Оранжереи и ленты - гл. 1, 2

                Прежде строгие люди отличались суровостью,
                а ныне отличаются злобою и гневом; прежние
                простаки отличались прямотою, а нынешние –
                ложью.
                (Конфуций)

Локомотив тащил за собой тяжёлую вереницу гружёных углём вагонов; его огромные жёлтые глаза ненадолго выхватывали из тьмы размытые очертания разбитых фонарей. А где-то вдалеке переплетались едва различаемые тени, слабые предрассветные блики и нечёткие верхушки лесополосы, потревоженные взметнувшимся воздухом. Уже закончилась городская черта, и поезд несло в таёжную глушь, вдаль по Транссибирской магистрали, по южной окраине нашей необъятной Федерации.
Неподалёку отсюда в тайге затерялся скверный городишко N. Примечателен он был тем, что праздники от будней в нём ничем не отличались, ибо каждый день здесь, как по-писаному в Небесной канцелярии, выдавался пасмурным; да, пожалуй, была ещё одна curiosite, или попросту редкость, - кирпичный заводик с множеством нелегальных пристроек, в середине которого торчала, то есть, горделиво возвышалась, широкая рыжая труба. Остальных достопримечательностей знать никому не полагалось, ведь, как гласит народная мудрость, меньше знаешь – дольше живёшь.
…В городе N висел привычный аромат промёрзших зданий и хвои; по земле, сырой после ночного дождя, стелился подвальный холод; через ухабистую дорогу от сосняка, в овраге возле сваленных бетонных плит неподвижно стоял заляпанный грязью подъёмный кран, метались грузовики, полные песка, щебня и строительного мусора, чуть поодаль замерло несколько правительственных чёрных авто и, жарко споря, махали руками и орали на трёхэтажном матершинном наречии люди в штатском. Совсем близко проревели тормоза, и в удобном для спорщиков ракурсе на шоссе круто развернулся, чуть не вписавшись в аккуратную сосну на обочине, бордовый Audi, небрежно припарковался, повиснув одним колесом над обрывом. Резко распахнулась дверца, и из Audi вышла девица, оставив дверцу приоткрытой. Она высокомерно окинула взглядом весьма перспективное строительство, затем медленно перевела взгляд на людей в штатском – они вели дискуссию так же громко, не стесняясь в выражениях; один из них жестом дал понять, чтобы в его отсутствие не продолжали, выбрал местечко, где можно подняться наверх не испачкавшись, вскочил на дорогу и подошёл к девице.
- Стас, - начала она, - мне нужны ключи, - она украдкой посмотрела на господ в штатском; те, к её радости, не слышали, о чём она говорит, - от ворот чёрного въезда… Срочно, – она прижалась к нему, подняла обиженные глаза.
- Ничего себе! – воскликнул он; господа с любопытством повернули головы к ним; он заговорил тише, лишняя огласка была ни кстати. – Ничего себе вздумала. Ключи ей подавай от засекреченного объекта. Не получишь ничего. Всё, – он оттолкнул её и собрался уйти.
- Нет, Стасик, мне очень надо. Я верну сегодня. Мне просто надо машину поставить, у тебя всё равно клиентов нет, ну парковка свободна. Дай, а? Не жмоться.
- Не выноси мне мозг, Юдифь!! – злобно прошипел «Стасик» и наигранно улыбнулся своим собеседникам. Те, правда, уже не наблюдали за столь интересным зрелищем. – Ты хвост, что ли, за собой тащишь? Да вроде нет. – Он обернулся по сторонам. – Или к тебе Знак прикопался?
- Что за допрос ты мне устроил??
- Свали отсюда побыстрее, не мешай работать! Я всё сказал! Свободна!!
Юдифь одарила его на прощание равнодушным поцелуем, скрылась за тонированными стёклами, громко хлопнула дверцей и, помахав изящной ручкой из приопущенного стекла, дала по газам и через считанные доли секунды скрылась. Стас ухмыльнулся, спрыгнул в овраг; а когда возвращался к господам, остановился, дабы вытащить мобильник и позвонить старому знакомому Знаку, и не обнаружил ключей. «Когда-нибудь я её убью. Стерва», - подумалось ему. Он прорычал что-то себе под нос, сунул телефон обратно в карман и, оглянувшись на дорогу, впился разъярённым взглядом в условную траекторию бордового Audi. За исчезнувшим автомобилем клубился только невесомый шлейф мутной пыли, терявшийся в незримой глубине грунтовой артерии.
***
«Засекреченный объект, - с пренебрежением  промелькнуло у Юдифи в голове. – Ну ничего, Стасик, исправим. И не таких обламывали». Она выкрутила руль и вырулила на более короткую дорогу. 

2.

…Десять лет назад вздумало развалиться градообразующее предприятие «Химпромсиб». Чтобы избежать этого страшного и позорного крушения гиганта, мэр N решил немножко пошутить с законом – но только ради благого дела. Во имя «Химпромсиба» в запылённую глубинку был вызван, то есть, на коленях вымолен из Ангарска сам Вадим Ерофеевич Шмелёв – талантливейший предприниматель, у которого в начале девяностых появился супербизнес, охвативший странным образом всю Сибирь, а в конце девяностых – суперпроблемы с правосудием, коих удалось избежать каким-то неизвестным доныне способом. Заручившись покрывательством мэра, Шмелёв занялся привычным делом, вскоре в городе установилась реальная власть авторитетной группы лиц с ним во главе; N поделили на зоны влияния. В городке воцарилась «диктатура Шмелёва»: комендантский час для рабочих, вооружённые подавления пролетарских митингов, отсутствие элементарной оппозиции, жестокая внутренняя цензура, целая вселенная игорного подполья, возрождение публичного дома. В разборках между местными князьками погибло семнадцать человек, в том числе двое по заказу от рук киллера. Новый век начался с отката в лихие девяностые. Тех, кто в кулуарах прозвал это время «эпохой Ренессанс», преследовали неприятности. Целая вереница.
…Сын Вадима Шмелёва – Стас, пятнадцати лет от роду, полностью соответствовал новому лику провинции. В тайне от отца практиковал по подворотням недавно приобретённый навык курения, предварительно стрельнув сигаретку у какого-нибудь безразличного дядечки, карманничал в местах скопления людей, а на скопленные деньги снимал в борделе, с деловым видом спросив у сутенёра: «А всех посмотреть можно?», самую недорогую, эконом-класса, путану. Однажды о его промыслах, по большому секрету от одного из своих шестёрок, узнал отец, отобрал в ярости все наворованные деньги, которые сынок ещё не успел спустить на проституток, долго думал, что с ними сделать, и наконец решил сей сложный вопрос в пользу трудящихся, то есть, не мудрствуя лукаво, оставил себе (на Илону из Иркутского борделя, потому что за эту матрёшку кровно заработанные отдавать душила жаба). Тем не менее, собака лает, ветер дует, а караван идёт.
В это время в ОВД г.N намечался приезд молодого следователя, капитана по званию, Юрия Юрьевича Переземцева, - он должен был заменить на ответственном посту, именуемом не иначе как «первая шмелёвская сявка», убитого «при загадочных обстоятельствах» подполковника Талера. Новенький мент сразу же был ввергнут в шок, увидев на своём столе аккуратную стопочку, заботливо подброшенную ему сослуживцами, однотипных зависших дел – все сплошь мелкие карманные кражи. И всё шло бы своим чередом, всё по накатанной, да только в один прекрасный день папенькин сынок был пойман с поличным – Переземцев выкрутил ему левую руку, выдернув её из кармана своей куртки. Занятый подружками в сауне, Вадим Шмелёв не сразу ответил на звонок из милиции, но, узнав, где сейчас кантуется его единственный наследничек, спешно попрощался с обнажёнными девочками и, по пути откупаясь за превышение скорости от приставучих гаишников, вскоре самолично прибыл в кабинет следователя. Первое, что услышал Переземцев, было: «Тебе что, не растолковали ещё, кто есть кто? Хочешь приоритеты расставить? Не советую. Ты, поганая твоя ментовская рожа!! Ты хоть знаешь, кто я такой?! Я – Вадим Шмелёв!!». На этих словах Стас внутренне просиял и с наглецой зыркнул на следока. Тот ничуть не смутился, но на первый раз решил не связываться, и воришку отпустил. На оперативке он ни за что не признается, что с ним сегодня приключилось, только спокойно доложит: «Пока никаких результатов, расследуем», а про себя, затаив зуб на авторитетную семейку, подумает: «Вам это, господа Шмелёвы, так просто не пройдёт»…  Уже выйдя из отделения, Шмелёв-старший грозно сказал своему отпрыску: «Сын, я не хочу, чтобы ты стал вором. Это позор, Стас». Наткнувшись на безразличие, отец побагровел: «У нас в роду так низко ещё никто не пал! Это ж кому сказать – бизнесмен-отец и ворюга-сын!!!» - «Зато оба – в законе» - парировал Стас, достал из джинсов заначенную сигарету и демонстративно закурил. Отец без лишних разговоров треснул ему подзатыльник и уехал обратно в Иркутск снимать стресс.
…Со временем, а время, как известно, беспощадно, начинало казаться, что на Вадима Шмелёва надвигается лавиной чёрная полоса. «Химпромсиб» - предприятие безнадёжное, скоро само развалится, без чьей бы то ни было посторонней помощи; сынок – малолетний оторвыш, которого, вероятнее всего, ожидает баланда, небо в решёточку и хоромы гораздо беднее папочкиных. Но Шмелёв, крайне расчётливый и дальновидный, никогда не позволял обстоятельствам, даже самым поганым, выигрывать у него партии, на кон которых он ставил непременно главные ценности – авторитет и свободу. И на этот раз он выйдет из игры победителем («Вся жизнь – игра, а я – режиссёр», - заявил он, будучи почётным гостем на одной сибирской конференции). Предвидя скорую безутешную кончину «Химпромсиба», он всеми законными, или, точнее сказать, завуалированными под законные, привычными способами, стал добиваться права возвести на пересечении автодорог, объединяющих ближайшие населённые пункты, крупнейший в Сибири автосервис и небольшой салон продаж. Как и ожидалось, «Химпромсиб» в предсмертном приливе сил дал последний (о чём, по сути, один Шмелёв и догадывался) богатый урожай, и мэр, воодушевлённый сиим долгожданным подъёмом, взялся походатайствовать по вопросу сбора документации на будущее строительство. Несмотря на повышенное внимание к растущему комплексу со стороны жаждущего справедливости следователя Переземцева, Шмелёв выделял всё больше и больше средств на строительство, и чем дальше ширились границы стройплощадки, тем быстрее истощались силы градообразующего предприятия «Химпромсиб». Как-то Переземцев, явившись в сто первый раз на стройку, изъявил желание побеседовать лично с Вадимом Ерофеевичем, причём сделал это излишне официально, посветив перед изумлёнными лицами каменщиков красной корочкой и брезгливо отряхнув погоны от противной пыли. Единственный вопрос, который он задал Шмелёву с искренним любопытством: «Откуда ж Вы столько денег берёте? Как мне знается, Ваши якобы прибыльные сибирские дела приносят Вам гораздо меньшую прибыль» - «Дела у прокурора, - рявкнул Шмелёв, высказывая тем самым неприязнь и к собеседнику, и к разговору в целом. – Моё лавэ тебя не касается. Или подозреваешь, что я их из «Химсиба» качаю?» - «У меня пока нет доказательств», - невозмутимо ответил Переземцев. – «Я тебе вот что скажу… Ты, парень, далеко пойдёшь… Но вот досада – гонору в тебе многовато. Копаешь под кого-то – копай, не выставляй свои победы на всеобщее обозрение. – Ему вспомнился невольно подполковник Талер, который, как известно, был не в меру алчным капитаном, потом майором, потом подполковником, да так и закончил свою ментовскую карьеру, зачахнув над отмытым златом. – Так, глядишь, и до полкана дослужишься» - «Я Вас понял, - с усмешкой перебил Переземцев, - Вы за меня не беспокойтесь, я своего не упущу» - «Талер тоже так думал, много лез не в своё дело, больно охоч был до чужого лавэ, вот и доохотился» - «Видать, крепко кому-то дорожку перешёл?», - с хитрым прищуром поинтересовался Переземцев. – «Видать», - неоднозначно ответил Шмелёв и отвлёкся, чтобы наорать матом на прораба. – «Уж не Вам ли, Вадим Ерофеевич?» - не отставал Переземцев. Явно перегибал палку.  «Следи за базаром, щенок!» - резко сменил тон Шмелёв, развернулся на сто восемьдесят градусов и снова прикрикнул на рабочих. Разговор был окончен. А Переземцев черкнул что-то в зелёном блокноте, довольно захлопнул его, около получаса помаячил на стройке, и, не сочтя нужным делать ещё какие-либо записи, убрал блокнот за пазуху, где не то от быстрой ходьбы, не то от радости трепетало сердце. С тех пор он стал здесь частым незваным гостем, а незваный гость, как говорится, хуже налогового инспектора. Он появлялся без предупреждения, со строителями держался официально, с каждым здороваясь и прощаясь за руку, но с каждым днём всё заметнее стало, что в обществе рабочих людей Переземцев постепенно становился «своим», а через некоторое время его зелёный блокнот пополнился откровениями «не для протокола» о бедственном положении «простого русского пролетария». Всё это насторожило Шмелёва-старшего. Сначала он, правда, не акцентировал внимание на довольно-таки обычных визитах следователя, пока Стас не спросил его в лоб: «Па, а чё этот оборотень с нашего автосервиса не вылазит? Он что, прописался тут, что ли?» - «Не прописался, а зарегистрировался, пора бы запомнить! А тебе что с него? Ну не вылазит, пускай не вылазит, мы ему не имеем права запретить» - «Давно ты о чужих правах-то паришься?» - хмыкнул Стас. - «Иди почитай уголовный кодекс, полезнее будет. Не мешай отцу работать» - «Чё я не видал в этом кодексе?» - «Ты слышал, что я тебе сказал? Если хочешь быть грамотным дельцом, а не тем, кем ты являешься сейчас, учи законы». Стас пораскинул мозгами и, вякнув несколько бранных слов, каких он только знал, на отдыхавшего в тени возведённой кирпичной стены прораба, вразвалочку поплёлся учить «Преступления в сфере экономики». Печальная участь какого-нибудь проворовавшегося коммерсанта в перспективе его совсем не устраивала, поэтому надо было получать основные знания дела отца уже сегодня. Потом будет поздно… Это было девятнадцатое августа две тысячи четвёртого года.

…Шёл две тысячи седьмой год. На двенадцатое июня, День Независимости России, было запланировано торжественное перерезание ленточки на главном въезде в автосервис. На церемониале, конечно же, присутствовал следователь Переземцев. Теперь без него не обходился ни один эпизод из жизни автосервиса: дело об убийстве Талера, зависшее навеки, не давало ему покоя уже несколько лет. Но сегодня Переземцев не старался раздобыть что-нибудь интересненькое, даже несмотря на то, что в Шмелёве-старшем он по-прежнему видел хладнокровного убийцу своего не чистого на руку предшественника. Всю торжественную часть Переземцев промолчал, всячески избегая общения с незнакомыми официальными лицами и отрешённо выслеживая кого-то абстрактного. С момента его приезда в N прошло четыре неполных года, а в его зелёном блокноте не появилось ни одной компрометирующей записи хотя бы на одного из потенциальных подозреваемых, кроме догадок и обывательских жалоб. …Красную ленту доверили перерезать какой-то худой молодой блондинке. Она, вопреки общему настрою, ни разу не улыбнулась, чересчур резко вырвала ножницы из рук генерального директора Вадима Ерофеевича, быстро рассекла ленточку в двух местах, сунула ножницы обратно Шмелёву и, не дожидаясь разрешения, первая удалилась в ближайшее кирпичное строение, на котором значились надпись крупными буквами «сход-развал» и стрелка вправо. Через несколько минут она пронеслась, восседая за рулём бордового Audi, мимо делегатов, и выехала, продравшись сквозь кустарники, бьющие ветвями в стекло, на главную дорогу, поднимая за собой клубы прозрачной пыли. До окончания мероприятия все мысли Переземцева были заняты этой мрачной блондинкой, но никто ему так и не признался, кто же она такая, хотя на мошеннических лицах были замечены предательские признаки волнения при одном только упоминании о ней. Эта странная тенденция «знаю, но сделаю вид, что не знаю» взбесила Переземцева – он, однако, тщательно скрыл своё бешенство, а когда вернулся домой, открыл зелёный блокнот на первой попавшейся странице, изобразил схематически автомобиль, лес и красную ленту. Но вместо леса у него получились какие-то заморенные оранжереи.
                ***

…Бегут года, века перегоняя,
Часы стучат, но нам не слышен стук.
Повисла над землёй глухая
Иллюзия неведомых наук.
   
<Post scriptum> Прошёл год. Переземцев так и не разведал ни единого словечка об этой блондинке, врезавшейся глубоко в его память. По убийству подполковника Талера все его попытки что-либо расследовать оканчивались также неудачей. Он был загружен рутиной мелких делишек, ничего не стоящих по сравнению с блондинкой и Талером. Как-то Переземцеву пришлось вести допрос подозреваемого в продаже огнестрельного оружия, и тот, случайно узрев в его блокноте закладку с каракульками «блондинка, перерезавшая ленточку», радостно сообщил, что возможно речь идёт о некой Юдифи, которой он, кстати, и сбыл в две тысячи четвёртом один из пистолетов, причём по явно заниженной цене, практически даром, и то только из уважения к тогдашнему статусу покупательницы. «И что, авторитетная девчонка?» - ожил Переземцев – «Да так, - замялся подозреваемый, понимая, что случайно сболтнул лишнего, - так, отставной козы барабанщица, была когда-то в авторитете, да с мусорами местными… ой, прости, начальник» - «Ничего, продолжайте», - позволил следователь, не выказывая особого интереса – «С мусорами не поладила, да в тень ушла. Так мы её Audi и видали» - «А чем занимается в данный момент, знаете?» - «Ну уж изволь, уважаемый – я человек маленький…» - «Когда стволами приторговывали, так небось не думали?» - укусил его Переземцев. «Так точно, начальничек, - невесть от чего повеселев, нашёлся подозреваемый, - тогда думал vice versa» - «Как вы сказали?» - переспросил следователь. «Противоположным образом», - перевёл тот. «Vice versa, - повторил Переземцев задумчиво и вдруг взорвался, - Талера на вас нет, прохиндеи!»

Там красота по-своему спесива,
Там свет и мрак, там боль и страсть,
Там начинается Россия,
Там жизнь и смерть, народ и власть.