Дом

Она бежала с планеты…, удирала без оглядки…
Она не видела своего тела, только знала, что это она. Это знание приходило к ней через кровь, всю, до последней капельки, свернувшуюся, казалось, в тромбы; через мышцы, мертвой хваткой скованные страхом; через парализацию чувств и желаний. Лишь одно захватило территорию всех – скорей, скорей!.. бежать, бежать, нестись, улепетывать, что было сил!.. Она вся была одним плотным тромбом в венах Вселенной, одним точным бегом, одним жутким страхом…
За ней захлопнулась крышка, едва не прихватив ее, едва не прихлопнув. Жадная крышка, бесстыдная, откровенно неприличная в своей самости, в своем желании владеть.
 
Она видела свою планету, на которой только что была?… Да, краем глаза в последнее мгновение (сколько пробыла на планете, она не знала, скорее, не хотела знать). Это последнее мгновение ярко и безжалостно врезалось в память.

Вся планета состояла из черно-серых «металлических» (вкус металла застрял у нее на языке) живых шариков - сущностей. Чудовищных маленьких шариков, из которых состоял громадный страшный безжалостный гипер-монстр, откровенный в своей безжалостности, планета-пожиратель.

Планета пожирала все, все, что ей попадалось на пути, все, что только успевала захватить в свою виртуальную пасть, которой не было видно, но она отлично знала эту пасть, была в ней давно, жила в ней когда-то, если только это можно было назвать жизнью… Жуткая планета пожирала все и вся, торопливо и жадно пожирала и самую себя, ненасытно урча и едва успевая облизываться, стремясь успеть, успеть, успеть... 

Планета сгорала в огне желаний, в огне своих гнусных страстей. Но этот огонь не очищал планету и ее сущностей – он тут же слепо и приторно, механически, вновь зачинал страсти и желания, еще не успевшие остыть в ее пасти.

Мыслила ли планета и те жуткие сущности, шарики с черно-серым металлическим отливом, которые глодали ее, свою мать, как остервеневшая собака гложет голую кость, все больше стервенея от неутоленного и неутолимого голода?.. Она не знала. Она знала лишь вселенскую жадность планеты, несуразно и неукротимо тянущуюся к ней, и знала свою беспомощность… И все-таки она бежала, потому что не хотела больше так жить.