Гибель Петра

------------------------------------------


Частенько Петя ночевал у сестры, но в тот вечер оставаться было нельзя – нужно было обязательно вернуться домой – мать, прихворнула, и нуждалась в помощи. Когда он отдохнул после дальней дороги, то засобирался домой, напомнив сестре, о недомогании матери.

- А что у неё температура поднялась или кашель бьёт?- спросила Шура.
- Не знаю. Просто когда я уходил из дома, она себя плоховато чувствовала. Сказала, что голова побаливает и знобит. А что именно не знаю. Вот приеду домой посмотрю, а завтра тебе скажу, когда вернусь.
- Градусник - то есть?- а то возьми наш – температуру обязательно по-мерьте.
- Был где-то градусник – поищем!
- Возьми медку – напои её чаем с медом на ночь – бог даст и поправится.
- Не надо. Мед у нас есть – ты раньше давала. Ну, я пошел?
- Иди, с богом! Передавай ей большой привет, от всех нас!
- Обязательно, - пообещал Петя, отворяя входную дверь.

Он вышел на улицу, надел лыжи и заскользил в сторону д. Зеленино, которая стояла на пути к Мосткам. Деревенька эта располагалась по берегам малюсенькой речушки, с названием Афанасовка, которая, ниже по течению, впадала также в р. Лутосня. Начиналась она тоже около Булково, протекала мимо Титово и далее журчала в сторону деревень Зеленино и Заовражье, неся свою чистую, родниковую воду, которой пользовались расположенные по её берегам, обитатели поселений.

Жители этих деревень, не имели даже колодцев – в них не было необходимости. Чистая, ключевая вода была доступна им целый год, стоило только углубить дно реки и соорудить небольшой настил из досок. А в зимнее время прорубались проруби и настилы из досок уже не требовались. Дер. Заовражье тоже ютилась по берегу этой же речушки.

В районе Зеленино, Петя пересёк речку, объехал по правой околице эту деревню, а спустя некоторое время показались дымящиеся трубы, а затем и крыши Мостовских домов…
Ничего подозрительного не заметил Петя, подъезжая ночью к родному дому. Он привычно, дернул ручку двери на себя, но она оказалась запертой. (Дверь запирали только, когда ложились спать). «Что-то мама рано легла спать», подумал Петр и постучал кулаком по входной двери.

Шаги на террасе не насторожили парня – рядом нетерпеливо повизгивал Пушок, да и Петя, не подозревая подвоха, особенно не прислушивался. Но когда он постучал во входную дверь террасы вторично, то ему, вместо матери, открыли дверь фашисты и, схватив за полушубок, затолкали в дом. В доме находились ещё несколько оккупантов и все они дружно о чём-то затараторили. Но единственное, что можно было разобрать из их гортанной речи, это – «партизан».

Что унюхали фашисты – запах ружейной смазки, дым костра или в ворсе полушубка обнаружили лесной мусор; еловую или сосновую хвою, неизвестно, но приговор был окончательный и прозвучал, как выстрел: «Партизанен!»

- Какой он партизан! - взмолилась мама Пети Елена Филипповна, - сообразив, что её сына считают партизаном. - Он ребёнок, помогал сестре в Титово по хозяйству. Она осталась одна с пятью маленькими ребятишками мал-мала меньше! Вот он и ездит постоянно к ней, чтобы оказать посильную помощь…

Немцы не слушали её, продолжая обыскивать и тормошить оторопевшего от неожиданности парня. По решительным действиям фашистов Петр догадался, что его считают партизаном. Он слышал от знакомых людей и из газет, как они расправляются с ними, тем более что к партизанам он действительно имеет отношение - постоянно ездит к ним с сестрой.

Решив для себя, что ждать ему хорошего от них не приходится, он, толкнув головой стоящего перед ним немца, который, от неожиданности, неуклюже повалился навзничь, рванулся из рук другого фашиста, державшего его за воротник полушубка и, толкнул ногой дверь, выбежал в сени дома.

Из сеней на улицу выходила ещё одна дверь, которую плечом выставил Петя, ударив дверью, лежащего у порога Пушка. Тот дико взвизгнул и, отскочив в сторону, зыркнул, негодующим взглядом на обидчика. Но, увидев, что им является хозяин – сменил гнев на милость – вильнув, своим поднятым к верху хвостиком.
- Пушок, за мной! – крикнул Петя и пустился бежать на задворки, надеясь огородами уйти от погони…

Но снег был глубоким, фигура парня в черном полушубке на белом, снежном фоне отчетливо была видна и послужила хорошей мишенью для врага. Выскочивший следом за парнем немец с автоматом в руках, «резанул» по нему и собаке длинной, автоматной очередью и, естественно, не «промазал».

Жалобно взвизгнул и упал, пораженный пулями Пушок, а Петя остановился, словно натолкнулся на невидимую преграду, и широко раскинув руки, упал между бьющимся, в предсмертных конвульсиях, лохматым другом, и гитлеровцами, как бы загораживая его от свинцового «дождя» оккупантов.

Один из фашистов, неторопливо подошёл к ним, пнул, несколько раз, кованым сапогом убитого русского парня, удовлетворенно хмыкнул, и, медленно повернувшись, отправился в теплый дом, оставляя тело его хозяина, коченеть на морозе…

Мать выскочила на крыльцо и, увидев распростертое тело сына на снегу, кинулась к нему, упала на грудь и долго плакала навзрыд, на его ещё теплой груди. Рыдала она долго, с надрывом, проклиная пришедших немецких захватчиков, их матерей и тех, кто их сюда отправил. И уже уставшую, до изнеможения, опустошенную физически, слабую женщину, соседи Замычкины, пожалев несчастную, увели к себе в дом.

Тело Пети, несколько дней, лежало на задворках родного дома – оккупанты запрещали его хоронить в назидание всей деревне. Для них, этот парень в полушубке, убитый ими на задворках собственного дома, навсегда остался партизаном…


-----------------------------