Оранжереи и ленты - гл. 4

            - Вам нужен адвокат по уголовным делам? – искренне изумился Филатов и смеющимися глазами посмотрел на Вадима Ерофеевича, подумав, что тот шутит.
            - Пока, слава Богу, не нужен, - съязвил Шмелёв, - но может пригодиться!
- А я Вас уже не устраиваю? – в голосе Филатова прозвучали и удивление, и злость, и обида, и какая-то жалкая беспомощность.
- Что ж ты за человек такой! – Вадим Ерофеевич вскочил со стула, всплеснул руками и с досады плюнул в сторону, мол, даже ты меня, Филатов, не понимаешь.
- Какой – такой? – Филатов чувствовал, как внутри него закипает ущемлённая гордость.
- Понимаете, так надо, - смутился Шмелёв и отвернулся к окну, нервно шаря по карманам в поисках американской сигареты.
- Сигареты на сейфе, - опущенным голосом напомнила Юдифь.
Шмелёв обернулся. На него смотрели страшные глаза людей, уже, вероятно, считавших его предателем.
- Лучше правду скажите, - тихо попросила Юдифь. – Забыли, что Алексей завтра должен пересесть в Ваше кресло? Или не хочется уступать пригретое местечко? Ищете способ от нас избавиться?
- Юда, что ты такое говоришь… - тяжёлым голосом заговорил Вадим Ерофеевич и понял, что не может произнести ни звука, что его душит собственный голос, что ему мешают руки, перебирающие пачку американских сигарет, что одно неосторожное слово – и былое доверие между ними испарится навсегда. – Я очень прикипел к вам душой… Вы для меня – единственные близкие люди…
- А вот этого не надо, - прервал его Филатов с некоторым презрением, - мы Вам не голь перекатная, а Вы нам не мать Тереза. Отсылать нас к чертям на куличи в самый апогей – это, простите, предательство.
- Не перебивай!! – грозно рявкнул Шмелёв. Он больше всего боялся услышать слово «предательство», поэтому, чтобы попытаться исправить ситуацию, он снова сменил гнев на милость. - Поймите же вы наконец… Иногда бывают такие ситуации, когда надо… как бы это выразиться… не отсвечивать, что ли… Нет, не так… - он сбился, махнул рукой и без удовольствия закурил свою сигарету made in USA. – Здесь после выборов может начаться всякая чертовщина, припрутся менты, и прочее, прочее… вы же знаете, как это бывает! Вот и валите отсюда побыстрей! В кресло твоё кто-нибудь другой пока сядет, потом всё уляжется, вернёшься…
Юдифь не выдержала:
- Мы же не можем Вас так просто оставить! А если…
- Никаких «если»! – возразил Шмелёв. - У меня здесь отличная команда профессионалов…
- А мы лучше, - твёрдо произнёс Филатов, поднялся и вышел, захлопнув за собой дверь с таким остервенением, что в кабинете задребезжали стёкла.
  Юдифь всё так же сидела, ни жива ни мертва, худая и бледная, абсолютно потерянная.
- Потому и берегу вас, что лучшие… Предчувствие у меня недоброе, Юда… Не хочу вами рисковать, понимаешь? Юда, хоть ты подумай… Этот адвокат, Егор, мой старый приятель, учились вместе, он не подведёт, если что – замолвит словечко где надо, и потом – Москва – самый прекрасный город на Земле!
Юдифь молча вышла вслед за Филатовым. Она с трудом представляла себя в столице, где правят свои самобытные, уникальные законы и все пляшут под дудку своих авторитетов, совершенно непохожих на местных, Nских.
Вадим Ерофеевич от отчаяния хлебнул коньяка, припрятанного на чёрный день, и вынул из замятой пачки вторую сигарету. Он надеялся на лучшее, но готовился к худшему. Его несложная стратегия сводилась к двум ходам – обезопасить Филатова и Юдифь и скорее проскочить выборы. А московский адвокат ему был вовсе не нужен.
                ***
Переземцев плавно въехал в автосалон, где ему снова стало не по себе. Он поймал себя на мысли, что совсем забыл о «лишних людях», которые сулили ему новые звёзды. «Если верить слухам и досужим домыслам агентуры, - туго размышлял он, заглушая в своей пока ещё светлой голове образ Юдифи, - весь салон Шмелёва – одна большая коза-ностра… А если взять кого-нибудь из них? Хотя, кого здесь взять?? Этих грязных слесарей и вонючих заправщиков? Вот чёрт, чему меня в университете учили, а? Не могу найти в целом городе одну, всего одну паршивую сявку с неприкрытым тылом…»
Он подозвал ближайшего работника в замызганном комбинезоне.
- Где тут у вас можно помыть эту дуру?
- Вон туда, налево, товарищ майор.
- Я капитан, - отрешённо заметил Переземцев, выкрутил руль налево и исчез за поворотом, не обращая внимания на указатели.
***
Юдифь обнаружила Филатова в темноте коридора; он сидел на полу, прислонившись к стене. Она села рядом с ним, прислушиваясь к его медленному спокойному дыханию. Ей захотелось поцеловать его, она прильнула к его щеке горячими губами.
- Не мешай, я медитирую, - не открывая глаза, попросил Филатов.
Юдифь ничего не ответила и задумалась. О смысле жизни и предназначении человека.
***
Переземцев отдал автомобиль в распоряжение мойщиков, про себя пожелав: «Чтоб вы его разбили нахрен». Он долго всматривался в даль, в просторы автосалона, в развалившийся за ним хвойный лес, потом в чистое голубое небо. «Почему люди не летают как птицы? – с усмешкой припомнил он известные строки, и тут же постыдился своего романтизма. - Потому что рождённый пресмыкаться никогда не взлетит…»
Мимо него пробежала милая девушка в промасленной спецовке, держащая в руках саженцы молодых деревьев. Вслед за ней проскакал парень с лопатой. «Никак территорию облагораживаете?» - поинтересовался Переземцев. «Так точно, товарищ милиционер, - убегая, со смехом крикнул парень, - начальство велело оранжерею соорудить возле гостевой стоянки».
…«Оранжерею, понимаешь ли, - дрогнувшим голосом промямлил Переземцев еле слышно, - возле гостевой стоянки… Это, значит, у этого придурка жизни, Стасика недоделанного… О, чёрт! – вдруг вскричал он, как будто его ударили горячим хлыстом. - Чёрт! Вот он, лишний в системе, вот он, нашёл! Ну, держитесь все, Переземцеву нужны звёзды, звёзды, звёзды! И как я раньше не сообразил? И чему меня только в университете учили?! А ларчик просто закрывался…»
***
- Постойте, - бригадир бежал, прихрамывая, за Юдифью через задний двор.
- Что случилось? – недовольно остановилась она.
- Вадим Ерофеевич изволил интересоваться, в Москву-то едете?
- А вы откуда знаете? Все уже знают?! Это наше дело – ехать или нет!!
- Это, как говорится, общественное дело-с, и Филатов, между прочим-с, обещал… Хм… В общем, продукт обкатать.
- Бензин что ли ваш палёный? – переспросила Юдифь с откровенной усмешкой.
- Что вы! – взорвался бригадир. - Это качественный продукт, его пить можно!
- Приятного аппетита.
- Зря вы иронизируете! Автомобиль – дело тонкое, к нему особый подход нужен… Позвольте, я Ваш Audi заправлю? Клянусь Вам, чем хотите, продукт отменный, контактирует с топливом любого октанового числа. Экспериментально доказано! – он с восхищением описывал алхимические изыскания своих подчинённых. – Вам осталось только испытать в действии.
- Ну, пойдёмте.
Он взял Юдифь под руку, приготовившись идти за ней:
– Где Ваша Audi? Где всегда?
Юдифь вытащила руку и указала ему в противоположную сторону:
- Прямо за вашим цехом. Уже второй день там паркуюсь.
- Так в Москву едем-с? – осторожно спросил бригадир, заранее догадываясь о положительном ответе.
- Едем-с, - передразнила Юдифь, - только при условии, если вы перебьёте номера и перекрасите её.
- Перекрасим, перебьём, денежку возьмёте у Вадима Ерофеевича, и счастливого пути…
- Где мы будем подзаправляться по дороге?
- Вот, - он порылся в кармане накрахмаленного халата и извлёк оттуда листок бумаги, - вот адреса наших АЗС, куда я отправил образцы продукта. Уже на Урале зальёте стандартный девяносто восьмой, и там до Москвы на нём доберётесь. Но наш, так сказать, получше всякого девяносто восьмого…
***
- Сволочи, - благим матом скандалил Переземцев, к которому из мойки выехал полковничий «Мерседес» с треснувшим зеркальцем заднего вида, - суки! Вы даже не представляете, что я с вами сделаю!! Подставили мента и радуетесь?!
- Извините, товарищ милиционер, - оправдывался работник мойки, - но это стёклышко уже было разбито…
- Тамбовский волк тебе товарищ, понял?! 
- Я позову начальство, - сообразил работник, увидев заезжающего в салон Стаса Шмелёва, и сделал ему знак рукой, чтобы он завернул на мойку. 
Переземцев ещё больше рассердился, и когда Стас надменно вылез из своего раздолбанного автомобиля, подаренного отцом несколько лет назад, передумал предъявлять претензию.
- Что ещё? – ощутив себя пупом Земли, начальническим тоном осведомился младший Шмелёв.
- Начальство, говоришь? – Переземцев всё больше злился. – А ты ничего вырос, Шмелёв: сначала крутился на паршивой стоянке, теперь вот мойщики в тебе босса признают. Мне бы так, слушай! А то я как идиот шестой год в одном и том же звании, в одном и том же кабинете заседаю, не поверишь – одни штаны надеваю по утрам!!
- Ну, насчёт меня можете не переживать, я официально ещё являюсь акционером салона. Какие-то проблемы? Вижу, зеркальце разбито? – насмешливо заметил он. - В поворот не вписались, Юрий Юрьевич?
- Не твоё собачье дело, - рявкнул Переземцев, садясь в «Мерседес».
- Зря, зря Вы меня недооцениваете. И не стесняйтесь обращаться, на случай если вдруг с машиной проблемы будут, или не дай бог попадёте в ДТП…
- Как бы у тебя проблем не было, - прибавил Переземцев, выезжая.
- Размечтался! - вякнул тихо Стас и горделиво обернулся к стоящему неподалёку мойщику. - Видишь, какой я хороший дипломат: и от мента тебя избавил, и зеркало менять не пришлось.

***
На выезде Переземцев чуть не столкнулся с несущимся чёрным Audi. Он едва успел затормозить, владелец Audi тоже резко встал, высекая из-под колёс рыжие искры. Переземцев не без труда узнал восседающую за рулём Юдифь. Она что-то сказала сидящему рядом Филатову и приспустила тонированное стекло.
- О, товарищ капитан, доброе утро, - Юдифь была не рада, что остановилась, что выдала себя и свой теперь уже чёрный автомобиль с другими номерами.
- Утро добрым не бывает, - стараясь не смотреть на неё, возразил Переземцев.
- По какому делу у нас гостили?
- Заезжал на мойку. Неудачно. Ваши стахановцы зеркальце расшибли.
- Зеркальце поменяем, - направо после указателя сервис, я сейчас позвоню туда.
- Спасибо, не надо, - отказался Переземцев, - я думаю, мой шеф сам решит, что с этим делать.
***
По возвращению в ОВД Переземцев заглянул в приоткрытое окно начальника. Полковник обмахивался галстуком и жевал холодную котлету по-киевски, одну из тех, что ему ежедневно заворачивала жена в качестве сухого пайка. Переземцев незаметно припарковался подальше от окна, чтобы закрыть обзор на автомобиль, беззвучно вышел, так же беззвучно закрыв дверцу; отошёл на несколько шагов, подобрал с земли увесистый камешек, проверил, никто ли за ним не следит, размахнулся и со всей злости запулил в лобовое стекло.
Истошно заревела сирена, вразвалку выскочил раскрасневшийся полковник, заковылял, задыхаясь, к своей «ласточке». Переземцев с озабоченным видом притворился свидетелем происшествия, выбежав откуда-то со стороны соседнего двора, имитируя погоню за хулиганом.
- Фашист малолетний, - отдышавшись, ввернул он. Врать он умел хорошо.
- Эх, Переземцев… Что ж ты не уследил? Где ж ты был? – полковник чуть не плакал, со всех сторон осматривая «Мерседес». Он с ужасом обнаружил, что на капоте неаккуратно выцарапано слово из трёх букв. – Это ж у кого ума хватило, прямо у нас перед носом такую гадость сотворить? Ты хоть лицо-то его разглядел?
- Да где там! Не успел. Так, пацан какой-то, шантрапа. – Переземцев радовался, что нехорошее слово особенно расстроило начальника. - Детская комната по нему плачет, - он вытер ладонью лицо и покачал головой. – Оборзели, ничего не скажешь!
***
Трасса N – Ачинск.
…Тусклый лунный свет, и тихая соната, рождающаяся в мыслях, и прохладная ночь, и всё те же звёзды, и изящный изгиб лунного серпа. И в тело проникает новый день и предвкушение иного  будущего, и всюду мерещатся слабые голоса и стук топора. Юдифи начинала нравиться эта вынужденная командировка.
Их тела вырвались из N, надо было освободить от этого паршивого городишки и мысли. Позади осталось небо, обугленное валящим из заводских труб дымом; запах бензина и металлический смрад; стелящийся по земле подвальный холодок и сырость кирпича. Впереди лежала неширокая хвойная дорога, по обочинам которой стройными рядами к небосклону тянулись сосны. Их ждали несколько ночей где-нибудь между Калачинском и Барабинском, Асбестом и Верхней Пышмой, и туманные перспективы столицы.
Это было раннее утро второго августа две тысячи девятого года. Пора было ехать дальше. В Москву.
…В глазах Филатова мелькали проплывающие фонарные столбы, линии электропередач, ели, сосны, - всё, что попадалось на пути следования из N в Москву Первопрестольную. Он без удовольствия сидел в водительском кресле, изредка посматривая на спидометр, и обдумывал перспективы, которые ему могли открыться в столице. В последнее время он мало говорил, много думал и нечеловеческим взглядом смотрел сквозь материальный мир. При этом глаза его становились какими-то особенными: пустыми и одновременно глубокими, недвижимыми и тускло сверкающими. Они были то голубыми, то серыми, то синими, то карими, и в них невозможно было всмотреться. Юдифь уже несколько лет не могла понять, какого цвета его глаза. Она украдкой любовалась его аристократическим профилем. Или рисовала в воображении Красную площадь.
Начинался новый день. Светало.
***
Четвёртое августа две тысячи девятого года; Москва, кабинет адвоката по уголовным делам Е.В.Черимшенко.
- Знаете что, Валерьян Ильич, я не прочь и на повышение пойти. Так что готовьте мне местечко в вашей «Фемиде».
- Это ещё вопрос спорный, Егор Викторович. Вот выиграете громкое дело – и вперёд. А пока что Вы – извините, абы кто. У нас таких миллион и маленькая тележка. Хотя нет, большая тележка, - неудачно пошутил старый столичный адвокат.
- Громкое дело? – Черимшенко посмотрел из-под очков и рассмеялся. – Да пожалуйста. Ещё приползёте ко мне, умолять будете, а я не соглашусь.
- Посмотрим, - кисло заключил старый адвокат, лицо которого замерло лет двадцать назад с непоколебимым выражением.
- До встречи, - сухо прибавил Черимшенко.
- Всего доброго. Желаю выиграть дело. Хотя бы одно.
***
Четвёртое августа две тысячи девятого года; Москва, гостиница «Москва».
Юдифь: - Ты не знаешь, где здесь можно разжиться чем-нибудь огнестрельным?
Филатов: - Не знаю. Зачем тебе?
- Да так… Просто спросила…
- Думаю, обойдёмся. Пока на нас не покушались.
- Это не глухая Сибирь, здесь всё сложнее…
- Вот именно. Захотят пришить – пришьют и так.
- Когда дадим о себе знать?
- Кому? Шмелёв обойдётся, а этот адвокатишка паршивый пока поживёт без нас. Надо попробовать Первопрестольную на вкус.
- В смысле?
- Ну, пошарить по городу, Кремль посмотреть, в конце концов.
- Что? …Кремль? Мы сюда в Кремль, что ли, приехали?! А выборы? Он же сам ничего не сможет!!
- Успокойся. Шмелёв далеко не идиот, просто прикидывается от нечего делать. Разберётся. У него там «отличная команда профессионалов», забыла?
- Помню. – Опущенным голосом сказала Юдифь и приложила к себе маленькое чёрное платье. – Красиво?
***
Четвёртое августа две тысячи девятого года; N, ОВД.
- Юрий Юрьевич, к тебе опять этот просится.
- Кто конкретно?
- Господи, ну этот, ты его знаешь, этот…
- Чёрт. Задрали вы все! Пусть зайдёт!
Вместе со Стасом в Переземцевский кабинет залетели порыв ветра и аромат европейской туалетной воды.
- Юрий Юрьевич, я Вам такую вещицу принёс!
- Ах, это Вы, господин акционер. Решили мне пригодиться? Или как всегда, гадость очередную приволокли?
- Зачем же так грубо? Вы гляньте. – Он подпихнул ему под руку списки избирателей.
- Что я, списков избирателей не видел?
- Вы гляньте, гляньте. Вот эти, - он вытащил из середины мятый лист, - они за отца не голосуют, мои люди проверили.
- Тебе корона не жмёт? Твои люди, чёрт возьми. С каких пор у сявок заимелись сявки? И вообще, тебе не стыдно нести эту бредятину в милицию? Не голосуют и хрен с ними, тебе-то что?
- Как это что? У нас не всё потеряно. Если сделать так, чтобы хотя бы половина всех избирателей проголосовали за нынешнего, отец останется на предприятии, и мы наведём у него шм… порядок, я хотел сказать.
- Ну вот вы и наведёте. А мы будем заниматься своими прямыми обязанностями: сажать преступников. Ясно тебе? Пошёл вон.
- Как Вы не поймёте: отец – ПРЕСТУПНИК. Преступник! Преступник!
- Ты не лучше. Пошёл вон, я сказал!
***
Четвёртое августа; Москва, Кремль.
Соборную площадь нещадно палило солнце, толпы измученных туристов вереницами слонялись вдоль и поперёк, заходя то в Успенский собор, то в собор Двенадцати апостолов, то в Архангельский собор, и у Юдифи кружилась голова от обилия этих величественных православных святынь. Филатов с интересом прислушивался к экскурсоводу, распинающемуся перед английской группой, застывшей перед Архангельским собором. Золотые купола торжественно сверкали, возносясь далеко к небу, воздух стоял горячий и душный, слева между двумя храмами застыли тёмно-зелёные деревья, в тени которых хотелось укрыться.   
- И всё-таки я считаю, что Шмелёв пролетит эти выборы… - над самым ухом раздался усталый голос Юдифи.
- Юдифь, - Филатов отошёл от иностранцев и отвёл её в сторону, - ты можешь выкинуть из головы эту дрянь?
- Могу. И всё равно, зря мы в это ввязались.
- Пять лет назад надо было думать. 
- Да, я не думала!! – потеряв терпение, она закричала, - мне не до того было, я просто шла за тобой, понял?!
- Юда, посмотри на меня.
Она вскинула ресницы и впилась в него воспалённым взглядом. Он взял её за руку и негромко попросил:
- Не кричи на всю площадь. Пожалуйста.
Юдифь хотела ответить, но ей перехватило дыхание. По ней проскользнула горячая волна, а руки мгновенно похолодели. Филатов смотрел на неё в упор, не отводя взгляда. Юдифь почувствовала, как через кончики её пальцев медленно начинает струиться живое человеческое тепло по всему телу. Люди, заполонившие площадь, ничего не замечали. Они только лениво озирались и среди других находили стоявших посредине площади Филатова и Юдифь, до которых им не было совершенно никакого дела. А между тем внутри Юдифи происходило нечто. Ладонь, которую сжимал Филатов, как будто прошибало электрическими разрядами; мысли путались; и этому новому ощущению хотелось безраздельно отдаться. Когда Филатов ослабил хватку, Юдифь осторожно освободила руку.
К ней вернулся дар речи:
- Что ты со мной сделал? – слабым одурманенным голосом проговорила она. – Это гипноз, да?
- Практически. - Скромно, но самодовольно улыбнулся он и снова стал в её глазах прежним. - Да расслабься, ничего особенного я с тобой не сделал. Пойдём.
- Филатов, ты практикуешь парапсихологию?
Он засмеялся:
- Выбиваешь из меня признательные показания?
Юдифь стояла как поражённая, но ей нравилось это состояние полуэйфории. 
- Просто ответь: да или нет?
- Это немного разные вещи… Я объясню позже.
- Ага, ещё заколдуешь, не дай бог, и что я буду делать?
Она больше не вспоминала о выборах, грядущих на другом конце России. И теперь, кажется, она начинала понимать, что значит «попробовать Москву на вкус». Этот горячий вкус начинал ей понемногу нравиться. Но она не могла даже предположить, что с ней творится и откуда взялось невероятное и очень странное влечение к человеку, к которому она никогда не испытывала ничего подобного. Ей просто нравилось держать его за руку. Просто идти рядом с ним. Просто выключить мысли и только чувствовать. Чувствовать ЕГО рядом.
…Куранты на Спасской башне показывали пятнадцать тридцать. Четвёртое августа стало новой точкой отсчёта жизни и деятельности этих сибирских бандитов, чуждых столице и восхищённых ею.
***
Пятое августа две тысячи девятого года; Москва, кабинет адвоката по уголовным делам Е.В.Черимшенко.
Адвокат перебирал бумаги по своим последним проигранным делам. Впрочем, он проиграл все последние дела. «Судьи - ублюдки, - критично анализировал он свои неудачи, - и присяжные: все против меня. Все купленные. Или все дегенераты. …Что за идиотизм, доверять двенадцати придуркам с примитивным мышлением вершить чужие судьбы? Эти недалёкие ни одного закона в глаза не видели – и всё туда же. Самосуд, и больше никак не назовёшь. Сталинские тройки, и те гуманнее были. Всех моих доверителей пересажали… И все нафиг виноваты – подсудимый убил, адвокат не защитил. И это называется «правовое государство»». Ему позарез надо было возглавить «Фемиду» - престижную адвокатскую контору в центре Москвы. А для этого необходимо было выиграть как минимум одно громкое дело. Но как назло, на блюдечке с голубой каёмочкой дела ему не приносились. Ему доставались одни рецидивисты или совсем безнадёжные бизнесмены с признательными показаниями. Расследование Черимшенко проводил так тщательно, как ни одной прокуратуре и не снилось – от его профессионального взгляда не ускользала ни одна мелочь, он хватался за любую зацепку и раскручивал дело в пользу своего подзащитного, даже если тот был великим грешником, по уши в чужой крови. В суде Черимшенко читал многочасовые речи, вдаваясь в мельчайшие подробности, которые, слетая с его языка, обретали значимость; ни одно слово, казалось, не было лишним, и прения превращались в затянувшийся монолог, который с упоением слушали и присяжные (не успевая делать в блокнотах пометки), и судьи (в тайне умоляя Черимшенко быстрее свернуть речь), и зрители в зале («Ах, как говорит! Ему бы книжки писать!»), и прокурор (то скептически посмеиваясь, то негодуя, а то и невольно соглашаясь с адвокатом), и сам подсудимый узнавал о себе несуществующие «факты». Но – это не помогало. Чарующее выступление почему-то заканчивалось обвинительным вердиктом присяжных и суровым приговором. Первые дни после вынесения приговора у Черимшенко опускались руки, и он ходил абсолютно раздавленный очередным провалом; но проходило время – и он снова брался за новое дело, фанатично отдавая ему всё своё время, все свои силы и способности. Он был довольно знаменит в узких кругах, благодаря нескольким громим делам, которые он смог без труда выиграть в начале своей адвокатской карьеры. Его ценили клиенты, уважали коллеги и боялись прокуроры. Но постепенно звезда по имени Егор Викторович Черимшенко стала угасать на адвокатском небосклоне. Былая слава его покидала. Он злился. Злился и считал себя достойным самого почётного места в конторе «Фемида».
***
Пятое августа; N, кабинет начальника ОВД.
- Ну что мне с тобой делать, Переземцев? Обещал подыскать лишних людей, сшить дельце… И где ты, инициатор? Нету тебя. – Он выдержал мучительную паузу. - Ты знаешь, что инициатива наказуема?
- Так точно, товарищ полковник. Дайте мне время. Я нашёл человека. Дело за малым – осталось найти ему подходящие дела, пошерстить улики, покумекать со свидетелями. Привлекать никого не буду, сам справлюсь.
- Радуешь, - важно кивнул полковник, - ну иди.
- А как насчёт звёзд? – абсолютно неделикатно спросил Переземцев.
- А как насчёт раскрытых дел? – в тон ему ответил полковник и указал на дверь, – утром стулья, вечером деньги. И смотри, ажиотаж не поднимай.
Переземцев до утра глотал бумажную пыль старых дел, лишь однажды выйдя за чашкой кофе, чтобы потом снова вернуться в свой тесный душный кабинет, переполненный лишними атрибутами: пеленой сигаретного дыма, хаотично разбросанными документами, Талером в золотой рамке, бессменным зелёным блокнотом и коллекцией деревянных медвежат, на которых он пристально смотрел, когда затруднялся принять важное решение. Но сейчас у него перед глазами стояла Юдифь, светящаяся и прекрасная, и, когда Переземцев почти засыпал, в голове звенел её голос: «Выслушай меня. Первое: ты прекращаешь сотрудничать со Стасом
Шмелёвым. Второе: ты никогда не тронешь ни меня, ни Филатова. Это условие обязательно»…
***
  Раннее утро шестого августа две тысячи девятого года; Москва, гостиница «Москва».
Проснувшись, Юдифь услышала, как в ванной шумит вода. Она встала, не расправляя смятой постели, оделась и выглянула в окно: Москва была как всегда горячая, в окно поднимался жар не остывшего за ночь асфальта и долетали суетные городские шорохи.
Дверь в ванную была закрыта, вода билась об пол душевой кабинки, а изнутри доносился голос Филатова. Юдифь стояла под дверью, прислушиваясь к телефонному разговору, судя по всему, неприятному. Наконец дверь открылась, вода перестала литься, Юдифь с опаской вошла.
- До свидания, Вадим Ерофеевич, - сухо попрощался Филатов и с неприязнью добавил, - передавайте привет вашим профессионалам.
- Он тебя с утра дёргает? – Юдифь была похожа на избалованную Голливудскую актрису, но она ненавидела это сравнение.
- С ночи. – Неприветливо отозвался Филатов и умылся холодной водой. – Задолбал.
- По поводу?
- Электорат разбежался. Никто не хочет за нашего олигарха крестик поставить. Консультировался, что же ему, несчастному, делать.
- Ясно. Ты сказал, что в счётную комиссию надо посадить девку с длинными ногтями, и под ноготь ей всунуть грифель?
- Забыл. – Он набрал его номер. – Вот ещё что, Вадим Ерофеевич. Не забудьте посадить в комиссию девушку с маникюром. Пусть вложит под ноготь грифель и портит бюллетени. До свидания. Про привет не забудьте.
- А зачем ты воду включал? Чтобы в соседних номерах не подслушивали?
- Да. Кстати, выглядишь шикарно.
- Спасибо.
***
Шестое августа; N, ОВД, кабинет Переземцева.
«Дело № 1199. Талер… Убит при загадочных обстоятельствах из автомата Калашникова. Да ну, нет, этому ублюдку Стасику было всего пятнадцать лет, он и калаш-то никогда в руках не держал… Не годится… А зря, за Талера я бы уже месяца через два звёзды в водке полоскал. Стоп, автомат?? Значит, это не Юдифь… Запутался, чёрт… Дело № 1259. Так… Убийство авторитета Шабашкина… Туда ему и дорога… Мотив? Допустим, личная неприязнь. Орудие преступления? Нож… Интересно… Надо будет попросить Стаса отрезать хлеб, и на орудии преступления появятся отпечатки… Дело № 1262. Ограбили торгаша Швейко… Мало взяли… Ладно, сойдёт и это… Мотив? Затруднительное материальное положение… Ха, при таком-то папаше!.. Нет, пусть будет месть… За что? Надо подумать…»
- Рита!!
Оперативница забежала в его кабинет.
- Что случилось?
- Пока ничего. Скажи мне, Рита, за что можно мстить?
- А Вам зачем? – насторожилась она.
- Мотив ищу, - честно ответил он, - по делу Швейко, между прочим. Вы же не хотите работать. Приходится самому разгребаться, чтобы кривая преступности не превратилась в прямую.
- Ааа… Ну, мстить… За несложившиеся отношения с женщиной, например.
- С какой женщиной?
- Не знаю… Или за то, что он продал нехороший товар, - она боязливо посмотрела на Переземцева.
- Ладно, иди. Спасибо. 
«Итого – можно добавить ещё эти два дельца, в сумме пять. Пять висяков. Неплохо. Ещё пара ночей – и не отвертишься, Стасик».
     ***
Шестое августа; Москва, кабинет адвоката по уголовным делам Е.В.Черимшенко.
Утро выдалось для адвоката на редкость добрым. Этот день не был похож на другие триста шестьдесят четыре дня. Адвокату исполнялось сорок два года. Про него не забыл даже старый приятель Вадим Шмелёв. Облекая своё беспокойство в тактичные формулировки, он пожаловался на политических проституток, перебежавших к гадким конкурентам; на сына-оболдуя; на тяжёлую жизнь и холодную Сибирь; и, конечно, поздравил с днём рождения. А ещё как бы невзначай намекнул, что в Москву как раз прибыли его доверенные лица, и не пора ли им пересечься на нейтральной территории и поговорить. Черимшенко подумал и согласился с ними встретиться. Он записал их телефоны и решил созвониться с ними тотчас, не откладывая интересную перспективу в долгий ящик. Ему очень понравилась неосторожная фраза Шмелёва: «Страшно работать стало. Меняются времена, меняются цели и средства, и люди становятся сволочами». «По-моему, - заметил Черимшенко, - люди всегда были сволочами» - «Тогда я умел находить с ними общий язык. Наверное, старею».
***
Шестое августа; Москва, гостиница «Москва».
В раскрытое окно рвался душный ветер и низкое небо, поток звуков и запахов; и где-то в глубине номера горячие губы Юдифи целовали Филатова, и ему это нравилось, несмотря на его давнишнюю теорию о разрушении культа секса. «Секс – это на настолько интересное занятие, чтобы возводить его в культ», - любил говорить он. Звонок адвоката помешал им вкусить ещё одну прелесть, позволительную лишь вдали от криминального N. 
***
Они ждали адвоката в недорогом кафе на обочине пригородной трассы, как он просил.
Приехал Черимшенко на личном праворульном транспорте; в водительском кресле развалился какой-то сексуальный армянин, на заднем сидении истерично смеялась девушка. Встреча предполагала короткий неофициальный разговор адвоката с молодым симпатичным парнем и очаровательной девушкой-блондинкой, как они назвались. Черимшенко быстро вычислил их по этому незамысловатому описанию.
- Добрый день, - поздоровался он, отодвигая грязный стул, куда ему пришлось сесть, - я адвокат Черимшенко Егор Викторович. А вы, как я понимаю, симпатичный молодой парень и очаровательная блондинка? Очень приятно. Мне много говорил о вас Вадим Ерофеевич. Как он? Не всю Сибирь ещё разорил?
«Много говорит и пялится на Юду» - отметил про себя Филатов и обнял Юдифь за талию, чтобы адвокат видел.
- Добрый день, господин Черимшенко. Нам Вадим Ерофеевич тоже о Вас рассказывал… Нет, что Вы, Сибирь огромна, а Вадим Ерофеевич – человек маленький, - Филатов непринуждённо улыбнулся и отпил из маленькой чашечки немного кофе.
«Пижон с наглым лицом» - решил для себя Черимшенко и сделал вид, что вынужденный собеседник ему приятен.
- Вадим Ерофеевич обмолвился о каких-то проблемах. Что с его делом? Милиция одолела?
- Проблемы? – Филатов принял вид глубоко удивлённого человека. – У нас нет никаких проблем, особенно с законом.
- Постойте, - адвокат не понимал, зачем Филатов ведёт двойную игру, и начинал злиться, - мне Вадим Ерофеевич чётко объяснил, что у него серьёзные проблемы, что вы приехали за мной, чтоб обговорить все нюансы.
Юдифь, не привыкшая встревать в мужские разговоры, мило вставила: 
- У Вадима Ерофеевича плохое чувство юмора. И нервы ни к чёрту. У него послезавтра выборы. Ему везде мерещатся предатели и оборотни, - она завела глаза и засмеялась, не желая выдавать беспокойства.
«Дура» - коротко охарактеризовал адвокат Юду.
- Хорошо, - допытывался он, - о чём вы хотели со мной поговорить? Ведь зачем-то мы здесь встретились?
- Меня интересует вопрос трудоустройства, - по-деловому выкрутил Филатов, не желая иметь никаких общих точек соприкосновения с адвокатом, - Вам не нужны хорошие юристы?
- Кто, простите, - Черимшенко скептически глянул поверх очков, - юристы? Я не кадровое агентство, ничем помочь не могу, – он встал и собрался откланяться. В переносном смысле, конечно.
- Зря, - Филатов с видом разочарованного провинциала перебирал в руке Юдифину косичку. – Очень зря. Я первоклассный юрист.
- Ну вот и работайте в Сибири с Вадимом Ерофеевичем. Желаю удачи. Прощайте, - адвокат задвинул стул и кивнул шофёру, мол, заводись.
- Надоела Сибирь, - опять встряла Юдифь, выводя из себя Черимшенко, и капризно вырвала косичку из рук Филатова, – надоела глухая тайга! Пора в Москве оседать!
- Ничем помочь не могу, господа карьеристы, - отрезал Черимшенко и спешно укатил обратно в свою конторку.
- Как будем оправдываться перед Шмелёвым? – опомнилась Юдифь.
Филатов больше не играл с её волосами и не обнимал за талию. Он сидел, облокотившись на сырой деревянный столик, и напряжённо вглядывался вдаль трассы.
- Не знаю. Я нихрена не понимаю в этой Москве.
- Ладно, выкрутимся. Ну и друзья у нашего шефа, кошмар.
- Да блин, он и сам даёт стране угля… Проблемы у него. Всем растрепал. Я не собираюсь играть с ним в «подай – принеси». И я не буду его избавлять от наездов со стороны его любимого Черимшенко.
- Подожди… Чего нам бояться? По бумагам всё нормально – сервис чинит, салон продаёт. – Юдифь в замешательстве опустила взгляд в чашку кофе, потом перевела на Филатова. – Подозреваешь, что он начнёт копать всё-таки?
- Сто процентов. Тут и к бабке не ходи, закрутит громкое дело, потом сам же его и раскрутит.
- Ты хочешь сказать, что он наладит связь с Nскими ментами, и…?
- Ещё один такой жалобный звоночек шефа этому москалю – и вот она, готовая явка с повинной. Естественно, шефа оправдают, а обвинения повесят на нас. Был бы я на его месте, сделал бы то же самое. Я знаю, как провернуть эту афёру. Ладно, ну всё к чёрту. Кофе остывает.
К их столику неторопливо подошла грустная, как будто чем-то обиженная официантка и положила на стол счёт. Филатов поискал в карманах и нашёл мятую пятидесятирублёвую купюру. То ли ему не хотелось платить по счёту пятьсот рублей, то ли он хотел в очередной раз продемонстрировать Юдифи свои сверхъестественные способности, - но он совершенно бесстрастно отдал официантке деньги, лишь прожигая её глаза своим особенным гипнотическим взглядом, она также бесстрастно их взяла, приняв за купюру большего достоинства, положила в промасленный фартук, забрала счёт и тоскливо кивнула на прощание. 
***
Седьмое августа две тысячи девятого года. N сошёл с ума.
За день до выборов по кабельному телеканалу запустили новостной блок с интервью Стаса. «Ну, сучонок, - думал Переземцев, с замиранием духа глядя в плоский экран, - как только пролез в телевизор». Действительно, Стас получился очень хорошо. У него было трагическое лицо, как у поступающей в театральный вуз девчонки при чтении монолога Карениной, и история, рассказанная им в прямом эфире, вызвала полный восторг недоброжелателей и конкурентов его отца. Кто бы мог подумать – бедный (и ведь действительно бедный – в последнее время на работе урезали зарплаты бездельникам, да и отец денежкой не баловал, а гостевая стоянка вообще несла одни убытки) Стас поведал о том, как его строительную фирмочку (то есть  не его, а какого-то большого начальника, ненавидящего его всем сердцем) навещают люди из автосалона и требуют задаром выстроить им очередной нелегальный корпус. Информацию никто не мог ни подтвердить, ни опровергнуть, тем более до выборов оставалось чуть менее суток – значит, было уже поздно оправдываться и кидаться ответными обвинениями, да и компрометирующим «чёрным пиаром» эту неоднозначную новость нельзя было назвать, однако всё же эта мелочь немного подпортила авторитет Шмелёва-кандидата. Накануне ответственного дня его рейтинги заметно упали. Исправлять ситуацию было поздно и, по большому счёту, некому.
***
Восьмое августа; Москва, кабинет адвоката по уголовным делам Е.В.Черимшенко, разговор адвоката и его помощника.
Черимшенко: - Берём курс на «Фемиду». Чем выше буду я, тем лучше тебе. У меня на примете есть господа, которым пора на нары.
Помощник: - Вы так радикальны, Егор Викторович.
- Что, восхищаешься? Короче, каяться им уже поздно, столько дел наворотили, по всей Сибири следы тянутся. И с ними один мой старый приятель, Шмелёв. Слышал о таком?
- Нет, не доводилось, к счастью.
- Ну, вот в чём дело. Он думает, что я его отмажу от правосудия, обойду закон и так далее. Почему-то он решил, что покрывать его тёмные делишки мне шибко выгодно. А что, если завести на него дело, провести проверки, подчистить, так сказать, Сибирь-матушку? Люди нам спасибо скажут. Надо будет связаться с прокуратурой… Понимаешь, брат, а ведь это шанс.
- Не понимаю.
- А тут нечего понимать, - он посмотрел из-под очков, - надо действовать. Его-то я отмажу, а вот его подельников…
- Туда?
- Правильно, на нары. И «Фемида» наша будет, и олигарх озолотит.
- Вы полагаете, это прокатит?
- Подбирай слова, ты всё-таки москвич. Не прокатит, а получится. Иди, пробей мне Юдифь Саидовну Кумелину и Алексея Алексеевича Филатова.
<Через час.>
Помощник: - Егор Викторович, про них практически ничего не известно. Но кое-что у меня всё же есть. Кумелина – уроженка Ставропольского края, последнее время обитала в N, но чем занималась – нет никакой информации. Про Филатова чуть больше. Он юрист, родился в неком Ачинске, где-то под Красноярском, там у него все родственники, после окончания института официально работал юрисконсультом при вашем приятеле Шмелёве, в N прибыл примерно через год после Кумелиной, и сейчас числится вместе с ней как секьюрити всё того же олигарха. Впрочем, это всё.
- Да, не густо. Слушай, брат, давай-ка дуй к ним в «Москву», узнай, на каком этаже остановились. 
- А зачем, если не секрет? Я номера обворовывать не умею.
- Просто проследишь за ними и поставишь на Кумелину прослушку. 
- Егор Викторович, Вы себя слышите?
- Прекрасно слышу. На, держи жучок, прицепишь ей куда-нибудь на сумку, чтоб не отвалился, и чтоб не заподозрили. Нам надо отслеживать все их разговоры, если ты ещё не понял. Удачи.
***
Восьмое августа две тысячи девятого года; N; избирательный участок №3.
Мужчина с телекамерой:
- Свет включите!
Женщина с микрофоном:
- Тихо, все заткнулись, Шмелёв едет!
Юная брюнетка из счётной комиссии:
- Едет? Едет? О, боже, как я выгляжу? Скажите кто-нибудь, как я выгляжу?! Зеркало, дайте мне зеркало!
Женщина с микрофоном:
- Заткнулись и улыбаемся! Оператор готов?
Вскоре через порог перешагнул сам кандидат – Вадим Ерофеевич Шмелёв в сопровождении неизвестных лиц, не позволяющих посторонним приближаться к нему.
- Вадим Ерофеевич, Вы уверены в своей победе? – Затараторила женщина, пытаясь пробиться сквозь стену охраны и сунуть микрофон кандидату в лицо.
- Уверен, иначе и быть не может.
Он остановился у стола с юной брюнеткой, взял бюллетень (брюнетка при этом широко улыбалась и смотрела в камеру) и уединился за красной шторой, чтобы черкнуть галочку напротив своей фамилии.
- Вадим Ерофеевич, - дождавшись его выхода, не отставала женщина, снова тщетно пытающаяся пролезть между охраной, - за кого Вы проголосовали?
***
Восьмое августа две тысячи девятого года; Москва, гостиница «Москва».
Филатов велел Юдифи подниматься в номер и свернул на ресепшн, чтобы договориться об уборке номера в удобное для него время.
Юдифь вызвала лифт и покорно дожидалась, пока он спустится с последнего этажа. Из-за угла за ней наблюдал помощник адвоката, но она не могла его видеть. И сам Филатов не догадывался о том, что его Юдифь может кому-то понадобиться.
Раздвинулись массивные двери лифта, и Юдифь нажала кнопку седьмого этажа. Едва успев в смыкающуюся щель, в кабину проник помощник адвоката шпионского вида. Юдифь насторожилась. Она была не в восторге от гражданина в чёрном, напомнившего ей тяжёлые бандитские будни в далёкой Сибири. Он стоял совсем рядом, почти загнав её в угол, она попыталась рвануться ближе к двери – но странный попутчик как будто схватил её за рукав и сам испугавшись этого, одёрнул руку. Она обернулась – он отвернул своё страшное лицо. Но она успела посмотреть в его глаза. До седьмого этажа оставалась ровно половина пути, адвокатский помощник боялся не выполнить ценного указания шефа; внезапно его посетила бредовая идея прикинуться сумасшедшим, или маньяком, или грабителем, - он надавил на «стоп». И лифт завис между этажами. 
              Сентябрь две тысячи пятого года; N, автосалон, кабинет Вадима Ерофеевича.
               Шмелёв-ст.: - Юда, завтра мы едем на стрелку.
               Филатов: - Опять без меня?
               Шмелёв-ст.: - Ты ещё здесь? Тебя ещё не загребли в военкомат, нет? Вот и собирайся. Родина ждёт.
               Филатов: - Юдифь, не забудь завтра снять ствол с предохранителя.
               Юдифь: - Не забуду. Тоже мне, специалист.
               Филатов: - Что ты будешь делать, если на тебя кто-то бросится с ножом?
               Юдифь (скептически заведя глаза): - Выбью у него нож.
               Филатов: - Сколько раз можно объяснять одно и то же?? (берёт со стола карандаш, изображая нападение «с ножом»). Иди сюда, жертва обстоятельств (замахивается на неё карандашом).
              Юдифь пытается выбить у него «нож», но Филатов свободной рукой обхватывает её за талию, заваливает на стол и имитирует удар псевдо оружием.
              - Тебе всё ясно? Сначала хватаешь за руку с ножом, и чтобы преступник не успел тебя сбить, ударяешь его коленом в пах. И только потом выламываешь руку или бьёшь о стену. Можно заехать вниз подбородка. Далее – прямой удар в горло или солнечное сплетение, и он обезврежен. <…> 
В лифте погас свет. Сердце Юдифи подскочило. Каждой клеткой своего тела она ощущала незримое присутствие Филатова, и в темноте у неё обострилось восприятие потенциальной опасности. Что бы предпринял он, находясь на её месте? Когда в полном мраке к ней потянулась мужская рука, она сочла нужным схватить её, ударить попутчика коленом, дальше всё в точности по инструкции. Когда глаза привыкли к темноте и мозг перестал работать в экстремальном режиме, она перевела дыхание и отыскала кнопку с цифрой 7. Лифт дёрнулся и благополучно довёз её до седьмого этажа.
Вскоре в номер (правда, уже на другом лифте) поднялся и Филатов. Он сразу вычислил, что с Юдифью случилась неприятность. Она стояла возле окна, скрестив на груди руки, и никак не отреагировала на его возвращение.
- Что произошло?
- Да так, ерунда... Отключила одного в лифте, - Юдифь улыбнулась, но уголок губ дёрнулся, и она зарыдала, - он хотел что-то со мной сделать, боюсь даже предположить, что!!
- Ты не пострадала? – Филатов взволнованно перебил её.      
            - Нет, всё хорошо.
- Кто видел, как вы оба заходили в лифт?
- Никто.
- Допустим…
- Мне показалось, что я где-то его видела, - она плакала и смотрела через окна в глаза Москвы.
- В Москве? Где ты его могла видеть?
- Я ничего не могу вспомнить!! Я запуталась! Я со всех углов жду опасность! – она снова сорвалась на крик, но быстро успокоилась; задумалась, но действительно ничего не смогла вспомнить.
***
Восьмое августа; N, кабинет Переземцева.
- Рита, у нас хлеб есть?
- Хлеб? Есть бутерброды с колбасой. Принести?
- Нет, Рит, сбегай-ка за хлебом в ларёк. И колбасы тоже купи.
- Юрий Юрьевич, в ларьке колбаса просроченная.
- Мне для дела, - он выпроводил её и позвонил Стасу.
Тот приехал быстро, надеясь услышать от Переземцева что-нибудь интересненькое.
Но Переземцев ничего не говорил о делах, он накрывал на стол, красиво раскладывая вокруг ножа хлеб и колбасу.
- Отметим выборы? – внезапно предложил он.
«Знак - придурок», - решил Стас и кривенько улыбнулся:
- Это можно.
- Ну, тогда режь хлеб, сооружай бутерброды. Я за коньячком сгоняю, выпьем за благоприятный исход дела.
Ничего не подозревая, Стас взял орудие убийства авторитета Шабашкина и отрезал от батона колбасы два ровных кружочка.
***   
Восьмое августа; Москва, кабинет адвоката по уголовным делам Е.В.Черимшенко.
Черимшенко: - Н-да, брат, спалился. С девчонкой не справился.
Помощник: - Вряд ли она меня запомнила…
Черимшенко: - Вряд ли? Да у них обоих фотографическая память! Придётся тебе сделать пластическую операцию, сменить имя и страну.
Помощник: - Я серьёзно… Если Вы и вправду решили задержать их в Москве, у меня есть беспроигрышный вариант.
Черимшенко: - Что же?
Помощник (на ухо, заговорщическим голосом): - Они перемещаются по Москве на чёрном Audi, но я пробил номер – зарегистрирован, угадайте на кого?
Черимшенко: - На Ивана Ивановича Иванова из Иваново?
Помощник: - Не угадали! На Сидора Ильича Доценко из Красноярска. Он написал им генеральную доверенность и умер.
Черимшенко: - Смешно. А почему ты, морда твоя наглая, мне не доложил, что наш Филатов два года служил в десантуре? Язык отвалился? …О чём мы там говорили?
Помощник: - Мы обсуждали мой вариант.
Он горячо и воодушевлённо заговорил.
***
Девятое августа две тысячи девятого года; N, раннее утро.
- Оля, - голос Вадима Ерофеевича звучал мягко и неуверенно, и телефон дрожал в его руке, - вы подсчитали?
- Д…Да…Да… Я не знаю, как…сообщить… - Ольга, брюнетка из счётной комиссии, откладывала в сторону последний бюллетень. – На нашем участке…не в Вашу пользу…
- В чью?! – взревел Шмелёв.
- Я не имею права разглашать… Простите…- Ольга отключила мобильник и влажными ладошками откинула со лба влажные волосы.
***
Девятое августа; Москва, проспект Андропова, двое сотрудников ДПС.
- Слышь, Степан, запомни: чёрный «Феррари» АПП555, 98-й регион. Пойду покемарю. 
- Слышу, слышу. А кто у нас там?
- Да пофиг, олигархи очередные. Ориентировка пришла – поджидай, может бабла срубим. Сигареты в бардачке, много не тырь.
<…>
- Э, Вась, харэ рожу плющить, вставай давай, э!
- Что? Где? – гаишник подскочил и судорожно выхватил пистолет.
- Э, ты чё! Не тряси хлыстом, олигархов распугаешь! Время стричь бабосы!
- Товар на месте?
- Обижаешь! – он похлопал себя по зелёной жилетке и, весело размахивая полосатой палочкой, показался перед олигархами. – Граждане хорошие, откройте багажничек.
- Да всё в порядке, начальник, - возразил один олигарх, небрежно откидывая крышку багажника.
- Вась, ну-ка иди сюда, понятым будешь, - с усмешкой подозвал гаишник и указал своей волшебной палочкой на пакет с наркотиками, подложенный под олигархические шмотки, - что же вы, граждане хорошие, закон нарушаете? Ай, нехорошо!
- Начальник, да ты гонишь! Не наша это наркота!
- Что это? – гаишник брезгливо достал пакет с белым наполнением и покрутил им в воздухе, чтобы все проезжающие мимо заметили.
- Герыч, ясно дело, - заключил второй олигарх в недоумении.
- Ну вот, узнали – значит, ваше добро, - обрадовался гаишник.
- Начальник, дурь это, а не добро.
- Да мне насрать.
- Начальник, давай договоримся, сколько тебе надо?
- Ну… Даже не знаю… Во-первых, не мне, а нам…
- Понял, - согласился олигарх и оглянулся на своего приятеля. Тот запустил руки в карманы, - пять, десять? Двадцать?
- Давайте двадцать, - снизошёл гаишник и добавил, - оформим мзду в особо крупном размере.
Проспект гудел и чадил выхлопными газами, асфальт раскалялся, пока не начал плавиться. Олигарх вытирал пот со лба белым кружевным платочком и выглядывал в окнах проплывающих мимо автомобилей эффектных девочек. Внезапно поднялся гул и гудёж, крики людей и свистящие песни клаксонов, еле живое движение замерло.
- Ну, что ещё? – гаишник пролез между плотными рядами машин к эпицентру событий и панически замахал руками своему напарнику.
Тот понимающе кивнул и вызвал скорую помощь.
***
Юдифь сначала почувствовала мощный толчок и рёв тормозов, мельком увидела испуг в глазах Филатова и отключилась. Чтобы избежать столкновения с выскочившим на встречную полосу мотоциклом, Филатов резко выкрутил руль вправо, ударил по тормозам, в него впился ремень безопасности, в лицо полетели стёкла, он потерял управление и с тех пор находился в странном полубессознательном состоянии. Он не мог ни говорить, ни двигаться, но слышал нечёткие голоса и сирену скорой помощи, он ждал боли, но она так и не пришла. В какой-то момент ему показалось, будто его выбили из собственного тела. Это невнятное ощущение не покидало его. Он начинал различать лица и цвета автомобилей, видел Юдифь (она пришла в себя и хотела дотянуться трясущимися в истерике руками до него, окровавленного и почти мёртвого, и первый звук, который он способен был услышать, был слабым криком Юдифи, вырвавшимся из её стеснённой груди), видел мужчин в белых халатах, вытаскивающих его тело из искореженного Audi, пролетел несколько кругов вокруг места аварии и, сделав попытку вернуться обратно в тело, погрузился в зияющую чёрную дыру, похожую на длинный беспросветный тоннель. Больше он не ощущал ничего подобного.
                Ноябрь две тысячи четвёртого года; N, штаб-квартира Юдифи и Филатова, два часа ночи.
                Филатов спал, укрывшись старым выцветшим одеялом (это было нормально для Сибирской глуши), рядом тихо спала Юдифь. Это была обычная ночь, а ей предшествовал обычный день. Сейчас все спали. И Шмелёв в своей тёплой четырёхкомнатной квартире в новостройке, и его люди – все до единого – спали. Спал весь город. В одно мгновение мир для Филатова перевернулся. Мир стал другим. Филатову показалось, что он проснулся. Но он всё ещё спал. Он спал и одновременно прекрасно обозревал окружающий интерьер. На кровати лежал он сам, укрытый выцветшим одеялом, рядом лежала Юдифь. Он не понимал, что происходит. Он рванулся из штаб-квартиры и с ужасом обнаружил, что прошёл через закрытую дверь. Он долго метался на лестничной клетке, читая свежие граффити на стенах подъезда, и чем яснее он осознавал свою оторванность от тела, тем сильнее боялся своего дурацкого сна. Он влетел в штаб-квартиру и, неприкаянно мотаясь над своей телесной оболочкой, мирно спавшей на смятой постели, кричал от страха и пытался слиться воедино со своим телом, но у него ничего не получалось. Через некоторое время он забылся и очнулся в половине третьего ночи в холодном поту. Он отрешённо встал, отыскал сигареты, и не выходя из комнаты, стал выкуривать одну за другой. Юдифь проснулась от мерзкого табачного запаха. «Хватит смолить, три часа ночи!» Слова прошли мимо него. Он молчал и курил. Юдифь положила на его плечо свою аккуратную руку. «Что-то произошло? Тебе кто-то позвонил? Это по поводу Талера?». Его била дрожь, а тело пронизывало психическими электрическими зарядами. Если бы живая реальная Юдифь не заговорила, он сошёл бы с ума. «Нормально всё» - проговорил он и обхватил голову руками. Юдифь не была близка ему, и он решил не загружать её своими видениями.
                Утром он вышел на лестницу и проверил, действительно ли на стенах появилось то, что он видел ночью. Прямо под дверью штаб-квартиры красовался свежий рисунок, и необсохшая краска источала тонкий маслянистый запах.
***
Девятое августа; Москва, проспект Андропова.
Толпа сбившихся машин разъезжалась по разным углам столичного региона, и на обочине, возле машины ДПС припарковался адвокат Черимшенко. Он знал, что эта авария произойдёт. Только мотоциклиста ему было немного жаль. Черимшенко долго высматривал в машине скорой помощи силуэт Юдифи, которой, по словам гаишников, оказывали медпомощь на месте, и когда она вышла, перехватил её и заманил в свою машину. Она не долго противилась и села к нему.
- Юдифь Саидовна, что произошло?
- Попали в ДТП, - потусторонним голосом, ещё не оправившись от шока, сказала она.
- Что врачи говорят?
- Ничего не говорят. Говорят, «помолитесь». А мы атеисты, нет у нас богов, – на её глаза наворачивались слёзы беспомощности.   
- Ничего, всё обойдётся. В какую больницу отвезли вашего друга? – выражение его лица принимало милосердный вид, но Юдифь не смотрела на него.
Она покачала головой и поджала губы, чтобы не заплакать. Сейчас Филатов был центром её вселенной, смыслом её жизни; она чувствовала свою ответственность за его жизнь в этом диком чужом городе. Она готова была пожертвовать чем угодно, лишь бы спасти его.
- Нужны деньги, - вдруг тихо произнесла она,- где можно быстро и много заработать?
- Какое у Вас образование?
Юдифь пожала плечами:
- Среднее.
«Сама напросилась», - внутренне просиял адвокат и, приняв скорбный вид, смутился:
- Тогда у вас один выход…
- Я знаю, да, я согласна. Устройте меня туда, я буду это делать. Пожалуйста, я умоляю, - она громко зарыдала, не закрывая лица.
***
Девушки лёгкого поведения, из которых безудержно лезло отвратительное распутство, поначалу завидовали Юдифи, ревновали к её красоте древнейшую профессию, а посмотрев за ней, пожалели, ибо в них ещё бились не совсем чёрствые сердца. Они тщетно пытались разведать причину, приведшую её сюда. Юдифь избегала общения с куртизанками, считая себя выше их. Она не горела желанием и удовлетворять любопытство сутенёрши. Девицы в основном говорили сами, подсаживаясь к ней:
- Интуристов у нас не бывает, но наши лучше – башляют больше. Мамке штуку, нам две. – Робко подошла первая проститутка. - Только мамке не проболтайся!
- Если в машину садишься, запоминай номер, и смотри куда едешь, а то разные случаи бывали. – Голосила самая молодая, совсем девочка.
- Ты ничего. Наши белобрысеньких ценят. Даже по прейскуранту белобрысенькие дороже идут. Я тоже перекраситься хочу. Ты красишь или у тебя от природы?
- А ты откуда? – приставала другая, – я из Киева, тут половина из Киева! Остальные с периферии, лимита провинциальная.
- Если тебе нужно больше денег, я научу, как стырить у клиента лопатник, - откровенничала третья, - почему ты всё время молчишь?
- Ничего, - встревала следующая проститутка, - наши молчаливых любят. Больше дела, меньше слов.
Они постоянно смеялись, постоянно играли какие-то роли, прикидывались безмозглыми куклами, и всё ради одного – заработать. Потом втягивались в эту бесконечную кабалу и она, эта ужасная торговля телом, поглощала их без остатка, становясь образом жизни. И Юдифь понимала: если она с ними, ей придётся делать то же самое – постоянно смеяться, постоянно играть какие-то роли, прикидываться безмозглой куклой. И всё ради одного. У этого одного есть имя.
Вскоре за ней пришла сутенёрша с клиентом. Он оценивающе оглядывал Юдифь, затем попросил её «покрутиться» (она унизилась и «покрутилась»), осведомился о размере её бюста и по-королевски отчитал сутенёршу за то, что девушка «какая-то невесёлая». «Весёлая!» - уговаривала его сутенёрша, толкая локтем Юдифь. Юдифь широко улыбнулась через силу, чтобы произвести на клиента хорошее впечатление.
- Ну что… - раздумывал клиент. Он корчил из себя неудовлетворённого, пытаясь сбить на девушку цену, как будто покупал на рынке турецкие шмотки. – Давайте, я сниму её.
Что бы ответил Филатов, если бы Юдифь призналась ему, что занимается проституцией? «Я тебя не знаю»? Это было бы для Юдифи самым страшным. Она боялась потерять Филатова. С другой стороны, он никогда не делал из секса культа, считая, что лучше наслаждаться красотой ночного города.
В лимузине, где должно было совершиться «свидание» с клиентом, пахло роскошью. Но у Москвы оставался горький едкий привкус, и опротивели все самые сладкие запахи. Зачем она играла в любовь со Стасом, из-за дешёвой стоянки? И это при том, что её, скорее всего, любил Филатов, хоть и жили они двумя параллельными жизнями. Какая низость… И после этого Юдифь ещё смела ставить себя выше этих несчастных московских куртизанок!
Она замечала, что ей чего-то недостаёт. Что ей пусто. Что её вообще нет.
Это была другая жизнь. Каждая минута этой другой жизни была наполнена Филатовым.
Вернувшись в бордель глубокой ночью, она обнаружила в своей комнате Черимшенко.
«Что? Мамка недовольна?» - с порога осведомилась она с долей отвращения в голосе. «Я по другому поводу. Я узнал, в какой больнице Ваш Алексей. Он уже пришёл в себя».
Юдифь, до сих пор пребывавшая в состоянии прострации, загорелась и бросилась к адвокату, вцепившись в его воротник: «Где??? Что с ним??? Отвезите меня к нему!! Я умоляю, отвезите!» - она обессилено упала перед ним на колени и зарыдала.