинтовывая руки к туловищу, потом принялась за ноги. С ними было сложнее - лавки на них уже не хватило. И Милка просто перевязала их у колен остатками пластыря.
И принялась за сапоги.
Минут десять провозилась в поисках застежки, прежде, чем поняла, что тут совсем иной принцип и сумела отлепить странную полуживую обувку.
И тут ее ждало настоящее потрясение.
Ноги у него были совершенно обычные.
Никаких тебе копыт или там перепонок между пальцами, к наличию которых Милка себя внутренне уже подготовила. Самая обычная, вполне человеческая нога, разве что очень крупная. С лодыжками и пяткой, все как полагается. Даже волосатые. Интересно, а это что - не считается у них атавизмом и варварством?..
Пришлось выйти подышать - в комнате градусов девяносто, и у Милки кружилась голова, да и в висках стучало. Хорошо хоть, на улице холодно и ручей рядом…
Стянула ветровку со свитером и майкой  прямо через голову, сунула в ручей и, намочив, натянула обратно, с наслаждением содрогаясь от мокрого холода. Конечно, гораздо приятнее было бы окунуться в воду целиком, или хотя бы облиться из ведра, но ручеек был так себе, одно название, и в самом глубоком месте едва-едва прикрывал щиколотки. Да и времени нет.
А вот ведро пригодится. Где оно?
Ведро оказалось под крыльцом.
Под крыльцом было так холодно, что у Милки застучали зубы, пока она выдирала пластиковое ведро из смерзшейся лужи и разглядывала многослойные ледовые наросты под домом. Доходящие, между прочим, до самого пола в том месте, где в комнате наверху был в него вколочен стол. Ага, понятненько теперь, на каком таком принципе работает этот самый темпоризатор…
Зачерпнув, сколько получится, и оставив ведро под крыльцом, Милка  вернулась в комнату, стараясь лязгать зубами не слишком громко. Даже такой жаре можно обрадоваться! Оценивающе посмотрела на Вежливого, выпятив губы и подвигав бровями. Особенное внимание уделила его босым ногам. Обычные ноги. Разве что крупные. И горячие. Горячий финский парень, - не обжигающий, а так, градусов на пятьдесят. Интересно все-таки - это его нормальная температура?..
Если раньше она сомневалась - а не ограничиться ли элементарным электрошоком? - то в свете отсутствия копыт и прочего сомнения уступили место уверенности в том, что ограничиваться не стоит. Был один вариант экстремального согревания, многократно проверенный Милкой на собственной шкуре и подходящий любому гомо сапиенсу.
Если холодно и очень замерзли ноги - походи босиком по снегу…
Этот, лежащий сейчас с закрытыми глазами, сапиенсом был. Да и достаточно гомоподобным, чтобы и на него подействовала народная земная медицина…
Тут главное в оптимальном выборе температуры… При минус ста стоит раз десять подумать, прежде чем разуваться. В то же время, если температура снега держится где-то в районе  плюс пятнадцати – плюс двадцати, то как-то, знаете ли, затруднительно рассчитывать на должный эффект…

Выудила из-под стола чайник, потрогала пальцем воду - градусов сорок. Поставила чайник на стол поближе к темпоризатору, тут же отдернула руку и сунула пальцы в рот. Ничего себе грелочка! Одеваться не стала - расстеленный на столе свитер еще не просох, а с джинсами - слишком долгая возня...
Мама дорогая, как же на улице холодно!
С трудом удержалась от желания вылить ведро на себя и ограничилась тем, что сунула в него голову. Очень хотелось постоять немного на холодном ветру, но время…
Поставив вкдро на пол рядом со столом, сунула руки в подсохшую ветровку и таким образом достала уже закипающий чайник. Кипяток ты пьешь, как воду из-под крана, причем крутой кипяток, мы это сами видели. Стало быть, серьезно обжечь тебя это не должно…
Вода в ведре ледяной не была - просто холодной. Подумав, Милка добавила еще пару стаканов кипятка. Все-таки наш горячий финский парень - слишком горячий финский парень. И в данном случае лучше недобдеть, чем перебдеть. Сбегав во вторую комнату, где, по контрасту, было почти холодно, сдернула с дивана старое покрывало, протершееся по сгибам до длинных дыр. По этим самым дырам и разорвала его, получив два узких полотенца. Вернула чайник на стол - пусть кипит пока.
С дальнейшим вышла проблема…
Запихать его ноги в ведро не удалось. Даже по отдельности. Слишком крупная оказалась особь для скромного ведерка. Плюнув, Милка просто окатила нестандартные лапы. После чего вылила в пустое ведро кипяток из чайника и спирт из бутыли, и запихнула в получившуюся обжигающую смесь оба покрывальных полотенца. Вытащить их, уже пропитавшиеся, оказалось гораздо сложнее, но Милка и тут не ударила в грязь лицом, воспользовавшись старой кожаной перчаткой. Перчатка была одна, и это несколько затруднило сооружение импровизированного компресса, но Милка не сдавалась, и в конце концов ей удалось навертеть что-то вроде многослойного кокона из покрывала, разорванных полиэтиленовых пакетов, спальника и колючего пальто.
К этому времени она так устала и надышалась горячими алкогольными парами, что долго не могла найти дверь наружу. А когда нашла, добраться до нее смогла лишь на четвереньках, хихикая и зачем-то волоча за собой ведро. Все это показалось ей настолько смешным, что по пути до веранды она дважды падала на пол от смеха, а на ступеньках сразу же поскользнулась и звучно шлепнулась о мокрые доски голой задницей, что вызвало только новый приступ хохота…
В ручье было хорошо.
Она лежала вдоль мелкого русла, вяло переворачиваясь с боку на бок, попеременно подставляя холодному ветру разные части тела и наблюдая, как быстро высыхает горячая кожа. Жар постепенно уходил из перегретого тела, уносимый водой и ветром, дышать становилось легче. Пора.
Следующее ведро она вылила ему на голову.
Осторожно, стараясь ни в коем случае не намочить костюмчик - мало ли что в нем еще замкнуть может?
Он дернулся, закашлялся, открыл глаза. Фасетки были темными.
- Где твоя тарелка?
Он смотрел непонимающе.
- Корабль твой где?.. Шлюпка, челнок, посадочный модуль… Та хренотень, в которой ты сюда попал!.. Где она?
Он моргнул. Пропел что-то. И попытался закрыть глаза.
Милка ударила его по щеке. Хлестко, с оттяжкой. Так, что рука заныла.
- Как связаться с твоими? Ну!!! И говори по-русски, черт бы тебе побрал!..
- Не надо кричать… - он морщился, слова еле угадывались, - Капсула.. Она - в давно… Уже…
Милка взвыла.
- Я же не врач! Даже не ветеринар… А на твоем корабле должна быть какая-то медицинская фигня… Кибер-хирург… медотсек… хотя бы аптечка, или что там у вас… И – рация. Тебя должны искать…
Он поморщился. Сказал тихо, не открывая глаз, но очень четко и внятно:
- Капсула. Она не предназначена… Только при аварии… она далеко. В прошлом. Три-четыре сотни… сезонов. Лет. Может - больше. Я шел к началу. Будут искать. Там, не здесь… Рикошет… не скользнул – спружинил, понима-ешь? Не дальше – обратно… не думал, что получится. Не бу-дут… здесь. Отс-тань…  устал…
Опять начинала кружиться голова. Не думал он… Ладно, лежи пока, мы тут небольшую экспертизу проведем…
Милка вышла на веранду, захватив по пути драный инопланетный сапог. Села на верхнюю ступеньку, положила голенище на коленки. Отогнула край полуживой подкладки - та все время норовила нащупать длинными ворсинками кожу и намертво к ней прилипнуть. Завернула ее чулком и слегка стащила вниз, словно кожу с рыбы, обнажая гибкую сеточку и сложную паутину перепутанных проводов. В паре мест провода искрили.
Внутренне сжавшись, сунула между ними палец. Палец был мокрый. Его слегка кольнуло. И больше ничего не произошло. Тогда, осмелев, она наклонилась и эту самую сетку лизнула.
Тряхнуло.
Но, опять же - не сильно. Язык онемел, а во рту остался кислый привкус… Где-то на уровне двух-трех плоских свежеподзаряженных аккумуляторов. Наводит на размышления…
А ну-ка, девушки...
Металлические усики вытащенного из фонарика аккумулятора были со всей возможной осторожностью сначала опробованы приложением к его руке (что не дало видимых результатов), а потом с не меньшей же осторожностью просунуты между стиснутыми зубами (что дало-таки видимые результаты в виде непроизвольной гримасы и подергивания отдельных мышц лица). Понятненько…
А ну, красавицы...
От лампы был отрезан шнур, проводочки зачищены и прижаты к его груди, под лейкопластырь. Поближе к тому месту, где, по идее, могло бы находиться сердце.  Или другое что, его заменяющее. Во всяком случае, что-то там постукивало, Милка проверяла, прижимаясь ухом к горячей коже в разных местах, даже ухо слегка обожгла. Сеанс кардиостимуляции, так сказать… Вообще-то, по умному следовало бы прилепить это дело к вискам. Но так было совсем уж  страшно. И Милка выбрала грудь.
Прежде, чем воткнуть штепсель в розетку, Милка подумала, что в таких случаях, если по-умному, следовало бы перекреститься. Так, на всякий случай.
И пусть поет о нас страна!..

***
 
- Оми, это Кес. Ты где сейчас?
- На трансляции. Но можешь не отсвечивать, я за диспетчера.
- Оми, я вчера был в Башне..
Они помолчали.
- И – что?..
- И – ничего! Они не будут продолжать поиск!
- Тикес, эээ… надеюсь ты там не очень…
- Не надейся. Да и не Тикес, Оми.
- О-о… Мое сочувствие. Это за то, что вы тогда устроили с Сирени?
- Нет. Это за то, что я вчера устроил в Башне…
- Ты скандалил в Башне?!
- А что мне оставалось? Эта замаскированная под ясноглазую кортанка намекнула, что все дело в моей капсуле…
- Но она же специально, неужели не понял? Они же всегда стараются нарваться!
- Да понял я, понял, не такой уж… Просто обидно. Нечему там ломаться, понимаешь?! Просто нечему…
- Ты с ней просто поспорил или?..
- Или. И потом… Понимаешь, их потом много набежало… Ну, короче - сильно или. Двоих, кажется, насмерть…
- Многовато за один вечер. Теперь тебе до конца периода придется быть очень осторожным, а с твоим-то темпераментом…
- Оми, это все чушь. Не о том я. Я сам монтировал и крепил эту капсулу. Нечему в ней ломаться! Она просто отстреливается, и все! При любой аварии или поломке.
- Но ведь не отстрелилась?
- С чего ты взял? Еще как отстрелилась.
- Сикес, не болтай чепухи. Патрули прочесали весь прилегающий конус. Его не могло отбросить дальше…
- Дальше - не могло, это верно. Но только вот почему эти кретины решили, что его должно было отбросить обязательно вперед по курсу движения? Почему они не сунули свой нос дальше второй трети ступени? А если его отбросило во второй или даже третий параллин…
- Ерунда. Он шел к началу.
- Да, но рули-то заклинило! А при таком положении вполне возможен остроугольный рикошет. Очень остроугольный, понимаешь?!.. Оми, я говорю тебе - его отбросило в будущее.
- Ты говорил об этом в Башне?
- Я хотел, но… Их его смерть устраивает. Раз уж она стала историческим фактом. А меня - нет. Потому и связался с тобой.
- Надо что-то сделать?
- Не отсвечивай, все сделано! Я тут склепал на досуге одну штучку и послал ее пошарить во втором параллине… А там посмотрим…
- Тиоми, Тиоми, вызывает третья хорда, ответьте хорде…
- Тиоми в канале…
- Реос, это Кес! Узнала? Рад слышать!
- Тикес, ты что, у Тиоми?
- Нет, мы просто в канале. Да и не Тикес я уже…
- О! Опять?! Свечу затылок. Впрочем, за вчерашнее…
- Реос, а что ты вообще  делаешь на Третьей Хорде?
Пауза была почти неуловимой. В рамках приличия. Но – достаточно явственной, чтобы дать понять, что сам вопрос за эти рамки несколько выходит. Реос всегда трепетно относилась к подобным вещам. Могла бы, кстати, и вообще не ответить.
-  Меня… не пустили. – Тиоми почти видел, как чопорно  поджимаются при этих словах тонкие губы. – Сказали, что мой эхо-код не соответствует и будет только мешать пеленгу. Это у меня-то не соответствует?! У единственной лицензированной партнерши?!! Да где они найдут более точный эхо-код?!!
Тиоми опять поморщился. Он бы мог сказать – где. У любого, кто общался с Естой хотя бы пару дней, эхо-код будет ближе. Не потому, что Реос – плохая подруга. Подругой Реос была отличной. Просто она совершенно не умела хранить эхо. Даже несколько минут, что уж тут говорить о третьих сутках, и на Диаметре об этом знают. Реос была идеальным психо-эмоциональным зеркалом – Еста отражался в ней целиком. Но только – когда был рядом…
- Послушай, а зачем ты вообще сегодня туда притащилась? – голос у Кеса стал вдруг подозрительно напряженным, - Ведь поиски прекращены. Или – что?..
-  Тиоми! Урезонь своего друга,  – она помолчала, вздыхая, добавила неодобрительно.  – Хотя, вообще-то он прав. К этой ЭльЭс-четырнадцатой проявлен неожиданный интерес… Ну, вы понимаете, о ком я?..
Дышать вдруг стало трудно.
- Они уже были там?
- Пока еще нет. Но выныривали в граничных секторах, строили вполне типичную вилку… И, что самое странное…
- Во втором или третьем параллине. Так?
- Д-да… в самом начале третьего… а откуда вы…
- Думать башкой надо, а не моргать ясными глазками! Тебя поэтому вызвали?
- Д-да… Они хотят пока послать беспилотные, нужно согласие ближайшего…
- Это долго. Пусть пока возьмут мой зонд, он как раз там, ключ я не менял. Беспилотные – чушь. Мало ли что там может… я тут очень вовремя переналадил свою тачку, и пусть кто-то из этих только попробует… Оми, ты как хочешь, а меня они не остановят.
Тиоми осторожно выдохнул, стараясь, чтобы это не было похоже на вздох. Поинтересовался:
- У меня до смены – чуть больше суток. Думаешь – успеем?
- Ха! Должны.
Кес – это Кес. Проблемы возможного опоздания на работу его не волновали никогда. Впрочем, как и любые другие проблемы.
- Ну, тогда… ладно…

***
            
- Ты - ненормальная!
- Не кусай руки кормЯщего тебя. Дабы не уподобиться псу. Гонимому. Паче же и  руки лечАщего тебя, - назидательно парировала Милка.
     Она сидела на подоконнике в одной майке и джинсовых шортиках, сотворенных сегодня утром путем обрезания штанин, и болтала длинными ногами. Поболтать ногами, сидя на чем-то, ей удавалось редко, обычная мебель к этому мало располагала, хорошо еще, если коленки о подбородок не стукаются. И потому каждую представившуюся возможность ценила Милка высоко и упускать не собиралась. Независимо от обстоятельств.
     Вежливый лежал на полу, на расстеленном спальнике, и зябко ежился под Милкиным пальто. Говорил он короткими фразами - дыхалки не хватало. Как бы ни называлась та дрянь, что использовалась им в качестве элементов питания костюмчика, но закоротило ее порядочно, и работать она отказывалась категорически.
- Ты меня могла трижды убить!.. Ты хоть это-то понимаешь?..
Милка пожала плечом.
- Так ведь не убила же.
- Ты - садистка! Тебе бы на Тео цены не было!
- Не хами. А то опять проведу сеанс электрошока. Окно закрыть?
- Давно пора, проморозила комнату! Ты с ума сошедшая, ты хоть это-то понимаешь?
- У нас так не говорят. А говорят обычно просто -  псих. Или придурок. Можно - шиза…
- Да мне плевать, как у вас… говорят!.. Вы дикари! Дикари, которым в руки случайно… попала граната… термоядерная … А они радостно суют ее в костер… чтобы посмотреть, что получится!.. Окно закрой, холодно же!..
Милка закрыла окно. Сказала задумчиво:
- Вежливый, а ты все-таки зануда. Нет бы поблагодарить...
Он даже задохнулся от праведного негодования.
- Ты же не врач!.. Сама говорила!.. А если бы даже и врач… ни один ваш… академик… не сечет в нашей… НАШЕЙ, понимаешь?!.. А если бы для меня… спирт был ядом?!.. Я знаю расу… очень, кстати, на вас похожую… внешне… так вот, они… умирают от газированной воды…
- Черта с два! - Милка презрительно пожала плечом, - Чай-то ты пил? Пил! И водку пробовал, хотя и морщился. Значит…
- Ничего не значит!.. Спирта я не пил!.. И электротоком не закусывал!..
- Вежливый, ты зануда.
Милка допилила последнюю ножку и выволокла в соседнюю комнату стол вместе с темпоризатором. Вежливый смотрел, как она закрывает дверь. Хмыкнул, сказал тоном ниже:
- Ну, тут я, конечно… сам виноват. Не поставил ограничители, вот он и пошел вразнос…
- Такая температура тебе подходит?
Он моргнул, подумав.
- Вполне. У нас, конечно, теплее, но влажность другая, так что… А тебе как?
- Потерплю. В крайнем случае - перейду жить на крыльцо. И перестань ругаться, я же вижу, что ты не злишься.
- Я опять чего-то недопонимаю. У вас же нет тональной осмысловки…
- А на фига она нам?.. Чаю хочешь?
- Спать я хочу, вот что…
- Опять?!
Милка потянулась к розетке. Вежливый проследил за ней взглядом. Запаниковал.
- И не вздумай!.. Это естественная реакция… организма на вашу чудовищную… гравитацию! Я не замерз, просто… хочу спать, и все…  все выздоравливающие... много спят!..
- Ты думаешь? - Милка с сомнением оглядела его с ног до головы. Но шнур отложила. Покосившись на нее подозрительно, он натянул пальто на голову. Затих.
Сдернув с гвоздя штормовку, Милка вышла на веранду. Села на высокие ступеньки. Поежилась - голые ноги сразу же покрылись мурашками. Зевнула. Беспокойная, однако, ночка выдалась, расскажи кому - так ведь не поверят…
По светлеющему небу с востока разливалась золотая волна, предвещая ясный и солнечный день. Над самой головой она выцветала, становясь серебристой, набирая синеву, а еще дальше к западу ныряла в чернильно-фиолетовый омут. Милка смотрела, как неторопливо гаснут звезды, пока не заледенели пальцы. А потом, втянув руки в рукава и еще раз зевнув, подумала, что, пожалуй, пора и самой на боковую…
Тут-то из посветлевшего сиреневого омута и вынырнула золотистая капля, с шелестом чиркнула по кронам высоких сосен, скользнула над болотным туманом, на секунду зависла над островом и мягко осела в прошлогоднюю листву. Створка люка втянулась в бортик, ртутными каплями стекли и затвердели ступеньки трапа, и по ним торопливо спустились трое.
И Милка неожиданно поняла, что сейчас она пойдет спать.
И будет спать долго.
Потому что все кончилось.
Она встала, вяло махнула рукой прилетевшим и вошла в дом.
За порогом остановилась. Нахмурилась. Показалось или нет, что в спину словно бы подтолкнули?.. Чушь какая, они же далеко были…
Далеко…
Свет включать не хотелось. Почему-то сама мысль о нем казалась неприятной. Вежливый спал. Или делал вид. Она не стала выяснять. Прошла мимо. Усмехнулась - тоже мне, сверхцивилизация, шпионские игры и прочее! А прислали каких-то недомерков…
Стоп.
Кто же посылает в спасательные экспедиции недомерков? Туда же должны элиту выбирать, орлов-гвардейцев, или что там у них… Впрочем, какая ей-то разница? Может, у них все наоборот. Или какая-то особая раса слуг. Или вообще био-роботы…
Ветер холодом, как мокрой кисточкой, мазнул по лицу.
Милка подняла голову.
Один из них стоял на подоконнике, четким силуэтом на фоне светлеющего окна.  Другой - левее, у стола, почти невидимый в темноте. А за спиной, в дверях - третий. Забавно… Теперь, как  ни повернись, - один все равно окажется за спиной… Нет, и правда - забавно… И Вежливый, кстати, вовсе не спит, она видела боковым зрением его широко раскрытые глаза, до краев залитые живым серебром…
Впрочем, теперь уже все равно. Эти малыши заберут его - и все будет в порядке. Интересно только - как они его перетащат, такие маленькие?.. Милка, во всяком случае, в этом им не помощник - слишком устала. Маленькие работящие гномики всегда и со всем справляются сами… Маленькие такие и очень славные гномики… Чушь какая лезет в голову. Какие же они гномики? У гномиков бороды и большие красные носы… А вот чего никогда не бывает у гномиков - так это маленьких красных светящихся глазок и пушистых кисточек на остреньких ушках…
И сразу же вкрадчиво - а почему ты в этом так уверена? Ты ведь их не видела. Гномиков. Сама. Никогда. Почему же ты. Так. Уверена…
Правильно построенная фраза.
И вопрос вроде бы правильный.
Но сна как не бывало, пальцы рефлекторно сжимаются в кулаки, а короткие рыжие волосы на затылке встают дыбом.
Потому что фраза - чужая.
И вкрадчивый голос в голове тоже чужой…
"А кому же понравится, когда в твоей голове…»
- Чего вам надо в моей башке?!!.. - спросила Милка с тихой и почти вкрадчивой яростью. И тут же бешенство хлынуло через край, взрывной волной сметая все на своем пути:
- ВОН ОТСЮДА!!!
Молча и почти неподвижно, замерев на полувдохе, там, внутри, яростной вспышкой, каратистским ударом, когда все до конца, до последней искры - в этот бесшумный невидимый взрыв, как всю силу тела - в кончики бьющих пальцев.
"Ты отсюда такая маленькая, совсем как… а кому они нравятся..."
И - новая мутная звенящая волна - изнутри по височным костям
- Вон!!! Я кому сказала?!!
Ударила, крутанула в водовороте, вышибая воздух из легких и сдирая кожу - и схлынула.
Милка, тихо пискнув, осела на пол, хватая широко раскрытым ртом воздух мелкими - очень мелкими - порциями. Потому что обожгло всю, и даже дышать стало очень больно. Но не снаружи обожгло, а изнутри. Словно вдоль каждого нерва продернули тоненькую раскаленную проволочку. Это стремительно выдернулись из-под черепной коробки судорожно поджатые чужие щупальца. И метнулись в стороны три серые тени на золотистом утреннем фоне. И хлопнула дверь…
Милка встала, морщась и кусая губы. « кому приятно, когда в твоей голове…» Копошились каких-то пару минут, а ощущения - как после сотрясения мозга. Тошнит и голова раскалывается…
- Все в порядке, Вежливый. Они ушли…
Сказала негромко и сквозь зубы, потому что каждое слово гулкой болью взрывалось внутри растрескавшегося черепа, так и норовя разбросать эти самые ма-а-аленькие кусочки куда подальше.
Вежливый молчал.
Смотрел грустно.
В комнате было жарко, но по позвоночнику вдруг словно потянуло сквозняком из раскрытого окна.
- Ты что?
- Кортаны не уходят.
- Они… вернутся?
- Кортаны не возвращаются. Они просто есть. Дальше или ближе. Теперь - очень близко.
- Но ведь я же их прогнала!
- Кортанов нельзя прогнать. Они приходят, когда хотят. И выбирают… Они - данность, с которой не спорят. Закон природы.
     - Но ведь они ушли!
     - Утро. Они никогда не выходят на солнечной стороне. Вы слишком близко к солнцу, слишком много света. Вечером придут снова… Не бойся, ты им не интересна. Слишком примитивный разум… Голова болит?
- Очень.
  - Значит, уже пропотрошили и убедились в этом… Не обижайся. Ты не представляешь, какое это счастье - быть примитивным… Не представлять ни малейшего интереса… Когда их что-то заинтересовывает - они могут возиться часами… И тогда от личности не остается ничего… я видел.
- Ты сможешь идти?
- Шутишь?
- Я помогу. Я сильная, ты даже не представляешь, насколько я…
- Не смешно.
- Послушай, тут до трассы километров пять, не больше… А там -  машины… кто-нибудь обязательно подвезет. А в большом городе - попробуй найди, мы тебя так спрячем…
Он молчал. Смотрел сочувственно.
Милка поморщилась. Потерла лоб, стиснула виски.
Выругалась.
Глубоко задышала, пытаясь немного обмануть боль. Подвигала ушами - раньше такое помогало. Подергала себя за короткие волосы. А ведь всего - пару минут… И без интереса… даже представить страшно, что будет, если - несколько часов… и - заинтересованно.
- Постой… Ты говорил - они не любят солнца… Только солнца?
- Не солнца. Света.
-  Любого света?
- Любого…
- Живем, Вежливый! Мы им такую иллюминацию устроим - не рады будут, что сунулись!
- Любой свет можно выключить.
- Ну, так мы постараемся, чтобы выключить его стало не так уж и просто.
- Ты не понимаешь...
- Нет, Вежливый, это ты не понимаешь!
- Ты  их не знаешь…
- Но ведь и они меня еще не знают.