Черная вода. Петербург

;Пасмурное небо перекатывало облака, как огромные грязные снежные комья. Вдоль дороги ехала снегоуборочная машина и перекатывала грязные снежные комья по асфальту,сгребая их, как кучевые облака. Снега было на редкость много. Пешеходы шли,глядя себе под ноги вдоль обледеневших домов. Здесь, на пересечении Херсонской и Мытнинской улиц стоял дом. В доме ровными рядами, располагались коммунальные квартиры – пережиток советского времени, неистребимые, угрюмые, холодные.

1. В тот самый момент, когда пенсионерка Якушина получила долгожданную пенсию и выходила из почтового отделения, напряженно вычисляя, сколько ей нужно отдать за воду и газ, чтобы долг увеличивался не так быстро; Димка Воробьев, по прозвищу Бон, стоя недалеко от почтамта, обнаружил, выходящую пенсионерку, прощупал внутренний карман своей легкой ветровки и, убедившись, что «бабочка» на месте, двинулся за ней по противоположной стороне улицы, стуча тяжелыми ботинками помостовой, стараясь не привлекать к себе внимания; Студентка 2 курса Оксана Князева спешно собирала вещи, чтобы не опоздать на поезд до Саратова; В доме на Херсонской улице на шестом этаже страдал Иннокентий Васильев. Он лежал на грязном полу в крохотном туалете калачиком, как сытый кот. Сытым он не был, пожалуй, никогда в жизни. Все его существование было цепочкой попаданий в нелепые ситуации, из которых, даже самых незначительных, он не мог выбраться и принять хоть какое-нибудь решение. Рубашка на нем была изорвана, спина болела от недавно окончившейся перебранки с продолжительной дракой. Сквозь треснувшие очки он видел ржавые подтеки на основании унитаза, которые наводили его на мысль о рекламе «Утенка активного», который «побеждает все известные микробы».Ему было очень холодно. Он не мог подняться на ноги, потому что спину схватило крепче прежнего. Холод, нервы, голод – три компонента, уничтожающих человека молниеносно. Его «молниеносная» смерть длилась два с половиной часа. Он знал,что умрет. Никаких пророческих способностей тут не было нужно, достаточно было чуть упереться в дверь, чтобы понять, что она заперта снаружи. В тот момент, когда он перестал чувствовать пальцы и уже не понимал, может ли по-прежнему двигать ими, он внезапно для себя самого, заплакал. Ему стало обидно. «Как же так?» - размышлял он – «Только в нашей стране в туалетах нет окон. Только в нашей неправильной стране двери туалетов закрываются вовнутрь. Только в нашей абсурдной стране на туалетах шпингалеты вкручены с обеих сторон. Это прекрасная возможность убить человека, изолировать его от общества так, чтобы он даже дверь выбить не смог». Собственно, его падение началось именно с попытки выбить дверь в обратную сторону, но дверная коробка выдержала немощные удары 55 летнего бородатого сварщика. Сигареты и алкоголь сделали свое дело, они высосали остатки силы из его тощего организма. Курить тоже хотелось, это желание перекрывало все остальные, но по мере того, как его кашель становился все тише и глуше, он все больше смирялся с тем, что последней сигареты не будет. Последнее, что он вспомнил, было сегодняшнее утро, когда он, снимая носки с веревки на кухне, твердо решил навестить дочь. Она жила на Васильевском острове, но они не виделись больше десяти лет, с тех пор как она вышла замуж. Оставшиеся четыре часа он собирался и жил ощущением того, что наконец-то, впервые в жизни увидит своих внуков. Их было двое мальчик и девочка. Старшая внучка училась во втором классе, а младший еще ходил в садик, изматывая родителей ежедневными истериками. Это все, что он знал о них. Он, впервые за много лет, погладил брюки и вытащил из шкафа пожелтевшую рубашку. Эта самая рубашка была одета на его худое вздрагивающее тело, впоследствии труп. Попытавшись в последний раз подняться, он ухватился за край унитаза и чуть приподнялся. Тут его дернуло так сильно, что потемнело в глазах. Его словно вырвало из реальности и понесло вверх, затем немного вправо и вперед. Он не успел додумать и вспомнить что-то важное, что-то, над чем ему стоило подумать в последнюю минуту.

2. А стоило ему подумать над тем, что его сосед лежал завернутым в огромный ковер. Из одного конца вылезала голова, изрыгающая первые полчаса пьяные проклятия, из другого торчали голые ступни. Одна до сих пор находилась в тапочке. Андрей Иванович по прозвищу жильцов коммуналки «Дед Терентий», ощущал прилив ярости. Ярость эта распространялась из пустой комнаты, в которой он, уподобляясь гусенице, пытался ползти, прямо в глубину веков, в 1889 год, именно в тот момент, когда Константин Савицкий ставил свою подпись, которую позже сотрет Третьяков, рядом с подписью Ивана Шишкина на законченной картине «Утро в сосновом лесу». «Дед Терентий» был твердо убежден, что виной всему была эта злосчастная картина, которую использовали всегда и везде люди, не имеющие никакого отношения к искусству. «Они даже названия ее правильного не знают» - злобно рассуждал он – «Мишки влесу, мишки в лесу… Изображают, на чем попало. Особенно на коврах. Потом в эти ковры людей заворачивают» И действительно, сколько он себя помнил, вплоть до переезда в Петербург, в деревнях и поселках городского типа, в квартирах и даже на стене в кабинете директора путей сообщения висела эта «мохнатая репродукция». «А ведь меня в любой момент могли скрутить вот эдак!» - с ужасом подумал он, затем облегченно выдохнул – «Я покрепче был, выбрался бы». Но мысль до логического конца довел: «Вот ведь в жизни как бывает, ходишь рядом с опасностью, а она такая привычная, такая обыденная и неприметная, что поначалу и совсем внимания не обратишь, пока она тебя не схватит в свои крепкие объятия». С этими мыслями он стал погружаться в сон. Погружаясь в глубины своего подсознания, он продолжал вспоминать моменты в жизни, когда мог подвергнуться этой напасти, но все это было теперь так далеко и неуловимо, что единственной картинкой, всплывающей в затухающем мозгу, была тесная комната, в которой Савицкий задумчиво курил, а Шишкин играл ему на фортепиано «Подземелье горного короля». «Отмечают» - решил он и крикнул, перекрывая музыку – «Не делайте этого!» Шишкин прекратил играть и, обернувшись, уставился в Андрея Ивановича. Савицкий невозмутимо продолжал курить и чуть нараспев убедительно произнес в адрес Андрея Ивановича: «По-моему, забавно получилось». «Дед Терентий» посмотрел на мольберт и с ужасом обнаружил в нем себя. Его окровавленное тело лежало под бревном. И тут он понял – вовсе не резвятся на жарком полуденном солнышке медведи, вовсе не радостная и совсем не светлая картина. Картина о том, как медведи делят добычу. Точнее о том, как медведи разделывают Андрея Ивановича. Сон стал темным коридором, по которому он теперь в одной тапочке стремительно убегал, охваченный ужасом. Он задыхался, но остановиться не мог. Бег его все замедлялся и замедлялся, потеряв последние силы, он упал на колени и пополз, под руками и коленями было что-то мягкое. Когда он упал навзничь, жадно дыша, то почувствовал на щеке прикосновение ворса. «Ковер» - подумал Андрей Иванович и, задохнувшись, умер.

3. На следующий день в больнице пенсионерка Якушина задумчиво смотрела в потолок. Потолок состоял из причудливых узоров от воды, он напоминал топографическую карту. Она пыталась понять, какая именно местность изображена на карте, будучи твердо уверенной, что это ее родной Петровск-Забайкальский. Чего только не выдумает мозг после сотрясения! Она видит себя маленькой девочкой, идущей вдоль длинного оврага с ведерком в руках. Она собирает ягоды. Потом она вспоминает, как в этом самом овраге, она, лежа на спине, смотрит в небо. Облака теплым одеялом накрывают их. Она не одна. Над ней нависает Андрейка, его длинные волосы – первое прикосновение к лицу, затем губы. Губы спускаются к шее, в глазах на мгновение темнеет. Галю Якушину начинает бить мелкая дрожь, которую она отчаянно пытается скрыть. Незаметно для себя, она чуть раздвигает ноги и приоткрывает от удовольствия рот. Ей тяжело дышать, чем больше она борется с приступами дрожи, тем сильнее задыхается. Андрей проводит языком по поверхности блузы и, наткнувшись на возбужденную грудь, покусывает ее прямо через грубую ткань. Галина резко хватает его за голову, он останавливается. Галина чуть приподнимает его за вихры, чтобы посмотреть вглаза и видит в них то, чего никогда и ни при каких обстоятельствах в своей долгой и скупой на события жизни, не увидит. Она видит, что он любит ее. Если бы хоть кто-то спросил ее, зачем она это сделала, единственное, что она могла бы ответить: «Он так на меня посмотрел!» Но никто не спрашивал ее об этом, потому что она мягко опустила его голову в самый низ и накрыла ее подолом юбки, а через два дня уехала в Ленинград, взяв с собой 40 рублей и котомку с одеждой. Это «приданое» до сих пор хранилось в ее шифоньере, забытое и истлевающее, источающее старушечий запах, который существует во многих домах пожилых людей. Она знала, что долго не проживет и единственной печалью, которая заботила ее теперь, было хоть кому-то сказать, чтобы ее похоронили в той старой блузе и полусгнившей залатанной юбке.

Нет, она не успеет никому об этом сказать. Она не узнает, что ее единственный любимый муж лежит в комнате на столе, черный, как уголь, а возле него суетливо бегают соседи, обкладывая хвоей, чтобы замедлить процесс разложения, вызванный катастрофической влажностью Северной столицы. Она больше не увидит его глаз, которые незаметно для нее покрылись морщинами, не принесет ему сигарет и не упрекнет в том, что он снова поругался с Кешей из-за того, что тот вешает одежду на их веревки в кухне. Она больше никогда не пройдет до самой этой кухни, чтобы приготовить скудный обед, мимо закрытых дверей коммуналки.

4. В тот самый момент, когда Галина Якушина увидела, как мимо серых стен катится ее кровать во мрак, словно в пасть огромной собаки и, вздохнув о том, что никто не принес ей в палату мандаринов, свесила безжизненную руку с края кровати, Оксана подъезжала к Саратову. Унылый пейзаж за окном, казалось, не менялся напротяжении всей дороги. Домики, деревья, столбы - все это было до такой степени одинаковым, что ставило под сомнение, не едет ли поезд по кругу, путая уставших в пути пассажиров. Поезд остановился посреди белого поля, проводница открыла дверь и выпустила людей на улицу. Все задумчиво курили. Истории, были давно рассказаны, знакомства заведены, игры в «дурака» сидели в печени. «Это что?» - озабоченно спросила Оксана у проводницы. «Перегон» - безучастно ответила та и, ожидая дальнейших расспросов, внимательно смотрела на пассажирку. Расспросов непоследовало, Оксана тоскливо оглянулась вокруг и, затянувшись, посмотрела вясное небо. «Надо же, ни облачка» - с навязчивой грустью констатировала она безмолвно. Отвыкшая от тишины и свежего воздуха, она чуть покачнулась и ухватилась за поручень. Внезапный прилив тошноты заставил ее напрячься. «Откройте, пожалуйста, туалет» - чуть слышно обратилась она к проводнице. «Нельзя. Санитарная зона» - отчеканила, привычная к просьбам, женщина. «Мне очень надо!»- взмолилась Оксана. «Всем надо» - также безразлично отозвалась проводница.

Зазвонил телефон. Оксана, отшатнулась от двери и достала мобильный, в трубке взволнованный голос ее напарницы попросил подменить ее срочно, если та сейчас вцентре. Оксана не нашлась, что сказать и грубо отрезала: «Я не могу, мне плохо.Я болею». Подруга всхлипнула и стала уговаривать ее, называя ласковыми словами. «Маша, я действительно не могу» - новый прилив тошноты заставил поледенеть пальцы, телефон выпал из рук на ледяную каменную насыпь. Когда Оксана подобрала телефон и попыталась сконцентрировать внимание на рыданиях Маши, то смогла понять лишь то, что у нее папа вчера умер при несчастных обстоятельствах, а мама бесследно пропала и где ее искать, неизвестно. Дальше она не дослушала. Ее вырвало. Оксане показалось, что она сейчас умрет, но ее подхватили попутчики и отнесли в вагон. Там, напоив чаем, уложили на койку и осторожно стали расспрашивать. Оксане не хотелось врать. Человек редко врет малознакомым людям, он выкладывает все без остатка, чтобы освободиться от всего, что мучает и более никогда не увидеть своих случайных знакомых, не смотреть в их глаза, которые знают о нем слишком много.

Она рассказала о том, что забеременела, но отец ребенка состоит в фашистской молодежной организации. Она рассказала о том, как он бил ее. Единственное, чего она не хочет, чтобы ребенок вырос нервным и злым. Она едет в Саратов к родителям и если они непримут ее, покончит с собой. Добросердечные попутчики не стали ее ни в чем винить и отговаривать. Они рассказывали ей всю оставшуюся дорогу про то, как после путча пошла волна убийств грудных детей. Людям было нечего есть, в стране господствовала инфляция и нищета. На Петербург, изможденный и искалеченный всевозможными войнами, построенном на болотах, вновь опустилась страшная разруха. Детей чуть ли не каждый день находили завернутыми в пакеты в мусорных баках. «Петербург –самый несчастный город. Он первым принимает на себя удар. Это город скорби,тоски и сожаления. Это город, состоящий из домов, похожих на красивые надгробья. Те, кто приезжает в сезон белых ночей, чтобы покататься по Неве изалезть на колоннаду Исаакиевского собора, очень любят его. Так же, как любит молодежь шляться по лютеранскому кладбищу, потому что не видит и не понимает,что воздух пресыщен кровью и болью миллиардов погибших несчастных измотанных людей. Коли ты «напитирилась», поезжай домой и не падай духом. Моя мать вскормила четырех детей своей грудью, сбежав от мужа, и даже двоих соседских. До сих пор друг друга братьями считаем» - улыбнувшись, произнес сосед справа и пошел за кипятком. Оксана закрыла глаза. Ей стало легко и спокойно. Поезд чуть дернулся и плавно покатил ее по заснеженным полям домой, прочь от всего, что томило и мучало. Ей приснилось, что она сидит в доме за огромным столом. Вокруг сидят дети и голодными глазами смотрят на ее грудь. «Много молока у меня. Много. Всем хватит» - Ласково произносит она и расстегивает пуговицы.

Поезд летит вперед, то ли по кругу, то ли нет.

5. Бон стоял на мосту у «Варшавского экспресса» и смотрел в черную воду. «Снега навалом, а лед еще не схватился» - радостно подумал он. В воду нырнули два золотых кольца. Они скрылись быстро и беззвучно, словно город проглотил их своей огромной массой. «А меня ты сможешь проглотить? Не подавишься?» - с вызовом подумал он. Он залез на перила моста, поймав равновесие, бесстрашно взглянул вперед себя, потом вниз. Нога в тяжелом ботинке соскользнула вниз, словно город торопливо пытался принять новую жертву, изголодавшись по ней, открывая свою черную ледяную бездну. Димка Воробьев не стал сопротивляться, улыбаясь, скрестив рукина груди, он окунулся в воду. Ему не было холодно и страшно, он не сомневался,что умрет. Ботинки тянули его ко дну с бешеной скоростью. Город жаждал смерти. Перед тем, как захлебнуться, он вспомнил. Они идут с Оксаной по этому мосту,она украдкой смотрит вниз и резко отводит взгляд. Димка подумал, что там труп или что-нибудь еще и тоже украдкой смотрит на черную гладь воды. Внизу ничего нет. «Ты чего?» - осторожно спрашивает он. «А ты разве не знаешь, что если долго смотреть с моста на воду Обводного канала, приходят мысли о самоубийстве. Знаешь, сколько людей так покончило?» - с умным видом сообщает она. «Сколько?»- заинтересовано спрашивает он, глядя вниз. «Много!» - неопределенно отвечает Оксана и отводит его за руку от перил. «Дай, я попробую!» - смеясь, вырывается он. «Нет, ты мне нужен живым!» - смеется Оксана и целует его в губы.

Август 2011г